Синька

Ветер становился сильнее, хотя еще с утра погода не предвещала ничего плохого. Поплотнее закутавшись в пальто, подняв воротник, Лера уверенным быстрым шагом пересекала остановку, опаздывая на работу впервые в жизни. Ей так тяжело спалось этой ночью. Кошмары вперемешку со странными снами, где фигурировал ее бывший муж и Лариса, Май, другие ее друзья и знакомые, а так же сама атмосфера послужили причиной головной боли. Она так много таблеток выпила, что когда открыла глаза, то с ужасом осознала, что опоздала на работу на полтора часа. Все из-за того, что с недавних пор некоторые мысли не дают ей покоя. Раньше девушка никогда не подумала бы, что может быть привлекательна для представительниц своего пола. Но Лариса Томина была настолько настойчива, что голова кружилась. Лера ханжой не была, поэтому без труда призналась, что женщина действительно была красивой и вызывающе откровенной в вопросах собственной ориентации. Была ли это блажь или же суровая действительность, Валерия не знала, а спрашивать у Томиной было бы верхом бестактности. Еще с раннего детства Лера прочно усвоила, что в представлении общества хорошо, а что плохо, но несколько лет назад осознала, что вдолбленные родителями с детства понятия, не имеют четкой формы, оттенка, значения. Границы между хорошими и плохими поступками, так же размыты, как берега реки в период половодья. Поэтому, благодаря некой гибкости мироощущения, Лере пришлось признать, что ухаживания Ларисы ей приятны. И все-таки стеснение брало верх. - Лерка, почему ты опаздываешь? - Тася сидела в приемной, непривычно задумчивая, словно что-то произошло в ее жизни, что поставило девушку в тупик. – Семен Аркадьевич рвал и метал, пока Лариса Аркадьевна не сказала, что ты в больницу ходила. - Спасибо, что предупредила. Ты сама-то как? – Лера с беспокойством посмотрела на подругу. Тася только отмахнулась, нерешительно улыбаясь. - Все хорошо. Иди к шефу. - Хорошо, а Лариса где? - Она в кабинете у себя. Семен Аркадьевич сказал, что она уже давно на работу так часто не ходила. Он даже подумал, что у него галлюцинации начались. - Хорошо, Тась. Спасибо¸- наверняка, Герман ей что-то сделал. Вечером они обязательно поговорят. И ради такого, Лера даже торт ореховый испечет. Самара, 2002 год. Если говорить объективно, то он женился по любви. И когда привел молодую жену в дом, искренне надеялся, что теперь будет жить счастливо. Она была моложе его на семь лет. Несуразная студентка-третьекурсница, с которой познакомились на дискотеке. Пепельные вьющиеся волосы, наивные зеленые глаза, ласковая улыбка, которой можно осветить весь мир. Семен влюбился впервые в жизни. И сделал предложение после трех месяцев знакомства. Он не умел принимать спонтанные решения, но в этот раз такой вариант казался ему единственно верным. Томин всегда тяжело сходился с людьми, в отличие от своей младшей сестры. Он не любил шумные компании, предпочитая интеллектуальный или спортивный отдых, посиделкам в баре или походу в клуб. В свой круг общения пускал тяжело, но если уж кому-то посчастливилось считаться его другом, то таковым он оставался навсегда. Зеленоглазую Милу он впустил в свое сердце так быстро, что и сам не успел ничего осознать. Она постепенно заполнила каждую клеточку его существа. Пожалуй, Семен на тот момент полностью растерял свою броню, которую строил годами. Сначала в армии, потом в институте. Он вообще отличался собранностью и трезвым умом. И считал, что его жена это ценит. Семен работал в поте лица, используя все свои связи, чтобы добиться поездки в Москву. Чтобы начать там новую жизнь вместе с Милой. Каждый день они планировали, как создадут полноценную семью, не скупясь на средства, как будут проводить семейные праздники и выходные, как начнут что-то новое. В Москве. - Любимая, я вернулся. Купил твои любимые цветы, - нарциссы крупной охапкой легли на колени Милы. Она вымученно улыбнулась. Не смотрела ему в глаза и кусала губы. – Что-то случилось? - Семочка, нам необходимо поговорить, - в плохих комедиях с этой фразы всегда начинались проблемы. Чуть позже Семену показалось, что его жизнь – одна сплошная комедия. - Конечно. Я договорился с руководителем проекта. Мы переезжаем в Москву!! Милка, у нас теперь все будет. - Я не поеду, - поначалу Семен подумал, что ослышался, поэтому продолжал стоять и ошалело улыбаться. – Я не могу. - Что ты такое говоришь? Мы же так долго этого хотели! - Ты так долго этого хотел, - на глаза девушки навернулись слезы. Семен присел, чуть не промахнувшись мимо табуретки. – Я не поеду, Сем. - Почему ты сразу мне не сказала, что не хочешь? - Потому что ты никогда не слушал. Я ждала от тебя чуткости, понимания, Сема. Мы два года женаты, но я никогда не чувствовала себя твоей женой. Все эти твои разъезды, проекты, идеи! Ты замечательный человек. - Но? – мужчина подумал, что даже сейчас не чувствует практически ничего, кроме холода в груди. - Я тебя люблю, Сем. Но я не поеду. У меня институт. Друзья, своя жизнь, родители. Все здесь. - А я, значит, здесь ничего дорого не оставляю!? – голос становился жестче. Руки сжались в кулаки. – Ты понимаешь, что ты несешь, Люда? - Я не готова ехать в столицу. Я не хочу. Не могу. Меня пугает сама мысль о том, что мои дети будут жить вдали от родных, в этом огромном городе. А ты все так же будешь работать и строить воздушные замки. И постепенно, в твоем мире не останется для меня места. - Люда, ну что ты говоришь? – Семен обнял ее колени, положив на них голову. Цветы были безжалостно сброшены на пол. – Я же люблю тебя! - Сема, я не поеду. Прости меня, если сможешь, - Люда плакала, а он думал, что слезы – слабое утешение в данный момент. - Ты нашла другого? - Нет. - Ты меня разлюбила? - Нет. Слышишь? Нет. Прости меня, если сможешь, - чуть слышно повторила Мила. - Извини, но я, наверное, тебя никогда не прощу, - глухо сказал Семен, и ушел, чтобы больше не вернуться. Вот так закончилась история любви. Вот так Семен решил не впускать никого в свой внутренний мир. Сидя, спустя два часа, на кухне у родителей, он все пытался проанализировать, что пошло не так. Где он промахнулся? Что сделал такого, что послужило причиной расставания? Сердце беспрестанно ныло. И было бы кощунством не напиться. Но он не стал этого делать. Он просто вернулся домой на следующее утро, собрал вещи, и уехал в Москву. К перспективам. Одинокий. Он позволил себе отпустить человека, к которому привязался слишком быстро. Осознав свою ошибку, Семен Томин решил, что больше ни к кому не позволит себе так быстро привязаться. Москва, 2013 год. Сладко потянувшись на постели, Тася открыла глаза. Эта ночь стала одной из самых удивительных в ее жизни. Она не променяла бы ее ни на что. Девушка не была романтиком, не с теми людьми она росла и воспитывалась. Но порой трезво смотреть на мир утомляло. И приходилось хоть на секунду позволить себе отдаться чувствам. Повернувшись на правый бок, Тася разочарованно вздохнула. Простынь успела остыть, а значит, Герман проснулся еще раньше. Оставалось только надеяться, что он еще не уехал к себе на фирму. Так хотелось позавтракать вместе. Со стороны могло казаться, что у Таси крышу напрочь от новых отношений унесло. Но ведь это было не так. Девушка прекрасно осознавала, что Герман – особа странная, загадочная. У него было так много скелетов в шкафу, что иногда Тасе думалось, что перед ней каждый раз худшая версия Кирсанова. Но разве можно противиться соблазну, когда эти сильные руки уверенно ласкают твое тело? А бархатистый голос шепчет нежные слова? Впервые Ромина так страстно отдавалась навстречу новым ощущениям, раскрывая сердце, позволяя делать с телом, все что угодно. Мозг отключался независимо от хозяйки. Разве мог он составить конкуренцию эмоциям? В эту ночь Тася была измотана. Зевнув, девушка встала с постели, закутавшись в легкое шелковое одеяльце, и на носочках принялась исследовать апартаменты. Квартира Германа была выше всяких похвал: просторная, с высокими потолками, светлыми обоями и широким балконом. Он мог себе это позволить. И Тася чувствовала себя здесь, как принцесса в замке. Пройдя немного дальше от спальни, она услышала приглушенный голос. Герман, видимо, разговаривал с кем-то по телефону. Ей захотелось позвать его на завтрак, а так как дверь была приоткрыта, по всей видимости, это был рабочий кабинет, то Тася решила не ждать появления Кирсанова на кухне. В сущности, ей было плевать, с кем он болтает по телефону, но чуть приоткрыв дверь, девушка приостановилась. - Гор, ты отказываешься? На этот раз ты отказываешься? - голос мужчины был полон недоверия и раздражения. – Послушай, с недавних пор ты чертовски обнаглел. Это не дело, приятель! - … - Тася услышала скрежет челюсти. - Не забывай о том, кто твой друг, Гор. Ты мне дорог, поэтому я не хочу тебя терять. Но, впрочем, не ты, так я обо всем позабочусь, - мобильный телефон с глухим стуком ударился о стенку дивана. Тася отступила в тень. Она не испугалась, но почувствовала, словно стала свидетелем чего-то, что не предназначено ни для чьих ушей. Она на цыпочках прошла на кухню и включила чайник. День обещал быть солнечным. - Гера! - ласково позвала девушка, открывая холодильник. Есть хотелось сильно. - Да, малышка, - Кирсанов, как ни в чем, не бывало, улыбнулся и обнял Тасю за талию. – Так пахнет вкусно! - Я еще даже ничего не приготовила. Ты подбросишь меня до издательства? - Конечно, малышка, - Герман уткнулся носом в густые рыжие волосы, что так по-домашнему и раздражающе пахли ромашкой. Рыжие волосы. Он запустил в шелковые пряди пальцы, накручивая локоны, вдыхая аромат. Тася подалась навстречу, забыв о завтраке. «Рыжие волосы. Слишком длинные. Слишком рыжие»… «Глаза не те. Было бы забавно, если бы они не были голубыми»… Неосознанно возникла ассоциация. «Рыжий. Рыжий. Эти чертовы глаза. Вечно, как у побитой собаки. Как мед. Это чертово несуразное тело. Эти тонкие пальцы. Переломать бы их по одному. Эта цыплячья шея. Бьющаяся жилка. Хочется вцепиться зубами в это убожество, мучить»… - Гера! Гера! – Тася повертела венчиком перед лицом мужчины. – Ты в порядке? Наваждение как рукой сняло. - Конечно, милая. Знаешь, я наверное, не смогу отвезти тебя в издательство, малыш. Я вспомнил, что у меня срочное дело, но сначала нужно сделать пару звонков, - Кирсанов отпустил Тасю, захватив чашку с чаем. - Ну, Герман, - вот сейчас вообще выглядело все ужасно. Эти надутые в обиде губы Тасю раздражали, но опробовать прием хотелось. Кирсанов улыбнулся. - Не злись, малыш. Сегодня мы поедем в ресторан. «Нет человека – нет проблемы». Это мудрая фраза… Если бы Май знал, что Семен Аркадьевич свое дурное настроение будет срывать на нем, то черта с два он бы вышел на работу сегодня. Он же не может, как Буриданов осел разрываться между двумя идеями для иллюстраций, чтоб потом сдохнуть от голода, потому что его шефу они обе не нравятся. Заметно похолодало. На Москву опустились сумерки. Сейчас темнело рано, что Синевского радовало. Ему несказанно нравились эти темные московские переулки. Где извилистые дороги, освещаемые светом фонарей, каменные стены с резными барельефами, узорчатые решетки, даже маленькие балкончики с уже пустеющими цветочными горшками, - все это было наполнено историей, искусством, духом того времени, в котором Мая еще не существовало. Свернув, на Кривоколенный переулок, Май зашел в глубокую арку, что располагалась посередине их прямоугольного дома. Пройдя сквозь нее, дорога выходила в широкий, зеленый двор, где оставалось три секунды до необходимого подъезда. - Парень, закурить есть? – самое банальное, что может спросить упырь в тренчиках и банкой пива в руке, перед тем, как дать в морду. В любом случае. - Не курю, - с отчаянием обернувшись, Синевский гопников не увидел, а вот двух амбалов с внешностью охранников ночного клуба заметно было отчетливо. Молодой человек сглотнул, надеясь, что дурацкое свойство организма впадать в ступор не наступит и не сыграет с ним злую шутку. Но пальцы ног немели, а голос охрип. - Не куришь, значит. Тогда держи подарочек, - в руках у одного из нападавших сверкнул пистолет. Щелкнул затвор, и пока Май быстро прокручивал в голове свою скудную биографию, его схватили за шкирку. - Чтоб ты знал, я просто мимо проходил, - рявкнул знакомый голос, и под аккомпанемент выстрела, Май больно стукнулся о стену спиной. Медленно по ней сползая, он сфокусировал взгляд на Гордее, матерящемся под визг мотора отъезжающей машины. Стоя на коленях, держась за живот, Разумовский не производил впечатление зверя. Он производил впечатление человека. Раненного в живот человека. Придя в сознание, Май подлетел к мужчине, чувствуя, как на смену недоумению и шоку приходят отчаяние и страх. Он хотел разреветься, но только сипел: - Гор! Гордей, ты в порядке? – рубашка постепенно пропитывалась кровью. Разумовский стонал. – Гордей! Ты за каким чертом это сделал, урод?! - Что, Гордей, бл*дь!? Скорую вызови, а?