Синька

- В моем издательстве происходит неведомая херь! – Томин стучал кулаком по столу, пока Лариса со скучающим видом изображала кипучую деятельность. Когда позвонил Май и сообщил, что на одного из их инвесторов напали, и дизайнеру просто жизненно необходимо сопровождать его в больницу, а Лере просто жизненно необходимо найти Тасю, чтобы потом поехать туда же и забрать Мая, у Семена голова кругом пошла. - Успокойся, Сема. У вас же все сделано. Ничего удивительного в том, что твои сотрудники поспешили на помощь твоему инвестору. Все же логично, - на самом деле, Ларисе эти два хмыря из компании «Кирсанов и партнеры» не нравились ни под каким соусом. Тем более, ее удивляло, что когда Синевский позвонил, Лера с Тасей сорвались с рабочих мест моментально. Томина нахмурилась. Она еще успеет расспросить Валерию обо всем. – Я бы, кстати, на твоем месте, съездила и навестила болезного. - Ты хочешь сказать, что я уеду, а ты останешься и проконтролируешь работу? – поинтересовался Семен. Лариса посмотрела на него, как на несмышленого ребенка. - Ты меня за кого принимаешь? – возмутилась женщина. – Я с тобой поеду. Лера мерила шагами больничный коридор, пока Тася пыталась ее безуспешно успокоить. Она вообще не понимала, к чему такие эмоции. Конечно, девушка знала, что ее водят за нос и не договаривают, как минимум, многого, но терпение позволит ей дождаться правды. Без истерик. - Сядь уже. У меня глаза от тебя заболели, - Тася сдалась и рыкнула. Она не любила повышать голос, но бледная, без макияжа Валерия, заламывающая руки от волнения, являла собой зрелище не для слабонервных. - Я не могу успокоиться. У нашего дома. Напали,- девушка продолжала повторять это, пока из операционной не вышел врач, удовлетворенно улыбаясь. Он казался совсем молодым из-за особенностей освещения, но взгляд был уверен и тверд. Он заметил Мая, несущего из столовой три пластиковых кружечки с бурдой по имени «якобы кофе», и лучезарно улыбнулся. Синевский такой порыв души не оценил. - Как у него дела? – несмело поинтересовалась Тася, хотя, в сущности, ее больше беспокоил растерянный Май. Когда он последний раз в зеркало смотрелся? И с чего вдруг такие теплые чувства к Гордею? Ромина отсутствием наблюдательности не страдала, поэтому помнила, как эти двое смотрели друг на друга. Их ненавистью можно было физически калечить. А сейчас, получается, что она прошла. Это было необъяснимо. - Что ж, операция прошла успешно, - спокойно ответил доктор, которого, судя по бэйджику, звали Игнат Сергеевич. – Крови потерять много не успел, внутренние органы по счастью не задеты. Пуля засела в мышцах. Мы ее удалили. Наложили швы, и через недельку он будет, как новенький. - Можно к нему? – хором поинтересовались Май и Лера. - А смысл? Его перевели в отдельную палату. Он сейчас спит. Можете приехать завтра. Вы и так проторчали здесь всю ночь, молодые люди. - Спасибо вам, доктор, - поблагодарила Тася, и когда они втроем покинули пределы больницы, сталкиваясь по пути с Томиными, сил разговаривать и вообще, делать что-либо, уже не было. - Ну как там? – спросила Лариса, обеспокоенно рассматривая Валерию. Девушка зевнула. - Все в порядке. Рана не смертельная. Завтра мы придем еще. Сейчас он спит, - ответил Май, чувствуя, что напряжение последних часов, растворившись в потеплевшем московском воздухе, по капле отступает. - Наверное, нужно позвонить Герману Петровичу. Они же друзья, - Семен не видел, как вздрогнул Синевский. Он искренне не хотел сейчас даже слышать об этом человеке. И предпочел бы не видеть никогда в жизни. - Он занят. Сейчас у него какая-то важная встреча, - тут же кинула Тася, надеясь, что от Гера не будут доставать по поводу и без. – Я сегодня все ему расскажу. - Только домой давай заедем. Поговорить надо, - мрачно изрек Май, поворачиваясь к Томину. - Семен Аркадьевич, вы не могли бы нас подвезти? - Могли бы, естественно, - Лариса опередила брата, сразу открывая дверцу перед уставшими молодыми людьми. – Я с радостью вас доставлю. Даже часовая пробка на Кузнецком мосту, в которую они попали, и отвлеченные разговоры не смогли разрядить некое подобие гнетущей атмосферы, царившей в салоне. Одной Томиной было все равно. Она с переживанием смотрела на Леру, и чувствовала, как необоснованная нотка ревности к малознакомому Разумовскому закрадывается в мысли. Что-то странное было во всей этой ситуации. Иначе, какой смысл переживать за Гордея Михайловича так сильно? - Спасибо, что подвезли, - Тася улыбнулась Семену, который всю дорогу косился на нее, попрощалась с Ларисой и скрылась в подъезде. - Наверное, все же необходимо сообщить Кирсанову, - вновь предложил Томин, на что Валерией с ухмылкой было замечено: - Что-то мне подсказывает, что он уже в курсе… - Вы парочка великовозрастных дебилов. Это ясно? – высокий мужчина, однако достававший амбалам исключительно до плеча, носился по помещению, словно ураган. Парни-дебилы переглянулись между собой и синхронно закивали. Им не следует бесить босса. Уж лучше кивать и соглашаться, чем огрести по полной программе с последствиями. - Я поручил вам одно единственное дело. Трехминутное, - не унимался мужчина. – А вы даже здесь умудрились все испортить. - Мы же не виноваты, что этот Тарзан из кустов, как из джунглей с воплями вылетел. Серый пока ствол наставлял и курок нажимал, этот мудила сам подставился, а хлюпика к стене оттеснил. - Всадили пулю в мудилу, надо было и заказ доделать! В обойме не один патрон! – рявкнул мужчина, проводя пятерней по волосам. Он так устал. Настолько, что готов впасть в апатию на долгие годы, пока не надоест. - Так босс, там же жилые дома. В окна все повылазили, - второй, который не Серый, уверенно рассказывал, как все было, пока его напарник, виновато насупившись, стоял молча. - Что за мудила, кстати? – уже спокойнее поинтересовался мужчина, подозрительно поглядывая на мобильный телефон в своих руках. - Темно уже было, но вроде темноволосый. Выше вас на голову. И еще накаченный, но в меру. Он когда хлюпика к стене оттеснил, крикнул ему что-то, но мы уже в машину садились. Не слышали. - Дебилы. Куски идиотов. Идите, и подавитесь своим авансом. Больше бабла вы не получите. С глаз пошли! Амбалы ретировались, а мужчина кинулся к графину с горячительной живительной влагой, и щедро плеснул ее себе в стакан со льдом. «Черт, как же так? Как так? Это же предательство!» Тараканы при внезапно включенном свете бегают медленнее, чем его мысли на тот момент. Графин опустел так же быстро, как высыхает вода в пустыне. Тело затопило приятной теплой негой. Реальность потекла лениво. «Если хочешь что-то сделать, делай это сам»…. - А теперь позвольте поинтересоваться, что происходит? – Ромина уселась в кресло, сложив руки на груди. Вечером она поедет к Герману, и там поговорит с ним. Герман – это Герман. Друзья – это друзья. - Тася, ты не должна больше видеться с Германом, - неуверенно начал Май, и понял, что неправильно сформулировал мысль. Глаза девушки, словно голубые озера в стужу, покрылись льдом. Она молчала. - Тебе не кажется, что ты слишком привязалась к человеку, которого знаешь без году неделю. Это ненормально, - Лера подбирала слова не менее неумело. - Вы, если мне не изменяет память, знаете этих двоих столько же, - девушка дала понять, что подозревает друзей в измене Родине, как минимум. – Так к чему разговор? Май с Лерой переглянулись. Немного трусливо, да и глупо, было скрывать информацию о своих школьных годах. Тем более, что жизнь и так подсовывает постоянно встречи с прошлым. Значит, необходимо раскрыть карты. В существующих условиях это не сделает большой погоды. Наоборот, нелепое молчание отдалит Тасю от них. - Мы с Кирсановым одноклассники, - выдохнула Лера, присаживаясь на диван, и утягивая за собой Синевского. Тася не удивилась, только слегка прикусила нижнюю губу, словно так и знала, но торжествующе улыбаться ситуация не позволяла. – Мы учились втроем в одном классе. С самого начала и до самого окончания школы. - Это же замечательно, - начала было Ромина, но была остановлена Маем. - Не встречайся, пожалуйста, с Кирсановым. Если тебе дорога наша дружба, просто перестань. - С какой это стати? – девушка начинала сердиться не на шутку. – Что такого вы имеете против Германа? - Милая, поверь, он монстр, - Лера и вспоминать не хотела все истории, связанные с ее школьными годами и Германом Кирсановым. – Ты просто не видишь, какой он. - Какой же? – Тася ощетинилась, словно самка, готовая защищать своего самца при малейшем только намеке на опасность. - Он ужасный человек, просто поверь. Десять лет назад моя жизнь казалась мне адом, Тася, - тихо сказал Май, судорожно сглотнув. – Он такой мерзкий. Не подвергай себя опасности. - Люди имеют свойство меняться, Май! - Только не он. Чудовищем был. Чудовищем остался. - Не смейте так про него говорить! – вскрикнула Тася, понимая, что, возможно, яд влюбленности уже слишком глубоко проник под ее кожу, отказывая ей вправе судить объективно. - Да он же использует тебя! – кинулась на выручку к дизайнеру Лера. И сквозь Тасю, словно молния прошла. Настолько явственно она ощутила момент. - А Гера предупредил, что вы так и скажете! Он знал, что вы так подумаете! – Ромина резко встала, проходя в коридор. – Он знал, что вы будете против него! - Да? И откуда же? – Май пошел следом. – Спроси тогда у своего ненаглядного, почему он сразу тебе не сказал, что знает нас? Почему спектакль этот разыграл? Тася остановилась. В тишине квартиры было слышно учащенное сердцебиение. Воздуха не хватало. Пустота становилась гуще и звонче, окутывая пространство вокруг. - Я и не думала, ребята, что вы настолько не желаете мне счастья, - прошептала Тася, и вылетела за дверь. Она проклинала себя за наивность. Подозрения только укреплялись. Но упрямство брало свое. И девушка не могла просто так лишить себя того, что приносило ей радость. - Рыжая дурында, - с грустью произнесла Лера, закрывая входную дверь… В тот же вечер Герман повез Ромину в один из самых дорогих ресторанов Москвы. Он был задумчив. Словно какая-то мысль неустанно грызла его сознание, иногда вырывая из реальности. Тася старалась улыбаться, хоть слова Мая и засели в ее голове, отдаваясь звонким эхом в ушах. Она решилась, не зная, как отреагирует Герман. - Гера, - начала девушка, стараясь придать голосу легкость и непринужденность. – А почему ты не сказал, что учился с Лерой и Маем в одном классе? Мужчина поднял взгляд, отрываясь от меню. В его карих глазах замелькали пестрым хороводом эмоции, наскакивая одна на другую. Сердце девушки пропустило удар. Он растерялся. - Я не счел это нужным, - хоровод исчез, уступив место благодушию и уверенности. – Мы ведь тогда только начинали наше общение. - Но почему ты соврал? Ты даже якобы знакомился с ними, - Тася стояла на своем. Она считала, что имеет полное право спрашивать, раз уж они достигли того уровня отношений, к которому Тася обычно шла долго, мучительно колеблясь. - Это долгая история. - У нас полно времени, - упрямо заявила Тася, а взгляд Кирсанова неожиданно потеплел. Резкая смена настроения всегда поражала девушку в этом мужчине. - Малышка, - Герман взял ее похолодевшую ладонь в свою, согревая. – Мы действительно учились вместе. Но я предпочел бы не вспоминать, как проходили мои школьные годы. Мне слишком тяжело. - С тобой произошло что-то? - так сыграть беспокойство было невозможно. - Все школьные годы мне было так одиноко, - начал Кирсанов с болью в потухших глазах. – Понимаешь, мой отец был довольно крупным столичным бизнесменом. И что греха таить, ненавистников и завистников у него хватало. Я так долго пытался жить, как обычные люди. Старался ничем не выделяться. Но в школе было труднее всего. Мне на тот момент безумно нравилась Лера, но она общалась только с Маем, никого к себе больше не подпускала. Май же был тихим ботаником. Всегда ходил, сутулясь, помогал девчонкам с уроками. Я решил, что если я подружусь с ним, то он поможет найти путь к Лере. Но ведь я Кирсанов. На меня всегда смотрели косо, малышка. И от этого было так больно. Я для них был словно прокаженный. - Гера, но ведь Гордей был твоим школьным другом, - Тася заметила, как при упоминании Разумовского, взгляд мужчины потеплел. Он улыбнулся. - Да, Гор, пожалуй, один из самых дорогих людей на земле. Он всегда поддерживал меня, - Ромина всерьез задумалась, а того ли Гордея Кирсанов имеет ввиду, но виду не подала. – Я так переживаю за него. Завтра вечером съезжу к нему, как только дела закончу. Что он сделал сейчас? Обнажил душу? Повесил на уши Таси лапшу? Девушка пыталась проанализировать историю Германа, но пришла к выводу, что это занятие неблагодарное, ведь все звучало логично. Синевский действительно сегодня слишком резко отзывался о Германе, во взгляде было столько неприязни, что уму непостижимо. Ее добрый и светлый Май не мог так ненавидеть человека. Но почему тогда с Гордеем они, хоть и конфликтуют, не показывают друг другу столько эмоций? Она уже подсознательно для себя решила, что верит Кирсанову. Просто потому, что он сидит напротив. Живой, теплый, мужественный и ранимый одновременно. И пусть где-то он мог сгустить краски, но ведь факт остается фактом – Герман не заслужил, чтобы его судили только по состоянию его отца и по нелепым стереотипам. Девушка решила, что должна постепенно подводить их друг к другу. Когда-нибудь Май и Лера поймут, что деньги не делают человека. Остаток вечера прошел в непринужденной беседе под чарующую французскую музыку… В палате слабо пахло хлоркой и яблоками с корицей. Белые жалюзи были чуть опущены, создавая ощущение раннего утра, когда солнце уже проснулось, но рассвело еще недостаточно. Рядом с окном стояло удобное широкое кресло. Май порадовался, как ребенок, ведь мог забраться туда с ногами, и подождать, пока Гордей проснется. Приборы неприятно пикали, кололи слух. Разумовский лежал под капельницей, ровно и размеренно дыша. Лицо было бледным, но не настолько, чтобы считать его безнадежным. Двухдневная щетина покрыла волевой подборок и щеки с чуть выделяющимися скулами. Май всмотрелся в это лицо, в эти сильные руки с длинными, крупными пальцами. Его совершенно не удивило, что при взгляде, даже случайном, брошенном на Разумовского, он испытывает неконтролируемое раздражение, вперемешку с завистью и непривычным жаром где-то внутри. Спокойное лицо оставалось хмурым. Чуть виднелись морщинки, залегшие меж бровей. Необычно быть таким суровым в двадцать семь. Хотя, если жить жизнью Гордея… Густые, темные, чуть длинные ресницы дрогнули. Май пригляделся. Разумовский дышал также ровно, но только теперь создавалось ощущение, что ему что-то снится. Казалось, что глазные яблоки под веками вот-вот забегают с бешенной скоростью. Приборы неприятно тикали. Синевский видел, как губы Гордея приоткрылись, немного пухлые для такого лица, но четко очерченные. Из них вырвался тихий стон. Дыхание оставалось ровным. Май больше не мог так пристально смотреть на мужчину, стоя перед его кроватью, но и отойти был не в состоянии. Неожиданно новое чувство, совершенно непонятное, уже с трудом напоминающее неприязнь, проскользнуло внутри. «Я пожалею о том, что сделал» - мелькнула в мозгу запоздалая мысль. Май аккуратно склонился к спящему Разумовскому, едва касаясь его приоткрытых губ своими. Они были сухими и на удивление горячими. Не мягкими. Упругими и …вкусными? - Я так и знал, что ты по мальчикам, – выдохнул в губы перепуганного дизайнера Гор, свободной от капельницы рукой, притягивая голову Мая ближе, углубляя поцелуй, лаская небо языком, пресекая даже мысль остановиться. – И кто тебя только целоваться учил, чудо в перьях? Гор улыбался, сверкая потемневшими зелеными глазами. Май отдышался, и пока не подкосились от возмущения ноги, постарался взять себя в руки, сказав: - Это благодарность дружеская за спасение моей жизни, - звучало наивно. - Какая пошлая, ничтожно малая благодарность, - притворно вздохнул Гордей. – Я ранен, между прочим. - Да. Ты на голову раненный. К чему было ловить брюхом пулю? - А ты предпочел бы сам словить? – Гордей вновь стал серьезным. Складки снова залегли меж бровей. - Я думал, ты будешь тем, кто убьет меня, - прошептал Май, отводя взгляд. – Ты же всегда…Так, почему? - Не спрашивай, почему я это сделал. Я не знаю. - Ты точно пришибленный! – с нервным смешком произнес Синевский. – То ли псих, то ли герой, о чем еще сам не догадываешься. - Тебе легко издеваться над раненным человеком, - губы Гордея, такие требовательные минуту назад, шутливо надулись от несуществующей обиды. – Синька, наклонись-ка на секундочку… Май растерял мысли. Просто, когда тебя целует, полностью подминая под себя, до потери самоконтроля, до дрожи во всем теле, человек, от которого не ожидал, мысли уезжают в отпуск. И ты отвечаешь так, как никогда не думал, что сможешь. Сердце стучало где-то в горле, а пальцы Гора хозяйничали в шелковых рыжих волосах Синевского, поднимаясь от шеи к макушке, и наоборот. - Ой, мама! – возглас смущенной и опешившей Таси заставил мужчин прерваться. Она стояла красная, как рак, с глазами размером с доброе яйцо Фаберже, не зная, куда деться. - Таисия, здравствуйте. А я ранен, - ухмыляясь, оповестил Гор, не спеша смущаться, оправдываться и объясняться. Май же готов был провалиться сквозь кафельный белый пол. - Я вижу. И я пойду. Май, ты извини за вчерашнее. Потом поговорим. И я пойду, - девушка вылетела из палаты, как ошпаренная. - Занятная девчушка, однако. «Так, я возбудился. Так, я гей? Это плохо. Это значит, у меня стоит на мужчин? Так. Это плохо. Так, у меня стоит на всех мужчин? Значит, у меня теоретически встанет на Кирсанова. Кирсанов голый. Фу, нет. Рвотный рефлекс. Слава Богу. Игнат Сергеевич голый. Целует меня. Фу, ужасно. С этим разобрались. Значит, у меня стоит на Гордея. Так? Да, так. Это еще хуже». - У тебя извилины шевелятся. Отсюда видно, - усмехнулся Гор, внимательно наблюдающий за процессом анализа, который давался Маю с трудом. – Не думай о лишнем, Май. Это всего лишь благодарность за спасение твоей жизни. - Да. Ты лежи, а я пошел. Пошел я. И.. потом приду. А может, не приду. А ты тут лежи. И никуда не ходи. Да. Лежи тут, - лепетал дизайнер, неуклюжа отступая к двери. «Да куда ж я денусь?» - подумал Гордей и совершенно неприлично заржал.