And еvery word I said became an escape rope Tied around your neck to pull you up to Heaven
Лиам почувствовал присутствие Рейкена ещё на лестнице; он толкает дверь в свою комнату, рукой ища выключатель на стене, и замирает, осторожно прикрыв за собой дверь, — чужая тревога проникает под кожу, причиняя боль почти физически. — Тео? На его кровати, опустив взгляд в пол, сидит химера — он напряжён, руки держит в замке и не сразу поднимает переливающиеся золотом глаза на хозяина комнаты, остановившегося в дверях. — Что ты тут?... — Данбар делает шаг навстречу, но Тео перебивает его, вставая с постели: — Я хотел поговорить о вчерашнем, — он начинает тихо, сдержанно, и его слова странно пугают оборотня, потому что вчерашнее Лиам помнит плохо — он помнит только злость, но сказанное тогда, ускользает от него. — Я правда сожалею о том, что вчера тебе наговорил, мне не стоило срываться, — химера не подходит ближе, Данбар едва может разглядеть его в полумраке комнаты, так и не включив свет. — И я также сожалею о содеянном: о том, что пытался убить Скотта, шерифа и убил всех тех подростков, пойми. Поверь мне. — Сожалеешь? — эхом переспрашивает Лиам, стараясь вспомнить то, что вчера наговорил. — Да, Лиам, сожалею, — Рейкен замирает, смотрит прямо в глаза оборотню. — Если бы я мог вернуться назад, я бы убил вас всех до единого. — Что? — Данбар хрипит, мотает головой в надежде, что ему послышалось, и отступает к двери, вжимаясь в неё спиной. Убил бы всех? Тео устало закатывает глаза, будто ему приходится объяснять очевидные вещи. В голове оборотня поднимается гул, оглушительный шторм; Лиам видит, как на чужих губах появляется улыбка — та самая, пустая, кровожадная, и он следит за каждым движением химеры, ища выход из комнаты, нашаривая за спиной ручку двери, потому что не может сконцентрироваться на злости или удивлении, он чувствует только страх, пульсирующий в висках. Рейкен делает твёрдый шаг к оборотню, но Лиам срывается с места раньше: он хлопает за собой дверью, бросается к лестнице, слыша за своей спиной ядовитый смех. Данбар сбегает на первый этаж, не оборачивается, кидается к выходу, выбегая на улицу, и жмурится, когда глаза обжигает пеплом. Лиам стоит не на своём пороге: под его ногами пепелище, выжженная земля, пропитанная кровью. Он судорожно оборачивается, ища дверь, но за его спиной лишь полуразрушенное здание больницы и ни души вокруг — он не слышит ни одного сердцебиения, но отчётливо чувствует горелую плоть, горечью отдающуюся на кончике языка. Оборотень слышит чей-то голос, не сразу понимая откуда: источник — рация в полицейской машине рядом, и Лиам бежит к ней, чувствуя, как тяжело ему даётся каждый шаг. Боль пронзает руку слишком поздно — Данбар уже дёргает дверцу полицейского форда и вскрикивает, только сейчас понимая, что его левая рука разорвана в клочья, и глубокие порезы обнажают кость, тянутся выше, продолжаясь на груди. Лиам оступается, спиной упирается в машину, сползая вниз; боль затмевает рассудок, душит паникой, топит его неумолимо и неожиданно — он не регенерирует. Данбар слабо хнычет, ногами упирается в землю, потому что терпеть боль нет сил — он уже теряет связь с реальностью. Тишину пепелища нарушает хруст костей под чужими ногами. Лиам пытается услышать ещё что-нибудь, но в округе слышно только биение его сердца. Данбар жмётся к машине, всматривается в облако пепла и смаргивает выступившие на глазах слёзы, фокусируясь на фигуре перед собой. — Скотт, — подросток дышит часто, облегчение холодом растекается по венам, и МакКол, вздохнув, приседает к нему, поджимает губы, рассматривая кровоточащие раны, — Скотт, пожалуйста... я не знаю, что произошло... Я просто оказался здесь, и я... Помоги, Скотт, мне очень больно, я... — Ты же знаешь, что такие раны могут легко загноиться? — Скотт, кажется, и не слушает его вовсе, медленно тянется к его плечу, с силой надавливает на рваный порез, заставляя свернувшуюся кровь треснуть, отчего Лиам шипит, жмурится. — Где гниль, там и смерть, да? — МакКол брезгливо смотрит на чужую кровь, растирая её между подушечек своих пальцев, усмехается: — А у тебя есть загноившаяся рана, Лиам, но ты позволяешь ей разрастаться... — О чём ты говоришь? — сипло шепчет Лиам, задыхаясь от смеси ужаса и боли. — О том, что я... — и улыбки на его губах больше нет, только холодная тяжесть во взгляде, — разочарован, Лиам.***
Лиам подскакивает с пола от стука в дверь, едва не падает, теряя равновесие, и оглядывается по сторонам, боясь, что он всё ещё там. Он не знает, что это было, но помнит слова Скотта и Тео слишком отчётливо... — Лиам, я приготовил завтрак, — голос отца по-прежнему звучит обеспокоенно. — С-спасибо, — подросток отходит от двери подальше, рассматривает свои дрожащие руки, ища раны как в кошмаре. — Я... Я всё ещё чувствую слабость, пап. Можно я не пойду в школу? — истерика подступает к горлу тошнотой, оборотень действительно чувствует слабость в ногах. — Конечно, — выдыхает мистер Гейер, молчит ещё секунду. — Мне пора на работу, но, пожалуйста, поешь, как сможешь, ладно? Тебе важно сейчас набраться сил. — Да, пап, — Данбар морщится, опирается на стол, не в состоянии стоять прямо, — обяза-тельно... — и земля уходит из-под ног, когда он всё-таки теряет сознание, заваливаясь в сторону кровати и падая на пол. Гейер прекрасно слышал грохот, но никса не позволяет ему зайти к сыну — она оставляет его одного, продолжает уничтожать изнутри.***
— Лиам! — Дитон испуганно тормошит подростка, пытаясь привести того в чувство: — Лиам, ты слышишь меня? — он осторожно помогает ему сесть, лишь коротко оглядывая погром в комнате. — Кивни, если слышишь. Лиам кивает. С трудом, но делает это, жмурится, когда запоздало ощущает боль от удара головой об пол, и наконец фокусируется на друиде. Алан планировал заехать к нему чуть позже, но оборотень не отвечал на звонки с самого утра, поэтому Дитон приехал как можно раньше и нашёл его уже без сознания. — Что здесь произошло? — Алан всё ещё не отпускает, считает удары сердца Лиама, сверяясь с наручными часами — почти сто сорок за минуту. — Я разозлился, — виновато признаётся Данбар, вспоминая произошедшее, — это из-за моего... Из-за РПВ... — Ясно, — Дитон не хочет сейчас заставлять его вспоминать вчерашнюю злость, поэтому переводит тему: — Как ты себя чувствуешь? — и подносит фонарик к его глазам, начиная осмотр. «Со мной что-то не так: я не помню половины из того, что делаю, я не контролирую обращения и действия», — Лиам молчит, слова рвутся наружу, но звучат нежеланной ложью, которую и не он говорит: — Слабость по утрам, я постоянно хочу спать и быстро устаю. Он не устаёт быстро, он постоянно чувствует себя уставшим, не может нормально спать, слышит чужой голос в своей голове. — Как с регенерацией? — Дитон отстраняется, оценивая его общее состояние: всё выглядит и звучит более чем обычно — так, будто нужно действительно просто отдохнуть ещё чуть-чуть. — Я будто не сразу понимаю, что ранен, — Лиам показывает коготь, оставляя короткий порез на предплечье, что затягивается быстро, но с задержкой в несколько секунд. — Твоё тело ищет очаг воспаления, — Алан всё смотрит на место, где остался смазанный след крови на чистой коже. — Ты побывал в астрале физически — твоё тело оказалось в экстремальных условиях, которые смешали твоё духовное и физическое, из-за чего ты пытаешься исцелить то, что в реальности не можешь: в астрале основное воздействие было оказано на твою душу, а сейчас ты должен пройти период... акклиматизации, когда твоё бессознательное поймёт, что ты больше не в астрале, и всё вернётся в норму. Ты пробыл там дольше Тео, поэтому на тебе это сказалось хуже. — Я пытаюсь вылечить то, чего нет? — уточняет Лиам. — Да, это... как с фантомной болью — она есть, но раны нет, — друид лезет в сумку, звенит баночками. — Мы не можем вылечить то, чего нет, но можем бороться с симптомами, пока ты не привыкнешь и на подсознательном уровне не поймёшь, что боль не настоящая. — То есть это нормально? — неуверенно спрашивает оборотень, — то, что мне плохо? — Да, конечно, — Алан выставляет пару склянок на стол над ними, мягко улыбается: — Просто представь, что ты простудился, и хорошенько поспи, ладно? — Ладно, — бесцветно отзывается Данбар; его мысли по-прежнему беспорядочно путаются.***
Квартира Арджента пропахла кровью и гнилью, Тео пришлось постараться, чтобы наконец убраться в спальне. Он смог вернуться сюда, потому что больше некуда, ему нужно где-то отдохнуть, где-то остаться, но даже с крышей над головой и ведьминским мешочком он не чувствует себя в безопасности. Химера считает секунды, что тянутся слишком медленно — время едва перевалило за час дня, и он не может найти себе места, постоянно проверяет телефон, ждёт хоть чего-нибудь от Лиама, ведь самому звонить страшно. Рейкен хочет поговорить о вчерашнем и, схватив с тумбочки ключи, всё-таки собирается поехать к подростку. Выйдя на улицу, он держит левую руку в кармане, сжимает ведьминский мешочек, цепляясь за надежду, что он правда спрячет его от Тары, потому что только это Тео сейчас и может — прятаться от неё и того, что сотворил, прятаться от себя. У пикапа он останавливается, заметив что-то в пожухлой траве, приседает, внимательнее рассматривая грязную шерсть котёнка у своих ног. — Не бойся, — химера пытается улыбнуться, осторожно протягивает руку в его сторону, боясь спугнуть, — я не обижу, — и хоть с собаками он ладит лучше, котёнок поднимает к нему мордочку, с минуту разглядывает чужую ладонь и протяжно мяукает, поднимаясь на лапки. — С собой у меня ничего нет, но я обязательно куплю тебе что-нибудь по дороге, — Тео наклоняется ближе, но не прикасается, ждёт, пока животное само подойдёт, доверится. Котёнок вертит мордочкой, глядя то на руку, то в серо-зелёные глаза её хозяина, снова мяукает, оголяя клыки и встряхивая шёрсткой, а его ушки выглядят непропорционально большими, что кажется даже милым. Голубые глаза смотрят внимательно, широкие зрачки слабо пульсируют, когда котёнок всё-таки пробирается ближе, поднимая хвост и позволяя Рейкену коснуться мягкой шерсти, слипшейся от грязи. — Вот так, — Тео уже улыбается по-настоящему, гладит животное, аккуратно скользя по его спине, отчего ему в ответ мурлычут. Но котёнок вдруг замолкает, слабо жмурится и путается в лапках, падая на землю. Химера одёргивает руку, смотрит выжидающе на неподвижное тельце, чувствует слабый запах тепла, который слишком быстро меркнет в запахе смерти. Животное не дышит и не шевелится; Рейкен с силой жмурится, надеясь, что это очередной кошмар, но, когда он открывает глаза, мёртвый котёнок всё ещё лежит у его ног. Тео поднимается, отходя к пикапу, бросает ключи на соседнее кресло, машину не заводит, уставившись на свою ладонь. Это он убил его? Химера не знает, что только что произошло, он всё же вставляет ключ зажигания и выезжает с парковки, но к Лиаму он не поедет, не сегодня, а лучше — никогда, потому что Тео может только портить, лгать и убивать. Тара была права.***
Дитон уже в клинике — Рейкен слышит лай, проходя в глубь помещения. Друид встречает его короткой улыбкой, сразу возвращая внимание к скулящему щенку на своих руках. — Маргарет сегодня рожает, — комментирует происходящее Алан, подкладывая к собаке на столе щенка, который слепо зарывается в материнскую шерсть. — Маргарет? — повторяет за ним химера, встречаясь с карими глазами собаки, что заметно напрягается, глухо рычит, но тут же расслабляется, стоит Тео сверкнуть золотистой радужкой. — Да, она у нас новенькая: отдали за неделю до родов, — Дитон внимательно следит за процессом, параллельно вытирая стол и убирая использованную тару в сторону. — Что-нибудь знаешь о зенненхундах? — Пастушьи собаки? — Рейкен не решается подойти ближе, ещё чувствует мёртвое тепло котёнка в своих руках. — Они самые, — Алан вытирает перчатки, задумываясь на секунду. — Принесёшь ещё полотенец? Тео только кивает, уходя в подсобку. Сняв с полки стопку полотенец, он глубоко вздыхает в попытке успокоиться, отвлечься, но мысли то и дело возвращают его к реальности, которая неумолимо ведёт вовсе не к мёртвым животным, а к убитому Лиаму. — Спасибо, — друид забирает полотенца, едва задевая ладонь Рейкена своей, но Тео чувствует это, одёргивает руку, не контролируя свой страх, тошнотворное осознание того, что смерть следует за ним по пятам. — Вы были у Лиама? — вопрос вырывается сам собой, потому что химера волнуется. — Да, сегодня утром, — голос Дитона ровный, безмятежный, что немного успокаивает. — Он сказал, что ему всё ещё немного плохо, но думаю, в ближайшие пару дней всё будет в порядке. Рейкен не отвечает, опирается на стену, глядя сквозь стол перед собой и позволяя себе расслабиться, поддаться лживой вере в то, что всё будет в порядке.***
— Слышала, он пропал недавно? — чужой шёпот путается в тысячах таких же голосов, которые все как один обсуждают Лиама: — Совсем как та девчонка, Лидия Мартин, которая ходила по лесу несколько дней. Она потом лежала в психушке... — А это не он был тогда там, где насмерть сбили двух учеников Девинфорда? — и Лиам слышит каждое слово, каждый из этих голосов, которые напоминают ему про Анук-ите. — Да, мне ещё брат говорил, что по-настоящему их не сбили, — оборотень хлопает дверцей шкафчика, надеясь убраться из коридора как можно скорее. — Это он их и убил. Помнишь, тогда ходил слух про монстров среди нас? Говорили, что он один из них... — Он монстр? Лиам сворачивает в уборную, запирается в кабинке, стараясь не слушать. Он должен был пойти в школу, чтобы не беспокоить отца, чтобы заставить себя поверить, что он сам в порядке, что ему стало лучше, но он будто вернулся обратно в тот ад, из которого их всех смог вытащить Скотт. Но Скотта здесь больше нет. «Я разочарован, Лиам», — в голове всплывают фрагменты вчерашнего кошмара, после которого Данбар так и не спал — весь день провалялся в постели, не в силах подняться с неё. Оборотень сидит на всех уроках за последними партами, его тошнит от излишнего внимания к себе от учителей: «Можешь уйти пораньше, хорошо?», «Скажи, если будет плохо, ладно?», «Ты в порядке?». У Лиама когти лезут непроизвольно, потому что на каждый вопрос он согласно кивает, ведь правда стоит поперёк горла, он не может попросить помощи — у него не получается. Музыка его не спасает, не спасает и мантра, смысл которой он вновь теряет, слепо повторяя три слова, даже не замечая, как одна песня на плеере сменяет другую. — Лиам, — Нолан бежит за ним в раздевалку, ускользнув с тренировки следом, — ты в порядке? — он стоит не слишком близко, видя, как тяжело вздымается чужая грудь. — Ты сломал клюшку Гринбер... — В полном, — огрызается Данбар, поднимая золотые глаза на со-капитана. — Просто оставь меня одного, — и металл решётки шлема всё-таки лопается в его руках, когда Нолан уходит из раздевалки, поджав губы.***
— Эм, мистер Дитон? Стайлз сказал звонить Вам, если что-то... — Кто это? — голос в телефоне звучит неприветливо, но Холлоуэй всё же пробует начать разговор. — Это мистер Дитон? — Нолан нервно сжимает край майки, наблюдая за тренировкой из-за угла трибун. — Нет, но это друг Стайлза, — у Тео сказанное «друг» скрипит песком на зубах, но так будет проще узнать, кто и зачем звонит. — Что случилось? — Лиам, — подросток набирает побольше воздуха в лёгкие, — он ведёт себя странно. Мне кажется, с ним не всё в порядке. Я боюсь, что кто-то может увидеть его глаза, потому что сейчас он... — Он в школе? — перебивает его Рейкен, оглядываясь на Алана, который разговаривает с клиентами. — Да, в раздевалке, — торопливо отзывается Нолан, прячет руку в карман, только сейчас заметив, что мял майку. — Я понял, — Тео не знает, успел ли чёртов Стайлз наговорить Нолану про то, кем является сам Рейкен, поэтому и не считает нужным предоставляться: — Я разберусь, спасибо, — он сухо заканчивает звонок, вешая телефон на место и привлекая внимание друида жестом руки: — Я скоро вернусь. Шанс ли это загладить свою вину перед Лиамом? Тео об этом не думает, его беспокоят только параноидальные мысли о том, что всё хуже, чем кажется: Дитон сказал, что Данбару будет лучше, что всё пройдёт через пару дней, но Нолан утверждал обратное... Рейкен оставляет пикап у входа в школу, взбегает по лестнице, огибая здание и выходя к полю для лакросса, откуда слышны свисток и недовольный голос тренера. Тео скрывается в здании школы, петляет знакомыми коридорами, что притихли с наступлением вечера, и не успевает толкнуть дверь раздевалки, как перед ним её открывает Лиам, хмурится, покрепче перехватывая спортивную сумку. От него отчётливо пахнет кровью, но Рейкен уже догадывается почему, поэтому вопросов не задаёт, медлит, глядя в померкшие зелёные глаза. — Что ты тут делаешь? — почти шипит подросток, обходя химеру стороной и направляясь к выходу. — Дитон говорил тебе про ведьминский мешочек? — Тео не отстаёт, идёт следом, придумывая причину своего появления. — Из-за того, что его составляющие редкие, — он продолжает, услышав тихое «ага», — он у нас только один, и я просто не хотел, чтобы никса вдруг переключилась на тебя, не найдя меня, — и Рейкен всё равно выдаёт своё беспокойство. — О, так теперь тебя волнует и чужая безопасность? — скрипя зубами, отвечает Лиам. Тео на это ничего не отвечает. И молчит всю оставшуюся дорогу, на оборотня старается не смотреть, только изредка постукивает по рулю пальцем. Один удар, два. — Хватит, — зло останавливает его Данбар, вновь услышав стук по рулю. Химера прекращает, но тревога от этого никуда не исчезает. Стоит ли поговорить о произошедшем день назад? Нужно ли это Лиаму? Потому что Тео нужно, но страх оказаться причиной смерти подростка куда сильнее потребности Рейкена в якоре. — Лиам, — остановившись напротив его дома, Тео всё-таки хочет спросить хотя бы о его самочувствии, но Данбар небрежно и торопливо дёргает ручку двери, выходя из пикапа: — Отвали от меня. Рейкен не глушит мотор, выходит следом, переступая через свой страх быть отвергнутым. — Лиам, я просто хочу знать, что с тобой происходит, — он тянется к его плечу, но тут же осекается, убирая руку в карман. — Если бы не ты, всё было в порядке, — всё же оборачивается Лиам, чтобы сверкнуть мутной радужкой, в которой золотые вкрапления кажутся грязно-рыжими. — И что? Всё? — он усмехается, глядя, как Рейкен стоит перед ним, ожидая ответа на свой вопрос. — Это тебя даже не задевает? А как же твоё хрупкое непомерное эго? «Я достоин быть альфой» и грандиозные планы? Даже не ответишь мне ничего? — Данбар смотрит в упор, сделав шаг навстречу, щурится, улыбаясь чужой улыбкой: — Тогда я тебе кое-что скажу: ты во всём виноват, — он чеканит каждое слово, а взгляд всё такой же уставший, стеклянный. — Понимаешь, нет? — Лиам, мне жаль... — И это всё, что ты можешь мне ответить? — он прыскает от смеха, наигранно вздыхая и закатывая глаза: — Может ещё заплачешь? И все тебе сразу всё простят. Тебе жаль? И о чём же ты сожалеешь? — О многом, — Рейкен чувствует, будто с него сдирают кожу, вынуждая оголить чувства, — и о том, что втянул тебя в это... — Это что? — усмехается Лиам. — Извинения? Тео, — он переходит на шёпот, качая головой, — это ни черта не меняет — твои слова ничего не изменят: кем ты был, тем и остался. «Ты заслужил это тогда, твоё наказание кончилось», — химера помнит те его слова и не понимает, что изменилось сейчас, почему в глазах Лиама столько боли и обиды после того, как он сам сказал Рейкену, что у него есть второй шанс. — Лиам, что с тобой происходит?... — Со мной? — ядовито смеётся Данбар, блуждая взглядом по улице, нехотя возвращая его к химере, потому что видеть его больше не может. — Я пытаюсь справиться с защитой города, но мне кажется, что защищаю я его не от того, от кого следует. Всем было бы гораздо проще, если бы ты... — и он вдруг осекается — Тео не видит этого за шумом в собственных мыслях, но Лиам прикусывает язык до металлического привкуса во рту. — День назад всё было нормально, — голос химеры предательски вздрагивает. — Почему сейчас ты... — Потому что я вспомнил, кто ты на самом деле, — прерывает его Данбар; в его глазах читается отвращение. — Что я сделал не так? — Рейкен сжимает кулаки, неосознанно повышая голос: — Ты срываешься на мне сейчас, но сидишь по ночам со мной, успокаиваешь, и теперь вдруг говоришь, что я не заслужил этого? Замечательно, но зачем тогда ты помогаешь мне, если всё так просто? Зачем нужно было отговаривать меня от смерти, если сейчас ты говоришь, что лучше бы я умер? — в его словах столько отчаяния, потому что он правда не понимает, почему Лиам так поступает с ним. — Давай же! Просто ненавидь меня как раньше! Зачем было меня спасать? — Спасать тебя? — усмехается Лиам, говорит раздражающе спокойно. — Ты правда думал, что сможешь заслужить моё доверие и сочувствие после всего, что натворил? — его голос звенит снисходительным и искренним удивлением. — Это была жалость, Тео. Ты почти омега, слабее оборотней, остался один. Я просто решил пожалеть тебя, потому что так было бы проще, потому что жалость — это единственное, что ты вызываешь у меня, — он высматривает что-то в глазах химеры, вскидывает руку, неопределённо показывая на него: — А может быть я ошибся с тобой? Я хотел поступить правильно, честно хотел и пытался, но знаешь, Тео, некоторым людям просто нельзя помочь. И меня уже тошнит от твоего гниющего запаха. Тео молчит, ходит желваками, но не отвечает, а Лиам подаётся вперёд, наклонив голову набок, чтобы встретиться взглядом с ним: — Тебя самого от себя не воротит? — он разворачивается и не дожидается ответа, прекрасно понимая, что его не последует. Он оставляет Рейкена одного посреди дороги. Оборотень поднимается к себе в комнату, чувствуя, как злость сменяется бессилием, когда его снова тошнит. На глазах выступают слёзы, отчего разглядеть что-либо перед собой становится слишком сложно. Лиам оседает на холодный пол, прижимаясь к стене, и закрывает глаза ладонями, не понимая, почему ему становится только хуже. Рейкен в ветклинику не возвращается, сидит за рулём близь дома, где находится квартира Арджента, и рассматривает запястья в поисках отголосков шрамов, которые так старательно оставлял, тщетно надеясь, что смертью искупит грехи. И теперь Тео ясно, что с Лиамом всё так, как должно быть, ведь мысли Рейкена о том, что ему действительно плохо, были основаны на изменившемся к нему отношении, а оно вовсе не поменялось: Тео просто придумал себе, что заслужил жизнь, а лучше бы Скотт убил его тогда, вместо ада. Уже в ду́ше химера остервенело трёт кожу до красных пятен, расцарапывает ключицы и шею, небольшие ранки на которых мгновенно затягиваются, но Тео тут же оставляет новые: он хочет содрать с себя кожу, отмыться от тех крови и грязи, и боль его не остановит — Рейкен продолжает, пока не вынырнет из собственных мыслей, заметив, что вода не успевает смывать с него его кровь.