head boy

Было пять часов вечера, а Гермиона лежала в своей комнате и тупо пялилась в потолок. Пять часов субботнего вечера, а она проводит его в одиночестве! Но Мерлин, как же ей было лень делать хоть что-то! Ей хотелось лежать ничком на своей милой кроватке и больше ничем не заниматься. Домашние задания сделаны, подготовка к главному экзамену ее жизни пройдена вдоль и поперёк, и, если хорошенько подумать — а именно это Гермиона всегда и делала — единственное логичное занятие для неё — это как раз-таки лежать ничком на своей милой кроватке и больше ничем не заниматься. Её буйный сосед с такими же буйными кудряшками вчера здорово потрепал ей нервы. Мало того, что Нотт, вдрызг пьяный, завалился в дортуар посреди ночи, так ещё и под утро спящая в нем древняя магия дала о себе знать. Гермиона жутко перепугалась — сначала за Тео, а потом за себя — с каких пор ей пристало так пугаться за жизнь холодных и высокомерных слизеринцев? Так или иначе, пришлось в ускоренном темпе спасать коллеге жизнь. Тут-то и пригодились юной ведьмочке давно всеми забытые, но действенные заклинания из вековых фолиантов, милостиво предоставленных Гермионе её новым другом с платиновыми волосами. В нужный момент лихорадочно работавший мозг выдал достаточно серьёзное заклинание, в спешке получившееся у Гермионы со второго раза. Глядя на то, как Тео явно стало лучше, Гермиона облегчённо вздыхала, не отдавая себе отчёта в том, как сильно боялась за него. Лишь потом, тихо прикрыв за собой дверь ноттовской спальни, едва не сползла по стене, пытаясь утихомирить бешено бившееся сердце. Пальцы подрагивали, а перед глазами стояла картина белого как мел Теодора, охрипшего от криков боли. Гермиона все бы отдала за то, чтобы остаться там, в его спальне, но позволять себе такие вольности… Извольте, у нее ещё есть гордость и терять её Гермионе совсем не хочется. Серьезным тоном заявив своему пациенту о том, что ему надлежит завтра же явиться в больницу, она покинула его комнату, а дойдя до своей, заставила свой мозг работать до изнеможения, выстраивая последовательность ритуала, который сможет убрать эту злостную магию из Теодора. Гермиона уже сделала выводы из резкого ухудшения состояния Тео, связав это с видами алкоголя, которые он пил. К примеру, эльфийское вино возбуждает агрессивные компоненты любой магии, причиняя дискомфорт обладателю. Ну а Взрыватель, который они тоже пили, усиливает действие вина эльфов… В общем, Теодор постарался на славу, собрав реальное комбо из всего, что могло навредить ему. Просидев за столом и книгами до утра, а потом там же уснув, Гермиона все же сделала часть своих задач. По крайней мере, дело было пущено. Грейнджер нашла подобную ситуацию в фолианте, который страстно желал развалиться прямо в её руках. Проштудировав каждую буковку рецепта нужного зелья, Гермиона все выписала на пергамент, удрученно покачав головой на неизвестные даже ей компоненты. Мысленно свалив их добычу на Драко, Гермиона с чистой совестью и сильным — и очень неоправданным! — беспокойством за Теодора — пошла спать. И вот она проснулась. На часах пять вечера. Теодор в больнице Святого Мунго — восстанавливается. А она валяется в своей комнате, не зная, что делать. Провалявшись ещё около получаса, она все же встала, собираясь навестить Гарри. Он как раз должен был вернуться от Теодора, которого Геомиона, конечно же, решила не посещать. Собственноручно отталкивает его? Да. Логично ли это? Определённо да. Гермиона подошла к симпатичному старинному трюмо цвета слоновой кости, которое немного не вписывалось в современный интерьер ее комнаты, но оставалось горячо любимым. Уселась на беленький стул и вгляделась в свое лицо. Потом, порывшись в одном из ящичков, достала маггловскую косметику, которой особенно часто пользовалась, когда приезжала к родителям. Здесь, в Хогвартсе, на это не было ни времени, ни желания. Однако сейчас она захотела поностальгировать, нанося на лицо светлый тон, подкрашивая тушью ресницы, подчеркивая брови и крася губы… Закончив с легким макияжем, она смотрела на себя в зеркало трюмо и думала, понравился бы ее макияж Нотту. Неприятно удивившись мыслям, Гермиона выбрала симпатичную белую кофточку на пуговках и обычные синие джинсы. Собрала волнистые волосы в низкий пучок и вышла из дортуара. Гарри сидел на полу посередине гостиной Гриффиндора, задумчиво подперев головой кулаком. Перед ним лежало незаконченное эссе по истории Магии, но он явно думал не о нем. Улыбнувшись тихо вошедшей в комнату подруге, Поттер встал, одновременно разминая затекшие ноги. — Как Нотт? Исподтишка глянув на Гермиону, Гарри прошел к большому, богато выглядевшему дивану красного цвета и плюхнулся на него. — В порядке. Грустит из-за того, что приходится отлеживаться на больничной койке, пока все готовятся к веселью. — Веселью? — Гермиона быстрым шагом подошла к софе и, кинув сумочку в угол дивана, с ногами забралась на него. Раслабленно выводя волшебной палочкой буквы имени Нотта, Гарри мягко усмехнулся: — Ты совсем не вылезаешь из своих апартаментов. Скоро Хэллуин, а у нас больше половины Хогвартса полукровки и магглорожденные — хотят отпраздновать! Гермиона действительно забыла об этом празднике. Да и с чего бы ей о нем помнить, если она и ее родители ни разу не отмечали Хэллуин, считая нелепыми, по-детски смешными и глупыми все «страшные» декорации и искусственных пауков, которые пребывали железно приклееными к различным поверхностям ровно до тех пор, пока в помещении не появлялся какой-нибудь несчастный арахнофоб? Грейнджер передернуло. Она ненавидела и жутко боялась всех насекомых, включая комаров, бабочек и самых обычных муравьев. Рон дразнил ее за боязливость, казалось бы, абсолютно невинных существ, пока Гермиона, снедаемая злостью, не подложила ему в кровать здоровенную сколопендру. О, как он орал! Гермиона злорадно усмехалась каждый раз, когда вспоминала об этом. Конечно, ей было стыдно за необдуманные выходки в одиннадцатилетнем возрасте, да и сейчас она бы не позволила себе мстить, потому что мстить — это значит вывернуть душу наизнанку, выставляя напоказ все чувства, какие бы они ни были. Гермиона предпочитала молча злиться какое-то время, а потом насильно выдворить негативные эмоции, заменяя их безразличием. И ведь работало! Она смотрела на слизеринцев, кичившихся своей агрессией, и не понимала — им действительно нравится показывать то, насколько им кто-то небезразличен? Вот этот симпатичный, кудрявый шатен вызывает у тебя, Астория, так много эмоций, что ты каждый день уделяешь время на то, чтобы назвать его «дрянным полукровкой», когда он даже не смотрит в твою сторону, хоть расшибись ты на всех полукровок мира? Или вон на ту изящную когтевранку ты дрочишь каждую ночь, Гойл, каждый раз в Большом Зале пытаясь задеть ее словами о грязнокровом сводном братце? О, слизеринцы не понимали и не поймут, насколько плевать большинству людей на их ядовитые окрики. Никогда не поймут того, как глупо они выглядят, дергая щеками, крича на младшекурсников и пытаясь напугать напускной злостью своих ровесников. Только единицы, учащиеся на чистокровном факультете были терпимы ко всему, выражая холодную вежливость и учтивость будь то последняя грязнокровка на этом свете или сам Темный Лорд. Можно ли было отнести Теодора к этим единицам? В большинстве случаев да. По крайней мере, Гермиона не припоминала случаев, чтобы этот кудрявый, высокий парень хоть раз проявил нетерпимость по отношению к кому бы то ни было. Просидев с Гарри еще около часа, она засобиралась уходить, решив, что заглянет к Хагриду, дабы убедиться, что он тоже в порядке. Грейнджер давно не была у доброго лесничего, замотавшись со старостатом и учебой. Солнце садилось, и Гермионе хотелось успеть до полной темноты. Гарри отпустил ее с условием, что она пришлет патронуса, когда вернется от Хагрида в замок. Гермиона лишь закатила глаза — если так переживает, мог бы и сам проводить. Да и территория между замком и Запретным Лесом — не Рок-Айленд в период войны южан и янки, чтобы там было настолько опасно. Филча на выходе видно не было, и Гермиона спокойно минула высоченные дубовые двери Хогвартса. Выйдя из замка поняла, что она слишком легко одета — быстренько трансфигурировала из сумочки большой серый плед, точно такой же, какой был у нее дома, в маггловском мире. Уже пройдя половину пути, подумала о том, что не додумалась сотворить курточку или теплую кофту — почему плед? Усмехнулась своей невнимательности и, погрузившись в свои мысли, не заметила тоненькую фигурку, сидящую на берегу Черного Озера, будучи одетой явно не по погоде конца октября. Предвосхищая то, чем будет ее угощать Хагрид, Гермиона прикрыла глаза, стоя перед его дверью и настраиваясь на чай со вкусом жухлой травы и кексы похожие на камни. Громко постучала, улыбаясь слоновьим шагам их старого друга, не изменившемся за столько лет. Хагрид всегда ждал своих маленьких друзей-волшебников и всегда считал их детьми. Он не хотел, чтобы они выросли, но вот на дворе уже 1999 год, а его маленьким миленьким воспитанникам по девятнадцать лет, а Гермионе так вообще недавно исполнилось двадцать. Хагрид не мог смириться с фактом, что дети, ставшие ему родными, так быстро повзрослели. Он умиленно смотрел на Гермиону — красивую, молодую девушку с тонкими чертами лица и изящной фигуркой, вспоминал Рона Уизли — сильного широкоплечего парня, волосы которого все же перестали быть огненно-рыжими, но оставались яркими, думал о Гарри — темноволосом юноше с острыми скулами, вымахавшего за годы отставания в росте до ста девяноста сантиметров и жутко этим довольного. Хагрид хранил в своем большом, добром сердце все воспоминания о своих лучших друзьях, стараясь не забыть ни минуты, проведенной с ними. Рубеус понимал, что они пережили за годы Второй Магической войны и что они еще переживут за свою долгую и — Хагрид очень надеялся на это — счастливую жизнь. Он понимал, что еще не раз его воспитанники увидят ужасы человеческого жития, но очень хотел, чтобы радостные моменты затмили все негативные. Старый лесничий глядел на Гермиону, маленькими глотками пившую чай и эмоционально — а это бывает нечасто — рассказывавшую о Хогвартсе, учебе, людях и о жизни в целом. В какой-то момент она упомянула своего коллегу по старостату, и опытный лесничий заметил, что ее голос на секунду стал тише. — Расскажи мне о Теодоре, Гермиона, — Хагрид степенно пригладил свою огромную бороду и кинул огромный кусок сырого, не очень хорошо пахнувшего мяса Клыку. — О Теодоре? — только очень внимательный наблюдающий заметил бы, что она отвела взгляд чуть дальше в сторону. — Да. Я совсем ничего о нем не знаю, — Хагрид посмотрел на девушку и задумчиво продолжил, — кроме того, что он сын Пожирателя Смерти. Гермиона едва заметно сморщилась — она не любила предрассудков, а в словах Хагрида заметила намек. — Теодор неплохой парень, — она почувствовала легкое дежавю первого дня в школе, когда Гарри спрашивал ее о Нотте, — не выделывается как Малфой и не вмешивается в мою жизнь. Мы хорошо ладим. — она постучала ногтем по кружке, глядя в оставшиеся на дне чаинки. — Рад, что гриффиндорцы находят общий язык со слизеринцами. — Хагрид глубоко вздохнул, — Тяжело смотреть, как дети ненавидят друг друга. А я видел Теодора недавно. — Хагрид обратил внимание на то, как Гермиона едва приподняла голову, начиная слушать чуть более внимательно, хоть и не отдавая себе в этом отчета, — сидел на берегу Озера с какой-то брюнеткой из Слизерина. Кажется, они вместе? — Может быть, это Астория, — Гермиона начала стучать по кружке чаще и ритмичнее, — и да, они вместе. Уже давно. Наверное, поженятся после выпуска. А ведь Гермиона не думала об этом общеизвестном факте — Теодор Нотт и Астория Гринграсс наверняка станут супругами после того, как выпустятся. Большинство слизеринцев уже нашли себе будущих мужа или жену — так уж у них принято. Сейчас, как Гермиона вслух сказала о том, что Теодор фактически жених, у нее в груди поднялось неприятное чувство того, будто у нее что-то отобрали и не отдают, как бы она ни просила. Проговорив еще немного, Гермиона, беспокойно глядя на чуть ли не кромешную темень за маленьким, почерневшим окошком, вышла из покосившегося домика. Все так же не замечая фигурку, продолжавшую сидеть на берегу, она поспешила к Хогвартсу. Оглядываясь на каждом шагу и страшась включать Люмос, она добралась до дверей Замка но, обернувшись в последний раз, заметила высокую, темную фигуру в нескольких метрах от нее. Она поспешно взялась за массивную ручку, но ее тут же крепко схватили за запястье, дернув на себя. Не успев даже пискнуть, Гермиона едва не упала на незнакомца, уже как наяву видя себя истерзанной в подвале особняка какого-нибудь помешанного на чистоте крови сноба-психпата. После войны это было слишком распространенным явлением. Незнакомец противно и как-то уж очень знакомо хихикнул, срывая со своего лица пушистый синий шарф, а в следующую секунду Гермиона едва удержала свой кулак на расстоянии от раскрасневшегося от осеннего, промозглого воздуха лица Рона. Парень широко улыбался, глядя на старавшуюся скрыть злость и испуг Гермиону. Совладав с эмоциями, она тоже тихо рассмеялась и уже спокойно оглядела его с ног до головы, а потом крепко обняла, понимая, как сильно по нему соскучилась. Летом они редко виделись, и лишь в июне Гермиона прожила около двух недель в Норе, особенно хорошо сдружившись с Фредом, который в какое-то время даже начал ей нравиться. В августе с семейством Уизли она совсем не встречалась — те уехали отдыхать и путешествовать и лишь сейчас вернулись. Оживленно разговаривая после долгой разлуки, друзья вошли в Замок, готовящийся ко сну. За ними следом вошел Теодор Нотт, которого Гермиона и Рон не заметили, слишком увлеченные долгожданной встречей. Тео все же упросил лечащего его колдомедика отпустить его пораньше из-за, дескать, экзаменов и строгого распорядка школьного дня. Теперь Нотт задумчиво смотрел вслед грязнокровке и ее только что объявившегося друга. Тео так редко видел проблески ее искренних, откровенных эмоций, а Уизли, по-видимому, только с такой Гермионой и общался. Слегка нахмурив темные, графичные брови, Теодор хотел бесшумно дойти до апартаментов, предвосхищая то, что Гермиона вернется позже — надо ведь побыть с другом. Другом? Теодор смотрел, как Рон легонько мазнул губами по щеке Грейнджер, стоя так близко к ней. Грейнджер улыбалась — очень искренне улыбалась. Он придерживал ее за талию, а она проводила пальчиками по его широким плечам. Другом, конечно.