me and my girlfriend (莎千)

АННА Вернувшись в Москву, я искала случая поговорить с Сашей. Уязвленную гордость легко было понять, но наше нелепое расставание принять уже сложнее. Я наивно надеялась, что это неудачная шутка, и она не зайдет так далеко. Но я упустила одну важную вещь — Саша никогда не шутит. Хотелось того или нет, но меня, олимпийскую чемпионку, окружили вниманием прессы. Многочисленные интервью не оставляли времени беспокоиться о чем-то другом. Когда я наконец вернулась в «Самбо-70», то не обнаружила там Саши, хотя обычно она уже готовилась бы к Чемпионату мира. Сперва я хотела спросить Этери Георгиевну, но, взглянув на ее мрачное лицо, почему-то промолчала и обратилась к Камиле, которая готовилась выйти на лед. — А ты не знаешь? Саша отказалась продлевать контракт. Она переводится к Плющенко и пропустит чемпионат. Тутберидзе поэтому в плохом настроении. Смотри, не попади под раздачу. Я сама не поняла, как добралась до дома. Она и вправду ушла, не сказав ни слова, холодно и решительно. Выходило, наши отношения ничего не значили, и от них можно было так легко отказаться. Внезапно, как никогда прежде, накатила усталость. Что ж, я любила ее, но мои чувства не были взаимными, а значит, пора было их отпустить. Жизнь не дала мне времени страдать по несчастной любви. Чемпионат мира прошел, как и планировалось. И честно говоря, уход Саши и отстранение Камилы только облегчили мне задачу. Я победила без особых усилий и собрала «Большой шлем». Но на этом мое везение себя исчерпало. На закрытой тренировке в межсезонье я опять повредила спину. Врачи предупредили, что если продолжить прыгать в таком же темпе, то дело закончится инвалидной коляской. Поэтому я решила уйти из спорта. Я ни о чем не жалела. У меня была блистательная карьера, но я трезво оценивала свой запас прочности. Травмы брали вверх, и было благоразумно уйти на пике. Мои первые восемнадцать лет были посвящены фигурному катанию, которое принесло мне и любовь, и боль. Но жизнь продолжалась, и передо мной было открыто много разных возможностей. Фигурное катание осталось в прошлом. Год я готовилась к экзаменам, а после поступила на экономический факультет МГУ. Всё было в новинку: я посещала пары, сдавала сессии и, как обычная студентка, беспокоилась об оценках. Я легко заводила отношения и не знала недостатка в ухажерах — я встречалась и с парнями, и с девушками, но ни одна связь не продлилась долго. Их нежные объятия и поцелуи оставляли меня равнодушной. И я не знала почему. Спустя годы я прочитала на одном форуме мнение, что в молодости нельзя встречаться с кем-то слишком сногсшибательным, иначе можно упустить жизнь. Таким человеком для меня стала Саша — ее любовь опалила меня, и я боялась вновь испытать эти чувства. Я старательно избегала всего, связанного с фигурным катанием, и если бы не ежегодные встречи в «Самбо-70», напоминавшие о прошлом, то первые восемнадцать лет жизни казались бы мне просто сном. Переход Саши в другую группу, несомненно, бросил вызов авторитету Этери Георгиевны, и все предпочитали молчать об этом. Сама Саша больше не посещала «Самбо-70», а на встречах люди не говорили о ней из опасения расстроить Тутберидзе. Но я знала, что на самом деле Этери Георгиевна не ненавидела Сашу. Наоборот, та была ее особенной ученицей, увлеченной и прямодушной. Тутберидзе восхищалась Сашей и в то же время не хотела этого признавать. Полный игнор Саши говорил не об отсутствии симпатии, а скорее о напускном равнодушии. По мне они были слишком похожи. Обе доходили до фанатичности на пути к поставленным целям, с одной лишь разницей в том, что первая была безжалостна к другим, а вторая — к себе. После Чемпионата России-2025 в «Самбо-70» традиционно провели закрытую новогоднюю вечеринку. После трех бокалов вина все немного опьянели, и разговоры стали смелее. Ко мне подошла Медведева, обняла за плечо и сказала заплетающимся языком: — Котенок, а ты знаешь, Саша прошла отбор на Олимпиаду в Милане. У тебя ведь будут зимние каникулы. Поехали со мной, повидаешься со старой подругой. Стоило прозвучать имени «Саша», как бурная дискуссия за столом оборвалась, и несколько юниорок даже тихонько вскликнули. Все обратили внимание на Этери Георгиевну. Та сдержанно улыбнулась, сделала глоток вина и мягко, в полголоса произнесла: — Она смышленный ребенок и великая спортсменка, она превзошла все мои ожидания. И я искренне надеюсь, она добьется успеха. В этот момент мне стало немного дурно. После стольких лет Саша наконец добилась от нее признания. Пусть всё и вышло так неловко, и за него была заплачена непомерно высокая цена. Еще один штрих к нашим болезненным отношениям — так сказать, достойный их финал. Я не дала ответа на приглашение Медведевой. За миром фигурного катания я не следила четыре года. Меня мучили противоречивые чувства: я боялась и видеть, и не видеть Сашу. Поэтому просто зарылась головой в песок. После ужина я вернулась в общежитие. Соседки с энтузиазмом обсуждали совместный отдых на каникулах. Обычно я всегда принимала активное участие в беседе, но сегодня простое упоминание Саши выбило меня из колеи, и я только поддакивала их возбужденной болтовне. Между делом кто-то предложил поехать в Италию и посетить Зимнюю Олимпиаду в Милане. Остальные согласились и обернулись ко мне. И я согласилась — я никогда не умела отказывать. Я надеялась только, что на женскую одиночку им меня не затащить. Но как говорится, чему быть, того не миновать. На следующий день соседки наперебой рассказывали мне, как достали билеты на произвольную программу и как им не терпится увидеть мое бывшее поприще. Я прикусила нижнюю губу, наполовину беспомощно, наполовину яростно, и успокаивала себя тем, что буду просто обычным зрителем. Это же не проблема, я ведь не на свидание собралась. На миланском катке, освещенном ослепительными огнями, было ярко, как днем, толпа шумела, рыжие волосы Саши, знакомая музыка — всё это вместе словно перенесло меня в ту ночь четырехлетней давности. Ее стиль катания по-прежнему был полон неистовой эстетики и отрицал ту элегантную красоту, что так ценится ИСУ. Техника стала более отточенной, а хореодорожка — сложной, что значительно повышало зрелищность выступления. Сколько же труда она вложила, чтобы в ее возрасте так стабильно и сильно кататься! Саша прыгала и вращалась на катке. Я вспомнила, как однажды ее назвали ледяной розой, но по мне она больше напоминала березу, что растет посреди сибирских просторов и твердо и мужественно противостоит порывам холодного ветра. На мгновение мой взгляд затуманился, и в памяти начало всплывать прошлое. О прежней Саше, что исступленно тренировалась на старом катке, обнимала и целовала меня в раздевалке, о Саше, которая сломалась и сорвалась на Олимпиаде. Я думала, что забыла ее, но всего лишь обманывала себя. В ярчайших красках и без предупреждения воспоминания захлестнули меня с головой. В конце Саша упала коленом на лед и, неистовая и растрепанная, долго не поднималась. После минутного молчания публика разразилась аплодисментами, и на лед посыпались игрушечные ракеты — после стольких лет она по-прежнему была всеобщей любимицей и королевой. Мои соседки прыгали от восторга рядом со мной, но я заметила, что что-то не так. Саша надолго задержалась в заключительной позе, хотя никогда не была жадной до внимания публики. И действительно, через минуту Плющенко вывел на лед медперсонал. Я подумала о том, чего намеренно избегала, — о тех тысячах дней и ночей, что были пропитаны ее потом, слезами и даже кровью. На церемонии награждения я стояла в зале и наблюдала, как Саша с фиксатором на ноге вскочила на подиум. Я догадывалась, что обычным фиксатором здесь было не обойтись. Но Саша была как всегда упряма. И как случалось в юности с ее травмами — пока она могла стоять — она отказывалась от костылей и посторонней помощи. Четыре года назад я видела ее триумфальную пятиквадку на большом экране в зале ожидания. К тому времени, как я закончила прокат, она уже была на грани срыва, и мы не успели в последний раз даже обняться. Четыре года спустя я стояла в зале и наблюдала за награждением Саши. Она держалась куда сдержанней, чем я помнила, и на лице явно проступало чемпионское величие. Я подумала, что мы обе повзрослели за эти четыре года. САША После разрыва я избегала Аню, что оказалось несложно с переходом в другую группу. Я рискнула всем в надежде пережить миланский цикл и добиться признания на следующей Олимпиаде. Весь мир считал, что пик моей карьеры подходит к концу. Я вряд ли выдержала бы еще раз тренировочный режим и суровые методики Тутберидзе. Но даже будь я способна на это и уверена в собственных силах и запасе прочности, по-прежнему было бы нелегко убедить Этери Георгиевну заниматься мной, когда подрастало следующее поколение талантливых юниорок. Она не ввязалась бы в мои авантюры и не повела бы меня к исполнению мечты. После открытого и честного разговора я решила вернуться к Плющенко. Он хорошо ко мне относился, хотя и сомневался в моих перспективах. Но когда я попросила помочь с подготовкой к Олимпиаде, он все же дал согласие при условии, что я смогу выдержать конкуренцию. Я доверилась ему и отказалась продлевать контракт с Тутберидзе. Это был отчаянный шаг загнанного в угол человека. Я всё поставила на кон, и мне некуда было отступать. Споры вокруг перехода и незаживающий стрессовый перелом не позволили мне поехать на Чемпионат мира, и Аня победила, собрав наконец «Большой шлем». Ко всеобщему удивлению, уже в начале следующего сезона она объявила о своем уходе. Аня не назвала причину, но ходили слухи, что она повредила спину во время летних сборов. Не будь травма серьезной, она вряд ли завершила бы карьеру. Мы были разными на льду, но одинаковыми в душе — и до последнего не отказались бы от фигурного катания. Тогда я провела всю ночь с телефоном в руке. Я хотела спросить ее о спине, но после долгих правок и удалений у меня не хватило смелости отправить сообщение. С горькой улыбкой я отбросила телефон в сторону и перевернулась на спину. Я усмехнулась и гадала, кем бы была, если бы отправила его — непутевой подругой или трусливой бывшей. Я всегда останусь той, кто убегает от своих чувств. Пока я улыбалась, с уголка глаз по вискам скатилась слеза и утонула в волосах, которые вновь отливали золотом. И как сообщение, отправленное в папку с черновиками, я тихонько удалилась из жизни Ани. Следующий сезон выдался напряженным, чтобы думать о чем-то другом. На предыдущих летних сборах я вплотную занялась физподготовкой. Мы с Плющенко приняли такое решение, потому что новые программы требовали от меня лучшей физической формы. Как обычно, я настаивала на сложных прыжках, а Плющенко отвечал за хореодорожку, чтобы сделать программу более объемной и выразительной. Между тем я оттачивала квады и стабилизировала тройной аксель. Работа оказалась нелегкой, но я справилась. Я усиленно работала на каждом этапе, улучшала прокаты и на Чемпионате России успешно приземлила триксель и пятиквадку. Впервые с огромным преимуществом по баллам я взяла золото на взрослых соревнованиях. Но, стоя на вершине пьедестала, я не испытывала желанного восторга, потому что знала, что это только начало. Я оглядывалась по сторонам и невольно искала ту единственную, кого обычно обнимала и с кем делила радость победы. Но рядом никого не было, и сердце охватило неуместное и неописуемое чувство пустоты и потери. В 2025 году я по-прежнему настойчиво шла к поставленной цели. Повезло, что по сложности прыжков мало что изменилось. Хотя квады стали частым явлением, все равно немногие женщины могли прыгнуть и пятиквадку, и триксель, а тем более исполнять их стабильно. К несчастью, я заработала еще один стрессовый перелом лодыжки сразу после Чемпионата России и отбора в олимпийскую команду. Я впервые крупно поспорила с Плющенко. Он предложил сняться с Олимпиады, я же считала, что двух месяцев до старта мне с лихвой хватит, чтобы восстановиться. В противном случае, мне бы запретили выступать. — Тебе уже двадцать один и давно не шестнадцать! Как долго ты собираешься гробить свою спортивную карьеру! — кричал Плющенко, стоя у больничной койки. Я крепко сжала простыни, горько усмехнулась и тихо спросила: — И сколько продлится эта карьера, если я упущу и эту возможность? В растерянности он открыл рот, будто собирался и дальше меня отговаривать, но ничего не сказал и ушел, насупившись. Перед тем, как закрыть дверь, он бросил, не оглядываясь: — Я позабочусь, чтобы этот несчастный случай на тренировке не придали огласке. А ты в эти дни постарайся не попадать под объективы камер. Я благодарно проводила его взглядом — Плющенко, будучи спортсменом, понимал мою настойчивость. В палате воцарилась тишина, и я молча наблюдала, как солнечный свет сквозь окно просачивался внутрь комнаты. Внезапно на ум пришла Аня, маленькая невезучая девочка, что вечно ломалась перед крупными соревнованиями, но стойко преодолевала все несчастья. Я глубоко внутри похоронила воспоминания о ней и не осмеливалась к ним возвращаться. Я думала, что забыла о них, но стоило отвлечься от тренировок, как воспоминания приливной волной нахлынули на меня. Я осторожно согнула травмированную ногу, обхватила руками и закрыла глаза. Олимпийские игры в Милане близились согласно графику, а мое восстановление продвигалось плохо. И хотя врачи предостерегали раньше времени возвращаться к тренировкам, за три недели до старта я уже вышла на лед. Это был мой последний шанс, и я крепко за него держалась. Мне через многое довелось пройти, и я не могла в последний момент отступить. Первое время Плющенко, немного напряженный, молча наблюдал из-за борта и не предпринимал ничего, чтобы остановить меня. В этом сезоне я вернулась к «Круэлле» — прыжковому набору из трикселя и пятиквадки с более выразительной хореодорожкой. Журналисты обвиняли меня в желании взять реванш, я же прощалась с той самоуверенной и упрямой девушкой, какой была четыре года назад, и оплакивала любовь, которую так и не отпустила. Перед вылетом в Милан я опять перекрасилась в рыжий. Всё словно было как тогда, четыре года назад, но всё же было по-другому. В России всегда хватало сильных фигуристок, поэтому, хоть я и шла первым номером в сборной, но решила не участвовать в «команднике» и сосредоточилась на одиночных соревнованиях. Короткую программу я откатала отлично. Ментально и физически я превосходила заносчивую рыжую ведьму, что была четыре года назад. Мне удалось приземлить триксель и чисто выполнить дорогой тройной каскад, что позволило стать лидером в таблице. К произвольному выступлению я могла слегка выдохнуть. Плющенко полушутя предложил не рисковать из-за травмы и снизить сложность программы до двойного акселя и четырех квадов. Даже если по итогу проката я не вошла бы в тройку, они гарантировали мне победу. Но я отказалась от его благоразумного предложения. За что я так упорно боролась, если не способна довести начатое до конца? Я вышла на лед последней и объехала каток по кругу, приветствуя трибуны. Когда зазвучала знакомая музыка, шум толпы отступил. Между вращениями и прыжками у меня перед глазами промелькнули все прошедшие четыре года. Как Круэлла, я оставила прошлое позади, запечатала свои чувства, забыла о посторонних взглядах и полностью отдалась катанию — пришло мое время сиять. На последнем четверном лутце правую ногу пронзила острая боль, не помог даже тейп. Однако долгие годы тренировок сделали меня привычной к такому. Стиснув зубы, я завершила выезд и последний элемент дорожки. На финальном аккорде я опустилась коленом на лед и медленно закрыла глаза. Кто-то будто прибавил громкость, и через мгновение со всех сторон непрерывным шквалом посыпались игрушечные ракеты, сопровождаемые аплодисментами и восторженными криками. Я хотела поблагодарить зрителей — ведь они пришли смотреть мое выступление, а не мои болезненные судороги — но правая нога слишком ослабла, чтобы встать. Я замерла, и колени сковало леденящим холодом. Четыре года назад я ликовала по завершении проката — сейчас я чувствовала только необъяснимое опустошение, и лишь пульсирующая боль в ноге напоминала о реальности этого момента. Плющенко первым понял, что что-то не так, и вместе с медиками бросился ко мне. Я оперлась на его руку и встала, затем осторожно отпустила и, отказавшись от медицинских носилок, медленно выехала к центру ледовой арены. Я поблагодарила трибуны и, прихрамывая, побрела в сторону кика — дожидаться результатов. Без тревоги и опасений, каковые были в Пекине при ожидании окончательных оценок, и даже без привычного волнения после проката — я молча изучала высветившиеся на большом экране цифры. Я смогла. В возрасте двадцати одного года в женском одиночном катании я завоевала золото Зимних Олимпийских игр и собрала свой личный «Большой шлем». Взволнованный Плющенко крепко обнял ошеломленную меня. В его объятиях я снова без видимой причины подумала об Ане. Спустя четыре года после расставания я все-таки догнала ее. На глазах навернулись слезы — и я тихо заплакала. На церемонии награждении с фиксатором на ноге я вскочила на вершину подиума, куда раньше смотрела лишь сбоку. Я стояла там, где четыре года назад под вспышками камер и шквалом аплодисментов стояла моя девушка. Внезапно пришло облегчение: спустя четыре года я могла отпустить свою навязчивую одержимость, и настала пора прощаться.