О счастье на пороге морга
Если бы можно было остановить время, то Кай воспользовался бы шансом прямо сейчас, чтобы вздремнуть хотя бы часок. Несколько дней подряд он спит беспокойно виня то духоту, то подушку, то струной натянутые нервы и отказываясь от снотворного в страхе проспать утром будильники. Но время, наоборот, несется чересчур стремительно, не давая шанса не только на лишний, но и даже на положенный перерыв. Работы еще валом, а он уже почти час не может составить отчет о женщине, которую привезли сегодня утром. Не то, чтобы написать нечего, просто он то и дело валится лбом в сгиб локтя на столе и жмурится до искр в глазах, собирая разбежавшиеся мысли в кучу. И это только вторник! Взять бы отпуск — это идея хорошая, нужно непременно обсудить с Хосоком сегодня же вечером. Спустя еще четверть часа он все же заканчивает отчет о вскрытии и решает все-таки выйти подышать воздухом. В их здании он всегда плотный, спертый и удушающий, но никакая привычка не может заставить Кая находиться там постоянно. Возле входа в морг растет старый дуб, благодаря веткам которого тянется значительная по площади тень, скапливающая прохладу. Под ним Кай любит проводить время в перерывах, но сейчас на его местечко покусился кое-кто другой: рядом с деревом на цыпочках стоит конопатый мальчик, пытаясь заглянуть в окно. — Эй! — Кай, не медля, подходит к нему ближе, загораживая собой окна, в которые тот так намеревался посмотреть. На вид мальчонке не больше четырех, совсем хрупкий, светлокожий и показательно не пугливый — вздрогнул, но убегать не стал. Предложить ему омеге особо и нечего: в кармане только пачка тонких вишневых сигарет, которыми он в тайне о мужа балуется время от времени, сопровождающая всех врачей не пишущая ручка и упаковка тик-така с двумя последними конфетками. — Хочешь? Мальчик нерешительно протягивает руку, и вот бы отчитать непутевых родителей, которые не научили, что от незнакомцев брать ничего нельзя. Но сейчас это ему только кстати, ребенка нужно задобрить и увести отсюда, не хватало еще, чтобы он зашел внутрь морга. Там и не каждый взрослый может находиться, даже из полицейских, а о ребенке и говорить нечего. — Эй, Кан, — он окликает помощника следователя, прикалывающего ориентировку на пробковую доску. С ним Кай в более чем приятельских отношениях, так что даже не думает о формальностях, на что коллега, который вообще-то его старше, всегда отфыркивается. — Не знаешь, чей ребенок? Глаза Тэхёна при виде мальчика комично расширяются в панике, чему Кай даже не удивлен. — О, черт, я же оставил его внутри, — он тут же кидается к двери своего кабинета, расположенного напротив, и убедившись, что зрение его не обманывает и ребенка на положенном месте все-таки нет, а в коридоре тот самый, со страдальческим выдохом открывает ее пошире, кивая, чтобы омега завел его внутрь, — Это сын той женщины, — объясняет он, — Которую привезли утром. Кстати, где отчет? — Почему он здесь? — вместо ответа спрашивает Кай и усаживает мальчика на стул возле стены, невольно поправляя задравшиеся штанишки. Вещи не новые, но чистые, а носочки вот разные по цветам. Видимо, собирал его наспех уже перед выездом в отделение какой-нибудь такой же неумеха типа Кан Тэхёна. Или даже он сам. — У него нет родственников, мы вызвали опеку, но они, как видишь, — Тэхён лишь разводит руками и садится за заваленный документами и пустыми чашками стол, — Ему бы психолога. Малец ничего не говорит. Не уверен, что он говорил и раньше, но за утро не сказал и слова. Кай вновь бросает взгляд на ребенка, все еще гоняющего мелкую конфету по рту. Мальчик слишком спокоен для того, кто только что потерял свою единственную семью. Он, видимо, этого даже не осознает, но возможно именно немота реакция на произошедшие события. — Присматривай за ним, Тэ, тебе полезно, — просит он без злости, но с явным подколом в адрес друга. — Да знаю я, — буркает в ответ лейтенант Кан, машинально уводя взгляд на лежащий рядом телефон. Кай знает, что там на заставке у него ярко улыбающийся муж, который вот-вот должен рожать, и Тэхён от этого постоянно на нервах, готовый сорваться в роддом в ту же секунду, как ему позвонят. — Передавай привет Бомгю. Потрепав мальчика по волосам, Кай возвращается к рабочему месту, ему все-таки нужно переделать еще кучу дел, а ребенка он просто хотел отвести в более безопасное помещение под присмотр взрослых. Но чем бы Кай ни занимался, малыш не выходит у него из головы до конца дня и на сердце появляется необъяснимая с точки зрения медицины тяжесть, из-за которой омега то и дело вздыхает. Мальчишку отправят в детдом, возможно, он уже там. Помогут ли ему преодолеть травму или он закроется навсегда? Такой хорошенький, напомнил Каю солнышко, но не то нещадное, что изматывало город жарой, а теплое и приятное, которое давало жизнь и согревало своими лучами. Такое же, как Хосок. — Хо-я, — хныкающий Кай валится на диван, тут же устраивая мокрую голову на коленях мужа. Хосок не любит запах медикаментов и «смерти», поэтому первым делом Кай всегда отправляется в душ, а вторым — в объятия. — Мне кое-что не дает покоя. — Что же? — пальцы альфы сразу же вплетаются во вьющиеся волосы Кая, массируя голову. Это всегда расслабляет обоих и позволяет омеге избавиться от головной боли, которая практически постоянно преследует его после тяжелого дня. Обычно он даже начинает дремать, разморенный от подобных ласк, но сейчас Кай настроен на серьезный разговор, ради которого намерен пожертвовать сном. И дело уже не в отпуске. Однако все же как-то странно спрашивать вот так сразу. Решение кажется Каю немного спонтанным, но он думал об этом весь день и просто обязан поделиться с альфой, чтобы хотя бы обсудить такую возможность. — Не хочешь взять ребенка из приюта? — говорит он, решившись, ведь вообще-то прекрасно знает, что Хосок очень хочет, но они это полноценно не обговаривали. Пару раз заводился разговор о том, чтобы завести второго малыша, да и Сычен просил братика, будто у него их мало, но в итоге все откладывалось — так почему бы и не сейчас. Тем более... Кай настроен на одного конкретного ребенка, чей одинокий силуэт под деревом стоит у него перед глазами и не желает пропадать. — Хочу. Почему спрашиваешь так внезапно? Что-то случилось? — Вообще-то да, — и Кай поднимается с колен, чтобы смотреть Хосоку в глаза. Он рассказывает про женщину и в подробностях про мальчика, о том, что чувствовал, глядя на него, и как не может избавиться от мыслей с участием солнечного мальчугана. Если бы это был кто другой, он бы посоветовал Каю для начала хорошенько отдохнуть и выспаться, сославшись на излишнюю впечатлительность и сострадательность, которых у него вообще-то было в меру, а не сверх, как у того же Уёна. Но Хосок его прекрасно понял и у него не было ни единой причины воспротивиться предложению мужа. У них хороший дом и стабильный достаток, Сычен уже подрос, оба готовы взять ответственность за второго ребенка и оба хотят взять его из детского дома. И Кай даже нацелился на конкретного ребенка, что избавит их от мук выбора при виде воочию всех тех детей, которым нужна семья. Поэтому на следующий день воодушевленный Кай в первую очередь идет к кабинету Тэхёна, надеясь застать его раньше, чем тот умчится на очередной вызов. — Привет, есть дело, — начинает он с порога, из-за чего помощник следователя давится чаем, — Будь здоров. — Я не чихал, Кай. Что за дело? — В какой приют забрали мальчика, за которым ты вчера не уследил? Тэхён тут же хмурится от брошенной в его адрес очередной шпильки. Вот только дай повод и Кай им воспользуется, причем не один раз. Да, Кан очень виноват, что не уследил за ребенком и сам вчера испугался этого, хоть и постарался не подать виду, но он будет хорошим отцом, а это получилось случайно. Какой родитель не терял ребенка! Тэхён уверен, что за Каем тоже можно насчитать пару-тройку подобных косяков, только тот ни за что не признается в этом. Вот за вредность, которая почему-то в разы растет с каждым годом, было бы славно ничего этому омеге не говорить, но тем не менее Тэхён раскрывает папку с лежащим на столе делом и вытаскивает оттуда визитку, протягивая ее уж какому есть другу. — «Морская звезда», в Инчоне. А что? — Есть к нему пару вопросов, — уклончиво отвечает Кай, улыбаясь. Он поделится с Тэхёном, но пока рано. Еще ничего не понятно, вдруг не выйдет, — А как его зовут? Недовольный тем, что Кай не дал ему ни одного однозначного ответа, Тэхён снова открывает папку с делом. — Ли Ёнбок.Об исчерпанной красоте
От плача у Ёнджуна всегда сковывает сердце в тиски. Он буквально роняет любимую чашку в раковину, не заботясь о ее сохранности, и несется в комнату, где всего минуту назад беззаботно играли дети. — Что случилось? — спрашивает он раньше, чем успевает полностью оказаться в детской. Краснощекий Хонджун отчаянно рыдает, а напуганный Тэён пытается обнимать и успокоить брата, но пока у него ничего не вышло и он с отчаянием, сам едва не плача, смотрит на вошедшего папу. На первый взгляд, Хонджун цел, что уже хорошо, но что тогда заставило его так сильно плакать? — Э... это не чье..се..сно, — сквозь всхлипы отвечает младший ребенок и продолжает заливаться слезами с еще большой силой. Ёнджун протягивает к нему руку, а понимающий, что не справляется, Тэён, отпускает брата. Хонджун тут же перелезает на колени к папе и ревет уже в его ключицу. Омега не разделяет мнение, что альфы не плачут, и позволяет своему трехлетнему сынишке нареветься вдоволь, но причину все же нужно выяснить. — Тэён-и? Вы что-то не поделили? — это, конечно, вряд ли. Кажется, даже они с Уёном не были так дружны, как эти двое. Ни разу ни поссорились, ни подрались из-за игрушки, всегда вместе и всегда друг за друга, несмотря на то, что различаются по вторичному полу. Но другой причины Ёнджун пока в принципе не видит, все же хорошо, а что не честно — не понятно. — Нет, папа, мы играли. И устроили свадьбу медвежонку и зайчонку, — начинает Тэён, пока шмыганье в районе ключиц папы благодаря поглаживаниям теплой рукой становится немного тише. Ёнджун невольно оглядывает игрушки на полу: и правда, у зайчонка белый платок на голове, должно быть фата. Коричневый медвежонок сидит рядом. Другой медвежонок, робот с отломанной рукой, ряд совершенно мелкорослых для этой компании солдатиков и игрушечный карась, который на самом деле принадлежит их коту, расставлены вокруг них — должно быть гости. Сам кот замечен на подоконнике. Стало быть, его тоже пригласили на торжество, но, судя по хлопающему туда-сюда хвосту, — насильно, отчего от сбежал в безопасную зону, до которой не достанет маленький Хонджун. Возможно, в потопе виноват кот, который не любит маленького альфу так же сильно, как его любит тот. Кот вообще у них жутко своенравный, признает только Субина, но это они знали и раньше, и Хонджун никогда так не плакал, даже когда пушистый наглец его царапал, — Потом Хонджун-и сказал, что зайка невеста и должна быть красивой, но у нас нет платьев для нее и мы должны одолжить их у Сонун-и, потому что у него есть лисичка с кофточкой. Для зайки будет как платье... Рассказ сына Ёнджун слушает внимательно, не пытаясь перебить или поторопить. Его умиляет то, как Тэён может перескакивать с темы на тему, подмечая интересные и важные для него детали, при этом оставаясь предельно серьезным и сосредоточенным. Для него это важно и значит нужно слушать все, чтобы добраться до истины. Тем временем Хонджун уже почти полностью успокаивается, омега лишь немного продолжает покачивать его в руках скорее просто потому, что привык так делать. — Хонджун-и сказал, что ждать Сонун-и долго и что мы обойдемся без платья. А потом сказал, что самый красивый ты, папа, — и все же несмотря на то, что слушал омега весьма внимательно, причинно-следственные связи между плюшевой свадьбой и своей красотой он проводит едва ли. Пазл никак не складывается. Это и не мудрено Хонджуну всего три, а Тэёну — пять. У них сотни разных мыслей в голове за секунду и понять их порой сложно, но главное — услышать их. — Спасибо, солнышко, — он целует маленького альфу в макушку, отчего тот сильнее сжимает его в объятиях. — Что потом было? Я так и не понял, что расстроило Джун-и. Ты расстроен, что папа красивый, малыш? На это альфочка ерзает, пытаясь покачать головой, а вместо него все также отвечает старший брат. — Нет, папа, я спросил Хонджун-и, такой же я красивый, как ты и он сказал, что я тоже красивый, а потом начал плакать. Вот тут Ёнджун запутывается окончательно. Что заставило сына плакать? Это ведь не плохо, что папа и брат у него красивые? Неужели он себя посчитал не достаточно хорошеньким? Нет, нет и нет. Хонджун маленький прелестный ангелочек. Он красивый и смышлёный, Ёнджун на что угодно готов поспорить, что за ним омеги толпами будут бегать, когда он вырастет! — Солнышко, — он отстраняет заплаканного мальчика от своей груди, чтобы посмотреть на него, — Что тебя так огорчило? Щечки Джуна остаются все такими же красными и нос заложило от появившихся сопелек. Он наклоняет голову, упираясь взглядом в мудреный рисунок на футболке Ёнджуна, и выглядит так печально, будто и впрямь познал страшную и необратимую истину. — Папа, ты самый-самый класивый на свете, но я не смогу с тобой позениться, потому что отец мне не разлешит, — на это Ёнджун чуть было не смеется, но тут нужно оставаться предельно серьезным, поэтому выдает из себя лишь сдавленный смешок, который сдержать, увы, не получилось. Вот уж на сотню процентов его сын! Ёнджун в детстве тоже хотел Чонгука себе в женихи, а Уён — Намджуна. Зато Кай как будучи мелким вцепился в Хосока, так до сих пор приклеен к нему намертво. Что ни говори, а это оказывается, приятно, быть идеалом в глазах альфы, даже если он совсем кроха и вообще твой сын. — А хён тоже класивый, но он мой блатик, — в глазах альфочки от этого факта мгновенно копятся новые бусины слез, — Нет никого класивее и значит, когда я выласту, то мой омега будет не... не класивым... — и вот он все же снова переходит на рыдания, крепко сжимая папу, который вместе с братом, по мнению Хонджуна, исчерпал лимит красоты на всю семью. — Это не... не чес...ссно... Так вот, где зарылась трагедия! Будучи уже взрослым (по собственному заявлению) Тэён стоически держится, но папа замечает, как дрожит его нижняя губа, и тянет руку, приглашая в объятия. Чтобы успокоить обоих ему требуется еще немного времени и бесчисленное количество поцелуев в пушистые макушки. «Ох уж эти альфы, — думает Ёнджун, по-доброму усмехаясь, — Еще с горшка не слез, а уже подавай ему красивого омегу!» — Джун-и, — мягким голосом произносит он, когда сын окончательно перестает реветь. Немного отстранив его, чтобы малыш видел его лицо, Ёнджун чмокает все еще румяную щеку, прежде чем продолжить. — Все люди красивые, понимаешь? Просто кто-то больше нравится, а кто-то меньше и это нормально. И даже самый красивый человек может быть злюкой... — Но ты не злюка! — перебивает его младший, стойко уверенный, что самый красивый его папа. — Я не злюка, — вторит ему омега, кивая, — Но бывают и такие люди. Поэтому главное не то, насколько красиво лицо, а то, как красив человек внутри. — Но я зе не вижу, что внутли, папа, — наивно возражает ему ребенок. Вот поэтому Ёнджун так боялся становиться родителем поначалу. Это же такая ответственность, они же впитывают все как губки, берут примеры с взрослых, формируются как личности именно под их опекой и по большой мере именно от родителей зависит, каким человеком вырастет столь доверчивый карапуз. А растут они ого как быстро! Субин, вон, уже спрашивает советы у Чонгука, как огородить Тэёна от альф самым надежным способом (будто бы они работали на Ёнджуне), а тому всего пять и он этих альф в прямом смысле кормит песком, сам себя прекрасно ограждая. И по правде, насчет Ёнджуна были опасения у всей семьи. Он побаивался брать на руки Мунбёль, Гиука и Сычена, пока те не вставали на ноги самостоятельно, да и сам был отчасти довольно инфантильный, считающий, что еще к детям не готов и себя в их окружении родителем не представлял. Это вроде как что-то для взрослых, а Ёнджун... ему было 27, когда он узнал, что беременный. И кто-то скажет, что уже давно пора, но Ёнджун все еще не определился на тот момент со своими желаниями и жутко испугался. Это во вторую беременность он был уже матерым и опытным, скрывал от всех, пока у Чимина и Юнги не родился их первенец Сонун, чтобы не перетягивать внимание на себя, а потом еще и бодался пузами с Минхо, хотя у того было аж 4 месяца форы. Но вот в первую... ему было страшно и если бы не поддержка родственников и мужа, то все могло обернуться далеко не в радостную сторону. Но Ёнджуну повезло с семьей и пока маленький Бубу рос в его животе, он обчитался литературой для молодых родителей, затаскал себя и Субина на различные курсы, задал Тэхёну столько вопросов, сколько не задавал маленькими, научившись говорить, и вот теперь воспитывает детей так умело, что уже неоднократно получал завистливые комментарии от папочек из детского сада. Да Ёнджун завидует сам себе от того, какой он молодец! — Правильно. Но для этого нужно начать дружить. Если к тебе хорошо относятся, заботятся, делятся с тобой чем-то важным, то это красивые люди. Понимаешь? Это заставляет ребенка задуматься на пару минут и выдать еще целую сотню вопросов. Например, можно ли считать Гониля, сына Минхо и Джисона, хорошим, если в прошлый раз он съел конфету с орешками, которую деда дал именно Хонджуну. Омега на все вопросы отвечает и даже рад, что такая ситуация вообще возникла. Он за свой многосвиданный опыт успел повидать стольких альф, которым важна была только его внешность, что приложит все силы ради того, чтобы его сын не вырос подобным мудаком. И он с нетерпением будет ждать момента, когда появится омега, который в глазах Хонджуна навсегда сместит папу и брата с пьедестала.О любопытных носах
Юнги сходит с ума. Он должен был посмотреть на брата и сделать определенные выводы, но Хан, чертов предатель, Джисон похлопал его по плечу и сказал, что все в порядке и что это большое счастье (в итоге выводы не сделал и Минхо). Чонгук с Тэхёном тоже говорили про счастье, Джин активно поддакивал, Чимин, еще один предатель, уши развесил и заявился к нему с вопросом «Не хочешь третьего?», будто это не он при первых родах грозился кастрировать Юнги, если тот еще хоть раз снимет в его присутствии штаны. И Юнги должен был его остановить, обязан, но вот лежит, прислонившись щекой к животу мужа, и получает прицельный удар пяткой аж второй раз. Конечно, Джисон и компания правы, это в самом деле счастье, но Юнги хочется плакать от усталости. Не понятно еще, как справляется сам Чимин, у которого ужасно опухают ноги и спина не перестает болеть ни на секунду. Они даже думали, что у них двойняшки, настолько огромный живот оказался на седьмом месяце в сравнении с прошлыми разами, но врач упрямо заверяет, что ребенок один, просто большой и крепкий богатырь. — Ты в порядке? — интересуется омега, поглаживая мужа по голове. Ему удары уже тоже, конечно, не доставляют той радости, которая охватила при первых толчках, но Юнги откровенно жалко. В прошлый раз у него был даже синяк и кто-то из знакомых учтиво поинтересовался, не бьет ли его муж. — В порядке. — Нужно покупать Нун-и и Юю. — Я помню, просто хочу еще немного полежать, прежде чем меня обольют с ног до головы и накормят пеной. Картинка слишком явная, даже представлять особо не надо. Чимин поначалу лишь дрожит от беззвучного смеха, но, будучи не в силах сдержаться, хохочет так громко, что и Юнги невольно улыбается. В животе омеги булькает, и Юнги кажется, что малыш тоже смеется, переставая лупить отца, будто он в чем-то виноват. «Он просто хочет скорее с тобой встретиться», — каждый раз говорит ему Сокджин, что, конечно, не может быть правдой по определению, но ужасно сильно льстит альфе. Он только очень надеется, что в порывах вырваться наружу быстрее, чем нужно, малыш не навредит ни себе, ни Чимину. Вскоре в ванной разгорается пенная вечеринка. Он разумеется набирает не до краев, а так, чтобы дети могли лишь немного побултыхаться. Раньше они ставили отдельную специальную ванночку, но теперь купают сразу двоих и им нужен простор. К тому же Сонун любит всю коллекцию резиновых уток, что купил ему уже сто раз пожалевший об этом отец, и те непременно должны идти в воду с ними. А еще пена должна быть исключительно клубничной, иначе юный омега раскуксится и ни в какую в воду не полезет. Нос у него чуткий и фокусы с другими запахами не проходят, Юнги пытался и в итоге все равно ездил ночью по круглосуточным, чтобы найти «ту самую» с клубничкой. Если и была у их семьи негласная традиция по омежьей линии не узнавать истинных, то Сонун ее определенно прервет. Унюхает истинного за версту и сам найдет. Юнги даже не удивится, если в запахе альфы будут клубничные ноты. С Юнхо все гораздо проще. Он вообще никогда особо не капризничает, а при купании само наличие хоть какой-либо пены его более, чем устраивает, и почему-то очень веселит. Но Юнхо, будучи довольно спокойным в одиночку, любит все повторять за своим хёном, и стоит тому начать брызгать отца, как Юю уже на подмогу готовит пенную бомбочку. Не каждая долетает до Юнги, но все же! — Ну-ка, кто хочет быть чистым поросенком, — он заглядывает в детскую, где подозрительно тихо. Ему стоило прийти раньше, определенно стоило, Юнги, как же ты сразу не догадался, что цена тишины может быть весьма высокой. Оба ребенка сидят друг напротив друга, а межу ними — пуговицы, оторванные от рубашки Чимина, что лежит за ними. — Пап, — плаксиво тянет Сонун и это вообще не к добру. Юнги стремительно подходит к детям и самые худшие опасения, к сожалению, подтверждаются. И Сонун, и Юнхо засунули пуговицы в носы. Он не понимает, что тянет детей пихать себе подобные вещицы и в рот, и в нос, но трехлетний Минхо тоже умудрился засунуть сразу три бусины с бабушкиной жемчужной нитки, которую перед этим беспощадно разорвал. Ба тогда сразу же утянула его в ванную, и Юнги с этим тоже не медлит. Старший из сыновей почти сразу начинает хныкать, а Юнхо стоически держится, спокойно сидя на стульчике, на который его брат-омега становится во время чистки зубов. Благо, что Сонун не засунул пуговицу слишком глубоко и дедовский способ с мылом помог вытащить ее практически без труда. Испугавшийся мальчик в итоге, все-таки начинает плакать, Юнги успокаивает его ласковыми словами, чмокает в многострадальный нос и обещает, что честно-честно не будет ругать. И даже не расскажет папе (что, конечно, ложь). Юнги и правда собирается рассказать Чимину только по факту успешно вытащенных пуговиц и приукрасить все так, чтобы это не выглядело настолько опасно, если бы все так же хорошо сложилось с Юнхо. Но у двухлетнего малыша носик меньше, и судя по всему просунул он гораздо дальше. Как бы юный альфа не старался терпеть, но в итоге от щиплющего мыла и трения все же заплакал. — Малыш, эй, все в порядке, я больше не давлю, — немного паникующий Юнги целует ребенка в висок и признает, что не справляется. Нужно определенно и как можно скорее ехать в больницу, но не с Чимином. Однако и оставлять его одного с Сонуном он не может, омеге тяжело даже вставать с постели, а старший сын весьма энергичный и активный, даже в такой ситуации он едва ли будет сидеть на месте все то время, что они пробудут в больнице. — Чим, ты только не волнуйся, — а этого точно ему говорить не стоило, ведь именно так обычно преподносят плохие новости. Омега естественно пугается, но, поняв свою ошибку, Юнги старается обрисовать ситуацию как максимально не травмоопасную. Чимина это уже, конечно, не сильно успокаивает, но времени мало и Юнхо нужно как можно скорее отвести в неотложку, чтобы вытащить злополучную пуговицу и выдохнуть спокойно как родителям, так и самому мальчику. За пару минут он успевает одеть обоих детей: Сокджин, которому Юнги позвонил, чтобы тот посидел с Чимином, настоял на том, чтобы показать и Сонуна врачу. Мало ли что, лучше убедиться, что все наверняка в порядке. В ближайшем отделении неотложки они указываются уже спустя пятнадцать минут. Юнги клянется, что выбросит все вещи с пуговицами, но это, конечно же не выход, ведь есть еще так много всего мелкого и интересного, что может поместится в любопытном носу маленьких шкод. Не доглядел. Пока детей осматривают, он быстро заполняет необходимые документы и едва ли не рвет волосы на голове. Как ему в глаза смотреть Чимину после этого? И главное, оставил ведь совсем ненадолго, лишь на пару минут прилег к мужу. Не зря малыш Чон-и его побил, будто пытался скорее выпроводить глупого папку, а тот и не смекнул совсем. Время в неотложке тянется вечность. Еще и двери открываются едва ли не каждую минуту, а звуки каталок расшатывают нервы только сильнее. Насмотришься и кому угодно станет дурно. Но тут рядом с ним неожиданно оказывается Намджун. — Ты как? — он хлопает зятя по спине, присаживается рядом. От него чувствуется запах мятной жвачки, значит, Намджун снова курил, хотя давно уже бросил. Тоже перенервничал. — Нормально. Их пока врач осматривает, сказали еще сделают рентген на всякий случай, потому что бывало, что засовывали аж в трахею. Меня даже отругали, что я сам начал что-то делать, нужно было сразу везти, я мог навредить им еще больше и... — Эй, ты не виноват, — обрывает его Намджун и кладет ладонь на плечо, притягивая ближе к себе, — Такое случается, ты можешь смотреть на них в упор, не моргая, а они все равно что-нибудь учудят. Главное вовремя принять меры, а мы уже здесь, так что ждем, — Джун молчит целую минуту, не отпуская Юнги. Ему эти объятия тоже нужны, он тут прямо в домашнем, Джин вообще с мокрой головой ломанулся, нахватали, небось, кучу штрафов, пока ехали, но все это мелочи, — Знаешь, когда Чимину было два, он открыл холодильник, вытянул бутылку с рисунком винограда и выпил несколько глотков, прежде чем ее откинуть. Это был соджу. У него так обожгло горло, что он начал задыхаться. А я тоже был рядом, но не увидел, что он взял. Мы тогда промывали ему желудок, скорая приехала быстро, столько суматохи было, но все хорошо закончилось. Он уже и не помнит, маленький был совсем. — Зато сейчас выпить бутылку соджу для него не проблема, — усмехается Юнги, чуточку расслабляясь. — Это да. Тот еще любитель. Но это я к чему, Юнги, ты же уже наверняка себя накрутил и обвинил во всем, но ты не виноват. Частично — может быть, но так бывает. И это не делает тебя плохим родителем, уж поверь. Намджун по-отечески хлопает Юнги по плечу, придавая больше уверенности, и в этот же момент им навстречу как раз выводят красноносого заплаканного Сонуна, который тут же кидается перепуганному отцу на руки. — С ним все в порядке, — успокаивает их медсестра, — Вы все вытащили, пуговица ничего не повредила, мы на всякий случай помазали ему заживляющей мазью, но в целом все хорошо. У Юнхо на рентгене обнаружилось две пуговицы, так что доктор сейчас им займется, и вам нужно пойти туда. Это обычная процедура, никаких последствий не будет, но нужно, чтобы рядом был родитель и ребенок не боялся. Юнги выдыхает, казалось, он забыл, как дышать, пока она говорила. Он на мгновение крепче сжимает сына и передает его на колени дедушке, чтобы отправиться вслед за медсестрой. — Никогда так больше не делай, Нун-и, понимаешь? Даже если очень хочется что-то попробовать, лучше сначала спроси у кого-то из взрослых, ладно? — Намджун слегка покачивает внука на руках, все еще немного переживая за Юю. Зятя-то он успокоил, а себя получается не до конца. — Я больше так не буду, честно, — Сонун едва не плачет, — А Юю не будет больно? Его куда-то унесли и он начал плакать. — Юю просто испугался, он же маленький совсем и рядом не было никого, еще и тебя от него увели. Отец сейчас с ним, так что скоро они вернутся и мы поедем домой, хорошо? Это определённо худший вечер за последнее время. Юнги начинает расслабляться, только когда они уже на полпути к дому. Как настоящий альфа, Юнхо мужественно вытерпел всю процедуру, лишь немного похныкав в самом конце. Оба ребенка уснули почти сразу прямо в детских креслах, сильно вымотавшись от переживаний, к тому же им положено по режиму уже скакать по ромашковому полю с единорогами, а не кататься по больницам. У дома Юнги немного ждет ехавшего следом Намджуна и они, аккуратно вытащив спящих хулиганов так, чтобы не побеспокоить их, вместе заходят в дом. Как и ожидалось, Чимину пришлось принять успокоительное, чтобы не сходить с ума от волнения. Из-за этого у него слипаются глаза, но он стоически ждал возвращения мужа и даже, благодаря Сокджину, выкатывается в коридор, когда слышит трель дверного звонка. Он уже знает, что все хорошо, Юнги набрал ему почти сразу, но все равно не находил себе места все это время. Ему нестерпимо хочется обнять и детей, и мужа, но нельзя нарушать сон двух чертят, поэтому он лишь на носочках следует за ними в спальню и остается там с Юнги, когда Намджун тихо выходит в коридор к ждущему его Сокджину. — Ты рассказал ему? — шепотом спрашивает Джун, хотя предусмотрительно прикрыл дверь. — Что? Как он на моих глазах засунул Уёну в ухо витаминку? Никогда в жизни! — Я тоже не стал, — Намджун усмехается в кулак и они тихо выходят из квартиры.