Палата Монтонесси

      Говорила мама Вивьену – не высовывайся на улицу ночью, если жизнь дорога. А это было задолго до того как мрак стал тесниться в закоулках, а всякие бандиты сидели по тёмным переулкам и на свет не высовывались.       Пульсирующая боль где-то в районе затылка намекала как никогда – маму слушать надо.       Последнее, что помнил Монтонесси перед тем, как эта боль поселилась в голове, это то, что он случайно увидел какую-то драку. Если выразиться точнее, то это было скорее избиение, чем драка.       Кто дёрнул Вивьена за язык окликнуть стражников, активно работающих над кем-то ногами? Рановато его выпустили из дурки.       Конечно же Монтонесси приняли за подельника избиваемого господина, и стражники, решив, что с того господина хватит, переключили внимание на Вивьена. Что было дальше тот помнит смутно, но явно ничего хорошего, судя по болезненной пульсации в голове.       Так бы и лежал мужчина на спине и вспоминал свою маму, если бы не этот голос.       — Пришёл в себя, наконец?       О, да. Этот голос ни с чем не спутаешь. Вкрадчивый, с хрипотцой, таким бы только девушек соблазнять.       «Хм… Если имя женское, то могу ли я тоже соблазниться этим голосом?» – меланхолично подумал Вивьен, и его сразу же грубо встряхнули за плечи с такой интенсивностью, что он очень сильно прикусил себе язык.       — Ай, – тихо охнул художник и наконец открыл глаза.       Перед ним на корточках сидел он. Тот самый он, который обчистил его квартирку и попытался прихватить его недописанную тогда картину. Лорд воров, как успел узнать Вивьен.       Осознав, кто перед ним, Монтонесси подтянул к себе колени и оперся на них головой. Последняя отозвалась яркой вспышкой боли, на что Вивьен тихо простонал.       — Видать, знатно ты приложился о камни.       Художник не мог не согласиться с этим. Через минуты две сидения в таком положении у Вивьена затекли ноги и шея. Подняв, наконец, многострадальную голову, он встретился взглядом с вором.       Он все еще был тут.       Где бы это «тут» не находилось.       Оказывается, пока Вивьен пребывал в отключке, лорд воров его милостиво перетащил в какое-то другое место. Над головой была крыша, но сам художник был от чего-то мокрым.       — Что… – начал было Монтонесси, но голос был до того слабым и охрипшим, что напоминал скрип ветки. Художник прочистил горло и попробовал снова. — Что произошло?       Вор за все те минуты тяжелого мыслительного процесса Вивьена уже вовсю хозяйничал в помещении, роясь в шкафчиках письменного стола, заваленного разным хламом. Этого хлама, кстати говоря, была целая куча во всех углах комнаты.       — Ну, ты как настоящий рыцарь или, что более вероятно, как самый настоящий глупец, отвлек стражников от моего избиения, за что они обратили свой гнев на тебя, решив, будто я вышел из строя. Но я быстро доказал им обратное.       — Ты их… убил?       — Что? Нет, конечно! Я вор, а не убийца.       Снова повисла противная тишина, нарушаемая лишь крадущимся шагом вора и шумом в ушах Вивьена. Она длилась несколько минут, но мужчине каждая минута казалась растянутой на четверть часа, не меньше.       — Где мы находимся?       Вор не ответил, перебирая свои отмычки и, будто художник, примеряя их к замку запертого сундука.       — Почему я здесь? – снова попытался Вивьен.       Вор тяжко вздохнул, пробормотал под нос что-то типа "без сознания ты мне нравился больше" и повернулся лицом к парню.       — Помолчи немного, дорогой, я пытаюсь делать свою работу. Как только я закончу, обязательно отвечу на все твои вопросы. А теперь будь милым и притворись, будто тебя здесь нет.       Как оказалось, работа его состояла в том, чтобы открыть сундук до того, как придёт его хозяин, по совместительству друг вора. Или работодатель? Вивьен так и не понял, какие между ними отношения.       К сожалению или к счастью, вор открыл сундук именно в тот момент когда вошёл его друг-работодатель.       — Гаррет,черт тебя дери! Руки прочь от моих пожиток! – вошедший вихрем пронесся через всю комнату к вору и захлопнул едва приоткрывшуюся крышку сундука.       — Бассо. Можно подумать, что у тебя есть что здесь брать, – вор, названный Гарретом, отошёл к стене и встал рядом с Монтонесси. И кончиками пальцев прикоснулся к макушке. Странно.       — Кого ты с собой приволок? На вид, так какой-то аристократишка, – Бассо прищурился, будто пытался что-то вспомнить. Покачал головой и направился к письменному столу. — Нет, это лицо мне не знакомо. Откуда ты его достал? А главное зачем?       — Он отвлек стражу когда мне это было нужно. Как бы я оставил своего спасителя после этого под дождем?       Всё это время за окном ровно шумел ливень, а Вивьен обратил на это внимание только после слов вора. Тоже странно.       "Гаррет. Красивое имя".       — С каких это пор ты занимаешься благотворительностью? А, Гаррет?       — Это, скорее, вклад в будущее.       — Интересно, интересно, – пробормотал себе под нос Бассо. – Только это не объясняет, что он тут делает.       — Открой глаза пошире, Бассо, и увидишь, что он тут сидит. Послушно и тихо, попрошу заметить. И уйдет сразу же, как дождь немного утихнет, – на удивленный взгляд Бассо Гаррет продолжил. – Это его единственный приличный костюм, кажется.       От похлопывания по плечу Вивьен вышел из странного созерцательного оцепенения. Мысли текли вяло, во рту было вязко и немного мутило. Художник перевел глаза с высоко расположенного узкого окна на вора.       "Глаза такие черные. Надо бы ещё одну свечу зажечь".       Лорд воров присел перед ним на корточки и крепко схватил за подбородок. Взгляд вора был острым и внимательным. Как скальпель.       — Хэй, ты как? Выглядишь странным немного, - губы Гаррета, тонкие и бледные, произнесли эти слова. Это было немного странно.       Кажется, Монтонесси кивнул чуть позже, чем было нужно. Вор дотронулся до затылка Вивьена, где немного покалывало, отчего в глазах чуть потемнело.       — Кажется, сотрясение, – обратился к Бассо вор. – И кожа на затылке рассечена. Есть бинт? И выпивку покрепче прихвати.       На заднем фоне послышался шум выдвигаемых ящиков и звон стекла. Губы Гаррета снова зашевелилась, но голос был таким тихим, что его заглушал монотонный шум дождя на улице и грохот обуви по полу.       Вивьен снова посмотрел на рот Гаррета, когда его потрясли за плечо. Кажется, ему сказали не закрывать глаза. А может и нет. Дождь перебивает даже мысли.       — Ага, – ответил Монтонесси на всякий случай. Потом комната качнулась в бок и погас свет.

***

      Следующим утром Монтонесси пришлось неуклюже раскланиваться с новым знакомцем — Бассо, — у которого Вивьен, оказывается, проспал всю ночь и раннее утро. От неудобности ситуации художнику сделалось ещё более дурно, особенно после того, как скупщик в очень красочных подробностях пересказал, как он на пару с вором полночи чрезмерно хлопотал над его бессознательным телом. Так что убежал Вивьен от рассказов Бассо поспешно, периодически меняя цвет лица с бледно-зеленого на стыдливо-розовый.       В родных стенах Монтонесси стал себя чувствовать не на много лучше, но сил куда-либо идти уже не осталось. Поэтому мужчина решил, что ничего страшного не случится, если он немного поленится и проведет этот день за чтением книг и, может быть, сочинительством. Ему как раз недавно отправил свою рукопись Генри Хаунсли, с которым они познакомились на второй званый вечер у Эвелина Грейса, покровителя искусств и большого любителя собирать всю городскую богему у себя в поместье.       Разобрав всю корреспонденцию и даже ответив на несколько писем, Вивьен попытался написать что-нибудь, но состояние его к этому не располагало. Художник потратил целый лист бумаги на зачеркивание строчек. В итоге, руки Монтонесси всё-таки добрались до рукописи Хаунсли. Каково же было удивление Вивьена, когда открыв первые же страницы рукописи, в карикатурном описании скупщика краденного он узнал своего нового знакомого. А уж исковерканное имя только укрепило это знание.       Вечером, когда голова уже не болела так сильно и проснулся голод, Вивьен решил всё же выйти в город.       Пройдя по широкому проспекту Барона, Монтонесси наблюдал, как закрываются магазины и лавки, люди медленно бредут по своим домам, а стражники сменяют друг друга. Было интересно наблюдать за всем этим со стороны, но не участвовать в этом потоке жизни. В голове не было мыслей о том, как жить завтра. Только о том, куда движется этот поток. Что интересует этих людей?       Солнечный зайчик от створки окна на секунду ослепил художника, не дав закончить мысль. Небо окрасилось в апельсиновый и лиловый цвета, теплый влажный ветер дул со стороны доков. Это натолкнуло Вивьена на мысль, что на берегу реки вид будет прекрасным.       И действительно, пройдя переулками к "Покою Сирены", Монтонесси увидел, что предзакатное небо окрасило всю набережную в розовый цвет. Воздух был по осеннему прозрачный, так, что можно было увидеть все острова, что откололись от материка. Большая часть из них была необитаемой, что было логично, так как берег их был высоким, а размером они были самое большее с большое поместье. На их фоне выделялся только остров Мойры, блестая металлической крышей психиатрической лечебницы.       Пришлось знатно заморочиться, чтобы найти безлюдное тихое место, с которого не было бы видно бедлама.       Когда Вивьен уже устроился на земле у самой кромки воды, подложив под себя пиджак подкладом вниз, солнце на одну треть опустилось в воду. Морской ветер принес с собой запах водорослей и свежей рыбы, относя речные запахи выше по течению. Дома, стоящие за спиной, глушили звуки Города, а морской прибой умиротворяюще шелестел галькой.       В такой почти тишине и красоте художник сидел, пока солнце вовсе не скрылось за горизонтом, и даже тогда он остался сидеть на месте. Его захватило созерцательное бессилие, когда для того чтобы даже подумать о том, чтобы встать или даже пошевелить рукой приходилось прилагать усилие, не говоря уже о том, чтобы привести эти намерения в действие.       Звёзды уже налились светом, а тонкий серп стареющей луны был в зените, когда его плеча коснулась рука. Меньше всего Монтонесси ожидал, что эта рука могла принадлежать вору.       — К тебе очень легко подкрасться, — сказал он, когда вышел из-за спины художника.       — Я был не очень внимателен. Но, наверное, вы правы.       Монтонесси повернулся к Гаррету. Тот опустил с лица шейный платок, даря возможность рассмотреть выразительное лицо в неверном свете луны.       — Как поживает твоя картина? Ты её закончил?       — Вскоре после нашей первой встречи. Теперь она во владении у Эвелина Грейса, если вы конечно знаете, кто это.       — Конечно же. Кто не знает Эвелина Грейса? — Гаррет усмехнулся и хитро прищурил глаза. Монтонесси пристальнее вгляделся в лицо, разглядывая и запоминая. — Знаменитый в узких кругах коллекционер и меценат. Теперь у него есть, чем поживиться.       Художник встал с пиджака и начал осматривать его на предмет повреждений. Подклад слегка промок, да и сам пиджак помялся, но в остальном ничего критичного.       Общение с вором давалось немного тяжело.       — Признаться честно, я не думал встретить вас так скоро, — проговорил он тихо, всё ещё глядя на пиджак.       — Сам не ожидал. Увидел тебя в окне и, дай, думаю, подойду, поздороваюсь. Твой облик слишком отличается от остальных горожан. Кстати, как самочувствие?       Вивьен резко поднял голову. Каждый раз, когда у него кто-то спрашивал про его самочувствие, в лице собеседника отражалось сочувствие пополам с высокомерием. Кто-то скрывал своё чувство превосходства лучше, кто-то хуже, но всё это было одинаково неприятно наблюдать. Будто все они предвкушают слезливую историю о том, как ему плохо и как он тихо сходит с ума в своей мастерской. На лице вора трудно было что-то разглядеть в темноте, но почему-то Вивьену показалось, что там он не найдет ни унижающего сочувствия, ни чего-то ещё, такого же обидного.       — Я в порядке, спасибо. А вы как?       — Прекрасно. Работа спорится, жизнь бьет ключом, — Гаррет пожал плечами и мимолетно улыбнулся. — Конечно, давно не было вызова моему мастерству... Так что, даже немного скучно.       Художник улыбнулся на эти слова. Видимо, воровство для Гаррета такое же искусство, как для Монтонесси написание картин. Этот факт притушил большую часть недоверия в сторону мастера-вора и прибавил немного иррациональной симпатии.       Затем они просто стояли в тишине. Вивьен не знал, что ещё можно спросить у мастера-вора, чтобы разговор продолжился, поэтому просто смотрел на узкую полосу горизонта, светлеющую между небом и морем. Вор же совершенно невозмутимо пялился на художника, будто оценивал, на сколько золотых он потянет.       Так они простояли до тех пор, пока часы не пробили двенадцать.