POV Сирил
Я столкнулся с напором, которого не ожидал, Рейн целовал меня глубоко и жадно. Его руки нескромно изучали моё тело, а поцелуи перемещались на шею и ключицы. Это безумно меня возбуждало, сводило с ума. Но вместе с тем, в этих движениях чувствовалась какая-то наигранность и нервозность. Рейнхольд как будто хотел казаться более раскрепощенным, смелым и опытным. Я прислушался к своим ощущениям, и понял, что дело было именно в этом, он снова не хотел мне уступать. Я улыбнулся в поцелуй. Хитрый, блять, лис, никогда с ним просто не будет. Его рука с силой сжала моё бедро. Я недовольно шикнул.
— Полегче, крутой парень, не то, чтобы я любил, когда меня мнут, как продажную девку.
Он сразу переместил руки мне на поясницу и спрятал своё лицо в изгибе моей шеи. Тяжёлое, горячее дыхание, и лёгкая небритость приятно щекотали кожу. Я взял его за подбородок и посмотрел в глаза.
— Угомонись, просто будь собой.
Он закрыл глаза, в попытках выровнять сбившееся дыхание. Я нежно, поочерёдно поцеловал его в прикрытые веки. Спрыгнув со стола, я подошёл к нему и развел его ноги в стороны, Рейн с улыбкой притянул меня ближе к себе. Он смотрел на меня, без тени сомнения, он выглядел как человек, который точно знает, чего хочет, но пока размышляет, как это получить. А хотел он меня. Лестно. Я же, в свою очередь, думал о другом. Влюблялся ли он в кого-то? Чтобы по-настоящему? До головокружения, до заходящегося в бешеном забеге сердца, что изнутри ломает грудную клетку? Как бы мне хотелось быть этим кем-то.
— Поцелуй меня, и на этот раз не останавливайся, и не смей останавливать меня, — звучит, как очередной приказ, его глаза хитро блестят. Он знает, что я его не проигнорирую, как не проигнорировал ни один приказ за всё это время. Он знает, что я влюблен, и теперь, похоже, собирается вить из меня веревки. А я настолько хмелею с него, что, похоже, собираюсь ему позволять всё, что угодно. Провожу большим пальцем по точеным скулам, красив, сученыш, невероятно.
Снова вовлекаю его в поцелуй, плавный и тягучий. Он приоткрывает рот, пуская меня глубже, его руки собственнически, но без прежнего напора, сжимают мои ягодицы. Я ещё больше углубляю поцелуй, настойчиво касаясь его языком, и слышу тихий, бархатный стон, что так ласкает мне уши. Пропускаю шёлк его волос через пальцы, собираю пряди на затылке и оттягиваю голову назад, открывая нежную кожу шеи для поцелуев и несдержанных укусов, в которых уже не в силах себе отказать. Мои глаза натыкаются на пару мелких синяков ближе к ключицами. Кристина. Ревность тут же хватает меня когтистой лапой за горло, да так, что невозможно дышать. Мои поцелуи становятся властными и жёсткими, Рейн несдержанно стонет, и всё больше подставляет под них шею, глаза и губы. Нетерпеливо возится на столе, трётся пахом о моё бедро, я чувствую, как сильно он возбуждён. Его руки забираются под рубашку, пальцы с силой впиваются в рёбра, черт, наверно будут синяки. Но в этих движениях больше нет наигранной смелости, только страсть, вышедшая из-под контроля. Покачиваясь, с края стола падает чернильница, разлетаясь мелкими осколками и брызгами по белоснежной шкуре ковра. У меня мелькает мысль, что я хочу взять его прямо на этом ковре. Она так сильно меня заводит, что я ещё плотнее прижимаюсь к телу графа, чтобы он через ткань почувствовал мой одуревший от напряжения член. Рейнхольд тут же реагирует, его руки перемещаются на мой кожаный ремень, и в спешке его расстегивают. А я всё ещё не могу поверить, что это происходит с нами.
Так душно. Снимаю с себя рубашку, Рейн сразу начинает покрывать мою грудь торопливыми поцелуями, прикусывает затвердевший сосок, отчего я ещё сильнее сжимаю в кулаке его густые волосы. Стон. Блять, это мой, или его? Кажется, что даже стены комнаты слегка кружатся. В голове навязчивой мыслью крутится только одна фраза — «Ты мой».
— Да, — шепчет мне Рейн куда-то в грудь. Я сказал это вслух?
Тонкие, аристократичные пальцы графа в нерешительности замерли на пуговицах моих брюк, я почувствовал, как напряглись его плечи. Провожу ладонью по его лицу, заставляя взглянуть на себя, хрипло, но мягко смеюсь. Это хрупкое эго разбить куда проще, чем блядский фарфор.
— Ну же, куда девался твой запал? Не бойся, ты не будешь разочарован, ещё никто не жаловался, — я подмигиваю, и приближаясь к его уху, едва слышно шепчу, — Смелее, Эвиона.
— Может им, как и мне, просто не с чем было сравнить? — голос полный насмешки, звучит, как попытка очередной подковырки, но я слишком хорошо знаю этого засранца. Красной краской на скулах проступает ещё один оттенок графского настроения — смущение. Я отстраняюсь, и как дурак изумлённо хлопаю глазами. Неловкая ситуация.
— Ты серьёзно? То есть… я, в общем-то, догадывался… в смысле, — Господи, Сирил, захлопнись, что ты несёшь?! Я от бессилия закатываю глаза, — Девушки же были?
Рейнхольд смеётся, а я плавлюсь от нежности к этому мужчине.
— Я, вроде как, был слишком занят здоровьем последние годы. Ну же, Сирил, куда девался твой запал? — он вновь притягивает меня за пояс брюк к себе, — Внезапно страх меня разочаровать стал более ощутимым, да? — победно улыбается, глаза азартно блестят.
Так и придушил бы эту хитрую заразу. Кажется, мы состоим из этого, из взаимных пикировок, препирательств и вечного соперничества. В котором я уже признался себе в проигрыше, потому что готов отдать Рейнхольду всë, и всего себя.
Я прижимаюсь носом к его щеке, он расслабленно прикрывает глаза.
— Ты уверен, что хочешь этого?
Рейнхольд театрально вздыхает:
— Боже, от тебя так много болтовни!
Я улыбаюсь, касаюсь губами мочки его уха:
— Я буду очень нежен, мы остановимся по первому твоему требованию, я обещаю.
Он раздражённо берёт меня за подбородок и шепчет, сопровождая каждое своё слово нетерпеливым поцелуем в губы:
— Пожалуйста, — поцелуй, — Хватит, — поцелуй, — Трепаться, — он прикусывает мою нижнюю губу, я посылаю всё к чёрту, и тяну вверх его лёгкую рубашку. Прижимаюсь к нему всем телом, глажу спину, плечи, наполняю лёгкие запахом его тёплой кожи. Рейн смелее расправляется с пуговицами, и вот его рука уже проскальзывает в мои брюки. Пальцы ласково сжимают член, делая несколько неловких движений на пробу. Я прогибаюсь в пояснице, не в силах сдержать стон.
— Тшшш, — другая рука Рейнхольда ложится мне на губы, — Ну ты прямо как подросток, Сирил.
Я слегка кусаю его за пальцы и улыбаюсь:
— Стервец, я отыграюсь.
Пока Рейнхольд ласкает меня рукой, я слегка отстраняюсь, чтобы окинуть его взглядом. Тут определённо есть на что посмотреть. Подтянутая грудь, ровная, гладкая кожа, не изуродованная шрамами. Плоский и твёрдый живот с красивым, едва различимым рельефом. Натянутые до предела брюки, которые выглядят, как молчаливое приглашение. Прямая осанка и расправленные плечи, которые немного у́же моих, и даже несмотря на нашу разницу в росте, Рейнхольд выглядит более хрупким. Но я точно знаю, что уж этот своим характером многим даст фору.
Порозовевшие скулы, растрепавшиеся от моих рук волосы, покрасневшие, раздражённые щетиной, припухшие от поцелуев губы. Он откидывает голову назад, движения его руки ставятся более напористыми и быстрыми, Рейн прикусывает нижнюю губу, и я вижу, как он полностью растворяется в новых для него ощущениях. Это так чертовски горячо, что если он не остановится, я готов кончить прямо сейчас.
Мы торопливо тянемся к друг другу за поцелуем, и ожидаемо сталкиваемся зубами. Рейнхольд неловко улыбается.
— Раздевай уже, — подзадоривает меня, будто чувствуя все мои сомнения. Он обхватывает меня за шею, когда я приподнимаю со стола его бёдра, чтобы освободить от брюк и белья. Его напряженный член упирается в живот, я тут же прилипаю взглядом к этому зрелищу, пока спешно освобождаю себя от остатков одежды.
— Нравится? — улыбаясь одними глазами, спрашивает он.
— Ещё бы, — тут же отзываюсь я и толкаюсь бёдрами к нему на встречу, он стонет, когда чувствует, как мы касаемся друг друга обнажёнными телами. Его пальцы впиваются в мои бока, пока он двигается ближе к краю стола, чтобы ещё сильнее в меня вжаться, и не оставить ни единого пространства между нами. Давление наших тел создаёт иллюзию таких необходимых прикосновений, и мы неосознанно начинаем двигаться, подбирая темп, который понравился бы нам обоим. Я кусаю его за подбородок, за челюсть, этого всего так недостаточно, потому что мне хочется больше, жёстче и жарче. Мне хочется взять его, оставляя пальцами отметины на его спине. Мне хочется хватать его за волосы и шею, пока он так сладко стонет, хочется, наконец, снять это напряжение, но я сдерживаю всё это, позволяя ему направлять нас. Он чувствует это, конечно, чувствует. Мне ни с кем не было ещё так легко, словно мы разделяем на двоих одну и ту же мысль.
— Не осторожничай, Сирил, я не цветочек.
— Как скажешь.
Я резко развернул его спиной и положил грудью на прохладную поверхность столешницы. Прижал его руки к столу, и переплел наши пальцы. Пробежался дорожкой торопливых поцелуев вдоль позвоночника, спускаясь ниже, мой взгляд упал на ямочки на пояснице. Они выглядели так притягательно, что я накрыл нежным поцелуем каждую, отчего спина Рейна тут же покрылась мурашками.
— Я отпущу тебя, не сбежишь? — шутливо спрашиваю я.
— Только если ты будешь хорошим мальчиком, — задыхаясь от возбуждения, отшучивается Рейнхольд.
Я улыбаюсь, и перемещаю одну свою руку на упругую ягодицу, а другой рукой, мягко сжимаю его прижатую к столу ладонь.
Моя очередь шутить приходит, когда я плавно в него вхожу.
— Блять! — не сдерживаясь, болезненно шипит Рейнхольд, и шарахает кулаком свободной руки по столешнице.
— Тшшш, ну ты прямо как девственник, Рейн, — весело шепчу я, прикусывая мочку его уха.
Он смеётся, постепенно расслабляясь, и пуская меня глубже. Я понимал, что спешка может навредить, и хотел подготовить его лучше, но нам так не терпелось заполучить друг друга, что я слегка поторопился. К тому же, бессвязный, страстный шепот графа, когда я начал аккуратно проникать в него пальцами, совершенно не помогал мне быть более внимательным. Среди нашего участившегося, сбивчивого дыхания, я различал только отдельные слова, когда мы прерывали поцелуи на вдох. Его требовательные «Ещё», «Хочу», «Быстрее», напрочь лишали меня осторожности. А его молящее «Пожалуйста», которое он простонал мне в губы, лишило меня и разума. Поэтому, когда я вошёл, он был не готов. И теперь болезненно морщился, но улыбался, потому что знал, что мы только что открыли сундук с сокровищами для наших будущих дебильных шуток. Я замер, давая ему привыкнуть.
— Ты в порядке? — я провожу носом по его губам.
Он хмыкает:
— А ты?
— Ну, учитывая, что я стою на носках, мне тоже весьма дискомфортно, нахрена ты так вымахал?
Он снова смеётся, посылая по моему телу приятные вибрации.
— Может, переберемся тогда в постель?
— Слишком примитивно, в другой раз.
— Ммм, у нас будет другой раз? — Рейн растягивает губы в хитрой улыбке.
— Обязательно, — я оставляю поцелуй у него на шее и выпрямляюсь, чтобы начать медленно двигаться. Плавно толкнувшись внутрь, я замечаю, как он до побелевших костяшек сжимает край столешницы, другая рука, та, что в моей ладони, расслаблена. Он старается не выдавать своего дискомфорта, но я всё равно слышу, как тяжело он дышит, и как сильно сжимает меня внутри, — Эй, всё хорошо, скажи мне, когда захочешь продолжить, — я целую его в висок, и терпеливо жду, когда он сможет расслабится. Кладу свою руку на его живот, медленно спускаясь по по дорожке редких, тёмных волос, к паху. Член Рейнхольда всё ещё каменный, я прикрываю глаза от удовольствия, когда мои пальцы касаются натянутой бархатной кожи. Провожу подушечками по каждой проступившей вене, накрывая большим пальцем влажную головку. Крепко сжимаю его рукой, и слышу облегченый вздох Рейна, — Так хорошо? — шепчу ему в затылок, когда начинаю двигаться в такт движениям своей руки. Но вместо ответа он резко толкается мне в руку, а потом подаётся бедрами назад, принимая меня до конца. От неожиданности у меня срывается громкий стон. Дважды меня просить не надо. Я выпускаю его руку и впиваюсь пальцами в его бедро, снова насаживая его на себя. Рука Рейна тянется назад, хватая меня за ягодицу, и призывая двигаться глубже и резче. Я пару раз глубоко вхожу, в ушах тут же начинает звенеть, когда я слышу, с каким пошлым и влажным шлепком наши бедра соприкасаются.
— Да, не останавливайся, — его голос сорвался на хрип, пока он снова и снова резко подавался назад.
— Я так долго не протяну, кто-то любит командовать, да? — слегка замедляясь, чтобы не кончить прямо сейчас, шутливо спрашиваю я. Этот плавный прогиб в спине, повлажневшие на затылке волосы, что превратились в кокетливые завитушки, бисерины пота вдоль позвоночника, блестевшие в полумраке, и его глубокий, томный шепот, так быстро толкали к краю, что девственником себя почувствовал уже я.
— Я почему-то думал, что командовать будешь ты, но ты оказался на редкость нерешительным, — с насмешкой в голосе, Рейн пытался выровнять сбившееся дыхание. Я прижался лбом к влажной спине, улыбаясь. Граф оказался с сюрпризом. И почему я не удивлен? Властолюбивый, эгоистичный и заносчивый, рядом со мной он внезапно захотел быть ведомым. Я сделал себе мысленную зарубку, что обязательно подергаю за ниточки всех его желаний в другой раз. Хотя…
Собрав в горсть его волосы, я повернул Рейнхольда лицом к себе.
— Хочешь сказать, если я сейчас поставлю тебя на колени и велю мне отсосать, ты сделаешь это?
Я почувствовал, как его член в моей руке стал ещё твёрже. Такой ответ был вполне однозначным. Впиваясь в его губы, жёстким и мокрым поцелуем, я уже чувствовал, как быстро сейчас это всё закончится. Мои движения стали свободными и глубокими, рука плотнее сжала его член, лишая мастурбацию любой деликатности и нежности. С каждым моим движением у Рейна на выдохе вырывался протяжный стон. Боже, какой он громкий, как это сводит с ума. Он размашисто подавался назад, пока я тянул его за влажные волосы. Член в моей руке напрягся и запульсировал, он сейчас кончит. Я улыбнулся сам себе, уже зная, как быстрее подтолкнуть его к финалу. Он сам вложил мне эти козыри в руки.
Посильнее укусив его за ухо, в глубине души надеясь, что не хвачу сейчас лишку, я шепнул:
— Кончай, моя сучка.
— Придурок, — громко простонал Рейн и тут же кончил, ударив ещё раз ладонью по столешнице. Этот стон взорвался фейерверком в моём воспаленном сознании, и, спустя ещё пару резких движений, меня захлестнуло волной сильного оргазма.
Я последний раз притянул его к себе за волосы и оставил поцелуй на затылке, после чего устало уронил голову ему на спину.
— Ты как?
— Я испытываю желание выпрямиться, и желание тебе врезать, размышляю, с чего начать.
Я расхохотался:
— Прости мне мою маленькую выходку, ты был так… увлечен, мне показалось, что в моменте тебе может это понравится.
— Я уверен, в твоей бестолковой голове это звучало лучше, — немного замявшись, напуская строгости в голос, сказал Рейн.
— А я уверен, ты говоришь не совсем то, что думаешь.
Я аккуратно вышел, позволяя Рейнхольду выпрямиться, он медленно оттолкнулся руками от стола, и слегка пошатнулся.
— Что, принцесса, коленки подкосились? — со смехом сказал я, — Иди-ка сюда, — я развернул его к себе, и подняв под бёдра, снова посадил на стол, он тут же молча притянул меня в объятья, — Нихера себе, — я нежно придерживал его за поясницу, и тяжело дышал ему в шею, пытаясь выровнять своё сбывшееся дыхание, — Ох уж эти треспийские девственники…
Рейн насмешливо фыркнул.
— Ооо, заткнись, умоляю тебя, заткнись, пока не поздно! — он несильно толкнул меня в плечо.
— Прости, — я коснулся губами его скулы, — Я лишен чувства такта.
— Ага, а я лишен анальной девственности, ещё немного, и мы начнём дополнять друг друга.
Я отстранился, и заглянул в глаза, в которых плескалось искреннее веселье.
— Поверить не могу, ты правда ляпнул нечто подобное? — я едва сдерживал подступающей смех.
— Иначе нечто подобное ляпнул бы ты, позволь мне сохранить остатки гордости.
— Я тебя испортил, не смей больше тырить мои шутки, — я засмеялся, чувствуя, как к глазам подступают слезы. Я давно так не смеялся, легко и свободно.
— Да тише ты, мы точно сейчас всё поместье перебудим!
— Да раньше, блин, думать надо было, — всё так же, сквозь смех отмахиваюсь я, вспоминая, как сладко и громко стонал Рейн буквально минут десять назад, пах снова наливается тяжестью, а по телу проходит приятная волна. Я слегка вздрогнул.
— Только не говори, что ты замерз, — Рейнхольд привычно выгнул бровь.
Только сейчас я заметил, что стало действительно прохладно, вспотевшее тело быстро остывало, и покрывалось неприятными мурашками.
— Ну вообще, да, кажется, я не до конца закрыл окно, пойдём-ка в кровать. Морозить себе яйца — это последнее, чем мне бы хотелось заниматься в твоей спальне.
Рейнхольд усмехнулся.
— Иди, я закрою окно, — он почти целомудренно поцеловал меня в лоб.
Я слегка нахмурился, и немного отошёл, заметив краем глаза, как спускаясь со стола, он схватился за голову и пошатнулся, снова опираясь на столешницу. Сердце пропустило удар. Я тут же собрался придержать его за локоть, но сразу мысленно себя одёрнул. «Он не сахарный, Сирил, он справится». Не зря же он отправил меня в кровать одного, почувствовал себя плохо, но не захотел показывать свою слабость. Я сделал вид, что не заметил, и забрался в холодную постель, натянув одеяло до самого носа.
Рейнхольд плотнее прикрыл оконную раму. Я ещё раз окинул взглядом обнажённое тело.
— А отсюда хороший вид.
— Твоего бубнежа не слышно из-под одеяла, двигайся, — он залез в кровать и повернулся ко мне лицом. Стоило нам отстранится друг от друга, как снова появилась какая-то дистанция и неловкость, — Останешься на ночь? — он смущённо опустил глаза.
— Неужто ты думаешь, что я попрусь к себе по этому замороженному, ночному склепу? Нет уж, спасибо, к тому же, данное решение исключает возможность уйти утром, как в плохих романах, оставив после себя только мятую подушку и записку. Что-то из классики, знаешь, типо «Дело не в тебе, дело во мне, прощай», — когда не знаешь что сказать — пошути. И Рейнхольд рассмеялся, снова руша между нами начавшую было выстраиваться стену из сомнений.
— Можно? — он положил мне руку на бедро и невесомо провел пальцами в вверх, по боку, по рёбрам, к груди. Я прикрыл глаза, растворяясь в ощущениях, во мне просыпалось давно забытое чувство.
— Ты серьёзно? Мы только что потрахались, а ты спрашиваешь, можно ли меня обнять?
— Убийца романтики, — притворно нахмурив брови, он развернул меня к себе спиной, и прижал к своему влажному, прохладному телу.
— Да, так теплее.
Он оставил пару поцелуев на моём плече, немного помолчал, словно взвешивая то, что крутилось у него в голове, а потом тихо сказал:
— Спи, мой южный мальчик, я согрею.
Я саркастично фыркнул, но едкий комментарий застрял вместе с комом в горле. Как же чертовски приятно. Уже проваливаясь в сон, я услышал звук, который ни с чем уже никогда не спутаю. В тишине спальни, среди напряжённого дыхания Рейнхольда, я слышал, как постукивают между собой горошины таблеток в кожаном кисете.
***
Сколько я спал? Темнота была сплошной, я даже не мог осознать, в какой стороне окно, и выжидал, пока глаза привыкнут. Свечи давно догорели, где-то на столе бледным пятном всё ещё светила лампа. Тело приятно ныло. Поперёк живота лежала тёплая рука Рейна, рядом слышалось размеренное дыхание. Он спал. Чудо, не иначе. Хороший секс, чудотворный, вырубил графа. Я тихо рассмеялся, стараясь его не разбудить. Надо выбираться отсюда, скоро рассвет. Не хотелось бы вываливаясь из его спальни столкнуться с Хильдой, или, ещё хуже, с вредной малышкой Крис. Глаза постепенно привыкли, я даже смог разглядеть спокойное и безмятежное лицо рядом.
Аккуратно снял с себя его руку, и сел на постели, не спеша спускать босые ноги на пол, силясь вспомнить, где конкретно лежит битое стекло. Черепки разбитой вазы валялись по центру всей комнаты, местами раздавленные в мелкое крошево. На столе лежала опрокинутая бутылка с недопитым вином, у горла собралась небольшая лужица, и зависла неупавшая ещё на стол набухшая капелька. Белый ковёр был пятнистым от чернил и стекла. Вот так покутили. Пил один граф, а погрома, что в таверне.
— Сложный, блин, ты парень, конечно, — тихо прошептал я через плечо и улыбнулся. Аккуратно лавируя босыми ступнями между стеклянных крошек, я собирал свою одежду. Одевшись, на краю стола увидел тетрадь в кожаном переплёте. Усмехнулся своим мыслям, когда вспомнил, что обещал оставить записку. В выдвижных ящиках обнаружилась ещё чернильница, вглядываясь в тёмные пятна на ковре, я обнаружил и перо. Открыл тетрадь с конца, и на секунду перо зависло над чистым листом. Ни к чему долго думать, сказать хотелось много, но смысла это не имело. Я быстро вывел на листе пару строк и оставил тетрадь открытой, подальше от винной лужицы. Уходя, затушил лампу. Пусть выспится Эвиона, глядишь, не будет таким въедливым засранцем. Бросив последний взгляд в темноту, в которой я уже не смог разглядеть спящего графа, я медленно прикрыл дверь.
В полутьме спящего коридора явно ощущалось чьë-то ещё присутствие. Интуиция меня не подводила никогда. Я напряжённо замер, зная, что кто-то находится прямо за моей спиной. Адреналин тут же погнал кровь, моментально согревая замёрзшее тело. На плечо опустилась тяжёлая рука. Ни секунды не думая, я перехватил чужое запястье и до хруста вывернул руку, развернувшись, я впечатал за затылок тёмный силуэт к холодной стене поместья, прижимая его к камню щекой, и не давая пошевелиться.
— Блять, Сирил! — болезненный стон, — А если бы это была Хильда! Спесивый ты кретин!
— Дейв? — я вглядывался в лицо, покрытое рыжей с проседью бородой, — Вашу ж мамашу! Ты с ума сошел?! Хочешь, чтобы я случайно тебя прикончил?
— Отпусти, блять, меня уже!
Я аккуратно вывел его руку из-за спины, чтобы не вывихнуть плечо. Отошёл, поднимая руки вверх, капитулируя.
— Ты как, в порядке? — озабоченно спросил я.
— Бывали у нас с тобой времена и похуже, — пробубнил Дейв, разминая плечо своей огромной ладонью.
— Какого хера ты тут делаешь? — я тут же сбавил громкость, вспоминая, что за дверью всё ещё спит Рейнхольд.
— Разговор ты мне обещал, я ждал, пока Хильда уснёт, но поднявшись к тебе, тебя в спальне не обнаружил. И угадай что? Я поперся сюда, предположив, что найду тебя в этой спальне! А теперь у меня встречный вопрос, какого хера ты тут делаешь, Сирил?!
Я задумчиво почесал затылок, ну вот и что теперь?
— Тебе в подробностях? Или самого факта хватит?
— Факта мне за столом было достаточно, Боже, как тебе только ума хватило, скажи? Давно?
Я идиотски хихикнул:
— Сегодня.
— Это не смешно, дружище. Ты забыл, куда нас в последний раз привёл твой безбашенный роман?
— Дейв, это другое, — я болезненно скривился, сердце прошила старая, ржавая игла предательства.
— Ты в прошлый раз говорил так же, как, бишь, звали того ублюдка? Напомнить тебе?
— Ох, нет, избавь.
— Кейн, мать его!
— Ну спасибо.
— Ты же знаешь, что я всегда на твоей стороне. Но твоя импульсивность приведёт нас в очередную жопу, и не факт, что на этот раз мы из неё выберемся. Давай начистоту, ты способен найти выход из любой ситуации, именно поэтому, тебя, шельмеца, и ценят. Но кроме меня, старого дурака, почему-то никто не задумывается, как мы находим туда вход.
Я устало вздохнул, Дейв, мудрая сволочь, как всегда, был прав. Измучено застонав, я упёрся лбом в его твёрдое плечо. Он стоял без движения, скрестив руки на груди.
— И что, не обнимешь? — со смешком пробормотал я.
— Не подмазывайся ко мне, негодник.
— Ну пожалуйста, старина, мне так грустненько! — я жалобно заскулил, давя в себе лёгкий приступ смеха.
— Треклятый ты балбес! — Дейв тяжело выдохнул и потрепал меня за начавшие отрастать волосы, — Подумай ещё раз, а если тебе кажется, что ты уже подумал, тогда подумай снова, и вспомни, почему нас здесь одиннадцать. Сирил, это, может быть, и «другое», но мне отчего-то не кажется это хорошей идеей.
— Я облажался, я знаю, но походу, уже поздно.
— Втрескался?
— Угу, — пробормотал я в сильное плечо, и притворно захныкал. Родное плечо старого друга, рядом с ним я мог позволить себе быть любым — глупым, придурковатым, слабым, влюблённым. Влюблённым. Блять. Я из тех людей, которые любят разбивать свой упрямый лоб граблями. Ей богу, однажды они раскроят мне череп.
Дейв сжал моё плечо своей медвежьей лапой, и порывисто чмокнул меня в макушку:
— Иди отсюда, ради Бога, пока я не дал тебе по шее.
— Уже, — я выпрямился, — Только не говори никому, — задумчиво прикусил губу, — Особенно своей обожаемой зазнобе.
Дейв угрюмо пожал плечами, мол, «посмотрим на твоё поведение». Но я знал, что он не скажет, уж на кого, а на него я всегда мог положиться. Я поплёлся по коридору, чувствуя, как на меня наваливается смертельная усталость, спать хотелось больше, чем жить.
— Эй, Сирил! — донёсся мне приглушённый голос в спину, — Я надеюсь, ты найдешь то, что ищешь, а ещё, я надеюсь, что в этот раз никто не пострадает, хорошо?
Засунув руки в карманы и вжав голову в плечи, я, не оборачиваясь, кивнул. Что-то мне подсказывало, что хорошо не будет. А будет как всегда.
Я рухнул в постель не раздеваясь, сбрасывая сапоги уже в полудрёме. Идите к чёрту, у меня выходной.
***
Что это? Солнце? В этой вечно мокрой дыре? Застонав, я отвернулся от окна, напористые лучи, казалось, выжгут сейчас сетчатку. Приоткрыл глаза, комната была полностью залита дневным светом. В воздухе кружили подсвеченные солнцем пылинки.
Отлично, я проспал до обеда. Никто не хватился, или Рейн решил меня не доставать сегодня? На столе лежал какой-то свёрток. Из постели вылезать не хотелось, но любопытство взяло верх. Прикрывая рот сгибом локтя от широкого зевка, я уставился на свою же записку. К ней добавилось ещё несколько идеально выведенных строк. Ровные, красивые буквы в лёгком наклоне. Развернув свёрток из ткани, я обнаружил пару дорогих, кожаных, подбитых тёплым, кроличьим мехом перчаток. Губы против воли растянулись в широкой идиотской улыбке.
«— Как тебе такие цветы в твоей спальне? Найдётся для них небитая ваза?
— Выше всех моих ожиданий, этой зимой я не дам им замёрзнуть в саду.»
И я точно знал, что он не про перчатки. Теперь и в моей зияющей в груди дыре засветило солнце.
