me and my girlfriend (莎千)

АННА После церемонии награждения Саша возглавила остальных фигуристок Тутберидзе, чтобы поблагодарить публику и сфотографироваться для прессы. С большого экрана казалось, что она почти не изменилась с тех пор, как мы расстались. Даже с травмой она держалась прямо и решительно, а серо-зеленые глаза под черной подводкой оставались такими же ясными и ласковыми, как и прежде. Если что и изменилось, так это ее улыбка, уже не такая задорная и эффектная, как четыре года назад, пережитые испытания добавили ее чертам покоя и умиротворения. Когда я все-таки отвела взгляд от девушки на экране, зрители вокруг меня уже начали расходиться. Я решила попрощаться перед уходом с Женей — именно она комментировала прокаты — поэтому оставила соседок и, в одиночестве и беспрепятственно, пробралась к комментаторской будке. Хотя я ушла из спорта три года назад, в мире фигурного катания меня, участницу турниров «Большого шлема» по-прежнему узнавали в лицо. Впервые после завершения карьеры я оказалась за кулисами крупных соревнований. Всё было знакомым и незнакомым, навевало воспоминания о юности и грусть по старым друзьям, которых уже не было рядом. В зоне ожидания несколько восторженных фанатов сгрудились неподалеку и с цветами и подарками взволновано караулили Сашу. Мне вспомнились наши совместные встречи с поклонниками. Я держалась расслабленно и спокойно, но Саша всегда выглядела растерянной, неловко улыбалась и неуклюже позировала на фото, что совершенно не вязалось с ее сильным и стремительным образом на льду. Слишком многое вокруг напоминало о прошлом, и к горлу подступил ком. Я сделала несколько глубоких вдохов, небрежно поправила воротник и, больше не оглядываясь по сторонам, бодро зашагала в комментаторскую на верхнем этаже. Когда я нашла Женю, она все еще была взволнована исходом соревнований. После быстрого объятия она скривила рот в двусмысленной улыбке, толкнула меня в плечо и полушутя поинтересовалась: — Ты теперь редкий гость на катке. Пришла увидеть меня или посмотреть, как творят историю? — Соседка по комнате затащила на выходные, и я зашла повидаться с тобой, — ответила я и с притворным недовольством огладила складки на платье, которое она измяла. — Черт побери, дорогая! Так ты реально не общалась с Сашей все эти годы? Я опустила глаза, пожала плечами и невольно стала ломать пальцы. Женя перехватила меня за руку и оборвала подступающее смущение. Она со вздохом сказала: — Вы меня поражаете, девочки! Вот стоите друг друга своими тараканами. Пойдем, мы давно не виделись — выпьешь со мной. После полуночи толпа уже разошлась, и в Милане было необыкновенно тихо. Рядом с катком только одно заведение было еще открыто. Женя по-свойски потащила меня в самую глубь зала и кивнула официанту подать две порции текилы. Мы давно не общались: я полностью сменила окружение и исключила фигурку из своей жизни. Но я выросла на ее глазах, мы более-менее легко сходились с людьми, и небольшая разница в возрасте не мешала нам понимать друг друга. Она расспрашивала, как для меня прошли последние четыре года, и особый интерес проявляла к моей личной жизни. — Значит, как я понимаю, ничего серьезного после Саши у тебя не было, — лаконично подвела итог моим нудным откровениям Женя и выпила свою текилу. Я снова пожала плечами и завозила лимоном по тарелке. Четыре года имя Саши было странным табу, о котором я даже не смела думать. Но этим вечером его столько раз уверенно повторила Женя, что можно было открыто принять его как факт. Я подумала, что наконец смогу отпустить наши отношения. Я знала, что Женя была близка с Сашей, и после перехода, наверное, единственная из «Самбо-70» поддерживала с ней связь. Поэтому, после минутного молчания, я прочистила горло и как бы невзначай спросила о самом главном, что волновало меня весь вечер: — Что случилось с ее правой ногой? Не знаю, сработала ли моя уловка, но в улыбке Жени отразилось слишком много молчаливого понимания: — Стрессовый перелом лодыжки, старый, еще с Чемпионата России. Его тейпировали перед прокатом произвольной, но на последнем квад-лутце она, очевидно, опять повредила ногу. Она сделала паузу и перевела взгляд на пустой стакан. — Не знаю, что случилось между вами, ребята. Но Саше в это время пришлось нелегко. Ты знаешь, какой она бывает чертовски упрямой. Каждый сезон — сплошная борьба, тренировки и травмы стали всей ее жизнью. Прямо как с этой Олимпиадой. После короткой она могла выиграть титул, и не прыгая заявленный максимум… Я сжала стакан в руке и полушепотом сказала: — Не я решила расстаться. — Неважно. Но кто я такая, чтобы что-то советовать? В моей личной жизни такая же неразбериха, — Женя горько рассмеялась и взъерошила волосы. — Не принимай решений, о которых потом пожалеешь, Аня. Я сказала это Саше тогда, я говорю тебе это сейчас. Ты убегала четыре года, пора остановиться и признать это. Так что давай пойдем, поздно уже, я провожу тебя до отеля. Я собиралась уходить и заметила у барной стойки знакомую фигуру в шапке. Она сидела и пила в одиночестве. Пока я раздумывала, не проскользнуть ли тихонько мимо бара, сзади раздался радостный голос Жени: — Привет, Саша! САША Как и на других соревнованиях, после церемонии награждения я прошла через привычную рутину из круга почета, постпрокатных интервью и сдачи анализов. К тому времени, как всё закончилось, было уже далеко за полночь. Я вежливо отказалась, когда Плющенко позвал на праздничный банкет, и отправилась на одинокую прогулку по улицам Милана. До этого момента я не осознавала по-настоящему, что соревнования подошли к концу. Было бы неправдой сказать, что я не была взволнована — лишь самую малость. Мой путь был долгим и одиноким, и в самом конце я уже и забыла, ради чего всё это затевалось. В ту зимнюю ночь в Пекине я была настолько полна решимости завоевать олимпийское золото, что разом отказалась от всего остального. Четыре года — тренировки, турниры, травмы и лечение после травм были моей жизнью. Все это время я боролась с юниорками, с ИСУ, с самой собой. Росло число моих побед, росли баллы, но мне не с кем было разделить радость от них. Я словно оцепенела. Я чувствовала себя деревом, которому ради медалей четыре года рубили ветви, а когда цель была достигнута, не осталось ничего, кроме той самой золотой медали. Ледяной порыв ветра вырвал меня из собственных мыслей к реальности. Я плотнее закуталась в пуховик. Как и четыре года назад, я не спешила с возвращением в отель, поэтому натянула поглубже шапку и спрятала непослушные рыжие волосы. По ошибке я снова свернула в сторону арены и оказалась у небольшого паба, который еще был открыт. Внутри было немноголюдно, и я слегка растерялась, сидя за барной стойкой. По правде, я редко бывала в барах, лишь на торжествах у Плющенко. И к спиртному не притрагивалась — профессия спортсмена требовала следить за всем, что попадает в рот, да и не нравилось мне терять контроль после выпивки. Единственный раз, как помнится, я пила только с Аней летом 2019 года, когда мы ездили в Японию на шоу. В ночь перед возвращением домой Аня подбила меня достать из мини-бара маленькую бутылочку водки — из тех, что выпиваются одним глотком. Я помню, как закружились голова и мир вокруг, будто вернулась в детство и только заучивала вращения. С Аней дела обстояли не лучше. Ее лицо раскраснелось, и я проспала всю ночь, держа ее за горячую влажную руку, а на следующий день Алине пришлось нести нас в самолет. И, конечно, по возвращении в Москву Этери Георгиевна в наказание назначила нам дополнительные тренировки. В летних сумерках мы с Аней самозабвенно наматывали круги на беговой дорожке. Когда я оглядывалась на нее, уже уставшую и отстающую, заходящее солнце золотом окрашивало ее каштановые волосы, а бисеринки пота радужным сиянием озаряли лицо. Зрелище слишком прекрасное, чтобы быть правдой. Бармен прервал мои воспоминания, и я по наитию заказала бутылку водки. Прозрачная жидкость выплеснулась в стакан. Я осторожно подняла ее, поднесла к носу и понюхала прежде, чем закрыть глаза и залпом осушить. Памятная горечь мгновенно заполнила рот. Сегодня всё слишком плотно напоминало об Ане. Все эти годы я запрещала себе скучать по ней — мне казалось, я была недостойна о ней даже думать. Сбежав от нее ради олимпийского золота, пожертвовав ею ради чемпионства, я навсегда потеряла право любить ее. Что же еще могла вспомнить трусиха с непомерным самомнением? О том, как нелепо в день разрыва не могла даже смотреть ей в глаза. Я собственными руками хоронила наши отношения и не могла даже поставить в них заключительную точку. Я подняла голову и налила еще один стакан. Это причиняло боль? Конечно, причиняло. Но в моей жизни не было недостатка в боли. Я угрюмо сказала себе: «Ну вот, Трусова, теперь ты должна быть довольна». Бутылка почти опустела, и сознание поплыло. Иначе было не объяснить то, что, услышав свое имя, я обернулась к позвавшему, и образ из памяти наложился на человека передо мной. И я даже не была уверена, что это плод моего воображения.