Синька

Как попал в этот клуб – Герман помнил плохо. Он был то ли пьян, то ли укурен. Его приятели никогда не разбирались в качестве того, что употребляли. Даром, что эти сволочи – такие же богатенькие Буратины, как и он. Потерявшись в пространстве и времени, он блуждал по помещению, словно в тумане. Было чувство, что его обухом огрели по голове. Настолько противно тяжелела голова сейчас, и расплывалось изображение перед глазами. Музыка методично, с садистским удовольствием, стучала в черепушку, а ноги заплетались отнюдь не под ритмы современной эстрады. Кирсанов определенно был доволен жизнью, пока взгляд не зацепился за жмущуюся в уголке парочку. Его друзья, которых он из исключительной неприспособленности к жизни таковыми считал, гогоча и пытаясь сохранить равновесие, следовали к столику в стенной нише. Герман бы и рад последовать их примеру, но что-то омерзительно-правильное было в этой парочке. Мужчина почти подминал под себя несопротивляющегося мальчишку, хаотично водящего по его спине тонкими ручонками. Они были раскрасневшимися, взлохмаченными, словно пробежали кросс на время, но странным образом удовлетворены и друг другом, и жизнью. Тошнота накатила наравне с завистью, и Кирсанов настолько растерялся, что, будь он сейчас в состоянии устроить истерику, то наверняка закатил бы скандал. А так, извращенцы не вызывали ничего, кроме желания побиться башкой о барную стойку и …поступить аналогично. В отчаянно-пьяном мозгу мужчины мелькнула мысль найти себе такого же мальчика, такого же податливого, мерзкого и смазливого. Только рыжего. В конце концов, он успокоится, получит хоть какое-то подобие эмоциональной и физической разрядки и докажет Гордею, что тот не прав. Просто обстоятельства порой складываются странным образом. Прошли, казалось, часы с тех пор, как Кирсанов беззастенчиво пялился на творящееся вокруг непотребство, но он с ужасом, удивлением и чувством легкого облегчения осознавал, насколько позволяло его состояние, что зрелище, хоть и заинтриговывает, но не возбуждает. - Завидуешь? – поинтересовался над ухом вкрадчивый голос, аккурат в тот момент, когда мужчина из «гомо-парочки» поднял шальной взгляд волчьих глаз и впился им в Кирсанова. Впервые в жизни от простого взгляда у Германа побежали мурашки по всему телу. Он отнес это к выкидонам опьянения, хмыкнул и повернулся к вопрошавшему. - Подсматриваю, - пьяно высказал Кирсанов, опираясь на подошедшего к нему парня. Мускулистый, но не перекачанный, с пирсингом в губе и дьявольским огоньком в зеленых глазах, подошедший, похоже, не был удовлетворен ответом мужчины и захотел повторить попытку. - Могу устроить тебе отдельную вечеринку. Только в укромном месте. А то нас выгонят сейчас из этого заведения для «натуралов», - парень хмыкнул, а Герман только сейчас заметил, что у него рыжие волосы. Как у Синевского. Только короче. Сердце пропустило удар. Вспышка разума пронеслась в мозгу и исчезла из вида. Мужчина усмехнулся, что походило на хищный оскал, и в самое ухо незнакомцу просипел: - Ну, пойдем. Покажешь, что умеешь, - и Кирсанов впервые, в совершенно неподобающей обстановке, в самой развратной и омерзительной манере, о чем периодически твердил некий, более трезвый, внутренний голос, повел парня в местные кулуары. Ознакомиться с товаром, так сказать. Но музыка настолько заглушала все вокруг, что мужчина не слышал, как шедший позади, четко проговорил: - Нет, милый, показывать, что умеешь, сегодня будешь ты…. Самара, 1995 год. Под шум гитар и нестройные хоровые песни его провожали в армию. Руслан Радченко еще никогда не чувствовал себя таким довольным собой и жизнью. Впереди его ждали годы службы на благо Родине, которую он не переваривал, но объективно сделать с этим ничего не мог. Девушки плакали, а парни делали вид, что «отряд не заметил потери бойца». Но Руслан, или как его называл лучший друг Сема, Русый знал, что по нему будут скучать. И это льстило, черт побери. Семья Радченко славилась военной историей на всю Самару. Дед Руслана участвовал в битве на Курской дуге, форсировал Днепр и был бесконечно верен своей жене, которая умерла, не дождавшись его с фронта. Русый всегда любил слушать истории о боях с немцами, когда дед закуривал очередную папироску и прищуривался, словно запамятовал, какое тогда было время и какие люди. Радченко никогда не отказывал себе в удовольствии заводить друзей. В детском саду, в школе, в техническом университете, куда поступил практически сразу. Его хищный взгляд привлекал девушек, а простодушная улыбка убивала все недоверие в парнях, поэтому гулянки у студента были всегда шумные и многолюдные. Но толпа – на то и толпа, чтобы идти беспрепятственно вперед, случайно задевая прохожих, стоящих на ее пути. Люди вокруг менялись, а Томин оставался. Семен еще с первой дворовой драки показал, что не лыком шит. Упертый, но ранимый. Твердый, но отходчивый. Преданный и честный. Таким людям в жизни тяжело. Таких людей Руслан любил. Поэтому, спустя полтора десятка лет, именно Семен первым узнал, что Радченко идет служить. Лариса ревела двое суток, думая, что ее «плюшевый мишка» пропадает из ее постоянного поля зрения на неопределенный срок. Руслан, дожидаясь, пока Семен сгоняет в магазин за горячительным для проводов, только ерошил темные, чуть волнистые волосы на детской макушке и обещал вернуться. Не одному же Карлсону такое обещать. Все уже с полчаса, как хохотали над Томиным. Он сидел непривычно красный и насупившийся, пока шло обсуждение. - И кто додумался послать Семку? Это ж все равно, что трехлетнего малыша в табачный отдел отправить! - Да ладно, мальчики, купил же хоть что-то, - девушки нарезали продукты. – Нам нравится. - Вы и будете хлебать! - Семыч, ну почему? Почему ты купил именно это? - парни со слезами на глазах смотрели на восемь бутылок шампанского. Только шампанского. - Где бухло!? Не все же здесь КМСники по рукопашному бою. Водки хочется, - сипел кто-то в углу. Руслан, улыбаясь, подошел и присел рядом с хмурым Томиным. Он был крупнее него, но ростом они вышли одинаковым, да и мышцы Семен умел в тонусе держать. Потрепав светлые волосы друга, поправив ему очки, упрямо сползшие с переносицы, он поучительно произнес: - Не будь тряпкой, когда я уеду, - натолкнувшись на гневный взгляд, Радченко примирительно поднял руки. – Я знаю, ты никогда тряпкой и не был. Но ты слишком добрый, Сема. Это плохо для тебя и так замечательно для окружающих. Ты даже не представляешь, сколько людей видят в тебе мягкого, неуверенного человека, не догадываясь, что ты можешь и хребет переломать, если за справедливость. - Скажешь тоже, - покраснел Томин, опуская взгляд. Радченко расплылся в улыбке. - Я хочу, чтобы ты знал, Семен, - Русый стал серьезным, каким еще никогда не бывал. – В этой жизни только с тобой я могу пойти в разведку. Помни это и не меняйся так, чтобы я тебя не узнал потом. Руслан ушел за водкой на полчаса. А через сутки ушел в армию. И в жизни Семена началась новая чистая страница, которую он старательно заполнял неумелыми каракулями, не забывая, что где-то на прочитанных уже страницах, есть маленькая закладочка по имени «Семен». *** В первые два месяца Радченко усвоил одну простую вещь - никогда не показывай слабость. По истечении полугода – приспосабливайся или сдохнешь. Ни того, ни другого Руслан не хотел. Он спрятал задор и мальчишество где-то глубоко внутри, не желая расставаться с этой шальной юностью совсем, за сбитыми в кровь костяшками, за недосыпом и напускной, но правдоподобной суровостью. Он не приспособился. Это был абсолютно новый Радченко, только воспоминания остались старые. «Армия сделает из тебя мужчину!» Что говорить? Армия успешно справилась с испытанием… Москва, 2013 год. Кирсанов почувствовал неладное слишком поздно, как раз, когда его с размаху впечатали передней частью тела в стенку обшарпанного общественного туалета. Он же знал, что до добра данная ситуация не доведет, но упрямо надеялся на светлое будущее для себя любимого, как заядлый коммунист. - Ты не попутал ли, мальчик? – шипел Герман, пока парень, вцепившись в его волосы, слишком несолидно смоченные гелем для такого возраста, грубо стаскивал с него дорогие брюки. Рыжий был не настроен на нежности. Почему Кирсанов не заметил похоти во взгляде этого недоноска еще на площадке, оставалось тайной, покрытой ромово-коньячным мраком. - Не попутал. Тебе же хочется. Глаза блядские я ни с какими другими не спутаю, - хрипел парень, блокируя все попытки Германа вырваться. Все-таки, он был сильным мужчиной, но каким-то….вялым. Наверное, он действительно мог чувствовать себя сильнее за счет примитивов, слабее него в разы. Но сейчас, когда в голове резко прояснилось, Кирсанова накрыла паника. Почти животный страх за пятую точку. На репутацию ему было плевать, а вот сидеть неудобно на стуле, да еще и при таких обстоятельствах, было не очень занятной перспективой. Кирсанов всхлипнул и разразился проклятиями. Он вырывался и вырывался, пока не почувствовал, как холодные, мерзкие пальцы раздвигают его ягодицы, проскальзывая дальше. - Сейчас повеселимся. Извини, но подготавливать тебя времени нет, поэтому потерпишь, красотуля! – хищный оскал был незаметен Герману, чьи слезы уже давно стекали из глаз, переходя на грязную плитку обшарпанной стены. «И хочется, и колется, да?» «Найди себе уже какого-нибудь мужика!» «Тебе просто его нагнуть приспичило. Еще лет десять назад»… По-моему, Кирсанов научился молиться. Потому, что как еще объяснить тот факт, что через секунду до страйка, незнакомца отбросили от него с такой силой, что, кажется, звон от его удара головой о зеркало на противоположной стене, почти оглушал. - Веселись один, - чувствуя спиной знакомый голос, Герман медленно повернулся. Перед ним стоял медведь с лохматой светлой шевелюрой, сжимая в руках откинутый «в порыве страсти» ремень кирсановских брюк. - Ты же …там…это…с мальчиком…, - медведь медленно обернулся. – Блядь, Роман? Кирсанов медленно, по капле выдавливал из легких воздух. - Руслан. И если еще раз забудешь мое имя, оставлю здесь и даже еще клиентов к тебе приведу, - гаркнул Радченко, подходя к опешившему Герману. – И натяни уже штаны, а то твой вялый член у меня несварение вызывает. - Сввооолочь, - проныл Кирсанов, чувствуя себя в ярости. Или униженным донельзя. Или все же в ярости? Голова трещала и готовилась к расколу. Ясность мыслей ушла вместе с адреналином. Кирсанов так жалел, что гильотину отменили. Он встал, пошатываясь, и уставился на сканирующего его тело сквозь одежду Руслана. В глазах полыхала злость. Если бы не алкоголь и курево, к которому некоторое время теперь вообще тянуть не будет, Герман убил бы ублюдка на месте. Спасение чести и достоинства не в счет. - Я Руслан Алексеевич для тебя, недомерок, - глубокомысленно изрек Радченко, открывая дверь помещения, впуская клубы дыма и музыки. - Отстойный вкус у диджея, - пробормотал Кирсанов, приглаживая волосы. - Мне помочь тебе выйти? Или без насилия обойдемся? – продолжал Радченко, ухмыляясь. - Заткнись, козел. Я к друзьям. - Ты домой, Герман Петрович. Не пойдешь сам, я тебя пойду. - Ты охренел? Ты, бл*дь, кто вообще такой? – взревел Герман, подлетая к спасителю с кулаками. Ничему человека жизнь не учит. - Значит, я тебя пойду, - устало вздохнул Руслан, рывком поднимая мужчину и перекидывая через плечо. Пока Кирсанов получал моральную травму, Радченко тащил его до машины, ворча: - Что за бл*дские замашки? И это директор крупной фирмы. Известная личность в столице, можно сказать. Журналюг на тебя нет. - Закрой пасть, верзила, - Германа тошнило. Руки плетьми повисли, болтаясь в воздухе. Зад покрылся мурашками. - Мальчик, послушай меня внимательно, - скинув небрежно Гера на сидение, будто тот был даже не мешком с картошкой, а мешком с мусором, Русый спокойно, но твердо уставился на Кирсанова. – Ты мне не ровня, хотя бы потому, что у меня яйца есть. Либо ты сидишь спокойно и говоришь мне свой домашний адрес, либо я тебя отделаю так, что тебя месяц опознавать будут. НЕ УСУГУБЛЯЙТЕ, Герман Петрович. Волчьи глаза смотрели выжидательно, чуть прищурились. Герман сглотнул, и горло его парализовало, поэтому он только кивнул. Раз двадцать, не меньше. А потом застонал, потому что голова недовольно зазвенела. - Уже хоть что – то, - прошелестел Руслан, сел за руль и покатил по предрассветной Москве….