Синька

Утро не предвещало ничего хорошего. Май мучался, без дела валяясь на диване, смотря в потолок. Он взял отгул, потому что красоваться в издательстве с раной на скуле и опухшей ноющей челюстью, ему хотелось меньше всего. Создавалось впечатление, что на Москву перевернули цистерну с водой. Дождь лил как из ведра, погружая и без того мрачный город в серость и уныние. Пожалуй, после вчерашней стычки с Германом, уныние – подходящее слово, для описания настроения Синевского. Вчера ему и впрямь было страшно. Ему даже в голову не могло прийти, что столько лет можно ненавидеть человека, в сущности, не сделавшего ничего плохого. Если бы Май был воротилой преступного мира и раздавал Кирсанову пендали, то тогда удушение и избиение было бы понятно. Но ведь здесь все было с точностью до наоборот. И самое главное – глаза. Мужчина еще ни у кого, никогда, не видел таких бешеных глаз. Словно наркоман, находясь в близости от дозы, никак не может ее получить. Мысли скакали, как сайгаки по пустыне. Гордей вчера действительно сказал всем, что Май отравился и уехал домой, передав извинения. Под ложечкой противно засосало. Пришел Гордей – везде Гордей. Пожалуй, имя шло ему невероятно. Как в воду родители смотрели, когда так именовали. Валерия с утра увидела, как отравился Май, и только жалобные мольбы раненого помешали девушке вызвать полицию, ОМОН, скорую, Гаагский суд по правам человека, и иже с ними. Она чуть с ума не сошла, но первую мысль прийти и дать в бубен Кирсанову отбросила, как трудновыполнимую. Тяжело вздохнув, она поцеловала довольного таким вниманием Мая, и уехала в издательство, где намеревалась дать в бубен хотя бы Гордею, твердо уверенная, что он ей сдачи точно не даст. Тася уехала еще с утра. Торопилась, красилась, наряжалась так, как никогда не стала бы та питерская девчонка, приехавшая однажды к Маю за помощью. Если бы Синевский не знал, каким монстром является Герман, он бы искренне порадовался за его рыжую подружку. Одного дизайнер понять не мог. На кой черт Кирсанову понадобилась Тася? И где, собственно, мозги у Роминой? И почему Семен Аркадьевич ходит, как телок за девушкой, не в состоянии проронить и слова? Хотя, Синевский смутно догадывался, что Томин, как человек несколько других взглядов, совершенно растерян и даже напуган таким интересом, который у него вызывает Тася. Возможно, Май, как совершенно сторонний наблюдатель сможет подтолкнуть своего нерешительного шефа к активным действиям. Подтолкнет. Только челюсть ныть перестанет. На часах была половина четвертого, когда в дверь позвонили. Нелегкая могла принести кого угодно, но Май почему-то подозревал самое ужасное. Оно стояло с довольной миной, ожидая, что последует приглашение в квартиру. Но Синевский не спешил пропускать незваного гостя. - Удивительно, каждый раз, как я подумываю о дерьме в своей жизни, появляешься ты,- хмыкнул Май, держась за живот. Спина побаливала, но не настолько, чтобы показывать свою слабость этому человеку. - Ты первый, кто назвал меня дерьмом и еще стоит на ногах, - Гордей полуулыбнулся и оттеснил хозяина внутрь, заходя в коридор. – Полагается пускать гостей в квартиру, а не стоять столбом. Что ты за недоразумение? - Проходи, конечно. Заходи. Ешь, пей, может, чем-нибудь отравишься! – Синевский со стоном опустился на диван, закутываясь в плед. Сейчас бы подохнуть. - Ты гостеприимен, - вместо кухни, Гордей зашел в гостиную и плюхнулся в кресло напротив недовольного Мая. – Как самочувствие? - Пока ты не приперся, все было отлично, - фыркнул Май. Его затапливало странное чувство, когда Разумовский находился рядом. Неприятие этого человека было явным и непоколебимым, но странным образом, больше не раздражало. Если выбирать из двух зол наименьшее, то Гордей был вторым в списке ненавистных ему людей. Почему-то повеяло отчаянием. - Синька, ну ты, ей Богу, как маленький, - заржал Гордей. – Похож на муху, увязшую в липкой ленте. Сдохнуть бы, но она барахтается, барахтается. - Унижать меня пришел? Так это ты вовремя, - Синевский повернул голову и встретился с насмешливым взглядом Гордея. И тут прострелило. Да он в жизни у этого человека положительных эмоций на лице не видел! Май так засмотрелся, что забыл про ноющую челюсть и аккуратненько уронил ее на пол. Разумовский не подобрел. Совсем. Но промелькнуло что-то человечное в его облике, что списать на разыгравшееся воображение было невозможно. - Ты на мне дырку протрешь. А ты точно не по мальчикам? – магия момента пропала. Наверное, Маю все-таки показалось. - Я сейчас первый и последний раз скажу тебе спасибо, - просипел дизайнер. – Ты всегда появляешься в нужный момент. Ты уверен, что ты человек? Хотя, нет. Ты не человек. - Конечно, я сам Дьявол, - совершенно серьезно произнес Разумовский и привстал. Подошел и склонился над побледневшим Маем, всматриваясь в его медовые глаза. – Как бы то ни было, твою благодарность я принимаю. Только мне, собственно, от нее ни горячо, ни холодно. - Ты ужасен. - Я знаю, я неотразим. Май отвел взгляд, чувствуя, как учащается сердцебиение и поднимается температура. Точно, у него аллергия. Аллергия на Гордея. У него аллергия на свою собственную жизнь, где он даже постоять за себя не может. - Больно? - чуть слышно спросил Разумовский, проводя холодными пальцами по скуле Мая. Дизайнер покраснел, а глаза распахнулись так широко, что чуть из орбит не вылезли. - И не так доставалось. Выкарабкаюсь, - прохрипел Май, надеясь, что пульсировать в голове перестанет. Давление, что ли, подскочило? - Извини меня. - Что с тобой!? Ты странный. Ты извиняешься уже второй раз. Я не понимаю тебя. Я никогда не мог тебя понять. Не могу и сейчас. - Не ты один, - хмыкнул Гордей. – Ты бы врача вызвал. - Ты бы ушел отсюда, - выдохнул с облегчением Май, когда пальцы перестали исследовать скулу. - Всенепременно. Все равно, недоразумение, от тебя никакого толку. Коньяк уже не помогал. Не помогал настолько, что подумалось о чем-нибудь тяжелее. Но сын московского бизнес-воротилы не мог себе позволить быть уличенным в скандале. Тем более, связанном с запрещенными препаратами. Но кожа так зудела от мысли о стычке с Синевским, что хотелось сдирать ее живьем. Вчера Гордей пришел вовремя. Он бы пришиб этого ублюдка к чертовой матери. Собственно, нужно быть осторожным. Герман позволил себе лишнего по отношению к Разумовскому. Нельзя злить цепного пса, он может загрызть. Тем более, такого нерадивого хозяина, как Кирсанов. Но как же бесит его тихое, своевременное появление. Всегда. Этот мужик всегда вытаскивал Германа из передряг, будь то шлюхи, ментовка, вечеринка. Отец многое дал Герману. Многое, кроме чувства меры. Чертов фашист! Кирсанов опрокинул стакан коньяка. Какой по счету – хрен знает. Главное, чтобы липкие лапы не сдавливали внутренности. Чтобы мозги не поехали. «Эти недомужики, сын, они как тараканы. Зашибешь одного – появятся толпы других. Только сильные люди способны чего-то добиться в этой жизни. Сила в страхе других. Будь жестким, и тогда никто не сможет сказать тебе, что ты размазня». Герман заржал. Чертов папаша и его принципы. Мать поэтому и сбежала с любовником на другой континент. А вот Герману хотелось остаться. А еще хотелось свернуть шею Синьке… «И хочется, и колется, да?» Что несет этот гаденыш? Рука, сжимающая стакан, напряглась. Что он может знать? О чем догадываться? Треск стекла вернул Кирсанова в реальность. В ладони лопнул стакан, протискивая острые осколки сквозь кожу. - Твою мать! – на паркет капали багровые капли. Так медленно. Мерзко. Осколков было много. Сердце пропустило удар. Этот чертов Май. Он виноват во всем. Даже в том, что сейчас кровоточит его рука. Но, как говорится, нет человека – нет проблемы… 2002 год. Гор мог с уверенностью сказать, что на такие хоромы он заработал бы, если б всю жизнь горбатился на двух-трех работах, забывая есть и пить. Он прошел через громадный холл по направлению к кабинету, где его ждали с нетерпением. - О, вот и ты. Я ждал, - невысокий коренастый мужчина стоял у камина, вглядываясь в огонь. Седина едва появилась в его жестких, светлых волосах, но делала явно старше своих лет. – Присаживайся. - Нет. Насижусь еще, - хмыкнул Гордей, рассматривая обстановку. Роскошно. Роскошно и совершенно безвкусно. - А, шутишь? Молодец, - мужчина оторвался от камина, разворачиваясь к гостю лицом. У Германа были глаза отца. Они были похожи так, как могут быть похожи близнецы. Только возрастом отличались. – У меня есть разговор. - Я типа должен вам сказать спасибо, наверное, - угрюмый Гор чувствовал себя здесь не в своей тарелке, надеясь поскорее уйти. - О, спасибо за спасибо. - Я ведь теперь вам должен? Говорите сразу, что от меня требуется, - все эти уловки были также ненавистны Гору, как и все, что касалось богачей. - Мальчик, не говори ерунды. Какие долги? Я, что, монстр какой-то? – мужчина улыбнулся, обнажая ровные крепкие зубы. – Впрочем, окажи мне одну услугу. - Я слушаю. - Мой сын по непонятной причине хочет, чтобы ты был его другом. Возможно, ты похож на питбуля. Он любит бойцовых собак. В любом случае, мне необходимо, чтобы у Германа был человек, на которого можно положиться. Приглядывай за ним, и считай мы в расчете. - Странная просьба, - Гор задумался. Выходило, что он ничего не терял. От него не убудет. Но закон подлости действует всегда. И об этом надо помнить. - Нет ничего странного в том, чтобы видеть единственного сына довольным. А он доволен, когда получает то, что хочет. - Я могу отказаться? - Конечно, Гор. Но скажи, зачем тебе потом мучиться чувством вины, терзать свое чувство благодарности. Не так много я и прошу. Разумовский принял решение, надеясь, что последствия будут минимальными. Он выдохнул: - Я согласен. 2013 год. Разумовский появился в квартире Синевского на следующий день. И через день. Он доводил хозяина жилья до белого каления, игнорируя его, а иногда провоцируя на скандал. Лера уехала к матери на выходные, Тася пропадала, черт знает где, доставляя Маю неимоверные переживания. - Ты можешь ответить мне на один вопрос? – Маю однажды надоело смотреть, как развалившись в кресле, Гордей читает его книгу. Он вообще брал все без разрешения. Барские замашки. - Конечно, Синька, - шатен отложил книгу и вопросительно уставился на дизайнера. На месте раны теперь красовался желто-фиолетовый синяк, а отек с челюсти спал. - Почему ты таскаешься ко мне, когда у тебя полно дел? Почему сидишь тут, трогаешь без спроса мои вещи, одним своим видом выводишь из себя? Лучше бы ты орал и провоцировал меня. Унижал. - Ты задал мне два вопроса. Ты что, гуманитарий? Отвечаю на оба: мне скучно! – Гордей с удовольствием отмечал, как глаза Мая лезут на лоб. - Тебе скучно? Ты, бл*дь, нервируешь меня, потому что тебе скучно?! – Синевский подлетел к Разумовскому, хватая его за грудки. – Ты совсем больной? - Это не я больной, а ты. Хватаешь за грудки человека, который тебя одним хуком укокошит. Ни ума, ни фантазии, - печально вздохнул шатен, убирая от себя руки Мая. - Я раскусил ваш с Германом план, - внезапно выдал рыжий, злобно сощурившись. – Вы хотите, чтобы я с катушек съехал! Доводите меня до нервного срыва. Физически не получается избавиться, так морально решили задавить! Теплая рука легла на лоб Синевского. Гор смотрел в медовые глаза с видом заправского доктора, перед которым капризный ребенок отказывается пить лекарство. Он ведь и сам не знал, почему зачастил к этому задохлику. Только с Германом рядом находиться было еще хуже. Он цепной пес, но побыть в покое ему просто необходимо. С Кирсановым такого не будет. - У тебя температура, задохлик? – Май убрал его руку от лба и процедил: - Не лапай меня. - Синька, не надо говорить ерунду. Кости переломаю. У меня на тебя не встанет. И грудь у тебя впалая. Так что я пока пойду, пожру, а ты разрабатывай теорию вселенского заговора дальше. У тебя отлично выходит! – смеясь, Разумовский пошел на кухню, увернувшись от летящего ему вслед тома «Большой Советской энциклопедии». Май впал в состояние когнитивного диссонанса: - Можно подумать, ты Аполлон, мудак!