me and my girlfriend (莎千)

АННА Вечер переезда мы отметили праздничным ужином. Саша приготовила вкусностей, атмосфера была уютная, и мы даже открыли в честь этого события бутылку вина. После ужина я, слегка опьянев, откинулась на стуле и лениво наблюдала, как Саша убирает со стола. На самом деле, меня сложно назвать человеком семейным. Так случилось, что из-за затяжных тренировок и зарубежных выступлений подростком я редко проводила время с семьей, а после ухода из спорта сосредоточилась на учебе и привыкла жить самостоятельно. Но не прошло и суток с заселения в эту скромную квартирку, как я почувствовала себя по-настоящему дома. Саша понесла грязные тарелки на кухню. По дороге она ласково потерлась локтем о мою макушку и сказала: — Давай же, котик, не ленись. Становится поздно. Прими душ и отдыхай. То ли в ее голосе было столько нежности, то ли выпитого вина хватило немного за край, но она стояла ко мне спиной и мыла посуду, а меня, как никогда прежде, переполнили чувства. Я медленно подошла к Саше, обняла и, уткнувшись лицом в ее крепкую спину, вдыхала слабый запах ее тела. Пахло солнцем вперемешку со стиральным порошком, чисто и невинно, какой была сама Саша. Я слышала, как Саша вполголоса хихикнула над моей головой. Ее руки были в пене, поэтому, обернувшись, она подбородком боднула меня в макушку и спросила: — Стой-стой, что происходит? Я промолчала, но поднялась на цыпочках и прижалась губами к ее губам. Саша на миг замерла и осторожно ответила. Поцелуй вышел слишком невинным, и я посетовала про себя на то, каким же все-таки наивным и робким ребенком она была. Мне следовало вести, и, разомкнув ей зубы, я углубила поцелуй, — винный аромат смешался на наших языках и губах. Похоже, выпитое действительно ударило мне в голову. Саша скинула покрытые пеной перчатки и обвила меня руками за талию, прижимая к себе всё крепче и крепче, пока я продолжала ее целовать. Внезапно став игривой, я прикусила ее бездумно блуждавший язычок. Она издала болезненный стон, и я, довольная своей выходкой, наслаждалась произведенным эффектом. До тех пор, пока мрачная Саша не подхватила меня на руки. Подняв, она развернулась и уложила меня на кухонном столе. Ей удалось застигнуть меня врасплох, и в спешке, чтобы не упасть, я беспомощно повисла на ее шее. Саша злорадно усмехнулась и потянулась за следующим поцелуем, и в нем не осталось ни следа от прежней нежности. Она целовала страстно и настойчиво, с нескрываемым желанием и напором. Поцелуи спускались всё ниже по подбородку к шее и плечам, ее голова легла у меня на груди, и я зарылась пальцами в ее золотисто-пепельные волосы. Похоже, я сильно поспешила с выводами о ее застенчивости. — Малыш, может, нам переместиться в спальню? — произнесла я на вздохе севшим голосом. Саша ничего не ответила, но встала и понесла меня, подхватив за бедра. Когда я невольно прижалась к ней, Саша подняла голову и жадно поймала мои губы. Так мы пробрались до самой кровати, в изголовье которой Саша, полуприсев, осторожно уложила меня. Она стянула верх, оставшись в одном топе, и руки сами потянулись вверх к ее узкой талии, цепляя пальцами пирсинг на пупке и лаская тугие мышцы на животе. Саша быстро раздвинула мне ноги, опустилась на колени и прижалась теснее, покрывая нежными и мокрыми поцелуями мои ключицы. По коже невольно пробежали мурашки, и от ее близости всё мое тело охватило жаром, но мне хотелось большего. Вслед за Сашей я сняла топ и тут же почувствовала, как она нетерпеливо потянулась к застежке на моем нижнем белье. Горячие руки поднялись с моей талии вверх, но, будучи то ли пьяной, то ли просто неуклюжей, она долго провозилась за моей спиной. Наконец, поднатужившись, Саша все-таки сорвала бесполезные тряпки и жадно бросилась меня целовать. Когда глаза привыкли к темноте, я увидела напряженные мышцы ее спины и рук. Плавные и изящные, словно у античных изваяний, они были пьяняще полны жизни и внутренней силы. Ее рука скользнула между моих ног, и разгоряченная Саша рывком вскинула голову, чтобы взглянуть на меня. На лбу немного вздулась вена, глаза блестели и горели в темноте нескрываемым желанием. И все же сдержавшись, она утянула меня в издевательски долгий поцелуй, а после низким, глухим голосом сбивчиво выдохнула: — Аня… я могу?.. Я нежно обняла ее, поцеловала в лоб и сказала: — Вообще, Саша, я не подгоняю, но… Намек был понят, и она ускорилась. Я закусила губу, чтобы вынести это странное и причудливое наслаждение. С мелкими бисеринками пота, проступившими на наших лбах, воздух наполнился нежностью и любовью. На пике блаженства разум рухнул в пустоту, и в попытке удержаться пальцы беспорядочно цеплялись за ее спину. Саша взяла меня на руки и поцеловала в мокрые от пота и слез уголки глаз. Не знаю, сколько времени мне понадобилось, чтобы прийти в себя, но Саша приподнялась, посмотрела мне в глаза и серьезно сказала: — Я тебя люблю, Аня. С нашей юности ее взгляд нисколько не изменился, она смотрела на меня всё теми же полными бесконечной любви и нежности глазами. Я привстала и поцеловала ее в губы: — Я тоже люблю тебя, Саша. Саша расслабилась и легла рядом со мной, нервно посмеиваясь, и вдруг мне захотелось ее немного подразнить. Я перевернулась и оседлала ее талию. Она удивленно взглянула на меня, я озорно улыбнулась, наклонилась и прошептала ей на ухо: — Ночь предстоит долгая, и теперь моя очередь. Последующие дни были мирными и насыщенными. Я с отличием окончила университет и официально устроилась в инвестиционный банк. По утрам Саша посещала университетские занятия, после обеда мчалась к «Ангелам Плющенко», чтобы помочь с тренировками, а вечерами забирала меня с работы. В общем, время текло медленно и размеренно, и мы жили так мирно и спокойно, что совершенно забыли о суровой реальности. До тех пор, пока она самым жестоким и беспардонным образом не ворвалась в нашу жизнь. Однажды, субботним утром, я проснулась, и Саши уже не было рядом. Даже после завершения спортивной карьеры она не оставила старых привычек и по-прежнему держалась строгого распорядка дня. Она рано просыпалась, бегала по утрам и хорошенько разминалась после завтрака. Я же предпочитала поваляться лишний часок в постели и в выходные вовсю отдыхала от работы. Спросонья я потянулась к телефону посмотреть время, но сразу проснулась, увидев бессчетное число пропущенных вызовов и голосовых сообщений. Я поспешно кликнула одно из них, и из динамика на всю комнату громко раздался голос Яны: — Аня! Как ты могла скрывать от меня отношения с Трусовой? Мама и папа знают об этом? В шоке я открыла твиттер, чтобы понять, что происходит. Скандальный слух о романе двух фигуристок попал в мировые тренды. Я кликнула по первому попавшемуся посту и увидела фото, где я и Саша целовались в подземном гараже. Судя по ракурсу и четкости снимка, здесь потрудились папарацци. В мой инстаграм набежали комментаторы, часть из них благодушно поздравляли нас, но большинство либо осуждали, либо были оголтелыми Сашиными фанатами и обвиняли меня во всех смертных грехах. Но читать всё это не было времени. Я вскочила с кровати, чтобы быстрее найти Сашу, которая наверняка уже всё знала. К счастью, Саша вернулась с пробежки и сидела одна, опустив голову, у окна кабинета, так что оставалось только гадать, о чем же она думает. Свет бил в глаза, я не могла разглядеть выражения ее лица, но даже так она казалась одинокой и растерянной. Тревожно и беспокойно дрогнуло сердце, и на мгновение я замерла в дверном проеме, не решаясь войти. Саша, словно почувствовав мое присутствие, повернулась ко мне, немного устало улыбнулась и вновь опустила голову: — Доброе утро, Аня. Похоже, я опять втянула тебя в неприятности. Я подошла прямо к ней, присела на корточки, посмотрела на нее и сказала: — Не говори ерунды, глупышка. Рано или поздно люди бы всё равно узнали. — Но так быть не должно. Эти папарацци пришли за мной, и я нарушила твой мир и покой. — Я всего лишь бывшая спортсменка и давно ушла из-под света софитов. И то, что говорит и думает обо мне публика, меня совершенно не интересует, — я нежно погладила Сашу по лицу и продолжила: — Ну, хватит обо мне. Как у тебя дела? Саша замерла на мгновение и после долгого молчания сказала: — Отец просил вернуться домой как можно скорее. У меня мгновенно упало сердце. Мнение родителей много значило для Саши, но они были людьми провинциальными и держались традиционных семейных ценностей. Я заставила себя улыбнуться и спросила: — Хочешь, я поеду с тобой? — Нет, ты и так редко отдыхаешь. Оставайся дома, я разберусь со всем сама. Вероятно, почувствовав перемену в моем настроении, Саша взяла меня за руку и сказала чрезвычайно серьезным тоном: — Аня, пожалуйста, поверь. Что бы ни случилось, я больше не брошу тебя. Я посмотрел ей в глаза, как вдруг тревога отступила, и мое сердце успокоилось. Я подумала о том, что какие бы трудности ни готовило нам будущее, мы переживем все вместе. САША О моем романе с Аней стало известно в самое обычное субботнее утро, без всякого предупреждения это застигло нас врасплох. У Ани выдался редкий выходной, и я, вернувшись после утренней пробежки, как обычно, приготовила завтрак. Когда все было готово, я пошла в спальню и обнаружила своего котенка, свернувшегося калачиком на кровати. Она крепко спала, и ее длинные ресницы трепетали от ровного дыхания, тихая и прекрасная, она напоминала ангела, спустившегося на землю. Не хотелось ее будить, поэтому я прилегла рядом и молча ею любовалась. Внезапно в тихой спальне резко зазвонил мой телефон. Боясь разбудить Аню, я поспешно вышла из спальни, осторожно закрыла дверь, пробралась в кабинет и нажала кнопку ответа. В трубке раздался на редкость серьезный голос Медведевой: — Саша, кое-что случилось. Ты уже видела последние новости и сплетни? В отличие от сверстников, я не увлекаюсь интернет-серфингом, а после завершения карьеры и вовсе забросила соцсети. Телефон скорее позволял мне поддерживать связь с семьей и друзьями. Я редко узнавала по нему новости, а уж сплетни меня тем более не интересовали. Когда я все-таки открыла Твиттер, в глаза сразу бросились громкие заголовки вроде: «Раскрыт лесбийский роман фигуристки Трусовой» и «Тайна сексуальной ориентации двукратной чемпионки зимних Олимпийских игр». Дрожащими руками я кликнула на один из заголовков, и тут же открылась целая серия фото, на которых мы с Аней целовались в подземном гараже. Я быстро пролистала комментарии под новостью. Ожидаемо, реакция была смешанная, от вопросов до оскорблений. В сторону Ани мелькали даже хейтерские выпады от моих фанатов. Глядя на быстро обновляющиеся комментарии, я с горечью и беспомощностью думала, что вряд ли ждала чего-то получше. Много лет назад мы пытались избежать ненужных проблем и звали друг друга «обычными коллегами», но некоторые проблемы не исчезают, если их игнорировать. В юности мы наивно надеялись, что время развеет предубеждения против так называемой запретной любви, но, к сожалению, с годами люди не стали более открытыми и понимающими, а наоборот, еще больше закостенели. Подобно скрытой ране, чем дольше ее скрывали, тем глубже она гноилась, и тем более болезненной оказывалась правда, когда ее так жестоко обнародовали. Жадность, любопытство — все это росло с течением времени. Безделье и скука породили небывалый интерес к частной жизни и сплетням, и хотя мы с Аней всего лишь спортсменки, мы не могли избежать чужого внимания. Большинство не заботили наши спортивные достижения, другое дело — наша личная жизнь, как мы узнали, когда были молоды и имели дело с вопросами-ловушками СМИ. Честно говоря, меня не очень волновало, что обо мне говорила интернет-публика. На протяжении всей моей карьеры меня считали бунтаркой-одиночкой, и, будучи человеком сосредоточенным и увлеченным, я редко угождала публике или СМИ, так что я привыкла к критике и вопросам. Аня напротив всегда отличалась спокойствием и рассудительностью, превосходящими ее сверстников, держала под контролем и справлялась с любыми трудностями и эмоциями, которые провоцировала пресса. Она давно скрылась с глаз общественности, но люди по-прежнему говорили о ней, вспоминая ее изящество и грацию. Мне стало горько и совестно за то, что я снова оказалась в центре внимания и вызвала на нас шквал критики. Телефон снова зазвонил, прервав беспорядочные мысли. Глядя на скачущий дисплей с определителем номера, я еще больше напряглась. Звонил отец, и я, сделав глубокий, немного тревожный вдох, подняла трубку. — Это правда, что говорят в новостях? — отец перешел сразу к делу. Низкий голос немного искажался по телефону, не позволяя определить эмоции. — Да, Аня — моя девушка, и у нас серьезные отношения. — Найди сегодня время заехать домой, — прежде чем я успела что-то сказать в ответ, отец повесил трубку. Когда звонок завершился, я, как никогда прежде, почувствовала себя разбитой и потерянной. Отец очень много значил для меня. Он подарил мне первую пару роликовых коньков, впервые держал меня за руку на льду, и он принял решение перевезти семью в Москву только для того, чтобы помочь мне лучше кататься. Я никогда не была паинькой, я была упрямой, независимой и строптивой, но отец всегда уважал и поддерживал меня во всех моих решениях. Я любила, уважала и очень хорошо знала его. Рязанский самбист, простой русский мужик, он был суровым и верным семьянином, но при этом также был твердолобым и упрямым гомофобом. Легко было отмахнуться от вопросов и осуждающих взглядов чужаков, но невозможно было пережить разочарование отца во мне. К тому же, если даже моя семья не одобряла наши отношения, как я могла поступить так же со своей любимой девушкой? Идеальная, она заслуживала и заслуживает всего на свете. Не знаю, сколько прошло времени, но поспешные шаги Ани вернули меня из моих размышлений. Она, должно быть, узнала новости сразу после пробуждения. Я быстро собралась с мыслями и попыталась выдавить из себя улыбку, но, видимо, безуспешно. Аня вошла в кабинет и подошла ко мне, твердо сказав, что с ней все в порядке, и что я ни в чем не виновата. Она всегда так хорошо меня знала и всегда так хорошо понимала. Карие глаза ласково и уверенно смотрели на меня и, словно луч света во тьме, освещали путь моим заплутавшим мыслям. Все утро они находились в смятении, как вдруг обрели якорь и наконец-то успокоились. Да, проблемы неизбежны, и жизнь подбросила такой кошмарный сюрприз, но я не могла вечно убегать и должна была встретиться с трудностями лицом к лицу. Напрасно Аня пыталась скрыть свои чувства. Стоило ей войти, я сразу заметила, как она была взволнована и обеспокоена. Возможно, она боялась, что я снова брошу ее и убегу, что снова оставлю, в конце концов, в прошлый раз я так и поступила. Мне вдруг стало очень горько. Четыре года назад я нанесла ей глубокую рану, и даже если она зажила, остался шрам, который уже трудно стереть. Как можно было это исправить? Я никогда не любила лишних слов, но в этот раз я крепко взяла Аню за руку и выразила ей свою глубочайшую веру и преданность. Аня заботливо предложила сопровождать меня, но я отказалась и поехала домой одна. Оказавшись перед родительским домом, я немного нервничала. На самом деле, я давно не навещала семью, последние четыре года я жила на тренировочной базе Плющенко, полностью посвятив себя катанию. Мама перестала ездить со мной на соревнования и занялась воспитанием подрастающих младших братьев. Прошло слишком много времени с тех пор, как мы с родителями серьезно говорили по душам. Я глубоко вздохнула и, наконец, нашла в себе мужество постучать в такой знакомый, но одновременно чужой, дом. Дверь открыла мама, посмотрела на меня с любовью и ноткой беспокойства и жестом велела мне пройти в кабинет, где меня уже давно ждал отец. Стоя спиной к двери, отец стоял перед витриной, где были выставлены все мои награды, от самых больших до самых маленьких. Казалось, он о чем-то размышлял. Я неловко прочистила горло, чтобы обозначить свое присутствие. — Саша, я против того, чтобы вы с Щербаковой были вместе, — отец обернулся и перешел прямо к делу. Я на мгновение поджала губы и спокойно посмотрела на отца, не отвечая. — Захочешь в будущем выйти замуж и создать семью, мы с твоей мамой порадуемся за тебя. Захочешь жить одна, мы возражать не будем. Но свяжешь жизнь с женщиной — и этого мы точно не одобрим, — продолжал отец. — Почему? — мой голос звучал немного глухо. — Почему? Такие отношения не стоит выставлять на всеобщее обозрение. Это касается как простых людей, так и тебя с Щербаковой. Вы же знаменитости. Представь, сколько всего о вас будут судачить люди. Ты правда хочешь ввязаться во всю эту грязь? — взволнованно говорил отец: — Саша, ты же не ребенок. Ты же сама всё хорошо понимаешь. Что, и дальше будешь играть с ней в любовь? — Мы не играем в игры. Мы с Аней серьезно относимся к этим отношениям. — Может, сейчас ты и думаешь, что всё серьезно, но что будет потом? Тебе всего 21 год, а у молодых в голове много ветра. Думаешь, сколько у вас это продлится? Я тебя лучше знаю: если ты упрешься, то ни за что не отступишь. А что насчет нее? Вдруг ей станет скучно, и она разобьет тебе сердце? — Мы вместе уже много лет, и это не просто мимолетное увлечение. — Так называемые многие годы, о которых ты говоришь, — это самые невежественные и прекрасные этапы жизни. Вы обе наслаждаетесь молодостью, здоровьем и хорошей карьерой, всё, что вы испытываете, свежо и полно жизни, а любовь — лишь сладкая приправа к ней. Но что будет, когда вы станете старше и переживете взлеты и падения, будете ли вы держаться этого и без того трудного любовного пути? Сохранить отношения надолго — это то еще испытание, и кто может гарантировать, что вы с ним справитесь? — Не попробую — не узнаю, а как тебе самому известно, я никогда не боялась пробовать. — Ты даже не пытаешься понять, что я тебе говорю, и продолжаешь вести свою дурацкую игру. Жизнь у тебя одна, подумай, что будет, если ты ее проиграешь, — отец помолчал, подавив волнение, и продолжил серьезно: — Саша, мы с мамой никогда не согласимся с твоим выбором. Это для твоего же блага, ты слишком молода и многое в жизни представляешь себе очень наивно. Мы просто не хотим, чтобы ты потом грустила и сожалела. — Это моя жизнь, и никто, кроме меня, не имеет права решать, как ее жить. Ни ты, ни мама, — когда слова вырвались из моего рта, я поняла, что зашла слишком далеко. Но было уже слишком поздно: долго сдерживаемый гнев отца наконец вырвался, он поднял руку и ударил меня по лицу. Это был первый раз, когда отец ударил меня.