С первого взгляда

      Ветра Фарум Азулы бились о каменный парапет высокой башни. Вайк повернулся к ним лицом, позволил сдуть со лба прядь волос — его волосы были пепельными от прикосновения огня; берналовы же, почти такого же цвета — от проступающей седины. Время, что вечная тюрьма сжала в одно мгновение полусна, для Бернала прошло в полной мере.       Когда-то он был достойным рыцарем, доблестным и храбрым. Когда-то его вела дева-служанка к трону Элден. Когда-то очень давно.       Она сгорела, сказал Бернал, и Вайк вспомнил о пепле, наполнившем столицу. Я думал, что ты станешь лордом Элден, Вайк; но ты исчез, и ей пришлось сгореть.       Вайк не стал спрашивать, отчего Бернал повернул назад, уже пожертвовав жизнью своей девы-служанки. Никто не мог сразить Маликета, стража Смерти Предначертанной — ни люди, ни полубоги.       — Значит, ты пропал в объятиях Яростного Пламени, лорд Вайк? — спросил Бернал. Его глаза стали жестче, холодней, словно осколки стекла; время стерло из них сомнения. — Решил попробовать легкий путь?       Вайк облокотился на парапет, то и дело моргая, чтобы прогнать холодный ветер. Как и Бернал, он снял шлем перед разговором со старым соратником, и глаза выдали его.       — А ты стал мятежником под знаменем ереси?       Старый воин усмехнулся, чуть крепче сжав скипетр с обвившей древко змеей. Он не ответил на насмешку; впрочем, Вайк этого и не ждал.       — И кого ты бросишь Маликету — деву-служанку или охотника за одержимыми кровью? Признаться, я удивлен встретить тебя здесь, — он на мгновение обернулся к стоявшему поодаль Шабрири, — я слышал, Элеонора оставила тебя умирать у старой церкви на плато. Но, должно быть, благодать улыбнулась тебе еще один раз. Отчего ты не бросился еще на меня, охотник? Потерял нюх или вспомнил о благоразумии?       Шабрири чуть повернул голову. Под касой не было видно повязки на его глазах.       — Между нами нет вражды, — безразлично ответил он. До Бернала ему было не больше дела, чем до зверолюдов, не успевших убраться с его пути.       Вайк шагнул ближе к Берналу. Он не знал, за кого тот принял Шабрири — Вайк не был знаком с Погасшим, чье тело носил посланник Пламени — но это было неважно.       — Благодать не воскресит тебя после Маликета. Едва ли благодать воскресит тебя вообще. Ты пришел сюда, чтобы убить его, ты прошел по Фарум Азуле путем, которого не знал я, и ты идешь к Маликету — разве Райкард нашел способ убить его?       — Райкард мертв, — сказал Бернал. — Ты спал в тюрьме так долго, что твое имя забыли все, кроме старика Гидеона; всё это время я учился искусству боя, где только мог. Почем тебе знать, может, Маликет не сумеет и задеть меня своей Смертью. Что мне еще терять? Междуземье лежит в руинах. Все, кто был мне дорог, мертвы, и ни благодать, ни Древо не вернули их обратно. Я готов бросить вызов Смерти Предначертанной. А ты, лорд Вайк?       Пламя безмолвно загудело в груди, взметнулось, опалив невидимым жаром. Вайк на мгновение прижал ладонь к глазам: ему показалось, что из них тоже выплеснется ядовитый желтый огонь.       Не знаю, хотел сказать Вайк. Но он был лордом.       — Я должен.       — Кому?       Вайк ровно выдохнул и, опустив руку, несколько раз сморгнул.       — Пламени? — Бернал криво улыбался самым краешком губ. — Пусть хаос поглотит мир?       Вайк встретил его взгляд — жесткий, как сталь.       Райкард выторговал у змеиного бога знания, которых боялись даже его собственные собратья. Бернал знал, какая цена, одна для всех, была у Яростного Пламени.       — Еще никто не сохранил волю, приняв в себя Безумие, — сказал Бернал. — Рано или поздно даже лучшие воины и мудрецы теряли себя в его огне. Прости.       Он ударил первым — легко, наискось, словно тренировочным деревянным мечом — скипетр звонко вскрикнул металлом о сталь доспеха Вайка и отскочил.       Вайк отшатнулся. Змея на скипетре изогнулась, как живая; он вдруг вспомнил мертвых зверолюдов на пути сюда — без единой раны, убитых запретной магией.       Он взмахнул копьем — и Бернал, уже обнаживший меч, легко отвел удар в сторону. Вайк встретил новый выпад скипетра на блок и едва не выпустил оружие из рук; жезл еретика пил его жизнь, как воду. Еще один блок — и он не удержался на ногах, упал на колени. Потянулся к силе молний, всегда отзывавшейся ему, — и зачерпнул лишь Пламя. Запретная магия выжимала его досуха, не оставляя ничего больше.       Нет, попытался выдохнуть Вайк. Не надо.       Рядом тонко взвизгнул клинок Шабрири, но Вайк не мог расслышать ни звона стали, ни человеческих голосов, ядовитая желтая ярость выплескивалась из него, жгла глаза, и он глотал ее вместе с воздухом. Пламя кипело внутри; Вайк пытался сдержать его — все равно что руками удержать снежную лавину.       Гулко вздрогнула невидимая струна — сотворила магический барьер Хьетта. Вспыхнул рядом золотой свет целительного заклинания — восполняя выпитую змеиным колдовством силу. Вскрикнула сталь — и длинная катана Шабрири, встретив лезвием меч Бернала, переломилась пополам.       Бернал был мастером боя, сотни лет он ходил по Междуземью, чтобы встретиться с Маликетом лицом к лицу и избежать Смерти, кто из них троих вообще сумел бы выстоять против…       Яростное Пламя рванулось снова, и в этот раз Вайк не сумел его удержать. Сумел только направить — не в огонь, что испепелил бы все живое вокруг, только не в огонь, только не…       Он закричал, когда Пламени стало слишком много, не отличая собственного голоса от голоса клеветника, когда-то кричавшего в цепях палача, и тех, кто потерял голос в глубоких подземельях столицы, и тех, о ком никто никогда не узнал, кроме запертого бога отчаявшихся. Высоко в небесах драконы оборачивались на руины города, услышав крик неведомого им огня. Зверолюды забивались глубже в темные коридоры храмов, спасаясь от неведомого им бешенства. Люди…       Бернал встряхнул головой и занес клинок.       Шабрири, без касы и меча, шагнул ему навстречу; рыцарский клинок пробил его легкий доспех насквозь, и Бернал замер на мгновение, будто не понимая, отчего пронзенный мечом Погасший еще жив. Скипетр в его левой руке вновь взметнулся вверх, но было поздно: повязка на глазах Шабрири истлела в одно мгновение.       Бернал смотрел в самое сердце Яростного Пламени.       Вайк видел только отблески желтого огня, слышал только сдавленный хрип. Когда Шабрири шагнул назад, шатаясь и пряча лицо под ладонями, Бернал пытался выцарапать пальцами собственные глаза. Он умер, так и не сумев закричать.       — Помоги мне своей магией, леди Хьетта, — глухо выдохнул Шабрири, — я не смогу долго удерживать это тело живым.       Каменные плиты под его ногами были залиты кровью. Та растекалась неравномерно — будто пыталась добраться до скипетра; Вайк отбросил жезл еретика подальше.       — Моя магия не спасет от таких ран, — прошептала Хьетта. Она творила чары — одно заклинание за другим, и кровь текла все медленней, но Вайк знал и по себе — с такими ранами Погасшие уже возрождались у благодати. Хьетта вытащила из своей сумки согревающий камень, пропитанный отравленной желтизной — последний, что остался у нее с собой. Магия, отзываясь, гулко толкнулась в груди: волшебства вокруг сейчас было действительно много. — Я думала, ты бессмертен!       — Шабрири бессмертен. Это тело — нет, — не отнимая ладоней от лица, едва слышно отозвался посланник. Вайк помог ему сесть; целительным чарам Хьетты нужно было время, чтобы подействовать.       — Сейчас, — сказал ему Вайк, оглянувшись в поисках тряпки, что можно было бы повязать на глаза. Глупо было думать, что полоска ткани способна защитить от Яростного Пламени; в глазницах мертвого рыцаря остались лишь поблескивающие янтарем угли. Взгляд Шабрири выжег ему глаза и разум, прежде чем убить в считанные секунды. — Почему он не услышал, когда во мне кричало Пламя?       — Он не захотел, — прошептал Шабрири. — Те, в ком есть разум, могут выбирать.       — Выбирать, — повторил Вайк.       На шлеме Бернала, который тот так и не надел перед боем, были вырезаны звери — и у каждого были закрыты глаза и уши. Из выжженной Пламенем памяти пришли слова старых обетов: «следовать по пути, будто высеченному в камне».       Любой ценой, подумал Вайк. Когда-то эти слова казались ему гораздо менее значимыми. Когда-то, когда он не мерял их голосами отчаявшихся.       — Но от твоего взгляда это его не спасло.       — Нет, — сказал Шабрири. Он не добавил ничего больше, словно этому вовсе не требовалось никаких пояснений. Его дыхание постепенно выравнивалось; какая бы сила ни питала жизнь в теле мертвого Погасшего, она сумела удержать его живым достаточно долго, чтобы подействовала магия Хьетты. Вайк отвернулся, подав ему повязку; из его собственных глаз тоже сочилась едкая желтизна — он чувствовал жар на веках — но Пламя уже не рвалось наружу так же неистово, как прежде, когда змеиная магия выпила из него всё остальное.       В то мгновение он в самом деле…       Вайк скользнул взглядом по мертвому рыцарю; выпрямился. Еще никто не сохранил волю, приняв в себя Яростное Пламя, каждый знал об этом; каждый знал имя проклятого клеветника. Сожалеть было не о чем — он сделал свой выбор, когда отворил оплавленную дверь в катакомбах под Лейнделлом. И еще раз — у колыбели огня погибели.       Любой ценой, безмолвно повторил Вайк. Для Шабрири, должно быть, эти слова и вовсе бы не имели смысла.       — Ты ранен, а твоя катана сломана. Сможешь сражаться мечом Бернала? — были вопросы поважней. Вайк выдохнул, спасаясь от приступа жгучей рези в глазах. — Проклятье. Я надеялся договориться с ним; только у него одного был бы шанс победить эту тварь… может, ты просто посмотришь Маликету в глаза и убьешь его одним взглядом?       — Когда-то он был верным стражем королевы Марики и ее Порядка, — сказал Шабрири. Он поднялся, словно заживающая под нитями целительных чар рана вовсе ему не мешала; наклонившись, подобрал с каменных плит скипетр еретика. Обвившая жезл змея выгнулась, будто дернувшись в сторону, но сразу же застыла вновь. — Она не погасила навсегда огонь погибели и Яростное Пламя лишь потому, что даже боги не способны убивать богов, но она сделала всё, чтобы возродить их искру было нелегко. Едва учуяв во мне Яростное Пламя, Маликет не взглянет мне в глаза.       — Это не понадобится, — мягко произнесла Хьетта. Склонившись над телом Бернала, она не поднимала головы; едва почувствовав на себе взгляд Вайка, она раскрыла сжатую ладонь, показывая осколок камня, обточенный, словно клык или коготь. — Этот рыцарь нёс с собой Смерть.       Осколок прошила черная трещина, искрошившая цельный камень. Вайк взглянул на нее — словно сдвинул давно вросшую под кожу иглу; будто трещина прошла насквозь по нему самому, и весь золотой свет мира вытек сквозь нее до последней капли.       Такой была Смерть?..       Это они собирались выпустить на волю?       Хьетта вскинула руку с зажатым в ней каменным когтем, и Вайку показалось — даже воздух раскололся на части, задрожал невидимой рябью.       — Это часть Руны Смерти, — хрипло прошептал Вайк. — Одна из тех, что украли перед Ночью Черных Ножей.       Вот за что Райкарда объявили еретиком. Пусть бы молился и дальше змеиному богу; но Райкард хранил осколок Смерти Предначертанной, и за это не было ему прощения в мире Золотого Порядка. Вот что искал в оплоте мятежников Бернал, рыцарь Круглого стола. И пожирал силу тех, кого убивал по слову своего лорда — змеиный бог научил мятежников своей магии; Бернал выпил столько силы, что хватило бы и на Маликета.       Для того, чтобы спустя столетия дойти наконец до Кольца Элден и построить лучший мир.       Хьетта осторожно водила кончиками пальцев по шершавому осколку, лишь едва вздрагивая, когда черная трещина соприкасалась с кожей.       — Я смогу использовать эту магию. Направить ее против Маликета. У меня осталась всего одна виноградина… я боюсь, это последний раз, когда я смогу помочь тебе, лорд Вайк.       Она поднялась с колен — слепая дева-служанка, сжимающая в руке Смерть. Вайк оглянулся на Шабрири; тот больше не прятал лицо за железной касой, ветер свободно трепал серые от седины спутанные пряди волос. В руках посланника было оружие Бернала: рыцарский меч и скипетр со змеей, глодающей мир. На миг Вайку захотелось спросить: тебя тоже нарекли злейшим еретиком после того, как королева Марика поняла, на что способно твоё Пламя; но не стал.       — Обещай, что найдешь другого лорда, если мы погибнем, — негромко сказал Вайк.       Обещай, что твой крик не останется неотвеченным, попросил он Пламя. Внутри себя: ведь Шабрири был един с Пламенем, он должен был слышать; или то, что было волей хаоса, должно было слышать, Вайку не было дела, как называть Внешних Богов и их посланников.       Шабрири медленно склонил голову. Вайк отвернулся и зашагал к высокому храму, лежащему по ту сторону моста.       Маликет Черный Клинок, страж Смерти Предначертанной и верный палач королевы Марики, был стар.       У него не было ни Черного Клинка, ни сверкающего доспеха; только старая хламида, источенные временем кривые когти и ритуальный кинжал зверолюдов размером с короткий человеческий меч. Страж Смерти был по-звериному ловок и быстр, но там, где его не доставало копье Вайка, его нагоняли драконьи молнии. Когда Маликет в очередной раз отпрыгнул прочь, перемахнув разом половину круглого зала, ветра Фарум Азулы сорвали с него капюшон жреческой робы, и Вайк увидел его настоящего — седого как каменная пыль волка, сожравшего Смерть и целую вечность пытавшегося удержать ее внутри.       Маликета мучил голод Руны. Это было видно в его глазах, когда он поднял морду и посмотрел прямо на Вайка, не страшась ни его магии, ни его копья.       — Ты, — рыкнул Маликет; его голос время почти превратило в хриплый гул, — лорд мертвецов и безумцев, убийца полубогов… что же ты хочешь делать со Смертью, когда украдешь ее у меня? Когда твой огонь сожжет Марику в пепел, когда перемелет весь мир в золу и землю… думаешь, всё изменится? Родится заново жизнь и родятся заново смертные души, и принесут с собой боль, отчаяние и вину; и придет новый безумец с Пламенем нового бога, и придут новые тысячи тысяч смертей.       — Так что же, лучше вечно сторожить Смерть давно мертвых королей и давно сгнившего Древа? — спросил Вайк, чуть наклонив копье.       — Нет, — сказал Маликет, — но я не делал свой выбор сам. А ты добровольно вверил судьбу мира тени безумца, вечность кричащего о давно забытой скорби.       Вайк не знал, ответит ли Шабрири — но посланник Пламени промолчал, и Вайку пришлось ответить за него.       — Спустись в подземелья под троном своей госпожи и взгляни своими глазами на тех, кто помнит об этой скорби.       — Я видел, как их запирали там, смертный лорд. — В голос Маликета вкрался грозовой рокот. — Я видел, как погибали величайшие короли и как забывали прославленных богов. Я видел преступления, которые ты не можешь еще представить. И всё же никто не совершал деяний страшнее, чем то, что задумал ты.       Он вонзил ритуальный кинжал в собственную звериную ладонь, и кровь, потекшая по серой шерсти, превратилась в магию.       Хламида жреца таяла, как дым, и обнажала черно-золотой доспех, и темно-серую шкуру, еще едва только тронутую сединой. Закованные в металл когти Маликета зазвенели, когда он сомкнул пальцы на рукояти огромного меча, вокруг которого дрожал воздух, не в силах выдержать заточенную внутри Смерть.       — Я помогу тебе, смертный лорд, — сказал страж Смерти Предначертанной, и голос его прогремел эхом в стенах древнего храма. — Я, Маликет, Черный Клинок Марики.       Первый удар приняли скрещенные клинок и скипетр; обвитый змеей жезл выдержал, не раскололся, как раскололась бы сталь. Сила удара отшвырнула Шабрири прочь, Вайк рассек копьем воздух — Маликет уже исчез, только мелькнула рядом серая грива. Едва отследив мечущуюся между колонн черную тень, Вайк воззвал к магии драконов: только молнии и сумели бы догнать его.       Маликет гулко выдохнул у него за спиной — то ли рык, то ли смех. Алые искры пробежали по его шкуре и растворились без следа.       — Я был жрецом драконов еще во времена Горна, смертный лорд. — Черный росчерк заставил Вайка отпрыгнуть назад, нелепо заслонившись копьем. Словно обычное человеческое оружие могло остановить меч, заключивший в себе Смерть.       Далеко впереди вспыхнуло алое зарево — скипетр еретика пил жизнь из всего вокруг. Маликет, зарычав, по-звериному ловко отпрыгнул прочь, взмахнул огромным мечом — из лезвия вырвалась магия, черная с багровым, заставив Шабрири отступить в сторону. Вайк воззвал к Пламени внутри себя, но удержать его в узде было куда сложнее, чем пробудить. Ядовитая желтизна вскипела в груди, растеклась по венам, обожгла глаза; Вайк сжал древко копья, пытаясь найти спасение хотя бы в стали в своих руках, но Пламя прошило насквозь и сталь. Копье пылало багровым.       Черная тень выросла перед ним.       Воздух вздрогнул и разбился на огромную дрожащую мозаику — и сросся воедино мгновение спустя. Маликет заслонял глаза лапой, словно ослепнув; Хьетта держала в ладони прошитый Смертью коготь еретика.       Вайк вонзил копье ему в горло, чиркнув по доспеху — наконечник отыскал брешь в сочленениях, вспыхнул горячечным рыжим. Маликет зарычал, дернулся прочь; снова вздрогнул воздух, и снова ему не хватило сил вырваться.       Вайк крепче сжал в руках древко копья и отпустил Пламя на волю.       Маликет посмотрел на него. В его жилах закипала кровь от прошедшего сквозь копье огня — та, что еще не покинула его тело — а он смотрел на Вайка, будто в самом деле смерть едва ли значила что-то для него теперь.       — Глупый лорд, — глухо проворчал Маликет. Голос звучал не из его разорванной глотки — из самого воздуха, что с каждым мгновением всё больше наполнялся тьмой. — Боги бессмертны. Что ты хочешь убить?       Он рассыпался серебряной пылью благодати — весь, от окованных металлом когтей до кончика серой гривы, и даже на наконечнике копья не осталось крови. Вайк отступил от клубящейся в воздухе тьмы. Сквозь нее медленно проступали очертания жертвенной арки, изогнутой в неправильную сторону; она казалась сложенной из багровых костей, как хребет неведомого зверя. Золотой свет не мог ее коснуться — она сама источала свет, безжалостно-алый, проникающий даже в вековечный камень Фарум Азулы.       А потом она вспыхнула этим безжалостным алым светом и растаяла — в воздухе, в вековечном камне, и в крови живых. Вайк почувствовал ее в своем сердце. Каждый, у кого было сердце, почувствовал ее в этот миг. Смерть Предначертанная вернулась в Междуземье.       Высоко над столицей Лейнделла вспыхнули неистовым огненно-желтым — и в одно мгновение обратились в пепел золотые ветви, и ствол священного Древа объяло пламя.       Вайк смотрел на северо-запад, туда, где даже сквозь заслоняющие небо тучи пробивались всполохи великого пожара. Далеко на острове пепел засыпал Лейнделл, но проход к Кольцу Элден наконец был открыт. Впервые за сотни лет.       У него в голове гудело Пламя. Он едва слышал голос Хьетты, когда та заговорила.       — Что? — переспросил Вайк.       — Я не могу телепортировать нас, — встревоженно повторила она. — Моя магия не слушается меня. Я не могу перенести нас никуда за пределы этого места.       Вайк взглянул на прошитые рыжим багрянцем тучи. Может быть, если Смерть погубила Древо, вместе с ним исчезла и сила дев-служанок, ведь те черпали магию из благодати…       — Время идет своим чередом за пределами Фарум Азулы, — негромко произнес Шабрири. Даже с повязкой на глазах он неотрывно смотрел на пылающее где-то вдалеке Древо. — Оно не пропустит нас, пока не случится всё, что должно случиться.       — О чём ты говоришь, посланник?       — В таких тюрьмах, как твоя, не властны Внешние Боги, лорд Вайк. Даже свет всех глаз Междуземья не сумел бы отыскать тебя там.       — Но он отыскал, — возразила Хьетта. — Свет привел меня, тот, что дарил мне виноград. Та виноградина с печатью Трех Пальцев.       Шабрири повернул голову; теперь посланник Пламени смотрел точно на него. Огонь качнулся в груди, ожег глаза — Вайк зажмурился. Неистовый лихорадочный жар тек по векам изнутри и плавился на ресницах.       — Она принадлежала тебе, мой лорд Вайк, — сказал Шабрири. В его голосе сквозила тень, но Вайк едва ли сумел бы назвать ее печалью. — Ничей взор не отыскал бы пути, кроме твоего собственного. Здесь, в Фарум Азуле, время течет в любую сторону, но в Междуземье властен лишь один Порядок, и там оно течет лишь вперед. Оно не пропустит никого из нас, пока твои глаза не подарят деве путеводный свет. Тебе придется вернуться.