lacrĭmis madĭdae – мокрые от слез
Эти небесные глаза пытается обьять печаль, они обращены ко мне. Не жду, бегу к ней через всю лужайку, падаю и прижимаюсь к её телу, руки, что скованы вокруг неё скользят вниз, кану к её ногам. Стою на коленях мой лоб прижимается к её животику, по щекам струятся горячие слезы, я плачу. Её пальцы играют с моими волосами. Она будто кукла, совсем не живая, но всё так же красива.
— Е́на, Е́на, пожалуйста, я прошу тебя, — захлебываюсь в слезах, – умоляю, не покидай меня.
— ты ведь знаешь, Ваня, я безсильна, — мои пряди скользят меж её пальчиков, — родители готовы к моему существованию.
Как не подобает леди, Каена опускается предо мной. Подол сиреневого платьица покрывает нежно-розовые коленочки. Такая взрослая, успокаивает, вытирает мои слезы пальцами, она не дразнит, не говорит, что слезы не подобают мужчине. Нежная, знает, я не вынесу её утраты.
— ты сильный, ты переживаешь это, — молвит утешения, но мне только хуже.
Я хочу кричать. Она будто забыла, что сделала для меня, будто не знает. О боже, какой же я слабый. Прижимаюсь к её груди.
— я принадежу тебе, — плачу навзрыд.
— Каена, родители приехали, тебе уже пора, — раздется вдали отсюда.
— прости, я должна, я не могу, у меня нет — она оправдываеться дрожащим голосом.
Я не верю своим глазам, в уголках такой взрослой собрались слезы и почти сразу исчезли. Уходит, моя душа вдребезги, она высвобождается и покидает меня. Сворачиваюсь в позу эмбриона прям там и думаю что умираю. Без неё я не выдержу, меня поглотят грехи объятые одержимостью мести.
***
Дождь оплакивает нашу разлуку, ведь как только ухожу срывается сильный ливень. Я еду в машине и суха, надеюсь, что Ваня укрылся и тоже не намок. Несмотря на все, этот милый шатен всё ещё малыш жаждущий любви, что его никогда не касалась. Отец нелюдим, он одержим деньгами, а мать из-за этого зла на своего сына, ведь муж отвергает её как в обществе, так и в постели. Бедный ребёнок не знал где скрыться пока не обрёл свой дом во мне. По началу я не замечала этого, но пока меня занимали саморазвитие, обязательные увлечения и просто прогулки по магазину, на порог Ваня не заявлялся, сколько бы его не звали мои бабушка и дедушка, и не выгоняли родители. Он скитался по нашей лужайке, гулял по проспекту, сидел у себя на заднем дворе за книгой. Ваня не был глупым или же не желал давать мне понять, что он гений, даже когда ко мне приходила данная мысль, он всегда её отгонял куда-то подальше, в свой Неверленд. При мне в его руках было фэнтези или комикс, а его мысли были заняты играми и сладостями. Я находила это всегда милым и не желала думать как-то иначе. Мы жили благодаря друг другу, были крепко связаны, а сейчас истекаем бордовой кровью, что смешивается с солёными слезами.
Как мы будем существовать поразень?
