Не узнавай меня

Огненный шар вечернего солнца медленно клонится к закату и раскрашивает уютную зелень городка ласковыми жёлто-багряными лучами. Ладка сидит на крыше бабушкиного дома, нагревшейся за долгий летний день, и медленно потягивает из бутылки янтарное пиво. Внизу шумит детвора, играя всё в те же забавы, что и Лада лет десять назад: стучат деревянные мечи, натягиваются резинки у рогаток, девчонки прыгают через скакалку, а мальчишки на спор пробираются через крапивные заросли в поисках потерявшегося мяча. «Как же им хорошо… — вздыхает Лада, глядя на ребятишек. — Почему мы должны взрослеть, становиться серьёзными и лопатами есть дерьмо этого злоебучего мира? Кто это, чёрт возьми, придумал?» Первое время ей очень хочется всё бросить, вернуться в Питер, завалиться в «Тамтам», найти друзей и погрузиться в их знакомый мир, но Лада ломает себя, с трудом справляется с головной болью, навязчивыми мыслями, и ей становится легко и свободно. В своих родных местах она, пусть и не сразу, обретает покой и запрещает себе думать. Но мыслям не прикажешь, и они всё равно лезут в многострадальную Ладкину голову, роясь там похлеще ос, выкуренных из гнезда. День меркнет, а небо темнеет, в нём зажигаются первые звёзды. Ладка смотрит на них долго-долго и мечтает унестись в это космическое пространство хоть на несколько минут, только, чур, по-настоящему, а не в психоделических трипах. Но Ладка понимает, что это невозможно, вздыхает и спускается вниз. Бабушка уже спит в своей комнате, из которой почти не выходит, а мама недавно пришла со смены и хлопочет на кухне. Ладка встаёт в уголке рядом с раковиной, берёт белое вафельное полотенце и вытирает тарелки, которые мама составляет на тумбочку. — Эх, Лада… Угораздило же нас жить в такое время, — со вздохом говорит мама, передавая дочери чайное блюдце. — Время как время, не лучше и не хуже других, — возражает Ладка скорее из духа противоречия, потому что недавно на крыше думала примерно о том же. — Что за упаднические настроения, мам? Это на тебя совсем не похоже. — Да просто… Не знаю, такое чувство, что мы летим куда-то в тартарары. Привычный мир рухнул, а что пришло ему взамен? Нищета, очереди, бандиты, горячие точки… — Горячие точки всегда были. Вон папка в Афгане погиб, ни за что, ни про что. А эти сволочи, которые его туда отправили, до сих пор сидят во власти. Быстренько перестроились, наплевав на свои советские идеалы, и вуаля. — Лад, не надо об этом. Ты же знаешь, отец был офицером и не мог не выполнить приказ. Но он до последнего защищал мирных жителей, и сохранил жизнь почти всем солдатам из своей роты. — Да… — задумчиво кивает Лада. — Не, мама, всё равно сейчас жизнь стала лучше. Ты посмотри, какая вокруг свобода! — Да уж, свобода… — внимательно вглядывается в лицо Ладки женщина, но тему не развивает. — Ладно, дочка, что толку спорить, мы же не на митинге. Давай чай пить. Рассказывай, что у тебя нового? Встречаешься с кем-то? — Нет, мы расстались недавно. Вернее, я ушла, потому что… А, впрочем, это неважно, — размешивает в кружке сахар Ладка. — А ты всё одна? — Конечно, Лада. Я до сих пор люблю твоего отца, — отзывается мама. — Слушай, мам, я даже не знаю, восхищаться тобой или наоборот, — мягко говорит Лада, но мама вспыхивает. — Лучше всего помолчать, Лад. Прости, конечно, но я не понимаю, как так можно, то с одним, то с другим. Сколько у тебя уже было парней? — Блин, хорошо ведь сидели, — чуть расстраивается девушка, — а ты опять всё хочешь испортить. Я лучше пойду, мам, давай не будем говорить на эту тему. — Иди, — вздыхает мама, — и заодно отнеси бабушке лекарства. — Так ведь она спит? — Разбуди аккуратненько, эти таблетки надо пить строго по времени. Ладка кивает, берёт коробочку с блистером, осторожно садится у бабушкиной кровати и берёт её за морщинистую руку. — Ба, на вот, выпей. — Ох, Ладка, надоели мне эти пилюли, хуже горькой редьки, — качает головой та. — Ну а что сделать, надо же лечиться, — пожимает плечами девушка и наливает в стакан воды из графина. — Старость не лечится, Лада, — слегка улыбается бабушка. — Пора мне уже… — Бабуль, да ну тебя. Старость здесь не при чём, это всё твоя болезнь. Выпей, а потом поболтаем. Женщина, морщась, всё же глотает лекарство, и они с Ладой долго разговаривают по душам обо всём на свете. — Баб, представляешь, а я в Питере Мишку Горшенёва встретила. Помнишь его? — Помню, конечно, хороший мальчик. Вы ж всё время вместе были, всей вашей компанией. — Да. Блин, а сейчас он такой стал… Необычный. Музыку пишет, поёт, выступает на сцене. — На сцене? А что играет-то? — Говорит, панк-рок, — говорит Лада и смеётся при виде округлившихся бабушкиных глаз. — Да ты не вникай, бабуль. Лада сидит ещё немного, а когда бабушка задрёмывает, тихо выходит из комнаты и слышит стук в окно веранды. — Ладка, Ладка, айда на дискотеку, — азартно шепчут её давние подружки, — что ты дома-то киснешь? Лада улыбается и бредёт к себе, чтоб переодеться в короткую джинсовую юбку и яркий топ, потому что глупо отказываться от такого заманчивого предложения. — Красавица, — восторгаются девчонки. — Побежали, пацаны нас там ждут. На танцплощадке возле старого ДК ничего не изменилось со времён школьной юности, вот только изменилась сама Лада. Она встаёт у заборчика, глядя на танцующих друзей, и вспоминает «Тамтам», совсем другой, с витиеватыми росписями на обугленных стенах, с уютной гримёркой, где можно и чай попить, и поспать, и забухать, и со всеми его обитателями, гордыми, безбашенными, талантливыми и не очень, но дерзкими и свободными… — Чё, Ладка, в Питере-то побаще дискачи будут, чем у нас? — останавливается перед ней Вовка, прерывая поток мыслей. — Да, Вов, там такой клуб есть, закачаешься! И уличные дискотеки тоже совсем другие. — А своди нас туда? — просит его подружка. — Мы в августе собираемся приехать. — Это можно, конечно, но я вот подумываю вообще здесь остаться… — с грустью говорит Лада. — Не, Ладка, ты чё, тебе надо институт закончить. Это я вон пашу слесарем на заводе и не рвусь никуда, а ты ж не такая. Ты всегда хотела большего! — подбадривает её Вова и уносится прочь, а Лада, так и не потанцевав, уходит домой, чтобы утром пойти в школу и целый день заниматься там спортом с разновозрастными детишками, которые не чают в ней души. «Лада Игоревна, Лада Игоревна!» — слышится отовсюду, и ребята ходят за ней хвостиком, как нитка за иголкой. В конце дня мальчишки приносят охапки одуванчиков, а девочки плетут из них большой-большой венок и дарят Ладе. Девушка улыбается и прямо с этим нехитрым украшением идёт в зал, что находится в спортивном клубе неподалёку. Превозмогая себя, она снова и снова упорно тренируется, но через несколько часов боль вгрызается в плечо, и Ладе приходится отступить. Она садится на кучу матов возле окна и чуть ли не плачет, но тут к ней подходит её тренер, пожилой, но до сих пор крепкий человек, наравне с бабушкой прививший любовь к волейболу. — Ладка, я всё вижу. И знаю про заключение врачей. Перестань понапрасну мучить себя. Да, ты не сможешь играть длинные матчи, — жёстко говорит он, встав напротив, — но это не конец жизни. Пойдём, покажу тебе кое-что. Он ведёт девушку в свой небольшой кабинет, выставляет на стол кубки и обводит руками висящие на стенах грамоты и фотографии. — Смотри! Это не мои медали, это медали моих подопечных. Это не мои кубки, это кубки, которые завоевали вы: девчата, которых я тренировал, — говорит мужчина и снова зовёт Ладу за собой в соседний зал. Здесь играют друг с другом девчонки, что занимаются в волейбольной секции. Лада с ностальгией смотрит на них, а тренер пытается донести до неё свою мысль. — Посмотри внимательно! Кто-то из них, может быть, станет олимпийским чемпионом, и, стоя на пьедестале, вспомнит обо мне, первом любимом тренере. Их победы — это мои победы. Так что, Ладка, не вешай нос. Из тебя получится великолепный детский тренер, и ты со своими ребятами завоюешь гораздо больше наград, чем если бы играла сама. Поняла? Лада медленно кивает и задумчиво смотрит на волейболисток, понимая, что во многом тренер прав. Да, ей придётся унять свои амбиции и признать, что никогда ей не выйти на площадку, например, в международном матче, но это не повод отчаиваться. — Я… Я поняла вас, Борис Серафимович. Буду работать в этом направлении, — улыбается она, шутливо вытянувшись по стойке смирно. — Вот и ладненько, — потирает ладони он. — А сейчас беги домой, отдыхай.

***

Через пару недель Ладка вместе с одним из школьных учителей везёт детей из спортлагеря на экскурсию в Санкт-Петербург, с наслаждением вдыхает его морской сырой воздух и вместе с ребятами обходит весь центр, заново открывая для себя уже привычные здания и памятники. На Невском, недалеко от Рубинштейна, Ладке вдруг попадается идущий навстречу Чёрт. Он останавливается, поддёргивает воротник кожаной куртки и улыбается так светло и лучисто, что у Лады сжимается сердце. — Привет. А ты чего от меня сбежала-то? — Подумай сам, — огрызается Лада, напуская на себя суровый вид, чтоб Илья не дай бог не заметил, как она скучала по нему и как рада встрече. — Лад, ну… — Илья не договарвает и переводит тему. — Ого, сколько у тебя детишек! Все твои? — Да, конечно, — криво улыбается Лада. — Я мать-героиня, ты не знал? — Не-а. Ладка, блин, бросай всё, пошли со мной. Я соскучился, — он берёт её за руку, но Лада тут же отдергивает кисть, будто коснулась горячей плиты и обожглась. — Никуда я с тобой не пойду. Илюх, мы расстались, и точка. — Лад, — он снова предпринимает попытку схватить её руку, но Ладу вдруг окружает плотное кольцо мальчишек. — Оставьте Ладу Игоревну в покое, — говорит один, постарше остальных. — Разве вы не видите, она не хочет с вами идти. — Ух ты, какая поддержка, — цокает языком Чёрт и в примирительном жесте вскидывает руки. — Тихо, тихо, мальчишки и девчонки. Я ушёл, меня нет. До свидания, Лада Игоревна. Илюха уходит, а Ладка весь день думает о нём и не находит себе места, а вечером долго стоит у автобуса, курит и размышляет, что делать. В глубине души девушке очень хочется вернуться к Илье, такому красивому, многогранному, интересному, но потом она вспоминает его отрешенность и пустой взгляд, и с разбегу влетает в автобус со знаком «дети», который возвращает её обратно в родной городок.

***

За лето Лада с корнем вырывает из своей души привязанность к Чёрту и осенью, снова оказавшись в Питере на учёбе, без страха встретиться с ним идёт в «Тамтам». За время её отсутствия что-то изменилось, атмосфера стала более жёсткой и гнетущей, наркоманов и дилеров в туалете прибавилось, а по залу начали ходить бандитского вида парни, кто в строгих классических костюмах, а кто в знаменитых малиновых пиджаках. Они кого-то ищут, вытрясают деньги, бьют всех, кто пытается оказать сопротивление, а потом исчезают, и ненадолго становится спокойнее, но ближе к ночи в клуб приезжает ОМОН, ловит и пихает в автозаки всех, кто попадётся под руку, и тоже устраивает махач. — Мишка, а что тут происходит? — спрашивает однажды Ладка, с ужасом наблюдая, как во дворе медленно идут друг на друга две стенки панков и скинхедов. — Жизнь тут происходит. Эти уроды фашистам стали поклоняться, суки, — зло выплёвывает Миха и тоже врывается в драку, которая заканчивается в отделе милиции неподалёку. Последнее время он постоянно дерётся, то с бандитами, то с простыми гопниками, то со скинхэдами, резко и внезапно отделившимися от общей панковской тусовки, и у Лады сердце кровью обливается, когда она смотрит на его сбитые костяшки, ссадины, царапины и новые выбитые зубы. — Мих, ну что за агрессия? А ты-то, Саня, куда лезешь? Что ж вы как… Не знаю… — говорит как-то Лада в гримёрке, пытаясь одновременно остановить кровь, бегущую из Мишкиной рассечённой брови и Балуновского разбитого носа. — А как же музыка, творчество? — Одно другому не мешает, — шмыгая, откликается Шурик. — Да, Ладка, мы знаешь, сколько песен сделали? Я в одной даже сам текст написал, понимаешь, да? Не хуже, чем у Андрюхи получилось, — подтверждает Миха. — Мы скоро играем. Приходи, послушаешь. — Да я и так всё время тут ошиваюсь, — смеётся Лада. — А пошли сейчас гулять? Просто по городу? — вскакивает Миха и пулей вылетает на улицу. Ладе и Саше не остаётся ничего, как последовать за ним, и они втроём долго болтаются по октябрьском хмурому и серому ночному Петербургу. — У Даньки в начале ноября свадьба, — сообщает Ладе новости Мишка. — А у Князя отпуск. — Вау, — поднимает брови Лада. — Классно. Я так понимаю, он там будет, да? — Ага. И ты тоже будешь, Данька или Анька тебя точно пригласят, — хитровато улыбается Горшок. — Андрюха будет стопудово пьяный и соскучившийся по тёлкам, так что это твой шанс, Ладка. Если ты всё ещё хочешь с ним мутить. — Блять… — вырывается у Лады, — не знаю, Мих. Я сама разберусь, не лезь. — Ну ладно, как хочешь, — соглашается Мишка, утягивает друзей в развалины старинного купеческого дома и с таинственным видом достаёт из кармана пакетик. — Видали, что есть? Грибочки. Закинемся, а? Лада гипнотизирует пакетик взглядом, а потом всё же соглашается, и до самого утра вместе с парнями ловит странные приходы, к счастью, забавные и весёлые. Как только действие заканчивается, реальность бьёт их по головам пыльным затхлым мешком, мир становится ещё серее, чем был, в душе поселяется тихая спокойная грусть и меланхолия. Лада не идёт на пары и целый день валяется в кровати, пытаясь читать книгу Кастанеды, что как-то подарил ей Чёрт, но не может уловить суть и открывает рассказы Лавкрафта, подаренные уже Горшком. Они читаются чуть легче, поражают воображение, но всё равно несут в себе некую тайную мысль, от познания которой у Ладки медленно плавятся мозги.

***

Аня, знакомая Ладе по нескольким совместным прогулкам-попойкам и паре концертов в «Тамтаме», на самом деле приглашает её на свою свадьбу, и Ладка долго прихорашивается, выбирая, что надеть, и пытается понять, чего же она ждёт от встречи с Андреем. Так ничего и не решив, она отправляется в ЗАГС и там сразу около входа видит Князя, на шее которого уже виснет какая-то девица. Лада подходит ближе и здоровается с ним, искренне улыбаясь и отмечая про себя, что он почти не изменился, остался всё тем же раздолбаем, шутом и проказником. — Привет, Андрейка. Такое чувство, что ты не из армии приехал, а с курорта. — Мерседес! — восклицает Князь, сразу же забывает про девчонку, подходит ближе и заглядывает в Ладкины глаза. — Будешь моей спутницей на сегодняшний вечер? — Да у тебя вроде уже есть, с кем его провести, — смеётся Ладка, кивая на девушку, — не оставляй её одну, это некрасиво. А я сама по себе. Или с Мишкой. Здорово, Миха! Блин, ты так непривычно выглядишь. — Привет, Лад. Некогда, дел полно, — вихрем проносится мимо Горшок, у которого под расстёгнутой косухой виднеется классический свитер и воротник рубашки и которого Даня выбрал своим свидетелем. Свадьба, как и положено, начинается с марша Мендельсона, а заканчивается грандиозной пьянкой в одной из столовых, которая под завязку наполняется друзьями-панками. Ладке даже становится жалко родителей невесты, которые взирают на всю эту вакханалию с трепетным ужасом, но она отпускает это чувство, не желая взваливать на себя чужие проблемы, и просто пьёт, веселится и танцует. — Андрюх, — плюхается рядом с Князем Миха и обнимает его рукой за плечи, — ты чё тормозишь-то? Иди к Ладке, блять. Потанцуй с ней, поухаживай. Да чё я тебя учу, ты сам лучше меня умеешь девок клеить. — Я не хочу, — отказывается Андрей, исподтишка наблюдая за Ладой. — Мне ещё больше, чем полгода, служить, нахера я буду себя связывать сейчас? — Ну, как знаешь. Только смотри, уведут, — предупреждает Горшок и тоже смотрит на Ладку. — Ну и… — задумывается Князь. — Ну и ладно, значит, не судьба. Мишк, ты лучше мне вот что скажи: с какого хрена в той квартирке, что вы вскладчину снимаете, одно бухло и какая-то дурь? Ни еды нормальной, ничего… Ты не слишком ли разогнался, друг мой? — Нормально всё, ты чё, — отмахивается Мишка и наполняет рюмки. — Материалу нового полно, ждём тебя и будем альбом настоящий писать. Насчёт концертов тоже не жалуюсь, скоро будем в «Горе» играть. Прикинь, выходим уже за пределы «Тамтама»! Так что давай быстрее возвращайся. Выпьем за тебя, блять. — Ну, Мих, я сейчас человек подневольный, когда будет приказ, тогда и вернусь, — пожимает плечами Андрей, опрокидывает в себя водку, ничем не запивая, и остаток вечера проводит с той девушкой, с которой и пришёл. Лада замечает это, но не расстраивается, стараясь вообще не думать об Андрюхе. Совершенно случайно она устраивается на подвернувшуюся работу в продуктовый магазин, потому что денег не хватает катастрофически, и за все дни, оставшиеся от отпуска Князя, они видятся всего лишь раз и просто гуляют всей толпой в одном из петербургских парков, толком даже не поговорив. А вот когда Андрей уезжает, Ладе неожиданно становится грустно. Но она не даёт воли таким мыслям и погружается в учёбу и работу. Новый год Ладка встречает в Мишкиной квартире, откуда вдруг уезжают родители и которую он со всей щедростью своей души отдаёт на разгром друзьям-приятелям. Празднование выходит очень весёлым, настолько, что прибираться после него Михе приходится два дня подряд, но он не унывает и вспоминает весёлую гулянку.

***

Весной институт распределяет Ладу и её однокурсников на преддипломную практику, и девушка становится учителем физкультуры в одной из санкт-петербургских школ. Времени не хватает вообще ни на что, и Лада почти не появляется в «Тамтаме», краем уха слыша, что милицейских рейдов в клубе стало ещё больше. Горшок стабильно появляется возле Ладкиного общежития раза два в месяц, иногда один, иногда с компанией, и утаскивает её гулять, «чтоб мозги совсем не перемкнуло от учёбы». Лада радуется и благодарит его, только вот каждый раз такие прогулки заканчиваются то пьянкой, то употреблением какой-нибудь дряни, которую Миха достаёт непонятно откуда непонятно на какие деньги и убеждает всех, что от неё ничего не будет, кроме блаженства и кайфа. Лада не очень верит ему, умом понимая, что ничего хорошего в наркотиках нет, но иногда соглашается, тем более и правда никакого привыкания и зависимости не чувствует, как и от сигарет, которые она может не курить по неделе, а может выкурить всю пачку за день. — Нахуй серьёзность! — частенько говорит ей Мишка. — Не хочу вообще взрослеть. Хочу остаться таким, как сейчас. Вот ты молодец, Ладка, работаешь с детьми. Только, пожалуйста, не взрослей, не становись такой занудой, как, блять, те учителя, которых мы ненавидели в школе, помнишь? Веселись, играй, радуйся жизни, ё-моё. И Лада старается радоваться, до тех пор, пока не звонит в два ночи мама и не сообщает, что умерла бабушка. Ладка, сонная, растрёпанная, поднятая вахтёршей к телефону среди ночи, стоит босиком на холодном мозаичном полу первого этажа и каменеет, услышав эту новость. Бабуля для неё была, пожалуй, даже более близким человеком, чем мать, и сейчас, когда случается несчастье, пусть и не совсем неожиданное, весь мир погружается в чёрные цвета. Ладка бредёт к себе, переодевается и и уходит на улицу, где проводит весь день, не проронив ни слезинки и не обращая внимания на моросящий дождь, а вечером звонит матери, узнаёт информацию о дате похорон, не спит всю ночь и днём идёт искать Мишку. Он случайно встречается ей возле метро, к счастью, трезвый и адекватный, и она вдруг обнимает его, замершего и прифигевшего, и, рассказав обо всём, просит поехать на похороны вместе с ней. — Мне больше некого об этом попросить… И одна я не могу, — вздыхает Ладка, глядя в сторону абсолютно сухими глазами. — А ты ведь знал бабушку. — Конечно, — кивает Мишка, прикусывая губы, — я поеду. Даже не думай. Он аккуратно и мягко берёт девушку за руку, и они долго молча гуляют по городу. — Мих, ты куда-то шёл, — спохватывается наконец Лада. — Я отвлекаю тебя? — Не, я с репетиции наоборот возвращался. Я побуду с тобой, — с готовностью отзывается Миха. — Чего ты хочешь? — Спасибо, Миш. Давай зайдём куда-нибудь. Выпьем водки. Не напиваться, просто помянуть. Они заходят в первую попавшуюся забегаловку, Мишка осторожно рассказывает о своих делах, новостях, говорит, что им предложили играть на фестивале, который проводит журнал «Fuzz», и Ладка немного отвлекается и даже пару раз улыбается. Миха провожает её до общаги, а следующим утром встречает у дверей, и они идут на автобус. На протяжении всей церемонии Миша ненавязчиво находится рядом, не мешая и не привлекая к себе внимания, и переживает за Ладку, видя, что она так и не плачет. Остаток дня они проводят в комнате бабушки, вместе с Ладкиной мамой перебирая фотографии и вещи, а потом Лада вдруг быстро собирается, захватив с собой пару снимков, и тянет Мишку обратно на автостанцию. Они еле успевают на последний автобус, и Лада, признавшись, что не могла больше находиться в том доме, отворачивается к окну и опять всю дорогу молчит, а Миха не трогает её.

***

Лада собирает все силы, сдаёт госэкзамены, завершает практику, получает диплом, даже идёт на выпускной, а через пару дней и на фестиваль, про который говорил Горшок, понимая, что жизнь продолжается, но в сердце её до сих пор тяжело и пусто. — Ладка, — говорит ей однажды Миха во время очередной вечерней прогулки, — ты же сейчас свободна? Устрой себе небольшой отпуск, поехали в Бокситогорск. — А деньги? На что я жить буду потом? — возражает Лада. — Ну, придумаем что-нибудь. Да мы ненадолго. Поехали, а то смотреть на тебя тяжело. И Лада ему поддаётся, хотя ей невероятно сложно возвращаться в дом, где теперь уже никогда не будет бабушки. Мишка долго водит её по городку, вспоминая истории из их детства, заводит на кладбище, молча стоя неподалёку, а потом они возвращаются обратно в дом. И вот здесь, вечером, в уголке на кухне рядом с мамой Ладку всё-таки прорывает, и она долго плачет, обнимаясь с ней, а Миха, не вмешиваясь, уходит на двор, курит и тоже поминает добрым словом бабушку Лады, которая была очень хорошим человеком. — Миха, спасибо. Спасибо, что ты снова привёз меня сюда, — говорит ему утром за завтраком Ладка, наливая чай, — мне и правда это было нужно. — Да не за что. Слушай, ты оставайся, а я поеду в Питер, ладно? У меня там дела. — Нет! — вдруг вскрикивает Лада и, сама смутившись своей бурной реакции, просит уже тише. — Останься, пожалуйста, хоть на недельку со мной. Ну какие у тебя дела? Гитару я тебе найду, концертов нет, работы у тебя тоже пока нет, а друзья могут и подождать. — Ладно, — соглашается, помолчав, Мишка и хмурится. Ладка радуется, не замечая его нервозности, а Горшок отводит взгляд и думает о том, что в его кармане лежит всего одна доза, и хватит ли её на неделю, большой вопрос.