***
Тан Фан с воплем открыл глаза. Боль внезапно прошла. Вдоволь накричавшись, он закрыл рот, однако крик не стих. Сощурившись, Тан Фан окинул взглядом помещение, оказавшееся богато обставленной комнатой, освещенной лишь несколькими свечами. Снаружи было темно — видимо, пока он валялся в отключке, успела наступить ночь. Кричала молодая женщина, что в ужасе глядела на него, забившись в угол. Силясь понять, что ее так напугало, Тан Фан опустил взгляд и обнаружил, что на нем ни нитки — он был абсолютно голый! Вспыхнув до кончиков волос, Тан Фан сжался в комочек и, нащупав валяющуюся на полу круглую красную салфетку с бахромой, попытался прикрыться. — Барышня! Госпожа! — пробормотал он. — Пожалуйста, простите меня! Я сам не знаю, как оказался здесь. Я никогда… Я бы не посмел… Женщина, видя, что тот напуган не меньше нее и вроде не собирается нападать, стихла, однако приблизиться не осмелилась, все также вжавшись в угол. — К-кто ты такой? — наконец вымолвила она. — Как ты это сделал? Радуясь тому, что она наконец успокоилась и больше не терзает его слух, внезапно ставший удивительно острым, Тан Фан попытался изобразить на лице улыбку: — Я Тан Фан, младший магистрат префектуры Шунтянь. Поверьте, я и сам не знаю, как оказался здесь — сам только что очнулся. Последнее, что помню… я был в городской тюрьме… — в памяти всплыла охваченная ветром камера, горящие гневом глаза Цинцзы и острая боль во всем теле — Тан Фан поежился. — Какой магистрат?! — выпалила женщина. — Я спрашиваю, как… как ты стал… человеком?! — Что? — Тан Фан вытаращился на нее. Кажется, эта женщина была не в своем уме. — Ты был кроликом! Я подобрала тебя в городе! Только что держала на руках, а потом — бац! — и ты стал… стал… этим… — Но я человек! — поразился Тан Фан. — Н-не совсем, — девушка подняла руку, указывая куда-то над Тан Фаном. — У тебя на голове… Тан Фан тотчас поднял руку. Его сердце упало, а затем заколотилось часто-часто, будто готовое выпрыгнуть из груди: из головы торчали пушистые длинные уши! Они были подвижными и, самое главное, — Тан Фан их чувствовал! Тан Фан вскрикнул и в ужасе уставился на женщину. Та, похоже, наоборот, несколько пришла в себя и поднявшись, подошла к стоявшему подле кровати столику. Вдвинув ящичек, она достала из него зеркальце и протянула Тан Фану. Тот неловко повернулся, чтобы не обронить едва прикрывавшую его наготу салфетку и, приняв у нее из рук зеркальце, ошарашенно уставился на свое отражение. Белые ушки непроизвольно дернулись в сторону звука, когда женщина села на корточки подле Тан Фана, разглядывая его с не меньшим интересом, чем он свое отражение. Заметив ее пристальный взгляд и вспомнив, что все еще не одет, Тан Фан смутился и ужасно покраснел. Женщину же, напротив, кажется, ничуть не тревожила его нагота. Она протянула руку и коснулась пушистого уха. Тан Фана будто разрядом прошибло: по спине пробежал табун мурашек. Это было щекотно, неприятно и одновременно с этим ужасно волнующе. Он дернулся, отпрянув, и ошарашенно уставился на незнакомку. — Ч-что вы делаете? Не надо, — попросил он, сильнее вжавшись в стену. — Я просто хочу взглянуть, не дергайся, — женщина вновь потянулась к его голове, но Тан Фан снова увернулся от ее рук и тотчас отчаянно закричал. Боль была, как тогда в камере — казалось, что все кости в теле ломаются, а внутренние органы раздирает на части. Перед глазами потемнело, и он вновь услышал голос Цинцзы у себя в голове: «Маленький глупенький кролик, я ж предупреждала тебя: ослушаешься хозяина — проклятье станет необратимым». — Нет-нет-нет! — отчаянно забормотал Тан Фан, давясь слезами от боли. — Я буду слушаться! Я буду! Не надо! Пожалуйста! «На первый раз прощен: лишь срок снятия чар сокращу на неделю. Запомни: в следующий раз наказание будет куда серьезнее!» Тан Фан открыл глаза, боль стихла. Он лежал на полу, скорчившись в луже собственных слез и слюны. Сверху над ним на коленях сидела хозяйка комнаты. Она гладила его по голове, по ушам и тихо приговаривала: — Хороший мой, тише-тише, вот так, не плачь. Что случилось? Ты бормотал что-то про чары, хозяина. И обещал, что будешь послушным. Тебя заколдовали, верно? Тан Фан молчал, икая и глотая сопли. Рассказывать о произошедшем своей «хозяйке» не хотелось — ее нездоровая бесстыжесть по отношению к незнакомому раздетому мужчине не внушала доверия. Да и настойчивое желание несмотря на отказ вторгнуться в личное пространства настораживало. — Рассказывай! — настойчиво повторила хозяйка с ноткой гнева, а затем, видя, как юноша испуганно дернулся, ласково проговорила: — Ты же обещал быть послушным, верно? Пожалуйста, расскажи мне все без утайки, будь хорошим мальчиком. — Я арестовал девушку, — принялся сбивчиво рассказывать Тан Фан, памятуя о наказании за ослушание, — девушку из борделя. При задержании погиб ее любовник. Она была в гневе. Во время допроса внезапно начала что-то кричать, я почувствовал резкую боль. И уши еще… Она говорила что-то про заклятье. И про поцелуй. Меня должен поцеловать хозяин… — А про послушание? Не скрывай от меня ничего! Расскажи все, что помнишь! — ее голос звучал настойчиво, а в глазах горел неподдельный интерес. — Если я ослушаюсь хозяина, — шмыгнув носом, проговорил Тан Фан, — то заклятье нельзя будет снять. — Так, значит, я твоя хозяйка? — довольно промурлыкала женщина, вновь гладя его по уху. Тан Фан вздрогнул и покраснел. Уши оказались слишком чувствительным местом, да и вся эта ситуация была ужасно смущающей. Хотелось отодвинуться, прикрыться, спрятаться, но перспектива возможного наказания пугала настолько, что он даже двинуться боялся, лишь слабо кивнул, отводя взгляд. — Но ведь ты не послушал меня сегодня! Значит, останешься таким навсегда? — Нет, — пробормотал Тан Фан. — Мне дали три месяца. За ослушание вычли неделю. — Понятно, — женщина принялась мять его мягкое ушко. Тан Фан снова покраснел и сжался, почувствовав, как по телу разбежались мурашки. — Очень интересно. Что будет, если вдруг не снять проклятье? Что-то изменится? — Она говорила, что я потеряю разум, — припомнил Тан Фан. — И останусь таким навсегда. — Но теперь-то ты в рассудке? — задумчиво протянула хозяйка. — Кажется да, — Тан Фан поежился, когда ее рука скользнула к основанию уха, мягко почесывая. — Мне не очень приятно, — пробормотал он, не решаясь отстраняться, — вы не могли бы… — Я поняла! — восторженно воскликнула женщина. — Я ведь тебя кроликом подобрала. И ты этого не помнишь! Значит, в образе кролика ты лишен сознания. А человеком ты стал… с закатом? Кажется, в человеческом облике ты можешь находиться только ночью. Но это лишь моя теория. И вторая догадка: похоже, если не снимешь заклятье за три месяца, навсегда останешься в звериной шкуре или… Тан Фан похолодел от страха. Проверять ни одну из ее теорий он не желал. Он всегда гордился своим умом — стать глупым животным было для него хуже смерти. — Вы ведь мне поможете? — с надеждой спросил он, подняв на хозяйку глаза. Она не выглядела злой, хоть и сильно пугала. И он ей явно нравился — Тан Фан всегда чувствовал, когда нравится людям. — Конечно помогу, мой хороший, — женщина смяла в руках его уши, заставив его сдавленно охнуть. — Значит… — Тан Фан перевел дыхание. — Значит, вы поцелуете меня? Я понимаю, — запнувшись, пробормотал он, — что прошу о многом и моя просьба может оскорбить вас… Но об этом никто не узнает, я обещаю! Или… или я мог бы… мог бы жениться на вас… Если вы не замужем и… если вы не против, конечно… — Жениться? — женщина звонко расхохоталась. — Я вдова бывшего помощника министра третьего ранга! Мне от моего почившего супруга досталось огромное состояние. Да и отец у меня князь! Полстолицы мечтают взять меня в жены, зачем мне выходить замуж за младшего магистрата шестого ранга? Тан Фан стыдливо покраснел. Рука хозяйки переместилась на плечо юноши, недвусмысленно поглаживая, и тот поднял на нее испуганный взгляд. — Ты такой милый, когда смущаешься… Я обязательно помогу тебе, просто… не сейчас. Поцелуй столь высокопоставленной дамы нужно заслужить, верно? — она хихикнула, ее рука скользнула ниже по обнаженной спине Тан Фана. Тот затаил дыхание, наконец осознав, в какой ситуации оказался, и все-таки попытался отползти, однако хозяйка со смехом обхватила его за пояс, не давая двинуться с места. — Госпожа… мы… вы не можете… я могу скомпрометировать вас… — Тан Фан попытался вразумить женщину. — Это недостойно… — Глупенький, — вновь рассмеялась та. — Ты же сам сказал: об этом никто не узнает. В поместье я одна, слуги уходят на ночь в другой дом. Не дергайся! Тан Фан испуганно замер, не решаясь ослушаться. — Хороший мальчик, — похвалила его хозяйка. — Не бойся, я не причиню тебе боли. Тебе понравится! Что это у тебя здесь? — ее рука опустилась вниз по позвоночнику. — Смотри-ка у тебя не только ушки есть! Интересно, тут будет также приятно? Пальцы хозяйки коснулись места, где должен был находиться копчик и потянули — Тан Фан вновь сдавленно охнул, прикусив ладонь от стыда: маленький хвостик, очутившийся у него над ягодицами, оказался еще более чувствительным, чем уши.***
Рассвет — острая боль во всем теле — Тан Фан кричит, открывает глаза — снова вечер, он лежит на коленях Хозяйки. Та нежно улыбается, гладит его по голове, шепчет: «Я скучала», рассказывает городские сплетни, ласкает его, кормит с рук вкусностями. А затем снова рассвет и сильная, пусть и короткая вспышка боли… Так прошло две недели. Хозяйка не поцеловала Тан Фана ни в первую ночь, ни в одну из последующих. Его пушистые ушки с хвостиком, такие отзывчивые к ласкам, смущенное лицо и беспрекословное послушание приводили ее в восторг — ей нравилось забавляться с ним, нежа в местах, в которых Тан Фана никто другой прежде не трогал, и в тех, о которых он и сам не подозревал, вытворять с ним вещи откровеннее, чем в самых смелых романах — доводя до пика, заставляя краснеть, стонать, плакать от стыда и бессилия, моля о поцелуе. Однако Хозяйка его как будто не слышала, лишь еще больше окружала навязчивой заботой. Она купала его в душистых ваннах, расчесывала волосы, заказывала дорогие деликатесы и каждую ночь кормила, практически насильно запихивая в рот, пока тот давился и с трудом глотал, абсолютно не чувствуя вкуса. В другой ситуации и обстановке он бы пришел в восторг от такого количества кушаний, однако теперь от всего происходящего ему было так тошно, что кусок в горло не лез. Тан Фан чувствовал, что погибает. Ему не разрешалось покидать пределы комнаты. Лишь изредка гулять по двору в сопровождении Хозяйки. Всю ночь с заката до рассвета он либо развлекал ее, либо спал на парчовой кровати в тесных объятиях тонких ручек. О том, что происходило днем, Тан Фан не знал. Лишь размытые картинки всплывали в памяти. При свете солнца он был безмозглым животным, которое заботили только вкусная еда и сон. Столь бессмысленная жизнь в неволе была невыносима. — Почему мой зайчик снова такой грустный? — Хозяйка (именно так и велела себя звать эта ужасная женщина) взяла с тарелки мармеладное пирожное и поднесла к губам Тан Фана, обессиленного после нескольких раундов постельных игр. — Вот, открой ротик. Твое любимое. Тот послушно принял из ее рук сладость и равнодушно проглотил, практически не жуя. — Ты совсем меня не любишь! — шутливо надулась Хозяйка, водя пальчиком по его обнаженной груди. — Госпожа… Хозяйка, пожалуйста, отпустите меня, — с мольбой глянул на нее Тан Фан. — Всего один поцелуй, прошу вас, уже полмесяца прошло. — Разве тебе плохо со мной живется? Разве я хоть раз сделала тебе больно? Хоть раз заставила голодать или мерзнуть? Хоть раз наказала? Я делаю все для тебя. Ни одна красавица не заставила б тебя так стонать и плавиться от удовольствия! А деликатесы? Ты-то скромный чиновник шестого ранга небось такие в глаза не видывал! Побирался на свое мизерное жалование, спал в ветхой лачуге. Что тебе еще нужно? — Да разве ж это жизнь? — взмолился Тан Фан. — Я был чиновником, раскрывал преступления — служил стране и народу. А теперь мне разум занять нечем! Даже книг нет… — Зачем моему хорошему кролику напрягаться, портить глазки и читать эти унылые скучные книжки? Разве тебе со мной не весело? Эти ученые труды нужны лишь тем несчастным, что всю жизнь учатся, чтобы сдать экзамен, а затем голодать на нищенское жалование. Служить стране и народу? Ты просто прокормить себя пытался, бедный мой мальчик. Но теперь тебе не придется страдать — уж я-то позабочусь! Нет! Не нужны тебе книги и преступления — Хозяйка лучше знает, что тебе полезно! — Я не выдержу три месяца! — простонал Тан Фан, закрыв глаза. — Прошу вас, не мучьте меня! Лишь один поцелуй! — Но, если я поцелую тебя, потеряю такую милую игрушку! — рассмеялась Хозяйка. — У меня было много любовников, но ни один из них не был так же молод, миловиден, чувствителен и, самое главное, послушен и вынослив, как ты. Я могу забавляться с тобой до самого рассвета — остальные начинали жаловаться и возражать! Я ни за что тебя не поцелую! Никогда! Услышав последнее слово, Тан Фан почувствовал, как упало его сердце. — Но ведь я тогда… навсегда останусь кроликом! — он в ужасе подскочил на кровати. — Зачем я вам в обличье зверя?! — Вовсе не обязательно, — улыбнулась Хозяйка. — В заклятье говорилось, что ты останешься таким навсегда. Может, ты по-прежнему будешь на ночь превращаться в человека, как и сейчас. — Там говорилось, что я лишусь разума! — Тан Фан в отчаянии вцепился себе в волосы. — Даже так, я стану безмозглым животным в теле человека! — Такому хорошенькому мальчику, как ты, разум совершенно не обязателен. Уверяю, в тебе и без него есть все, что мне нравится. Ты идеален. Тан Фан ошарашенно смотрел на ее безмятежную улыбку. Теперь он убедился окончательно: его хозяйка была безумна. К горлу подступил комок паники. Он сжал руки в кулаки, пытаясь упокоиться. Нужно было как-то переубедить Хозяйку. — Каковы шансы того, что я продолжу превращаться в человека? — попытался воззвать он к ее разуму. — Вдруг, ваше предположение не верное, и я останусь кроликом навечно? — Я готова рискнуть, — задумчиво ответила хозяйка, но заметив ужас на его лице, поспешила продолжить: — Но не волнуйся, даже если ты будешь кроликом, я продолжу хорошо о тебе заботиться. Чистый домик, вкусная, полезная и свежая еда, целая комната, где ты сможешь бегать. Я буду гладить тебя и любить — ты будешь самым счастливым кроликом на свете! Она говорила совершенно серьезно, без тени иронии или гнева — как будто и в правду не понимала, чего именно так боится Тан Фан. Тот нервно сглотнул и попытался сменить тактику: сделал жалобные глаза и, схватив руку Хозяйки, прижал ее к груди. — Госпожа, Хозяйка, я обещаю вам, клянусь честью чиновника, что, даже если освобожусь от проклятия, не оставлю вас и буду навещать… Пожалуйста, прошу вас, не обрекайте меня на жизнь неразумного животного, это для меня хуже смерти! — Ах, хороший мой, — погладила его по щеке Хозяйка, — как бы я хотела тебе поверить! Но ведь ты сам прекрасно знаешь, что это неправда. Все мужчины по натуре своей лживые создания. Клянутся в верности, вечной любви — но потом охладевают и бросают. К сожалению, как бы хорош и мил ни был, ты не исключение. Как только проклятие спадет, ты перестанешь быть покорным и отзывчивым, а потом и вовсе позабудешь обо мне. А твои ушки и хвостик? Ты лишишься половины своего очарования! Тот подавил подкатывающий к горлу всхлип и решил испробовать последний способ — надавить на жалость. — Я не только за себя переживаю, Хозяйка, — он упал перед ней на колени и поклонился в пол. — У меня есть младшая сестренка, совсем кроха. Теперь она дома совершенно одна! Сердце у меня за нее болит! Как же она будет жить? Кроме меня у нее никого нет! Тан Фан с самого начала ужасно тревожился за малютку Дун-эр, которую приютил совсем недавно, хоть и знал, что его давний друг Лао Пэй в случае чего позаботился бы о девочке, но боялся упоминать ее при этой неадекватной — мало ли что взбредет ей в голову? — Сестренка? — оживилась Хозяйка, помогая ему подняться. — Что ж ты раньше молчал? Где она живет? Сколько ей лет? Я приведу ее сюда! Поселю у себя! У нее будут лучшие учителя, лучшие игрушки! Днем, когда ты будешь кроликом, она сможет играть с тобой и болтать по вечерам! Тебе не так скучно будет, а по ночам… с тобой буду играть я… Тан Фан точно не желал оставлять малышку Дун-эр в лапах этой страшной женщины. Поняв, что последняя надежда рухнула, он упал на пол и расплакался от отчаяния. Он хватал Хозяйку за ноги, целовал ее ступни и колени, умоляя передумать. Та обхватила его голову руками и уложила себе на колени, поглаживая сотрясающееся в рыданиях тело и утешая Тан Фана, как раскапризничавшегося ребенка. — Глупенький, ты сам не понимаешь своего счастья. Со мной тебя ждет прекрасная жизнь без бед и лишений, полная удовольствий и наслаждений. Не плачь, не плачь, Хозяйка сделает все, чтобы ты был счастлив. Тан Фан послушно прекратил плакать, закусив губу, лишь икал, сотрясаясь всем телом. Хозяйка продолжала гладить его по голове, бормоча сомнительные утешения, и вконец измученный Тан Фан вскоре уснул тревожным сном у нее на коленях. Ему снилось, будто он маленький кролик, который ест вкусный сочный салатовый лист. Рядом лежит гора других лакомств: свежая морковка, сладкие яблочки, порезанные аккуратными дольками, капуста и зернышки пшеницы. Он чувствует покой и умиротворение. Тепло, желудок полон и заботиться о пропитании не нужно. Расправившись с листом, кролик решает вздремнуть на мягкой подстилочке. Вдруг воздух сотрясает громкий топот. Зверек не успевает опомниться, как какой-то маленький человечек поднимает его, громко вереща что-то. Кролику страшно, он пытается вырваться, но цепкие ручки держат крепко-крепко, куда-то тащат, роняют. Нет-нет-нет, его кормушка осталась там, он хочет обратно в свое уютное гнездышко! Тут и там мелькают ноги, копыта. Шум и суета — маленький зверек ужасно напуган. Он пытается пробраться через оживленную толпу и наконец находит темный угол, прижимается спинкой к стене, отчаянно дрожа — как вдруг чья-то рука грубо хватает его за уши и легко поднимает в воздух.***
Очнулся Тан Фан уже не в теплых покоях Хозяйки, а в какой-то темной вонючей каморке. Повсюду лежали пыль, грязь, нестиранные старые тряпки, бутылки, через щели в стенах пробирался холод. В комнатке было две двери: одна, по всей видимости, вела на улицу, а другая — куда-то во внутренние помещения. Не успел Тан Фан как следует осмотреться, как вторая дверь распахнулась, открывая взору крепкого небритого мужика в фартуке и с острым ножом в руках. — Это что еще за нечисть такая?! — заорал верзила, уставившись на перепуганного Тан Фан. Тот, с ужасом глядя на нож, которым мужик угрожающе размахивал, приближаясь к нему, постарался забиться в угол, однако его тотчас схватили за ухо и вытащили на середину комнаты. — Кто ты такой?! Злой дух? Демон? Что тебе здесь нужно? Отвечай! — орал незнакомец, больно тряся его за ухо и тыча в лицо ножом. — Я… Я младший магистрат префектуры Шунтянь Тан Фан, — покорно пролепетал Тан Фан. За последние две недели он настолько привык к безоговорочному послушанию, что делал это уже на автомате, совершенно не задумываясь. — Какой к черту магистрат?! Кого ты обманываешь? Разве бывают ушастые магистраты?! — Меня заколдовали. Пожалуйста, не нужно, мне больно, я не причиню вам вреда! — попробовал уговорить мужчину Тан Фан, мягко ухватив его за крепко сжимавшую ухо кисть. — Заколдовали, говоришь? — несколько успокоился мужчина, ослабив хватку. — И кто же? Говори. Только, смотри, не лги! И Тан Фану пришлось рассказать ему свою историю. Только теперь он вспомнил слова Цинцзы о том, что хозяина у него будет три, а не один. — И… и чтобы снять заклятие, хозяин… — он замялся. От одной мысли о том, что этот грязный обрюзгший мужик должен поцеловать его, Тан Фана замутило. — Мне нужно, чтобы хозяин… поцеловал меня, — прошептал он еле слышно, опустив глаза. — Так значит, я теперь твой хозяин? — мужчина вальяжно развалился на старом стуле, оглядывая Тан Фана презрительным взглядом. — Кажется, да, — Тан Фан продолжал сидеть на полу на коленях возле его ног. — И на кой черт ты мне сдался? — сплюнул мужик. — Я покупал упитанного кролика у торговца — думал мяса заготовлю на несколько недель вперед! А теперь что? Поцеловать тебя? — он расхохотался, заставив Тан Фана пристыженно вжать голову в плечи. — А что мне за это будет? — Я… — неуверенно промямлил юноша, — вам нужны деньги? — Говоришь, магистрат? — подобрался мужчина. — Такой молодой, а уже шестой ранг? Семья богатая, небось? Тан Фан хотел было сказать правду, что беден и из имущества лишь нефритовые палочки, судьба которых после его превращения оставалась неизвестна, да кипа старых книг, но испугался, что не сможет уговорить своего нового хозяина. — Да, — радостно закивал головой он. — Семья не в столице живет, в Юннани. Я обязательно заплачу вам, сколько попросите, когда чары спадут! — Это хорошо! — хозяин поднялся, довольно потирая руки. — Так вы меня поцелуете? — с надеждой спросил Тан Фан. — Обязательно! Разве я могу упустить такую денежную корову? — с этими словами он направился ко внутренней двери. — Куда вы? — неуверенно спросил Тан Фан. — Спать, поздно уже, — пожал плечами мужчина. — А как же поцелуй? Хозяин обернулся и смерил взглядом растерянно глядящего на него во все глаза юношу. — Завтра, все завтра, — отмахнулся он. — А… — Что еще?! — тот явно был рассержен. — Тут очень холодно, — жалобно проговорил Тан Фан, — можно мне внутрь? Пожалуйста… — Ну раз уж магистрат, то заходите, ваша милость, — мужчина сделал приглашающий жест рукой и шутливо поклонился. Тан Фан неуверенно поднялся и, сжавшись, прошмыгнул во внутреннее помещение, оказавшееся небольшой комнатой, служившей хозяину и спальней, и кухней. Тут было также грязно, но зато тепло. А кипевший на печи горшок предвещал горячий ужин. Пах он не очень аппетитно, но Тан Фан, который в обличье кролика сегодня, кажется, почти ничего не ел, был бы рад проглотить что угодно. Однако попросить он постеснялся, а хозяин и не подумал предложить. Тан Фану оставалось лишь сидеть в заваленном всяким тряпьем углу, который ему выделили как постель, укутавшись в изъеденное молью старое покрывало, и смотреть на то, как тот с аппетитом наворачивает похлебку. Хоть в ветхой внешней комнатке спать не оставили, да одеяло дали, чтобы прикрыться наконец можно было — и то хорошо. Тан Фан уже привык щеголять в чем мать родила перед прошлой хозяйкой — за две недели чувство стыда несколько притупилось, да и хозяин его новый мужчиной был — перед ними Тан Фан не так стеснялся, но кусок ткани создавал хоть какую-то иллюзию защищенности: все-таки характер их отношений «Хозяин — раб», да и условие, необходимое для снятия чар, были несколько… специфическими. Уставший и голодный, Тан Фан быстро провалился в сон. Разбудила его лишь привычная боль. Открыв глаза, он снова обнаружил себя в холодной прихожей: видимо, после того как он стал кроликом, его выкинули из комнаты. Повсюду была навалена несвежая солома и жухлая трава — кажется, о питании кролика худо-бедно позаботились. Голодным Тан Фан себя не чувствовал, но живот болел: изнеженному на полезном и сбалансированном питании в доме прошлой хозяйки зверьку грубая солома явно пошла не на пользу. Хозяин, по всей видимости, еще не вернулся: дверь во внутреннюю комнату была заперта. Тан Фану ничего не оставалось, кроме как закутаться в покрывало и, дрожа, ждать его возвращения. Вскоре дверь с грохотом распахнулась. Ворвавшийся в комнатку мужчина просто кипел от ярости. — Ах ты тварь! — заорал хозяин на испуганно вжавшегося в угол юношу. — Обмануть меня вздумал?! Богатая семья! Как же! Был сегодня в твоей префектуре — порасспрашивал о пропавшем магистрате — ты гол как сокол! Ни семьи, ни денег, ни дома! И жалование крошечное — даже я больше в банде получаю! Какие-такие гроши ты собирался выплатить мне?! А?! Тан Фан понял: дело плохо. Подскочив, он увернулся от замахнувшегося на него мужика, прошмыгнул мимо него в маленький заросший дворик, и забился в узкую щель — благо не успел сильно поправиться на угощениях прошлой хозяйки — между поленницей и домом, зажмурившись и зажав все четыре уха. Сбежать от хозяина ему не позволяло проклятье, а так он мог отсидеться здесь. Не слышишь приказов — нет необходимости выполнять их, — разумно рассудил он. Однако хозяин не собирался успокаиваться. Вылетев во двор, он быстро отыскал укрытие Тан Фана. Достать он его не мог, от чего разозлился еще больше. Открыв глаза, Тан Фан понял, что тот расшвыривает поленья. Все тело сковало животным ужасом: с таким громадиной ему точно не справиться! Он не стал дожидаться, пока поленница обвалится, задавив его, или пока хозяин доберется до него, окончательно рассвирепев — разжал уши и, услышав первое «вылезай, поганый грызун», выдохнул и выбрался из щели, тотчас попав под град ударов. Тан Фана никогда раньше никто не бил — даже в детстве. Отец всегда поучал его словами. Он был лишь хрупким ученым, в драки не лез, в погонях оставался позади, позволяя служащим префектуры поймать преступников. Слезы из глаз брызнули после второго пинка по ребрам, после третьего он не выдержал и попытался отползти, однако был снова вынужден остановиться из-за приказа хозяина. Рыдания и мольбы на того не действовали — он лишь больше распалялся, пинал, таскал за уши, окунал лицом в грязь. Остановился лишь, когда вылил свой гнев и окончательно выдохся. Тан Фан скорчился у его ног, рыдая и моля о прощении. — Хватит завывать! — напоследок пнул его хозяин, и тот тотчас послушно заткнулся. — Лучше подумай, как расплачиваться со мной планируешь? Слышал, ты девчонку приютил. Симпатичная? Сейчас миловидных за дорого на юге продать можно. Отдашь ее, наскребешь еще лянов сто — и, считай, чары с тебя сняты. Тан Фан поднял на него испуганный взгляд: — Нет! — уверенно проговорил он впервые со встречи с новым хозяином. — Дун-эр я не отдам ни за что на свете. Она мне как сестра. — Не хочешь — как хочешь, — развел руками Хозяин. — Тогда, господин магистрат, придется поработать. До конца срока будешь готовить к моему приходу, прибирать дом, топить печь, дрова колоть. Сколько у тебя там осталось? Почти девять недель? Вот и чудно. Можешь начинать прямо сейчас: поленницу собери, а я спать пошел. Проводив Хозяина взглядом, Тан Фан с трудом встал и, превозмогая боль от ударов во всем теле, послушно поковылял выполнять приказ. Было ужасно холодно, голое тело тряслось под апрельским ветром, пальцы не слушались, слезы застилали глаза, но приказ есть приказ. Ничего не поделаешь. Наконец разобравшись с дровами, Тан Фан так обессилел, что готов был упасть, где стоял. Добравшись до дома, он обнаружил, что дверь во внутреннее помещение заперта. Ему предстояло ночевать в холодной продуваемой внешней комнатке. Завернувшись в свое драное покрывало и свернувшись калачиком, он прижался к стене, ведущей в теплую, отапливаемую часть дома и тихо заплакал.***
Очнулся он уже вечером от все той же боли от превращения. Все тело ломило, нос не дышал, голова раскалывалась на части — кажется, он подхватил простуду, что не удивительно на таком-то холоде. Хозяин еще не вернулся, и нужно было поторопиться приготовить что-то к его приходу, растопить печь, хоть как-то убраться в этом грязном жилище. На этот раз внутренняя дверь оказалась не заперта, так что Тан Фан смог добраться до кухни. Пожар не успел распространиться: Тан Фан быстро потушил его. Из имущества, кроме старого котла, ничего не пострадало, но в тот вечер он снова был жестоко избит. — Бесполезное отродье, — ругался Хозяин на сжавшегося у его ног Тан Фана. — Денег нет, по хозяйству не можешь, орешь каждое утро, как потерпевший — будишь меня. А днем зверем только и знаешь, что жрать и срать! Солому переводишь. От простого кролика и то больше пользы было бы. Решено: завтра же зарежу, а шкуру на воротник своей будущей жене спущу. Она дочка босса, скоро свадьба, дом уже строится. Какая-никакая польза от тебя будет! Услышав эти слова, Тан Фан затрясся в рыданиях пуще прежнего: заканчивать свою жизнь в желудке этого ублюдка очень не хотелось. Он всегда думал, что его ждет прекрасное будущее — с его-то мозгами должность высокопоставленного чиновника была ему гарантирована. А если не повезет на каком-нибудь опасном деле схлопотать стрелу, то хоть умрет как герой. В подобной же смерти в теле неразумного животного не было ничего славного. Да и умирать, по правде говоря, совсем не хотелось. — Не надо, пожалуйста, — упал он в ноги Хозяина. — Я сделаю все, что вы хотите. Я могу убирать дом, топить печь, рис сварить сумею. А еще я очень сообразительный! — Грош цена твоей сообразительности. Того, что ты перечислил, хватит лишь на то, чтобы расходы на твое содержание покрыть. Мне от этого какая польза? Ну хотя… — он поднял опухшее от слез лицо Тан Фана за подбородок и оценивающе осмотрел: — Вроде смазливый. Говоришь, до меня у тебя хозяйка была? Обслуживал ее, поди, как следует, раз при себе держала все это время? Хоть на борделях сэкономлю! — Хозяин расхохотался. — Давай, рассказывай, как хозяйку в кровати ублажал? Тан Фана передернуло. Он до последнего надеялся, что до таких «услуг» у них с Хозяином не дойдет. Уверял себя, что даже если тот и прикажет, он не позволит унизить себя и ослушается: лучше уж остаться навеки кроликом, чем окончательно растоптать свою гордость. Однако теперь, когда дошло до дела, Тан Фан не чувствовал былой решительности. Все, чего хотелось — это оказаться дома, обнять Дун-эр, забраться под теплое одеяло, поесть лапши в закусочной, раскрыть дело в префектуре — вернуться к прежней жизни, позабыв все это, как страшный сон. Ведь рано или поздно его страдания кончатся. Надо лишь потерпеть немного. — Я… — он опустил красное лицо и сжал руки в кулаки. — Хозяйка говорила, что я выносливый, а еще… у меня уши… очень чувствительные… и хвост… — На кой черт мне твоя чувствительность? — сплюнул Хозяин. — Будто это мне от тебя поцелуй нужен! Сосать умеешь? Тан Фан зажмурился, сдерживая всхлипы, и отрицательно покачал головой. — Научишься. Открывай рот. Ни разу меня еще благородный господин не обслуживал! — гоготнул мужик, доставая свой вонючий немытый член. — Да еще и магистрат! Шестого ранга! Тан Фана стошнило.***
Ночь тянулась за ночью. Каждый вечер Тан Фан, стоило лишь открыть глаза, спешил растопить печь, поставить вариться рис, а затем мел полы, убирал отходы жизнедеятельности за своим дневным неразумным воплощением, таскал со двора ему же травы с соломой и, если успевал, наспех перекусывал, пока Хозяин не видит: тому жалко было для Тан Фана даже маленькой плошки риса. Если Хозяин возвращался в хорошем настроении, что было крайне редко, он быстренько присовывал Тан Фану в рот, доготавливал себе пару закусок, ел и ложился спать, милостиво пустив «питомца» ночевать во внутренней комнате на полу. Но чаще всего Хозяин заваливался пьяным и злым. В такие дни он выставлял Тан Фана спать снаружи, иногда бил — за малейшую провинность, а порой и без повода — и почти всегда жестко брал сзади, наслаждаясь мольбами и криками боли. Прошлая хозяйка тоже порой развлекалась с Тан Фаном таким образом: пальчиками или специальной игрушкой, — но это никогда не было больно, скорее даже приятно, поэтому в первый раз оказавшись на коленях под Хозяином, Тан Фан не почувствовал страха, лишь отвращение и стыд. Но того, в отличие от хозяйки, не то, что удовольствие его подопечного не волновало — он даже об элементарной подготовке не задумался. Плюнул на член, размазал, да вставил сразу на всю длину. После того, как пару раз сорвал горло и несколько ночей пролежал без сна от ужасной боли меж окровавленных ягодиц, Тан Фан додумался найти у Хозяина масло и до его прихода готовить себя — так было менее болезненно. Но удавалось ему это не каждую ночь: иногда Хозяин возвращался раньше обычного, к тому же приближалось лето, закат наступал все позже. С каждым днем Тан Фана били все больше: он не успевал выполнить все свои обязанности, а прибираться после того, как хозяин ложился спать, было нельзя, чтобы не потревожить его сон. И по утрам от нестерпимой боли из-за превращений орать было запрещено, чтобы не будить хозяина. Со временем Тан Фан приучился просыпаться за пару минут до рассвета, чтобы, стиснув в зубах ткань, перетерпеть и выполнить приказ. Кроме нехватки времени, Тан Фан не успевал убираться потому, что у него элементарно не хватало сил. Он почти каждую ночь проводил в продуваемой внешней комнатке. И хоть с приближением лета воздух становился теплее, а Тан Фан, насобиравший по дому тряпок, заткнул почти все щели в помещении и соорудил себе что-то вроде лежанки, простуда не проходила, лишь становилась сильнее. Тан Фана мучил насморк, кашель, бил озноб, раскалывалась голова. Вдобавок ко всему кролик с трудом переваривал сырую солому, и у него постоянно болел живот, а просить у жадного Хозяина хоть какой-то приличной еды было бессмысленно — приходилось терпеть. Хозяина, отчаявшегося получить за Тан Фана денег, абсолютно не заботило его здоровье. «Сдохнешь — одним нахлебником меньше, — ржал он, глядя на колотившегося в ознобе юношу. — Мясо, конечно, пропадет, но вот шубка останется отменная!» Видя плачевное состояние «питомца», он не только о лекарствах не позаботился, даже побоев и насилия не прекратил. Наоборот, лишь еще больше распалялся, раздраженный его беспомощностью. Как-то раз, очнувшись, Тан Фан обнаружил себя запертым в тесном ящике и ощутил острую резкую боль. После превращения его тело свернулось калачиком, лишь левая нога оказалась изогнута под неестественным углом. Спустя пару минут его истошных криков Хозяин открыл-таки крышку сундука. — Днем у меня гости были — зверье мешалось, а потом интересно стало, как ты умудришься превратиться в человека: сундук сломаешь или шею себе, — ржал он, глядя на скорчившегося на полу юношу, сжимавшего больную лодыжку. Нога опухла и потемнела. С тех пор Тан Фан еще и хромал. Каждый день его был наполнен болью, чувством голода, омерзением и ежеминутным страхом. Он отдал бы все на свете, лишь бы вернуться в теплые объятия первой хозяйки. Ему было душно там? Хотелось свободы и пищи для ума? Глупец! Та хотя бы заботилась о нем, кормила, купала, мило беседовала. Нынешняя его жизнь была пыткой. Оставалось лишь молиться Небесам, чтобы Хозяин по какой-то причине поцеловал его раньше срока или судьба как можно быстрее отправила его к следующему. Правда, учитывая разницу между первым и вторым хозяином, Тан Фан боялся представить, каким может оказаться третий…***
Прошло больше двух недель, однако Тан Фан каждый вечер продолжал открывать глаза все в той же мерзкой холодной комнатушке. Совсем отчаявшись дожить до третьего хозяина, он решил взять дело в свои руки. Дождавшись подходящего момента, когда Хозяин вернется в хорошем настроении и изрядно подвыпившим, Тан Фан накормил его, подмешав в кувшин с водой найденное в сарайчике вино, а затем, раздев и уложив в кровать, не стал дожидаться приказов или поползновений с его стороны, а, переборов отвращение и нацепив соблазнительную улыбку, сам забрался сверху, ластясь, насаживаясь на него и притворно постанывая. — Господин, Хозяин, — шептал он, поглаживая того по небритой щеке, — пожалуйста, подарите мне хоть один ваш поцелуй, прошу вас. Разомлевший и в стельку пьяный, Хозяин обхватил его за ягодицы, сильнее толкаясь — Тан Фан выгнулся и, глухо простонав, ткнулся губами в краешек его рта. Мужик рыкнул, перевернулся и, подмяв его под себя, грязно жадно поцеловал. Когда все закончилось и Хозяин, довольный, наконец оторвался от него и уснул, Тан Фан продолжал лежать на кровати и молча глотать слезы. Уши с хвостом не исчезли, как предполагалось изначально. В сотый раз прокрутив в голове слова проклятья, Тан Фан пришел к ужасающему выводу: «любовь» во фразу «Лишь поцелуй любви одного из них спасет тебя» была добавлена отнюдь не для красного словца! Кролик выползает из-под одеяла, под которым храпит злой человек, что постоянно пинает его и таскает за уши. Зверек очень голоден. Подволакивая больную лапку и превозмогая слабость во всем теле, он обегает помещение, однако так и не находит ничего съестного. С порывом ветра отворяется плохо прикрытая на ночь дверь. Кролик выбирается во двор и жует редкую травку. Сквозь щель в заборе завидев сочную зелень, он проползает под ветхой калиткой и подбегает к кусту с аппетитными мясистыми листьями. Внезапно сбоку раздается злобный лай. Испугавшись собаки, кролик бросается что есть духу вверх по улице. Спасаясь от погони и плутая по улочкам, зверек совсем лишается сил. По пути попадаются первые редкие прохожие. Человек опасен и грозен — кролик знает это. Свернув в ближайший переулок, он забивается в угол у деревянных ворот, чтобы затаиться и перевести дух. Вдруг ворота с грохотом отворяются, перед глазами кролик видит чьи-то ноги. Еще мгновение — и сильные руки аккуратно поднимают ослабевшего зверька в воздух. Тот кричит, бьется, однако человек не отпускает его, лишь перехватывает так, чтобы не задеть больную лапку и вносит внутрь.