2006 г.
Дерек лежал молча. Он слышал, как Лита о чем-то говорила и говорила, но слова доносились до него, словно из-под медной сковороды. Она почти не злилась на то, что он ушёл тогда, на Зимнем балу. Он почти не помнил, как Питер дотащил его до машины и приволок домой почти за шкирку. Кора следующим утром за завтраком предложила сказать, что у него было несварение или недержание, и, когда он позвонил Лоре, та поддержала идею. Но Лита не спросила: ни на следующий день, ни через неделю, ни через три. Дерек чувствовал, что должен быть благодарен, но что-то внутри него, точно грызун, бурило огромную дыру в области солнечного сплетения. — Дерек? — Лита повернулась к нему, и он дёрнул головой в её сторону. Судя по её лицу, она звала уже не первый раз. — Всё в порядке? — М? — он нахмурился и тут же повёл плечами. — Конечно. Тебе не холодно? По поляне, где они лежали на клетчатом пледе, гулял ветер. Он разгонял даже зеркальную гладь озера — в это время года даже уток видно не было, а Лита была в укороченной обтягивающей водолазке и джинсах на низкой талии. — Нет, все хорошо, — Лита перевернулась на спину, устроившись на его коленях головой. Она смотрела на ночное небо, усыпанное звездами. Луна вновь набирала свою силу, и Дерек никак не мог смириться с тем, что через неделю ему все-таки придётся запереться с Корой в подвале с наручниками и цепями вокруг щиколоток и запястей. — Мама говорила, я родилась под той звездой, — Лита указала куда-то вверх и чуть вбок. Дереку пришлось вновь несколько раз моргнуть, чтобы вернуться в реальный мир, где девушка, которая ему чертовски нравилась, лежала на нем и считала сияющие точки на небе. — Денеб, — Лита закусила губу, словно что-то вспоминала. — Самая яркая звезда в созвездии Лебедя. — О, — только и выдохнул Дерек. — Где оно? Лита поднялась на локтях и прокрутила головой. Когда она изогнула шею почти под девяносто градусов с телом, она прищурилась на один глаз и указала в небо пальцем. — Смотри, — Дерек пригляделся в направлении, которое Лита задавала. — Вон Полярная звезда. Потом Цефей и Дракон. Чуть ниже ящерица — вон те семь звёздочек друг за другом. Дерек постарался наклониться так же, как она, и даже сощурился, но кроме нескольких горящих точек ничего не заметил. Зато Лита забавно морщила нос, и пару прядей упало ей на лоб — это он видел слишком хорошо. Даже больше, чем видел — он просто знал, что у нее есть несколько непослушных волос, и что она обожает присматриваться к чему-то, если собирает переносицу гармошкой. — И вот наконец ближе к нам Лебедь, — Лита начертила в воздухе примерное изображение: какую-то плоскость координат. — В его хвосте и находится Денеб. Видишь? Дерек ничерта не видел. — Конечно. Лита вновь повалилась на плед, собирая руки под головой. — Черт его знает, конечно, кто в христианском кресте увидел лебедя, но пусть будет так, — наконец выдохнул Дерек, за что получил толчок литиной ногой в бок. — Забавно это, конечно, учитывая, что все эти звезды давно мертвы. Дерек подобрался чуть поближе к литиному лицу, устраиваясь поудобнее: до этого ему приходилось лежать на гальке не в силах пошевелиться, потому что он не хотел тревожить девушку. — В каком смысле? Лита удивлённо подняла брови, но взгляда не отвела. Ночное небо делало её синие глаза глубокими чёрными и бездонными. Одри боялась космоса и океана — всего, что было почти не изучено, Литу же это завораживало и утаскивало в пучину невесомости. — Ты не слышал фразу «Когда мы смотрим в небо, мы смотрим в прошлое»? — Кажется да, — Дерек кивнул и накрутил литину прядь на палец. Её волосы, как обычно, пахли липой и ромашкой и ещё чем-то сладким, типа ежевичного морса. — Мисс Олл что-то говорила об этом на французском, но я не многое понял. Лита усмехнулась, покачивая стопами в розовых носках: она то тянула их на себя, то от себя. На глади озера отражалось небо, которое дрожало от порывов ветра. — Большинство из звёзд, что мы видим, уже мёртвы, но свет от них доходит до нас только сейчас. Дерек рассчитывал услышать грусть в голосе Литы, но та произнесла это, словно строчку из какого-то стихотворения. — Лита? — он позвал, и Лита лишь качнула подбородком, показывая, что слушает. — Ты сказала, что твоя мама родила тебя в шестнадцать. — Ага. Лита усерднее закачала ногами. Дерек ворочался рядом, и эта близость заставляла сердце подпрыгивать в груди. — Как это вышло? Лита перевернулась на живот, прижимаясь к Дереку боком. Она поджала ноги и заболтала ими, почти касаясь кончиками носков ягодиц. — Тебе рассказать, как появляются незапланированные дети, Дерек? Она засмеялась, и он заметил крохотные ямочки на её щеках. Казалось, будто Лита видела все вокруг него — рябь воды, ночное небо и дрожащие деревья — тогда как он видел только её лицо. — Я не об этом, — он сморщился, точно стряхивая с себя этот вопрос. — Мама познакомилась с папой в старшей школе, — начала Лита. Часть истории она знала от тёти, часть — из первых рук. — Совсем, как в мелодраме двухтысячных, они сначала возненавидели друг друга, а потом влюбились по уши. Дерек улыбнулся краешком губ. Лита поставила локти на плед и упала на ладони подбородком. — В один из дней, как выражается тётя, трубу прорвало. Не помню почему, но они решили оставить ребёнка. Литины губы растянулись в грустной ухмылке, точно на её лице появился отпечаток воспоминаний с того времени, когда её и не существовало. Дерек почувствовал, будто сам надавил на эту рану, спрятанную за пластырями и бинтами. — Повезло, что папины предки были довольно богаты. Мама закончила школу заочно, получила аттестат и сидела со мной, — Лита усмехнулась; её рассказ напоминал ей сводку из Википедии. — Папа поступил в университет, приносил ей домой конспекты, а когда он закончил обучение и смог начать карьеру, они поменялись местами. Ветер зашуршал листвой, и рябь воды заколыхалась, отчего озеро немного вышло из берегов, разливаясь на поляну. Лита откинула растрепанные волосы назад и принялась отплевываться, потому что пару прядей все-таки попали ей в рот. Дерек рассмеялся и, поднимаясь на локтях, поцеловал свою девушку в лоб. — В общем, мама поступила в университет и получила высшее, — закончила Лита, переваливаясь набок. — Не совсем похоже на истории из «Беременна в 16», да? Дерек поднялся на локтях и практически сел в позу лотоса. Свет луны отражался в воде почти красиво. Если бы она не вызывала в нем животное урчание и неконтролируемые всполохи ярости, ему бы даже нравилась луна. Так, как нравилась Лита. — Кем работают твои родители? — Дерек осекся, слово обожгло язык, но девушка будто и не заметила. — Работали. — О, они психологи, — почему-то это вызвало у Литы приступ смеха. — Папа остановился на образовании школьного психолога, а мама хотела большего — стала психотерапевтом в какой-то клинике. Лита смотрела на профиль Дерека — нос с чуть заметной горбинкой, пушистые брови, дрожащие длинные ресницы и пристальный взгляд куда-то прямо. Он почувствовал на своём плече её прикосновение и обернулся. — А куда ты будешь поступать? Дерек почувствовал, как Лита дернулась и убрала руку. До этого она сидела прямо; сейчас её спина чуть ссутулилась и плечи ушли вперёд. Её мама назвала бы это избеганием и вообще «глобальной ошибкой», потому что не проговаривать чувства почти также плохо, как и не проживать эмоции. Именно поэтому Лита шумно выдохнула и ответила: — У нас с тётей не так много денег, чтобы отправить меня в университет, — голос слегка дрогнул, и она сглотнула, прежде чем продолжить: — В лучшем случае я попаду в общественный колледж и буду работать. Лита чувствовала, как сосущее чувство пустоты под ложечкой усилилось. Слова резали её, точно мягкое масло. Она боялась конца учебного года. Остался всего один семестр: через пару месяцев финальная игра в баскетбол за кубок школы, через три — пьеса перед полным залом. А потом экзамены и чёрные шапочки в воздухе. Для большинства ребят начиналась новая жизнь, для Литы же — черная дыра похлеще тех, что в космосе. — Может, хотя бы попробовать подать на грант? Дерек наклонился чуть ближе к Лите, чувствуя солоноватый привкус грусти и безнадёжности на языке. Лита, сама того не хотя, фыркнула и покачала головой. — На основании чего? Что я играю в школьном драм-кружке? Она закусила губу, чувствуя, как слезы начали собираться в уголках глаз. Жизнь вполне предсказуемо катилась в воронку неизвестности и отчаяния. — Я не хочу терять тебя, Дерек, — прошептала Лита, почти уверенная в том, что это было настолько тихо, что её не услышали. Но Дерек приблизился к ней почти вплотную и коснулся губами её плеча, а затем горячей шеи. Он убрал её волосы набок и потянулся к мочке уха, совсем как она на Зимнем балу. Дыша как можно аккуратнее, он легонько потянул за кожу зубами и отпустил. По предплечьям Литы побежали мурашки. — Я тебя никуда и не отпущу, — Дерек улыбнулся, и эта улыбка дребезжала в самом голосе. В голове всплыли слова Питера; они с силой ударили по макушке, точно тупой стороной топора, и Дереку пришлось потрясти головой, чтобы отмахнуться от навязчевого видения — в нем Питер держал Литу за руку, танцевал с Литой, целовал Литу. — Обещаешь? — Обещаю. Я тебя не оставлю, — Дерек наклонился ещё ближе. — Никогда. Лита обернулась через плечо и посмотрела ему в глаза — эти сочные зелёные виноградины. Она подумала, что зря не взяла из дома несколько больших гроздей — сейчас она бы с радостью посмотрела, как Дерек подкидывал их в воздух и ловил ртом. — Что сделала горчица, когда ей сообщили грустную новость? Лита полностью развернулась и лёгким движением толкнула Дерека на лопатки. Поддаваясь внезапному порыву откуда-то из груди и недр живота, она нависла сверху, расставляя ноги по обе стороны его туловища. — Не знаю, — выдохнул Дерек, получая требовательный поцелуй сначала в губы, потом в ямочку на шее. Дорожка, ведущая литины губы все ниже, вспыхнула огнем. — Огорчилась. Литины руки забрались под его футболку, и каждое прикосновение горячо отдавалось по всему телу. Она выдохнула ему в шею, демонстративно прижимаясь своими бёдрами к его. — Ли, — Дерек не успел закончить, когда Лита потянула его футболку наверх, краем к груди, и легла своим оголенным животом к его, — та. Его тело реагировало соответственно: он был уверен, что Лита под своими бёдрами чувствовала то, что и рассчитывала почувствовать. Её волосы растрепались, а щеки слегка покраснели, но улыбалась она так, словно наслаждалась каждой секундой. Руки Дерека нашли её лопатки, и он забрался под тоненькую водолазку, только сейчас осознавая, что та надета на голое тело. Лита чуть приподнялась, и он скользнул пальцами под переднюю часть, смыкая ладони на её груди. Ему повезло, что литины волосы закрывали её лицо, потому что он был уверен, что его глаза полыхали янтарным пламенем. Он зажмурился как раз вовремя — Лита оперлась руками по обе стороны от его туловища и взглянула на него. — Ты делал это когда-нибудь? Дерек распахнул вновь зелёные глаза и кивнул. — Два года назад я встречался с одной… — он не успел договорить, потому что литин палец лёг ему на губы. Она сморщилась, а потом шутливо ударила его в плечо. — А ты? — Был один парень на Хэллуинской вечеринке в том году. Мы сделали это и больше не виделись, — она задумчиво покачала головой. — Кажется, он выпустился из школы. Дерек сильнее сжал зубы — это было в прошлом, но что-то завыло в районе левого лёгкого. Перед глазами, словно в чересчур быстром вальсе, закружились картинки полувоспоминаний-полуреальности, где Лита была с Питером. — Я влюблен в тебя, Лита Леверетт, — хрипло простонал Дерек, когда губы девушки нашли его горячую кожу на прессе. Лита остановилась и выпрямилась. Его губы растягивались в улыбке, которую невозможно было сдержать. — Я ВЛЮБЛЁН В ТЕБЯ, ЛИТА ЛЕВЕРЕТТ! — внезапно для самого себя закричал Дерек, и несколько птиц слетело с соседних деревьев. Лита повалилась на плед, громко смеясь и закрывая лицо ладонями. — Ты чего творишь? Дерек поднялся с места, отряхиваясь, чтобы придать джинсам менее компрометирующее положение. Он протянул Лите руку, и та, ухватившись за неё, встала на ноги. — Всего лишь говорю правду, — он обнял её за плечи, оставляя поцелуй на виске. — Или ты предпочла бы, чтобы я представлял себя в сцене низкосортного фильма? — Было похоже, — Лита рассмеялась и боднула Дерека в плечо, прежде чем собрать плед и водрузить его на багажник своего велосипеда. Только сейчас она достала телефон и заметила несколько сообщений от Одри и Коди — оба строили предположения, почему она так долго не отвечает. И все теории сводились, естественно, к сценарию фильмов для взрослых. Лита про себя закатила глаза, убирая телефон обратно. Дерек уже устроился на своём велосипеде и теперь ждал, когда она заберется на свой. Когда они подъехали к литиному дому, свет в окнах уже не горел — тётушка Ливви была предупреждена, что ужинать ей придётся одной. Поэтому Лита простилась с Дереком до послезавтра (ему пришлось выдумать, что завтра в полнолуние у него семейная встреча) и поднялась к себе. Тихо пройдя в квартиру, Лита прикрыла за собой дверь, прислушиваясь к тишине — подозрительно тихой, если быть точнее. Последнее время тётушка имела привычку рисовать ночами под просмотр фильмов с Мэрилин Монро. Она говорила, что ничто её так не вдохновляло, как «Зуд седьмого года». — Тётя Ливви? — шёпотом позвала Лита, подходя к двери, отделяющей тетину комнату от зала. Внутри послышалась возня, а следом звук упавшего на пол чего-то стеклянного. В неразобрачивом мычании Лита услышала что-то, напоминающее «Литиция». Она распахнула дверь и нашла тётю на её кровати. Она свесила руку с бортика и, видимо, задела бутылку. Та покатилась по полу, задевая ещё три таких же. Светлые волосы растрепались по лицу, а губы бессвязно что-то бормотали. По всей комнате стоял жуткий запах перегара, от которого тянуло блевать. Комок отвращения подкатил к горлу, заставляя Литу сцепить зубы и подтянуть сложенную локтем руку к носу и рту. Она распахнула окно, принесла с кухни два стакана воды и целый блистер аспирина, сгрудив все это на свободный табурет у тетиной кровати. Лита знала, что когда-нибудь это снова случится, но пустая надежда внутри неё жила и копилась, как мозоль, с каждым днем, когда тётушка не притрагивалась к бутылке. Теперь же она взорвалась и затопила гноем внутренности. Лита могла бы выбросить алкогольные запасы, что стояли в шкафу для книг, могла вновь записать тётю Ливви в клуб анонимных алкоголиков, могла устраивать скандалы, как в свои пятнадцать. Но если человек не хочет бороться за себя, борьбу за него ты заведомо проиграл. Лита проиграла.***
2014 г.
Когда Лита говорит Дереку, что хочет заехать в одно место перед поездкой в Сан-Франциско, он ожидает чего угодно: торговый центр, ветеринарную клинику, полицейский участок — везде, где Лите может что-то понадобиться. Но они едут на кладбище. У бородатого мужичка в окошке с маленькой родинкой на кончике носа она покупает букет желтых гвоздик вперемешку с полевыми цветами и бредет по чистым тропинкам. Надгробия высокими и низкими поминальными досками стоят друг от друга на расстоянии, равному узкой дорожке, чтобы была возможность пройти мимо. Большинство выглядят прибранными и ухоженными, за исключением нескольких самых угрюмых плит. — Тебе не обязательно идти со мной, — она улыбается через плечо. Шаги Дерека как всегда настолько бесшумные, что если бы она не чувствовала его лопатками, то решила бы, что он остался в машине. — Ты не смотрела фильмы ужасов? — он шутит с непроницаемым лицом, и Лита не сразу смеется в сложенный кулак. — На кладбище лучше идти с кем-то вроде рожденного оборотня. Она останавливается и разворачивается на носках. Между ними остается расстояние — ладонь ребром положи, но теперь это не кажется чем-то неправильным и странным. — Оборотня, которого может убить маленький цветок, — шепчет она с улыбкой. Полуденное солнце отражается в ее синих глазах: выезжать надо было с самого утра, но у Дитона заняло достаточно времени, чтобы достать адрес, написанный поверх рецепта от болезней почек морской свинки. Теперь он лежит в заднем кармане дерековых джинсов. — Откуда ты о нем знаешь? — Дерек подается подбородком вперед, тем самым еще больше сокращая расстояние между их лицами. — Об аконите и об оборотнях? Лита не отвечает. Есть тайны, которые не должны стать известны — по крайней мере, не сейчас. Еще слишком рано. — Мы пришли, — она мягко наклоняет голову вбок, и Дерек проводит след за ее взглядом, на каменное изваяние с гравировкой Оливия Гриндейл. Лита подходит ближе и укладывает цветы у подножия, затем разгибает ноги и садится на землю. Опирается спиной о ствол ильма позади и поджимает колени. — Знаешь, она не любила гвоздики, — хмыкает, едва растягивая губы. Дерек возвышается над ней и поглядывает куда-то за горизонт — в поле его зрения всё кладбище; в нем царит пустота, не считая работника, что усердно стрижет траву у могилы неподалеку. Вокруг подозрительная тишина. Подозрительная — потому что Дерек не привык слышать лишь птиц и треск газонокосилки. Ему ближе пулеметная очередь и звон тетивы лука. — Почему тогда именно они? — он поворачивается назад и смотрит на Литу сверху вниз. Она жмет плечами. — Алкоголь она тоже не любила, — ее голос горчит, и Дерек твердо уверен, что именно сейчас видит, как она на самом деле раздавлена. Не просто устала или сдалась — а разбита и выжата, как сомкнутая меж пальцев долька мандарина. Он подходит ближе, Лита отодвигается немного в сторону (хотя места тут предостаточно), и садится рядом с ней на траву. — Почему мы сейчас здесь? — Два года, — она кивает с поджатыми губами и опускает голову так низко, что подбородок практически касается груди. — Сегодня два года с ее смерти. — Мне жаль, Лита. Дерек подносит руку к ее плечу, но не решается коснуться — так и держит ее на весу, а потом засовывает в шлевку на джинсах. Он присматривается и видит слова, выведенные в камне. Сестра, друг, тётушка — не рядом, но близко. — Это твоя идея? — Дерек указывает на высеченную эпитафию. — Нет, — Лита закусывает изнутри щеку. Они сидят так близко, что своим бедром она чувствует дереково. — Я почти не принимала участие в похоронах. Это сделали в ритуальном агентстве — у них было несколько вариантов на выбор. «Помним, любим, скорбим» — и все в таком духе. Дерек невесело качает головой. Они здесь из-за литиной тёти, сейчас совсем не время признаваться в том, что он знает расположение кладбища наизусть — слишком много часов здесь было проведено. — Я злилась на нее, — наконец признается Лита. Она не плачет, но голос ее дрожит настолько, что кажется, этим она и занималась часами. — У нее был выбор все исправить, но она… Она выбрала не меня. «Она выбрала бутылку вина и водки, да побольше» — это стоит на кончике языка, но говорить становится тяжело, почти невозможно. Дерек находит литину ладонь на траве и накрывает ее своей, она в несколько раз крупнее и теплее, и от этого у обоих внутри что-то расправляется. — Знаешь, что она сделала, когда узнала о болезни? — Лита закусывает губу — то ли, чтобы сдержать слезы, то ли крик. — Отказалась от полноценной терапии. Никакого лечения, только витамины и помощь медсестер, чтобы добраться от кровати до столовой и обратно. Раздается сильный порыв ветра, и стая птиц слетает с дерева. Их так много, что на добрую минуту, что они кружат в воздухе, их тени застилают собой две фигуры. — А знаешь, что сделала я, когда пришла в себя после той аварии? — Лита давит острый смешок, застывший в горле. — Да, я была одной из тех, кому не повезло очнуться до приезда в больницу и до укола анестезии. — Если ты скажешь молилась, я не поверю, — Дерек легко упирается локтем ей в бок. Вид такой Литы режет его на лоскуты без ножниц. — Не молилась, — соглашается она. — Но каждой клеткой тела я хотела одного — выжить. Дерек молчит, смотрит в ее глаза и видит, насколько решительно выглядит ее взгляд. Это больше не та Лита, в которую он влюбился девять лет назад, эта — взрослее, сильнее и разбитее. Та, которая является отражением его самого. Так они сидят у резного надгробия, выполненного из какого-то темного камня с разводами под мрамор. Посреди плиты фотография молодой девушки, в которой одновременно можно узнать литину тётушку и ее саму — светлые волосы обрамляют вытянутое лицо, на щеках собираются ямочки от улыбки, а в глазах играет свет от лампочек. Здесь ей не больше тридцати. От этого сходства Литу бросает в дрожь; солнце стоит в зените, а холод сковывает позвоночник. Все потому, что она помнит обратную сторону медали, последние дни тетушки в больнице. Волосы торчат клочками, сероватая кожа осунулась, а глаза больше не синие, а белесые и едва ли голубые — в них точно вмешали прозрачную краску с белым. Проходит секунда — и Лита падает лицом в сложенные ладони. Ее плечи дрожат, а пальцы зарываются в волосы. Она плачет бесшумно, и от этого сердце еще сильнее саднит. Дерек ничего не спрашивает и не говорит — он подается вперед и обхватывает ее корпус двумя руками; прижимает к себе так сильно, что все вокруг — кладбище, могила тетушки Ливви, дерево — перестает существовать. Она заваливается на него и жмется щекой к мускулистой груди; слезы остаются на его голубой футболке. — Что, если я такая же, Дерек? — тихо шепчет она. — Как моя тётя. — Нет, — отрезает он. — Это не так. Его голос больше не звучит с привычной отстраненностью и холодом, сейчас он вкладывает в него максимальный уровень заботы и спокойствия. Всё, чего он хочет — чтобы Лита увидела себя его глазами. Такую, что он помнит и любит. Что-то внутри него с глухим хлопком летит вниз. Он трясет головой и хмурит густые брови так сильно, что меж них залегает складка. Любит. Подсознание решило все за него. Лита отрывается от его груди и заглядывает ему в глаза; его руки все еще держат ее за лопатки, словно она может убежать. Но не просто с кладбища — из его жизни; снова. — Что, если я однажды устану бороться, как и она? — ее губы шевелятся, но слова так и не слетают. Дерек читает по губам. — Что, если я просто сдамся? — Тогда я буду рядом, чтобы напомнить тебе, ради чего все это, — он проводит кончиками пальцев по литиной щеке, от уха и по скуле. Задерживается на линии челюсти и притягивает ближе к своему лицу. Еще немного — и они дышат одним воздухом. Он наклоняется еще ниже и аккуратно целует ее губы; слезы, сорвавшиеся с ресниц, делают этот поцелуй соленым, но оттого не менее желанным. — Я тебя не оставлю, — Дерек припадет своим лбом к литиному и не сводит пальцев с ее лица, — больше не оставлю. Только сейчас он замечает, что Лита крепко сжимает в кулаке футболку на его груди. Ее глаза закрыты, а светлые ресницы подрагивают. — Я тебя никуда и не отпущу, — тихо произносит она, будто со всех сторон их подслушивают. Будто если хоть одна живая душа узнает об этом, это будет противозаконно. И в этот момент пропасть длиной в девять лет, хранящая в себе сотни тайн и загадок, сокращается на решающие миллиметры.