Синька

Их могли бы засунуть в багажник. По частям. Но вместо этого амбалы любезно предоставили возможность ехать вместе с ними в салоне и наслаждаться обществом друг друга. Май недовольно пыхтел, сверля глазами Германа, ожидая объяснений. Кирсанов не торопился их давать. Наверное, он все-таки действительно псих, иначе, как объяснить тот факт, что даже в такой форс-мажорной ситуации, он испытывает скорее любопытство, нежели страх и угрозу. Мужчин везли за пределы Златоглавой. Это было ясно, как Божий день, по лесополосе, мелькнувшей за окнами, по нестройному ряду прогнивших гаражей, по заброшенной стройке, видавшим виды продуктовым ларькам и пустовавшим остановкам. Кирсанову эта обстановка напоминала восточный район, и было интересно, когда же они успели миновать МКАД, но машина двигалась по такому маршруту, который проследить, а уж тем более повторить, было практически невозможно. Было немного муторно на душе. Если его убьют, что вероятно, то никто не расстроится. Эта мысль странным образом не устраивала Германа, ни при каком раскладе. Да и Май, елозивший рядом, взглядом убивающий каждого из похитителей с особой жестокостью, не добавлял оптимизма. Он был здесь некстати. - Приехали, - пробасил водитель, когда машина остановилась у двухэтажного кирпичного дома, явно обжитого, с пластиковыми окнами в подвальном помещении. – Ведите их в подвал, а я позвоню боссу. И проверьте, чтоб они не рыпнулись никуда. - Да, что они сделают-то? Один из них вообще хлюпик, - громила бросил на Синевского презрительный взгляд и повел мужчин в сторону дома. Их затолкали в подвал, довольно чистый, но все же. Обстановка была похожа на тюремную, о чем свидетельствовал потертый матрас, валяющийся у стены и решетки на пластиковых окнах. - И не вздумайте учудить что-либо, - начал один из амбалов, грозно поглядывая то на Синевского, то на Кирсанова. – Ваши мобильные телефоны у нас, так что сможете насладиться обществом друг друга в полной мере. Когда приедет шеф, проведем вас к нему. - Я вообще не знаю, что происходит. Я-то причем? – вскрикнул Май. - Вот на встрече и разберемся, - ответил амбал и указал на два стула посреди помещения. – Располагайтесь, ребятки. Вечер перестал быть томным. Май и Герман долго еще пялились на тяжелую железную дверь, закрывшуюся с омерзительным скрипом, прежде чем вздохнуть и пойти к стульям. Гордей ходил по кабинету Томина из угла в угол. Собственно, причин для такого поведения у него не было. Просто Синевский уже три часа не отвечал на звонки, и никто не знал, где он. А время было уже даже для Разумовского опасное, если не там шляться. - Гордей Михайлович, мне домой хочется, - откровенно зевая, пробормотал Томин. Ему важно было, чтобы Тася добралась в целости и сохранности до дома, поэтому ее уже давно не было на рабочем месте, а он спокойно перебирал бумаги, пока к нему не зашел Гор. Ну, как зашел? Влетел и начал психовать. – Я уверен, что Май объявится завтра же. А если и случилось что-то, то он же мужчина. Сумеет постоять за себя. - Семен Аркадьевич, Синька за себя только полежать сумеет, - Гор хмыкнул и попробовал позвонить еще раз. Абонент все так же был недоступен. - Кстати, почему Синька? – Томин вопросительно поднял светлую бровь. - Это еще со школы прозвище. А, - заметив еще более вопросительный взгляд мужчины, Разумовский махнул рукой и продолжил, - Это долго рассказывать. - Прости, Гордей, но с каких это пор ты так переживаешь за него? – им было бессмысленно обращаться на «вы» друг к другу, но и на «ты» перейти окончательно они не решались. Может, со временем. – Я, конечно, стал однажды свидетелем ваших страстных лобызаний и подумал, что пойду и выколю себе глаза, но твое беспокойство, как минимум, обескураживает. Разумовский остановился и, посмотрев с минуту в пол, поднял глаза на Томина и ответил: - Сам от себя в шоке. Но меня по-прежнему раздражают дети и котятки. Как Синевский связан с котятами и детьми, понять было нереально. Поэтому Томин опять уткнулся в бумаги, чтобы не захохотать. Ему, как человеку здравомыслящему и серьезному, необходимо было сдерживаться. Радченко, в отличие от Разумовского, хотя бы стучался в дверь, прежде чем войти, зычно ею хлопнув. Вид у него был, мягко говоря, не очень одухотворенный. Но в отчаяние, сколько себя помнил Томин, его друг никогда не впадал. Не умел. И раз он тоже пришел так поздно, значит, начался большой переполох в маленькой Москве. - Русый? Ты чего здесь забыл? – Семен с печалью в душе осознал, что домой он сегодня не попадет. - Мне необходима помощь вас обоих, - начал Радченко, задержав взгляд на Разумовском, хмурость которого при появлении мужчины отчетливо проступала на красивом лице. – У Германа проблемы. - Откуда знаешь? – рыкнул Разумовский. – И вообще, с каких это пор Кирсанов делится с кем-то своими проблемами? «С кем-то, кроме меня». - Ой, вот давай писюнами потом померяемся, - Руслан подошел к столу и присел на самый край, как мальчишка. Его противоречивое поведение иногда ставило несведущих в тупик, но что поделать, если даже в сорок в заднице играет детство. – Вам известно что-нибудь о Лемехове Илье Алексеевиче? - Да. Герман вчера звонил и рассказывал, что это давний партнер по бизнесу его отца. Мутный какой-то, - Разумовский решил, что от их совместного сотрудничества может быть какой-то толк. И перестал злиться. Но нарастающая тревога за Синевского, какой бы нелепой в представлении Гордея она не была, никуда не исчезала. - Именно, что мутный! – подняв указательный палец вверх, Руслан повернулся к Томину. – Сём, помнишь в начале двухтысячных тот скандал с нелегальной поставкой партии психотропов из Афганистана? - Не совсем, - признался Томин, - но это было громкое дело. В детали я не вдавался. - Лемехова из-за этого грозились снять с поста президента компании *********, даже посадить, - Гордей, хоть и был тогда школьником, телевизор смотрел часто. В свободное от убийства папаш время. - Но все доказательства были необоснованны, якобы, и Илья Алексеевич залег на дно, на некоторое время. - К чему ты вспомнил это, Руслан? – Семен устало потирал глаза, надеясь, что возникшая внезапно тяга к огромной чашке эспрессо пропадет. Чай в данной ситуации ему бы не помог. - Да к тому, что мой приятель из силовых структур нарыл кое-что на Лемехова, - Радченко повернулся к Разумовскому, - на Кирсановых он тоже, конечно, нарыл. Гордей стиснул челюсти и сжал кулаки. А мужчина, довольный произведенным эффектом, продолжил: - Не в этом дело. Петр Кирсанов долгое время помогал проводить такого рода сделки и получал неплохие откаты. Но потом влез в долги и стал своего рода вассалом Лемехова. Это нигде, естественно, не запротоколировано, но является логичным следствием. - И что ты хочешь этим сказать? – в который раз задал вопрос Томин, проклиная себя, и следуя к кофейному аппарату в приемной. - А то, что Герман сейчас в большой заднице, - неожиданно выдал Гордей, который вспомнил разговор с другом, его напряженный взгляд и хмурое лицо. Догадка появилась случайно. Да и дважды два сложить было проще простого. Май не ответит ни сегодня, ни завтра. «Ты куда-то собрался? Ты хмурый, Синька» «Решу одного дело и вернусь. Мое личное. Не переживай»… - Бл*дь! – выдохнул Разумовский, стукнув себя по лбу. – По-моему, Герман, где бы он ни был, не один… Прошло больше получаса, прежде чем они рискнули хотя бы посмотреть друг на друга. Кирсанов лениво пялился в оконную раму, цепляясь взглядом за тонкие стальные прутики решетки. Май сидел на стуле, сложив руки на коленях, усиленно думая. - Так и будем сидеть и вздыхать? – наконец, не выдержал напряжения он. Герман лениво повернулся к нему и подошел к соседнему стулу. - Лично мне интересно, зачем я понадобился Лемехову, - сказал мужчина, присаживаясь. Стул скрипнул под его весом. Жалкая мебель. – А на тебя мне насрать. Делай, что хочешь. - Лемехову? – проигнорировал последние слова Май. – Это тот самый скандально известный бизнесмен? - А ты не совсем безнадежен, Синька, - хмыкнул Кирсанов. Уже давно стемнело. Если бы не отсутствие телефона, то он бы уже давно позвонил. Вот только кому, Разумовскому или Радченко, Герман не знал. Но склонялся ко второму варианту, потому что внезапно. Просто внезапно. - Ой, вот плевать мне на твое мнение. Вообще на тебя плевать, – Синевский взъерошил копну рыжих волос и откинулся на стуле, прикрыв глаза. Накатили воспоминания. – Ты мне столько крови попортил. Я из-за тебя лет пять с людьми нормально общаться не мог. Все ждал, когда мне поджопник дадут. - Мне тогда казалось, что ты заслужил, - ответил Кирсанов, смотря в пол. – Так уж получилось. Извини. - Чего? Извини? Ты с ума спятил? – Май места себе не находил от негодования. Его злил этот спокойный тон Кирсанова, его неторопливые движения. Он истеричка. Он завелся. – Я шесть лет терпел твои издевательства! ШЕСТЬ ЛЕТ! И ты просто говоришь «извини»? Да я тебя убить готов! Мне казалось, что ты одумаешься и перестанешь! Но нет, ты усугубил! Ненавижу тебя. И никогда не прощу! Синевский тяжело дышал. Медовые глаза грозно сверкали. Они не слышали звуков подъехавшей машины. - Во-первых, не шесть, а пять лет. Во-вторых, была уважительная причина. - Какая же? - Ты мне нравился, - спокойно признался Герман. – Не думаю, что был готов признаться в том, что мне хочется вдуть мужику в тот момент. Приходилось шифроваться. - Ты дебил? – выдохнул Май, у которого полученная только что информация в голове не укладывалась. – Как это, нравился? - Ну, вот как обычно нравятся. Ты меня так раздражал, что мутной пеленой глаза застилало. До бешенства просто. Я ненавидел тебя, себя, всех. Тебя больше всех. За то, что ты такой изящный, молчаливый, но с внутренним стержнем, непоколебимый. У меня внутреннего стрежня никогда не было. Я воспитан не тем человеком. Я с детства только и делал, что слышал, какие люди слабаки и ничтожества, особенно те, кто постоять за себя не могут. Что для выживания нужно давить, иначе задавят тебя. - Херовое у тебя было детство, - успокоившись, хмыкнул Синевский. – Но благодаря тебе, мое превратилось в ад. - И мне жаль. Правда, стало жаль совсем недавно, но жаль. - И что же заставило тебя, козла передумать? – продолжал хмуриться Май, услышав, как щелкает замок в железной двери, а Кирсанов напрягается и замолкает, уставившись на дверь. - Доброго времени суток, Герман, - Лемехов улыбается, как лев, загнавший антилопу в угол. – Мне жаль, что мои ребята вас поместили в такие условия. - Определенно, - с желчью в голосе процедил Май. Он вообще был испуган и взбешен одновременно. И в таком состоянии не понимал, что ему делать. То ли ругаться и попробовать сбежать, то ли молча испепелять взглядом и думать. - А это ваш друг? – поинтересовался Илья, вглядываясь в тонкие, резкие и хмурые черты парня. - Да, бл*дь, ни за что! - выпалили оба и переглянулись. Мужчина расхохотался. Но лишь на мгновение. Ему не нужны были посторонние. А парень, хоть и казался ему не из болтливых, все же не должен был здесь находиться. Это портило все впечатление. - Он здесь абсолютно не причем, - продолжил Герман. – Его можно отпустить. Мне, конечно, плевать, что вы с ним сделаете, но здесь ему не место. Он скорее поможет вам со мной разобраться, чем будет пытаться спасти меня. - Тогда, как сие сокровище здесь оказалось? - Ваши люди прервали нашу ссору. Совершенно бестактно, - Кирсанов заговаривал ему зубы, пока Май, как китайский болванчик, кивал головой. Совершенно новый, открывшийся ему Герман, раздражал еще больше. Тем, что был, в общем-то, небезнадежен, как нормальный человек. Но как можно поменять о нем мнение, исходя из нескольких минут спокойного разговора. Май действительно готов был помочь этому Лемехову и прибить Германа к чертям. - Что ж, тогда не смею вас задерживать, молодой человек, - проговорил Илья, отступая от двери, открывая путь. – Мои люди довезут вас, куда скажете. «Если успеете сказать» - продолжил мысленно Синевский. - Я без этого пи*добола никуда не пойду, - отчеканил Май, скрестив руки на груди и надув губы. - Вали, Синька. У нас деловой разговор. Твоя рожа будет меня бесить, хиляк. Мы еще продолжим махач, - рыкнул Герман, но в его стальных глазах не было злобы. Только осторожность и предупреждение. - Герман Михайлович, может, вас избавить от этой проблемы? Не чужие же, вроде как, люди друг другу. - Свои проблемы я решаю сам, господин Лемехов. Вы хотели поговорить. - Следуйте за мной, - блеснув глазами, сказал мужчина, и Герман вышел из помещения, надеясь на то, что Синевский не тормоз… - Взгляните на это, - достав из секретера бумагу, Лемехов протянул ее стоящему у стола Герману, за спиной которого находились два охранника, еще больше, чем те, что привезли их сюда. - Что? – пробежав по листку глазами несколько раз, Кирсанов впервые в жизни не нашелся, что ответить. А потом подумал, что это действительно карма. Пришла и анально его покарала. Отец оставил его расплачиваться с долгами и обязывал выполнять поручения Лемехова, в противном случае, все имущество переходило в распоряжение Ильи и его фирмы. - Что это за ху*ня? – заорал Герман, разрывая бумагу на клочки. – Я не собираюсь тебе помогать. Даже не вздумай мне приказывать. - Герман Петрович, Это копия. Я кто, по-вашему? Дилетант? – хищно усмехнулся Лемехов. – Ваш отец задолжал мне. Невелика беда. А вам всего-то нужно состряпать одно дельце. И может, потом еще одно. Я знаю, что у вас есть нужные мне связи. Будь же благоразумен, мальчишка! - Засунь. Себе. Свои. Дела. В жопу! – выдавил из себя Кирсанов, пропустив удар дубинкой в район ребер. Спазм огромной взрывной волной прошелся по телу, разрывая внутренности пополам. Хотелось взвыть, но такого удовольствия Герман себе позволить не мог. - Ребят, только полегче. Он мне работоспособный нужен. От овоща мало толку. И не испачкайте ковер. Итак, господин Кирсанов? - Алло? Кто это? – Гордей сбился со счета, сколько чашек кофе они выпили. Кажется, сегодня состоялось групповое изнасилование кофейного аппарата. - Гор, это я, - шипел в трубку Май. Создавалось впечатление, что он на улице. Гордей подскочил со стула. - Ты где, мать твою?! Я тебя так оттрахаю, месяц сидеть не сможешь, - орал Разумовский. Радченко навострил уши. Семен поморщился. - Оставь свои фантазии при себе, заткнись и слушай. У твоего любимого долбо*ба Кирсанова проблемы. У меня тоже были, но я быстро бегаю, спасибо вам, опять же. Я в восточной части города, вернее за его пределами. Звоню с автомата. Точное место нахождения не знаю. - Где конкретика, Май? – Гордей схватился за листок и ручку, ожидая. - Так, здесь рядом заброшенная стройка. По трассе тянется ряд из гаражей, спутать невозможно. Кажется, километров восемь от Москвы. Не знаю. - Ты где? - В кустах я, бл*дь! Рядом с трассой. Там всего семь человек, включая Германа и Лемехова. - Едем, - Гордей положил трубку и, развернувшись к замершим в ожидании мужчинам, прохрипел: - Мужики, среди вас ниндзя есть? Оружие им не понадобилось. А вот Маю не помешало бы. Когда он выскочил, как кошка из кустов на проезжую часть, прямо под колеса машины Томина, Гордей вылетев из несчастного транспорта, долго тряс тушу Синевского, проклиная, матерясь и обнимая одновременно. - Я с тобой поседею! - Волновался за меня, Гор? - У*бок! - Я тебя тоже люблю! Герман лежал и хрипел. Ему казалось, что из него вытекла вся кровь, и он искренне не понимал, почему до сих пор в относительном сознании. Почки болели. Он никогда раньше не думал, что почки могут болеть. Хотелось пить и Радченко. Устав думать, Герман прикрыл воспаленные, болящие глаза, и на периферии яви и провала в пустоту, лениво отметил, как знакомый голос почти звериным рыком басил: «Подписывай! Подписывай, сука! И если он умрет, тебе ад раем покажется!» Кажется, его куда-то несли. Он даже уловил аромат любимого парфюма. «Такой мерзкий запах!» - улыбнулся Герман и отключился…. А через два дня Лемехова Илью Алексеевича арестовали при попытке выезда из страны, как в шпионских боевиках. Только неуклюже и не с первого раза, ведь дело было в России. Об этом рассказал Радченко, хитро улыбаясь… Герман ненавидел, когда на него смотрят. Пристально, словно он ребенок на горшке. И все ждут, когда он посрет. А сейчас, даже не открывая глаз, он мог чувствовать по меньшей мере два таких внимательных взгляда. Было некомфортно. Положение усугублялось тем, что он не был в состоянии пошевелить правой рукой. Она, видимо, была зафиксирована. И большая часть тела болела. Особенно ребра. - Может, он в коме? – женский голос. Знакомый. Раздражает. - Лара! Какая кома, он вчера в себя пришел! – это говорила Лера. Он по ней скучал. И так давно не видел. Возможно, скажи он ей раньше обо всем, сейчас сложилось бы по-другому. - Этот мудак такой живучий, что мне завидно! – а вот здесь, Герман просто не мог не открыть глаза. Синевский смотрел на него с иронией и ухмылкой. Не добродушной, но снисходительной. - Сам ты мудак! – прохрипел Герман, пытаясь привыкнуть к слишком яркому солнцу, резанувшему отвыкшие глаза. - Вот, я же говорил, очнется, - проговорил Май, отступая к Гордею. – Как баклажан. Синий и чуток помятый. На Кирсанова уставились восемь человек, которых просто не могли пропустить в палату. То, что он именно в палате, Герман осознал только что. Эти люди по определению не могли быть здесь. Он никак с ними не связан. Разве, что они пришли посмотреть на его жалкое, убогое состояние. - Гера, ты как? – Тася сидела по левую руку от него с беспокойством в бездонных голубых глазах. У двери нахмурился и уставился в пол Томин. Он вообще ничего не говорил. Это было даже к лучшему. - Задохлик прав. Я баклажан, - Герман попытался улыбнуться, но нижнюю губу что-то стягивало. По ощущениям – швы. - Твое спасение было фееричным, друг. Хотя, кое-кто не хотел тебя спасать, - улыбнувшись, Разумовский покосился на Мая, за что получил подзатыльник. - Подкаблучник, - просипел Герман, пытаясь откашляться, но внутренности болели нещадно. – Я благодарен. Это правда, и даже, пожалуй, от сердца. Я пока не отключился, слышал, как ты просил Лемехова что-то подписать. Что? - Э, это был не я, - смутился Гордей. Присутствующие захотели в срочном порядке заметить это. – Это Руслан. Он немного помял….всех, когда мы в дом прошли. Ну, и с Лемеховым они быстро договорились. С одного удара. - Ааа, - глубокомысленно изрек Кирсанов и чуть повернул тяжелую голову влево. Радченко смотрел на него в упор. Герман не мог различать эмоции, и даже никогда не видел в глазах другого обожания. Ему было сложно судить, но Руслан, скрестив руки на груди, одними только глазами говорил все, для чего требовались самые пафосные слова. Медведь был на удивление красноречив. - Мы рады, что ты в порядке, - улыбнувшись так мягко, как умела только она, произнесла Лера. - И мы уходим, потому что нас слишком много и мы без тельняшек, - улыбнулся Разумовский. – И Май зажал взятку медсестре. Мы здесь нелегально. - Еврей, - сказал Герман. - Мудила, - улыбнулся Май. - Ты знаешь, нет слов, чтобы описать, как сильно я хочу тебя прибить, - Руслан поставил стул слишком рядом с койкой и плюхнулся на него устало. Бедный стул. – В следующий раз, я буду спрашивать, в чем дело, пока не дождусь ответа. - Я не привык, кому попало рассказывать свои проблемы, - выдохнул Герман. Близость Радченко не смущала, не тревожила, не будоражила. Она приносила покой. Было…хорошо. Но слова сорвались с языка раньше, чем он это осознал. - Я поработаю над твоим поведением, - на удивление, Руслан мягко улыбнулся и аккуратно запустил руку в волосы Германа, массируя нежно кожу головы. – Ты уже почти съедобен. - Ненавижу тебя. - Я знаю. Я вижу это в твоих глазах. Слышу в стонах, - Кирсанов сглатывает и старается не краснеть. – А еще ты чертовски тяжелый, когда избит. Разбухаешь, как тесто. - Я еще покажу тебе, кто главный, медведь, - улыбаясь, свободной от гипса рукой, Кирсанов убирает руку Радченко от своей головы, опуская вниз и переплетая его пальцы со своими. - Я и так это каждый день в зеркале вижу, - и так они сидят очень-очень долго…