Синька

- Завтра начнем договариваться о сроках сдачи, Тася. Позвоните в бухгалтерию, платежки пусть передадут. Тася? Прием! – Семен Аркадьевич пощелкал пальцами пред затуманенным взором ассистентки, нахмурившись. - Да? Простите, Семен Аркадьевич. Я задумалась, - девчушка виновато потупила взгляд, уткнувшись в ежедневник. - Хорошо хоть не заснули. Значит, надежда не потеряна, - он не хотел быть грубым, но получалось само собой. Тася влюбилась. Это было видно. Это чувствовалось в ее дыхании, в ее взгляде, в ее целом облике. Она сегодня впервые забрала волосы. Накрасилась. Это выглядело так нелепо, так безумно красиво. И это раздражало. – Распоряжения вам дал. Не усните за работой, пожалуйста. И принесите мне кофе. - Семен Аркадьевич, может, не надо? – виновато спросила Тася, получив в ответ вопросительный взгляд. - Не понял. - Кофе же вредный. А вы сегодня уже пятую чашку за утро выпили. Можно я вам чай с ромашкой заварю? Вкусно будет, - Тася несмело улыбнулась. - Таисия Сергеевна, вы, кажется, ассистент, а не мой личный доктор. Вот и не лезьте! – прозвучало не грубо, но твердо. Тася опять уставилась на носки своих туфелек, кивнула и вышла. Она не видела, как вздохнул и чертыхнулся, злясь на себя, ее шеф. Когда Май зашел за Роминой, чтоб купить ей на обеде самое вкусное пирожное из доступных, она опять хныкала. «Каждый раз, как дежа вю», - подумалось Синевскому. - Ты опять? Что натворила? – он заметил, что сегодня я выглядела намного женственнее, чем раньше. Да и просто вела себя по-другому. - Я..не…он сам! – всхлипнула девушка. – Кофе ему, видите ли надо. А я..а я….вредно же! - Ну и что? Это же его дело, глупыш. Ты расстроилась из-за этого? – «ну, точно, мозги набекрень!» - Нет. Я …я сама не поняла, почему расстроилась. Я просто хотела ему, как лучше. - Короче, я жду тебя в кафе. Приводи себя в порядок, - Синевский зыркнул недовольно на показавшегося из кабинета Томина, и вышел. Шеф заметил, как Тася вытирает скупые слезинки и собирается уходить. - Тася, - она посмотрела своими лучистыми глазами на виноватого шефа. И улыбнулась. Сама не знает, почему. Возможно, потому что мужчина выглядел, как нашкодивший ребенок. – Простите меня… - Я не обиделась, - «обиделась, еще как». - Я прошу искренне прощения. Я бываю груб. Я постараюсь этого не допускать. - Хорошо, Семен Аркадьевич, - «ага, не будешь ты, как же». - Тася, как вернетесь, заварите мне ромашкового чаю… Гордей приехал в офис с распухшим носом и странно окрыленный. Он давно уже не чувствовал такого душевного подъема. Сегодня определенно отличная погода. Герман курил у раскрытого окна, но услышав, как в кабинет вошли, затушил окурок, и повернулся. Гордей никогда не стучался в дверь, залетал, как ураган. И следа не осталось от того неуверенного в себе пацана, которым Герман нашел его много лет назад. У Кирсанова было все: деньги, власть, женщины. Еще с пеленок он был обласкан, и, что греха таить, он был счастлив и доволен жизнью. К сожалению или к счастью, вопросами воспитания в семье Кирсановых занимались исключительно поверхностно, но разве Герман страдал? Отнюдь. Просто, в какой-то переломный момент, грань между хорошим и плохим начала стираться, а направить юнца на путь истинный было некому. Но во всем виноваты обстоятельства. Друзья и общечеловеческие эмоции были чужды такому человеку, как Герман, и он прекрасно без них обходился. А потом встретил Гордея. И понял, что этого человека нужно держать в друзьях. Потому, что страшнее врага не придумаешь. - Ты ж бросил курить, - Гордей плюхнулся в кожаное кресло, расслабив узел галстука. - Мало ли, что я бросил. Основная прелесть в том, что я могу начать заново. И не только курить, - Герман прикрыл окно, направившись в кресло напротив Разумовского. – Вчера приходила секретутка Томина. Глазками стреляла. - Приятная девочка. Молоденькая совсем, - Гордею совсем не хотелось говорить о Роминой, но хищный блеск в глазах друга заставил насторожиться. - Да, молоденькая. Я так соскучился по женскому вниманию, - Гера мечтательно закатил глаза. Разумовский напрягся. Ему, в сущности, было плевать на Тасю, на Мая, на Томина и на остальных, но вот этот блеск в глазах его делового партнера настораживал. Он был нездоровым. Быть сволочью, трезво оценивающей ситуацию – это одно. Но страдать маниакальной ненавистью к людям, и скрыто манипулировать другими – это совсем другое. - Герыч, ну и зачем тебе эта девчушка? - Знаешь, у меня в детстве был лабрадор, - ответил Герман, наливая в стакан со льдом настоящий шотландский виски. – Я с ним возился. Даже, кажется, любил его. Он так мило вилял хвостом, бродил за мной повсюду… - Герман, ты просто что-то, - хмыкнул Гордей, откидываясь на спинку кресла. - Еще скажи: «Детка, ты просто космос!» - Нет, уволь, - Разумовский скривился. - К тому же, ты знаешь, что в этом издательстве работает наш общий друг! – способность Кирсанова перескакивать с темы на тему просто поражала. – Это же так прекрасно. Встретиться. Вспомнить школьные годы. Глаза Германа потемнели. Он плеснул в стакан еще виски и продолжил мечтательно: - Помнишь, как я мечтал свернуть ему шею? - Гера, тебе не кажется, что унижать морально и убить физически - это слишком разные вещи? - Гордей перестал анализировать поведение друга. Он решил послушать, что тот скажет. – Десять лет прошло. - О, нет. Унижать никогда не поздно. Я так его ненавидел, Гор. Просто до усера ненавидел. Знаешь, почему? - Нет. - Потому, что он просто существует. Мой отец с детства вдалбливал мне, что такое естественный отбор. Чертов фашист! И знаешь, он преуспел. Я запомнил все. Гор, слабых людей нужно уничтожать. - Гер, тебе хватит пить. - Его цыплячья шея, эти рыжие волосенки. Ненавижу рыжих. - Тася рыжая. - Тася баба. Можно потерпеть, - отмахнулся Герман, и встал с кресла. Он подошел к окну. До конца рабочего дня осталось не так много времени. – Ходил вечно отстраненный. Все девки за ним ухаживали, как за маленьким. Мужик же не должен таким быть! Тихоня, бл*дь! И Лерка…Лерка его выбрала. Он слабый, Гор. «Ты тоже, по ходу дела» - пришел к выводу Гордей, вспоминая, куда дел карточку своего знакомого психотерапевта. - Ты говоришь, как отвергнутая баба, Гер. Только вслушайся! – Гордей опомниться не успел, как Гера подлетел к нему, с силой хватая за грудки. - Ты полегче в своих сравнениях, Гор. Я могу вспылить. И тогда тебе будет больно, - пелена спала с глаз Кирсанова, и он отпустил друга, отступая к окну. «Я думаю, что недооценил масштаб трагедии» - подумалось шатену, и он в несвойственной ему растерянности вышел из кабинета. Адрес Синевского он нашел без труда. Зачем он туда поперся, он знал. Но по дороге к его дому забыл. Поэтому, стоя у двери квартиры, он испытал чувство когнитивного диссонанса. А когда дверь открыла девушка в домашнем халате и тапочках, то он вообще растерялся. Она изумленно хлопала глазами, обрамленными длиннющими ресницами и настороженно попятилась назад в квартиру. - Лера?! – Разумовский глазам не верил. Стояла перед ним. Девушка, к которой он всегда относился с уважением. Даже был влюблен когда-то давно. – Это ты? - Да, Гор. Это я. Чего пришел? - она не спешила приглашать его в квартиру. - Я к Синьке. - Его нет. Он задерживается на работе, - Лера собиралась захлопнуть перед его носом дверь, но он удержал ее. - Я не обижу. Лер, я по делу. - Проходи, - вздохнула девушка, сдаваясь. В квартире Синевского был порядок. Безупречный. В квартире Синевского было больше книг, чем в Ленинской библиотеке. В квартире Синевского была Лера. - Извини, я не рада тебя видеть, поэтому чай не предлагаю, - девушка присела на диван. Он смотрел на нее и не мог понять, что изменилось в ней. Она словно перегорела. Хоть и была рядом сейчас. - Справедливо. А почему ты здесь? Вы с Маем вместе? – вопрос был идиотский, но актуальный. - У тебя, кажется, дело было. Выкладывай. - Я с Синькой пришел поговорить. Ему и выложу. - Не называй его так. Это какой-то сюрреализм! – она нервно засмеялась, откинув шоколадную челку назад. – Десять лет потребовалось ему, чтоб заново с людьми общаться. Чтоб стать таким, какой он сейчас. А тут, по закону подлости, появляешься ты! Но ты же меньшее из зол, верно? - Верно. Передай ему, что я приходил, и мне с ним необходимо поговорить. - Лерун, я пришел и готов, чтобы ты сделала мне массаж. А то Томин меня загонял в типографию! – Май застрял в дверях, сглотнув. Спрятаться негде. - Даже в собственном доме я не могу избавиться от вас! Бл*дь! – в сердцах выругался Синевский, а Лера кинулась на выручку опешившему Разумовскому. - Он по делу! - Да, сладкий. Не кипишуй. - Чего? Зачем? - Я пришел нашептать кое-что в твои сладкие девственные ушки, - Гордей развлекался, Лера недоумевала, Май злился. – Пойдем, выйдем. - Ага, пошли. Нечего драться при Лере. Она итак устает от кавардака в моей жизни! Учти, я не только в нос в состоянии тебе дать. Как только они вышли за дверь, Лера тут же бросилась к глазку. Не то, чтобы она не хотела помочь, но что-то было во взгляде Гордея, говорившее, что он сюда действительно не издеваться пришел. Гордей закурил в подъезде, чуть приоткрыв форточку, а Май устало вздохнул. - Ну, чего тебе еще от меня надо? Давай, я прям при тебе сдохну, может, тебя это порадует? – Май оторвался от перил, и пошел наверх. – Пошли, я сброшусь с крыши, а ты можешь меня даже пнуть для полного удовлетворения!!! Я даже сдохнуть готов, только не лезь уже ко мне!! - Бл*дь, - Гордей нервно провел рукой по волосам. – Это ебнутый дом какой-то. Я ебнутый. И ебнутые люди меня окружают. Не истери, Синька, понял?! И подойди сюда. - Что?! - Герман разошелся, - бросил Гордей. Он повернулся к Маю и вцепился взглядом в его чуть подрагивающие губы. Он тонкий. Жилистый. Чуть ниже самого Гордея. Несуразный. - При чем тут я? – чуть слышно произнес Май, чувствуя, как тревога отпускает, уступая место любопытству. - Синька, ты же знаешь, что я с ним работаю. Пока к вам в издательство мотаюсь только я. - И без тебя можно обойтись. И? Что с того, что ты с ним работаешь? - А тебя не пугает встреча с ним? – Гордей подошел к Маю почти вплотную. Кожу обожгло запахом дорогих сигарет и одеколона. – Не пугает, что он просто шею тебе свернет? - Зачем? – хрипит Май, поднимая медовые глаза на Разумовского. - А х*й знает, что у него в голове творится, - голос Гора становится все тише и тише. Можно даже разглядеть морщинки на его лбу. - Нет. Зачем тебе, Церберу, предупреждать жертву о нападении Хозяина? – Май искренне не понимает всей сложившейся ситуации. Если в школе он мог представить смутно, что Герман еще не перебесившийся безмозглый бунтарь, то сейчас-то чем он мотивирует свою агрессию? - Даже у такого мудака, как я, есть кнопка «Стоп», - выдыхает Гордей, и отстраняется от покрасневшего Мая. – Короче, я тебе не друг, и никогда им не буду. Но рекомендую прислушаться. - Хм, можно подумать, ты ценную информацию мне привез! – рыкнул Синевский и собрался подниматься в квартиру. Гордей удержал его выше локтя. Рука была теплой и такой же сильной. У Разумовского привычка хватать, силы не рассчитывая. - Синька, не выпендривайся. Толку-то? - Надеюсь, твой нос болит, - Май вырвался, и скрылся в квартире. Щелкнул входной замок. А Гордей только сейчас вспомнил, что забыл сказать Синевскому о Тасе.