Защитить любой ценой

Дождь не утихал, но Щита это почти не волновало. Сюда, в переулки, в тени, по которым он передвигался, вода попадала редко. Лишь временами он ощущал, как несколько капель оказывается на его коже. Затем он оборачивался и смотрел на потерявшего сознание Пасгарда. Тот не двигался. Щит был уверен, что он уже мёртв. Удар кинжалом оказался достаточно сильным, чтобы убить его практически мгновенно. Так и должно было быть. Этого сообщники Алебарда и заслуживали. Пасгарду не повезло стать первым, и теперь Щит готовился к дальнейшим событиям. Избавление от главного врага, а потом и от остатков его прислужников... И всё ради Зонтика и всех тех невинных жителей, которым навредил Алебард. До утренней встречи с ним оставалось лишь одно дело. Спрятать жалкий бледный труп где-нибудь на окраине, чтобы его не выискивали ни на оживлённых улицах, ни даже здесь, в мрачных закоулках, покрытых грязью. Щит бесшумно вздохнул. Он бы точно не похоронил Пасгарда рядом с Мантией — такой чести он не заслуживал. Возможно, стоило бросить его в первом попавшемся месте и закопать там... При мысли об этом Щит осознал, что лопата, созданная им при помощи генератора, осталась в укрытии, а тратить силу на ещё одну было бы слишком легкомысленно с его стороны. Тащить Пасгарда за собой предстояло до конца, если только Щит не хотел, чтобы его тело обнаружили возможные ночные патрули. В то же время он вновь подумал о том, что сказал Койф. О том, как назвал всемогущий артефакт. Генератор... Это слово было непривычным для Щита, но он попробовал принять его, правильное, истинное. Не то чтобы это имело для него огромное значение — просто хотелось называть вещи своими именами. С другой стороны, новое знание совершенно ничего ему не давало. Артефакт — генератор! — всё так же оставался могущественной вещью, способной как создать маленький кочан капусты, так и убить человека лишь одной яркой вспышкой. У Щита почти получилось избавиться от Пасгарда в тот момент. Если бы только не дрогнули его руки... Но случившееся с Мантией больше никогда не оставило бы его. Почему-то убийство кинжалом сильно отличалось, и Щит не воспринимал его так же. Чтобы проткнуть человека острым клинком, он прикладывал усилия, старался, сражался, просчитывал варианты. Именно так и действовал любой человек, каким бы страшным ни был его план. Но вот убийство генератором... Лишь мысль, лишь нажатие на кнопку — и сердце человека вдруг остановилось. С такой силой люди бы сразу возомнили себя способными на всё богами. Но Щит не видел себя таковым и не хотел превращаться в жестокое божество, подобное тому, в какое Алебард превратил Зонтика. Он боялся истинной силы генератора, а недавние события заставили его лишь сильнее убедиться в том, что он никогда больше не сможет совершить лёгкое убийство с помощью этой страшной вещи. Щит оставил закоулки и выбрался на окраину. Темнота никуда не ушла. Неосвещённые забытые всеми районы мало отличались от переулков между домами. Щит вытянул вперёд свободную руку, и она сразу же намокла из-за дождя. Он криво улыбнулся. Наконец-то его планы начинали сбываться. За одну ночь он добился того, чего не мог добиться в прошлом, сколько бы ни старался. Повлиял ли на это генератор под рукой? Или же, раз Щит справился сам, убив Пасгарда ножом, он оказался не нужен? Каким-то образом он одновременно прибавлял уверенности и ужасал, заставлял сдаться и в то же время продолжить битву. Всё из-за его силы, которую Щит мог использовать как для создания прекрасных вещей, так и для жестокого убийства. Он опустил взгляд и собирался пойти вперёд, как вдруг... «Кх...» — тихий хрип раздался прямо позади него, чем заставил Щита резко обернуться. Он поглядел на, как он был уверен, мёртвого Пасгарда, и увидел, как тот слабо подвигал левой рукой. Выжил!.. Пока что. Щит стиснул зубы. Не верилось! Удар был так точен и так силён! Как Пасгарду удавалось держаться до сих пор, всё то время, что его тело волочилось по холодной земле в закоулках? Ну конечно... Чёрные папахи обладали хотя бы минимальной физической подготовкой. Алебард наверняка проследил за тем, чтобы они выдерживали ранения, полученные во время работы. Или же Пасгард просто бессмысленно боролся за жизнь в своём желании провести больше времени с жалким Койфом. Щит давно презирал их попытки быть милыми друг с другом. Он всегда знал, что сообщники Алебарда на тёплые чувства не способны. Притворство, манипуляции, хитрость — что угодно они могли использовать, но никогда не проявили бы искренней привязанности и любви. Впрочем... Рыдания Койфа по Пасгарду заставляли Щита усомниться в своём мнении. Столько страданий из-за раны обыкновенного союзника... Нет, такого не могло быть. Койфа и Пасгарда связывало больше, чем общее дело. Была ли то настоящая любовь или нет, а в таком случае Щит мог использовать это отродье для того, чтобы надавить как на Койфа, так и, возможно, на самого Алебарда. Если, конечно, Пасгард останется в живых к тому моменту, как он достигнет штаба. И он продолжал двигаться вперёд, теперь уже время от времени поглядывая на Пасгарда или прислушиваясь. Иногда — совсем редко — тот снова хрипел: почти неслышно, словно отчаивался всё больше с каждым мгновением. Потом тщетно пытался двинуть хоть одной ослабленной конечностью: рукой или ногой — и затихал. Но, прищуриваясь, Щит всё ещё замечал его дыхание. Поразительно слабое... Наверняка любой другой человек бы уже отказался бороться, будь он на месте Пасгарда. И чего же он добивался? Подсознательно желал страдать ещё больше, мучая раненное тело? Тогда он был глупцом, идиотом. Щит чувствовал, как его презрение к Пасгарду лишь нарастает. Порой возникало желание бросить и добить его прямо так, не добираясь до укрытия. Он держался. Терпел. Не позволял себе, подобно зверю, растерзать человека. Цель Щита никогда не заключалась в убийстве как таковом. Он желал избавиться от Алебарда и его сообщников, но если уж то был единственный выход... Он не искал альтернатив. И в то же время он не желал быть откровенно жестоким, ранить даже врагов раз за разом исключительно ради собственного удовольствия. Так поступали только религиозные фанатики, подобные Армету, не постыдившемуся искалечить человека, который так старался заботиться о нём, жалком обманщике и лицемере. Щит не намеревался уподобляться таким, как он, убогим, мерзким людям. Нет, не людям... Созданиям. Существам, недостойным называться людьми. Пока Щит думал об этом, он наконец добрался до укрытия. Перед тем, как зайти внутрь, он снова обернулся, чтобы понять, держался ли Пасгард до сих пор. Тот не кашлял, не хрипел и не шевелился, но всё ещё едва заметно дышал. Этот проклятый убийца, не менее жестокий, чем сам Алебард... Щиту стоило собраться и сразу же избавиться от него генератором. При мысли об этом свободная рука дрогнула. Подсознание не хотело этого, даже если сейчас Щит вредил врагу, а вовсе не невинному человеку, как Мантия. Что за несправедливость... Одним нажатием кнопки невероятного артефакта он избавился от той, кто дарила людям прекрасное, а теперь долго и мучительно выжидал смерти заслужившего этого Пасгарда. Что ж, если он так не желал умирать, похоже, новому плану Щита суждено было сбыться. Всё ещё волоча Пасгарда за собой, он добрался до места, где проводил большую часть времени. Там находился его матрац, а чуть дальше — ещё один, больше никем не используемый. Неподалёку сохранились и художественные принадлежности, которые Щит дарил Мантии до того, как в порыве ярости несправедливо обошёлся с её картиной. А в будущем — и с ней самой... Он опечаленно опустил голову. Мрачные воспоминания не уходили до сих пор, и один только вид вещей, что Мантия когда-то использовала, заставлял его страдать. Отвлёк его очередной тихий хрип Пасгарда. Не выдержав, Щит бросил его на свободный матрац. Такой уродец не был достоин этого места, но ему ничего не оставалось, кроме как разбираться со сложившейся ситуацией после своего провала. Что же Щит мог сделать здесь, сейчас, с умирающим человеком? Он достал генератор из кармана плаща. Если он и хотел манипулировать Алебардом и Койфом за счёт Пасгарда, он должен был излечить это существо. Потратить силу на такую нелепость... Оно того не стоило. К тому же, он бы не стал слепо подчиняться Щиту. Удерживая в укрытии сообщника Алебарда, он рисковал потерять генератор. Но вдруг кое-что вспомнилось ему. То, что они обсуждали с Мантией. Её необычное предположение о том, мог ли артефакт повлиять на сознание человека. Когда они разговаривали о Полдроне, она решила, что «гипнотизировать» его было бы слишком жутко. Более того, так он лишался свободы воли, а Щит ни за что не поступил бы так с другом, с человеком, которым дорожил и которого желал обезопасить. Но вот Пасгард... к таким людям совершенно не относился. Он представлял из себя врага. Сторонника Алебарда. Против них Щит боролся месяцами, и ему не было бы стыдно поиграть с головой одного из таких мерзких созданий. Вот только как же именно? Не хотелось бы растратить драгоценную силу генератора на изменение сознания Пасгарда. Что Щит и знал, так это то, что тот ни за что не стал бы сотрудничать с ним, сохранив свои воспоминания, запомнив свою жизнь главы папах. От этих воспоминаний стоило избавиться. Но что потом? Щит не мог оставить Пасгарда с пустой головой, иначе бы получил неспособного к мышлению ребёнка, а не приманку для Алебарда. Он должен был придумать что-то новое. Новую жизнь для Пасгарда, иные воспоминания, хотя бы немного, чтобы его мысли не спутались, и он был уверен, что всегда следовал за Щитом, шёл против религиозной власти. А потом, как только он повлияет на Алебарда и его сторонников, отвлечёт их, выполнит свою функцию, Щит уж точно избавится от него за ненадобностью. Он не нуждался в союзниках и не отказывался от этой мысли. Но никогда бы он не назвал Пасгарда своим настоящим союзником, которому он бы доверил все секреты. Тому стоило бы так думать, как только он восстановится и придёт в себя, однако — не более того. В новом плане Щита Пасгард являлся скорее вещью, нежели настоящим человеком. Инструментом для манипуляций, чтобы воздействовать на тех, кому было до него дело. Алебард ещё не опустился до того, чтобы открыто ненавидеть подчинённых, а Койф в то же время кричал, когда видел его страдания. Вот почему Щит мог его использовать. И пусть для этого пришлось бы притвориться другом Пасгарда, он был готов пойти на это, чтобы добиться лучшего результата в будущем. Нехотя Щит нажал на кнопку генератора. Голубоватый свет окутал Пасгарда, и вскоре рана на его спине исчезла, словно её и не было. Его дыхание быстро выровнялось. Смерть ему больше не грозила. Уж точно не этой ночью. Осталось самое главное. Щит представил случайные события, которые собирался вложить Пасгарду в голову. Его решение стать Искателем Правды, совместные миссии, ненависть к Алебарду, обсуждение генератора и кое-что ещё. Койф... Щит предпочёл оставить в сознании Пасгарда воспоминание о том, как его безжалостно проткнули кинжалом. Но был то вовсе не он сам, а другой человек в плаще, с бирюзовыми волосами и голубыми глазами — именно Койф. И от него Пасгард защищал Щита. Он тихо усмехнулся тому, как иронично и глупо эта фраза прозвучала в его голове. Он поколебался. Что он мог сделать со старыми воспоминаниями, чтобы они не перемешались с новыми, искусственными? Просто уничтожить раз и навсегда? Но такое радикальное действие могло повлечь за собой утрату силы генератора... Щит до сих пор не знал, ограничена ли она, и даже Койф не упомянул ничего об этом, но пока всё не стало предельно ясно, он не был намерен рисковать. Поэтому, вместо того, чтобы избавляться от старых воспоминаний Пасгарда, Щит предпочёл... заблокировать их. Спрятать так глубоко в подсознании, что они не всплыли бы даже во сне. Значило ли это то же самое, что и уничтожить их? Щит не знал, но был уверен, что их сокрытие — не столь же масштабная вещь, что и полное удаление навсегда. Пасгард продолжал лежать на матраце, практически неподвижно, пусть даже теперь исцелённый. Щит пристально наблюдал за ним, удерживая палец у кнопки генератора, которую он не нажимал до последнего. И всё же, пришла пора приступить к полному изменению воспоминаний Пасгарда. Ну а потом он, наивный и глупый, поверит, что Щит спас его после атаки Койфа, этого гадкого и беспощадного человека. И когда сам Койф увидит это, он вновь утеряет всякую уверенность, отчего он легко сможет избавиться от, возможно, последнего сообщника Алебарда. Звучало почти идеально. Щит подготовил генератор и ещё раз поразмыслил над тем, что вложить в голову спящего Пасгарда. Его новая жизнь должна была ощущаться естественно, чтобы у него не возникло лишних вопросов. И вот он нажал кнопку снова. Пасгард начал ворочаться. Щит заметил его скривившееся лицо. Воспоминания менялись, исчезали, превращались в другие, поначалу такие непривычные для него. Он забывал и свой пост главы чёрных папах, и уважение к Алебарду, и Койфа как дорогого для него человека. Пасгард превращался в одного из членов Искателей Правды, который ненавидел Алебарда, за что был почти убит жестоким Койфом, пока его не исцелил с помощью генератора Щит. Так он и потерял старого себя. Впрочем, его новая жизнь продлилась бы недолго. После избавления от Алебарда Щит взял бы на себя нескольких его подчинённых, как Койф, а уж потом бы направился в замок. Один. Без Пасгарда, путающегося под ногами. Перво-наперво изменились воспоминания про Алебарда и сообщников. Щит заставил Пасгарда забыть про его бывший пост главы чёрных папах и добавил кое-что новое: манипулятивный план Алебарда, согласно которому он бессмысленно внушал Пасгарду, словно тот когда-то был частью элитного отряда. Щита не волновало, что на самом деле это правда. Теперь для Пасгарда эти слова стали грязной ложью, наивным желанием верхушки заполучить нового сообщника. Несколько выдуманных моментов — и поддельные воспоминания оказались у Пасгарда в голове. Щит с подозрением посмотрел на генератор. Казалось, будто сила вот-вот закончится, но ничто не символизировало об этом. Он облегчённо вздохнул и в процессе дела попытался подумать о чём-то ещё. Он знал, что смысла беспокоиться о мелочах нет, но вечная паранойя не позволяла расслабиться. Сейчас в его укрытии находился бывший сообщник Алебарда. Если бы только он вспомнил свою настоящую жизнь или запутался в фальшивой, Щит рисковал потерять всё. Вот почему его план должен был быть безупречным. Никакой путаницы в голове Пасгарда, ничего, что заставит его задавать лишние вопросы и неуместно любопытствовать. Случайные мелочи: завязывание хвостика, столкновения с прислужниками Алебарда, разговоры с Щитом — всё это попало в его мысли. Даже сам Щит почувствовал его настоящим человеком, а не куклой, лишённой большинства воспоминаний. Впрочем, этому человеку всё равно было суждено умереть, как только он исполнит свою миссию и перестанет приносить Щиту пользу. Не забыл он вложить Пасгарду знания и о бывших союзниках. Некоторых. О Мантии ему знать не следовало. Как и о Полдроне. Щиту стоило быть осторожным с вторым. Если бы он увидел с ним Пасгарда, такое огромное противоречие привело бы к огромным проблемам... Объяснить Полдрону, что всё это значит, означало показать генератор, рассказать о его таинственной силе. Но именно из-за неё Щит решил не искать себе настоящих союзников. Поэтому... Он был готов скрываться от Полдрона ещё активнее, чем раньше. Или же просто как можно скорее завершить главную миссию и избавиться от Пасгарда. Но было и кое-что ещё... Щит бросил взгляд на сохранившиеся рядом с бывшим местом Мантии художественные принадлежности. Он вздрогнул. Ещё одна деталь, которую он не учёл, но которая казалась более важной, чем даже самые нелогичные объяснения будущего поведения Алебарда перед сменившим сторону Пасгардом. Он бы обязательно спросил, для чего нужны все эти холсты и краски. В каком-то смысле он сам действительно рисовал в прошлом. Для Койфа. И Щит ненавидел все их сравнения жалкой каракули с прекрасными работами Мантии. Но, если того требовала миссия, если Щит не хотел подорвать доверие Пасгарда так скоро, он был готов пересилить себя, соврать даже в этом и таким образом дополнить новые воспоминания Пасгарда. Его тошнило от этой мысли. Но он уже потратил силу генератора. Если бы он избавился от Пасгарда прямо сейчас, вся эта энергия ушла бы в никуда. Щит загнал себя в ловушку и выбраться из тупика ему предстояло самостоятельно. «Извини, Мантия, но так нужно, если я не хочу, чтобы он засомневался», — мысленно проговорил Щит и продолжил использовать генератор. Теперь Пасгард знал и о своей любви к искусству, о попытках создать шедевр и о том, как у него ничего не получалось. Пускай. Так было надёжнее, чем оставлять его с множеством вопросов в голове. Зато теперь его новая жизнь выглядела полноценно. Не осталось ничего важного, о чём Пасгард бы задумался и что подорвало бы его доверие к Щиту. И всё ради единичной манипуляции Алебардом... С другой стороны, он никогда не мог предугадать, сколько на самом деле сообщников тот скрывает. Запутать бы пригодилось каждого из них. И теперь Щит знал, как это сделать, а его марионетка ни о чём не подозревала. Свет от генератора рассеялся, и Пасгард перестал дёргаться. Щиту осталось лишь дождаться, когда он проснётся. Тогда-то он и проверит, сработал ли план, будет ли Пасгард чувствовать, воспринимать себя Искателем, или старые воспоминания быстро вернутся, и от него придётся избавиться... Щит бы предпочёл поспать всё то время, что предстояло потратить на наблюдение, но в то же время был готов пожертвовать сном, чтобы убедиться, что новый план работает и Пасгард превращается в идеальную игрушку, которую можно запутать и использовать в своих целях. Раз уж он не умер, то ему следовало заплатить иную цену за свои преступления. И пойти против тех, кто когда-то имел для него значение. Тех, для кого значение имел он сам. До сих пор...

***

Жак смотрел в грязный тёмный потолок старого здания, лёжа на земле. Они с Телеграфистом так и не перебрались в его дом как в новое убежище. Ещё одну ночь было решено провести здесь, стараясь прислушиваться к шумам с улицы. Патрульные могли нагрянуть в любой момент... Телеграфист же совсем недавно задремал, в то время как Жак не переставал думать. В последнее время он делал это так часто, что голова начинала болеть. Но новые мысли всё роились в голове, перемешиваясь друг с другом, накладываясь друг на друга. Кражи, попытки исправиться, прошлое Телеграфиста, желание освободить Хундсгугеля, сегодняшний странный диалог после того, как Жак чуть не сдался патрульным... Как же он мог думать о чём-то другом? Он решил рискнуть и тихо подполз к спящему Телеграфисту. Он, как и раньше, накрывался плащом той самой продавщицы, которую когда-то избил, а под голову подкладывал наполненный одеждой мешок. Его волосы были распущены. Жак вздохнул и слегка потормошил его, чтобы разбудить. Телеграфист заворочался, приоткрыл глаза, потёр их и приподнялся, после чего, полусонный, с недовольством поглядел на него, нервного и растерянного. И зачем только было будить, когда ему только удалось уснуть, ещё и по очевидно глупой причине... Ведь, напади на них патрульные, Жак не выглядел бы сейчас так нелепо, а кричал и готовился к побегу. — Чего тебе? — устало спросил Телеграфист. — Да вот, эм... Не спится что-то, — признался Жак. — А я-то тут при чём? — негромко возмутился тот. — Ты же не думаешь, что я тебе сказки на ночь читать буду или колыбельные петь? Ложись, закрывай глаза и спи. Или, если не хочешь, выйди на улицу и сторожи там всю ночь, не проходят ли мимо патрульные. Хоть полезно будет. — Ну блин... — разочарованно пробормотал Жак. — Я просто... Не знаю. Как-то тяжело в последнее время, и вот, теперь бессонница. У тебя такого не бывало? — Нет, но, похоже, сейчас будет, — съязвил Телеграфист. — Серьёзно, ты зачем меня разбудил? Просто чтобы поболтать? — Ну... Наверное, — честно признался Жак. — Я серьёзно, я неважно себя чувствю. Ну же, у тебя наверняка такое бывало хоть раз, я уверен! — подметил он, вспоминая, о чём прочитал в дневнике. — У всех бывает. Дай совет какой-нибудь. — Аргх... Ну, может быть, и было. Но я, знаешь ли, провёл большую часть жизни в тюрьме. Конечно, там тяжело будет. Но ты сейчас свободен. И мешаешь мне спать. Поэтому просто терпи, пока не уснёшь. Другого совета нет. В самом деле, ты иногда такой ребёнок... Совсем маленький ребёнок, который будит взрослых по мелочам, — рассмеялся Телеграфист. — Да брось, уверен, что ты не намного старше меня! — шутливо махнул рукой Жак. — Ну серьёзно, я вот думаю просто... Мы сегодня и у тебя дома были, и крали — ну, то есть, крал только ты, но всё же, — и я вот ещё чуть не сдался полицейским, и ты мне этого сделать не разрешил... Такой насыщенный день! Как же тут уснёшь? — вопросил он. — Ага... — ухмыльнулся Телеграфист. — То есть ты скорее энтузиазмом пылаешь, а не чувствуешь себя плохо? Серьёзно, ты когда что-то замышляешь, хотя бы в отговорках не путайся, а то слишком палевно. — Эх... — вздохнул Жак. — Ладно. Вообще дело не в самих событиях, а в том, что я... чувствовал в это время или типа того. Я не совсем понимаю, что со мной происходит в последнее время. Я очень, очень много думаю. Постоянно размышляю, хотя раньше вообще не парился ни о чём таком очень серьёзном. А теперь вдруг!.. Постоянно. Я совсем недавно был готов с радостью воровать, а теперь мне от этого стыдно. Мне было жалко продавщицу сегодня. Даже если я понимаю, что без воровства мы не достанем еды. Но вот как-то... так. И я даже готов был сдаться патрульным, отправиться в тюрьму. А там ведь ещё Хундсгугель! Я... Всё ещё хочу его как-то оттуда вызволить, — пробурчал он, боясь негативной реакции со стороны Телеграфиста. — Пф-ф-ф-ф-ф, — прыснул тот. — Да ты шутишь! До сих пор думаешь об этом бреде, серьёзно? Ты реально думаешь, что освобождение психа из тюрьмы сделает тебя хорошим человеком? Ну да, коне-е-е-ечно, — протянул он. — Серьёзно, брось ты это. Мы плохие. Преступники, воры, всё такое. Ничего с этим не поделаешь. — А может, поделаешь... — поспорил Жак. — Вот давай ты мне поможешь Хундсгугеля освободить, и там уже посмотрим. — Ещё чего. Я же сказал, что не буду жертвовать своей свободой ради такого, — с этими словами Телеграфист снова лёг, укрываясь плащом. — Всё, я спать. Тебе надо — ты и будь каким-то там спасителем. — А я... А я вот возьму и буду! — разозлившись, Жак резко поднялся и направился к выходу из убежища. — Даже без плана пойду. Ты говоришь, что мы плохие люди. А я не хочу быть плохим. Ну вот и уйду. И... И на этот раз не пытайся за мной идти, вот! — всеми силами он постарался выглядеть строго. — Да ты же... — Телеграфист, снова приподнимаясь, попытался что-то сказать, но Жак уже не останавливался. — Р-р-р... Ну и пожалуйста. Всё равно тебя патрульные сразу поймают! А скорее всего ты просто передумаешь и вернёшься через пять минут! — он недовольно скрестил руки на груди. Жак его не слушал. Телеграфист, несмотря на помощь этим днём, теперь вёл себя, как неприятный человек, общаться с которым ему не хотелось бы. Он старался быть хорошим, настоящем героем, а тот совсем этого не ценил, потешаясь над его мечтами и стремлениями. Жак не придумал никакого плана, но теперь решил, что лучше будет действовать без него, чем продолжит выслушивать язвительные комментарии Телеграфиста. Тот и не пытался его остановить, отчего Жак был полностью уверен в своей непреклонности и решительности. Он всё делал правильно: набрался смелости и противостоял тому, кто высмеивал его, а теперь направлялся к тюрьме, чтобы исполнить план. Так внезапно, в темноте ночи... Но разницы на самом деле не было! Дождь закончился, осталась лишь прохлада. Земля же была влажной. Возможно, слишком влажной. И слишком холодной. Какое-то время Жак не понимал, в чём причина, уверенный в своей правоте, не оглядывающийся назад и не смотрящий себе под ноги. Но когда им стало слишком неприятно и мокро, он всё же устремил взгляд вниз, только чтобы обнаружить... что он даже не надел обувь. Ботиночки остались в убежище, которое он уже покинул, и на ногах красовались лишь носки. Жак раскраснелся от стыда. Только он начал действовать по-своему, как потерпел неудачу и выставил себя полным болваном... Как только Телеграфист узнает об этом, засмеёт ещё сильнее! Жак мог бы игнорировать неприятные ощущения и продолжать путь, но быстро понял, что так у него ничего не получится, и он только окончательно замёрзнет. Сразу же пришлось развернуться и поплестись назад. Каким-то образом Телеграфист оказался прав. Уже спустя пять минут он возвращался, потому что сглупил. Жак глубоко вздохнул. Пусть так, но как только он обуется, он уйдёт снова, на этот раз ничего не позабыв, и смеяться долго у Телеграфиста не получится. Вход в укрытие снова предстал перед ним. Жак замялся и потоптался на месте. Не хотелось видеть это надменное, наглое лицо Телеграфиста, готового пристыдить его. Но выбора не осталось. Он зашёл внутрь и направился в то подобие комнаты, где оставил обувь. Несколько шагов — и он оказался там. Жак ожидал, что Телеграфист сразу же обернётся, посмотрит на него и рассмеётся, пошутит, так же грубо, как и всегда, а потом подойдёт и легонько ударит его по голове. Но тот... что-то писал в дневнике, щурясь, а самого Жака будто бы и не заметил вовсе. Более того, внезапно Телеграфист выглядел на удивление несчастным. Улыбки на лице не было. Только усталость... На миг Жаку показалось, что даже его ярко-голубые волосы немного потускнели. Или же всему виной был ночной свет? Жак поколебался и постарался перебороть лёгкую неловкость. Всё это время Телеграфист не обращал на него внимание, сфокусированный на дневнике. Дошло до того, что Жак решился подать знак. «Кхм, эй, я здесь. Вернулся спустя пять минут, как ты и сказал, а ты даже как-то не оценил, не подшутил!» — воскликнул он, чем заставил Телеграфиста резко спохватиться, закрыть дневник и устремить на него взгляд. Жак стоял на месте, смотря в сторону. Он чувствовал себя так, будто бы совершил что-то запретное, или увидел то, чего видеть не стоило. Даже сам Телеграфист растерялся и следующие несколько секунд не пытался над ним подшутить, как наверняка сделал бы, не застань Жак его врасплох своим неожиданным появлением. Вот только почему оно оказалось для Телеграфиста таким неожиданным, если он сам предсказывал возвращение Жака через минуты после ухода... «А, э... Ну да, ха-ха-ха, вернулся через пять минут, как я и говорил. А чего... Стоп! Ты что, без обуви ушёл? Ну ты даёшь, это ещё умудриться надо было!» — он попытался съязвить, как и ожидал от него Жак, но никак не мог вернуть свой привычный наглый тон, отчего звучал слишком неестественно. Тот добродушно усмехнулся, подошёл к нему и уселся рядом. Вся серьёзность его намерений вдруг ушла, и он успокоился. Телеграфист вопрошающе посмотрел на него, а Жак бросил взгляд на уже положенные на землю дневник и карандаш. Очень захотелось узнать, о чём же тот писал. Но сам Телеграфист не подозревал, что Жак уже выяснил, чем являлась эта книжечка на самом деле. — Слушай... Ты как? — негромко поинтересовался он. — Ты выглядел печальным, когда я зашёл. Ты что-то писал? Или, эм... рисовал? — А-а-а, да так, просто писал о том, что ты дурачок, ничего серьёзного, — отговорился Телеграфист. — Ну что, а как там твой план или что у тебя? В тюрьму-то пойдёшь, герой? — Нет, наверное... Я передумал. Увидел тебя таким, и стало жалко оставлять тебя или вроде того. Я просто... Почему ты совсем не хочешь помочь? Ну, спасти Хундсгугеля. Я знаю, ты боишься снова оказаться в тюрьме, и я вряд ли понимаю, каково тебе там было провести столько времени в одиночестве, но всё же... — понимая, что поднимать эту тему сейчас может быть неуместно, Жак попытался перевести её. — А вообще... Когда я ушёл, ты снова это почувствовал? Что будешь одиноким? Ты... Тебе такое не нравится, да? — Чего-о-о? О, да брось, я слишком самодостаточен для этого, — похвалил себя Телеграфист. — Я просто... Ладно, знаешь, забудь. И оставь уже свои разговоры о тюрьме. Спи иди. Не глупи больше. — А-ха-ха, ну ладно... — тихо согласился Жак и отполз в сторону, после чего лёг на голую землю. — Бр-р-р, как же ногам теперь холодно. — А потому что не надо было убегать посреди ночи, — пожаловался Телеграфист. Он взял используемый им в качестве одеяла плащ и бросил в сторону Жака. — А... — удивился тот. — Что? Не устраивает? Могу обратно отнять, — пошутил Телеграфист. — Не-не, не надо! Всё нормально... Жак укрылся и отвернулся. Телеграфист с облегчением вздохнул и дождался, пока он уснёт. После провальной попытки побега бессонницу Жака как рукой сняло, и спустя несколько минут он уже провалился в глубокий сон. Телеграфист воспользовался этим, взял дневник с карандашом и открыл первый на той странице, где писал текст, пока Жак не вернулся назад в укрытие. Он не закончил прошлую запись, но, раз уж тот вернулся, предпочёл этого и не делать. Вместо этого Телеграфист ещё раз пробежался глазами по тексту, чтобы напомнить самому себе, что он написал, будучи обиженным на бросившего его Жака. В чём-то он и не соврал. Он действительно писал о том, какой тот «дурачок», однако совсем иными словами. «Дневник или как там... Вторая запись после воссоединения, и я хочу сказать, что я в бешенстве. Этот мелкий идиот свалить решил! Сначала ноет о бессоннице, потом устраивает скандал с ничего и сбегает! Потрясающе. Конечно же, он уже через пять минут будет на месте. Ну, наверное. Я так думаю. Он не сбежит всерьёз. Каким бы он ни был глупым, с ним бывает весело, и если он уйдёт, я, получается, опять останусь один. Вот, я пишу, а он всё не возвращается. И что-то сразу так некомфортно... Вот ведь я размяк! Но это он виноват со своими бредовыми идеями. То готов патрульным сдаться, то убегает со своим желанием геройствовать. Но всё равно так неприятно без него... Ненавижу это чувство одиночества. Что за детские травмы после тюрьмы, не пойму, но...» Дальше текста не было. Именно в этот момент Жак дал о себе знать, и Телеграфист резко захлопнул дневник, чтобы тот не догадался, о чём он пишет. На странице ещё осталось пустое место. Он немного подумал и продолжил писать немного ниже первой записи, чтобы уж точно разделить их. Иногда Телеграфист отвлекался и посматривал на Жака, из раза в раз убеждаясь, что тот не просыпается и не пытается подглядеть, чем он занимается. Эта мысль успокаивала его. Вскоре же он закончил, отложил карандаш в сторону и принялся перечитывать новый написанный текст. Запись вышла небольшой, однако очень значимой для Телеграфиста. «Что ж, он вернулся. Это ведь глупо — радоваться такому? Конечно же, я ему этого демонстрировать не собираюсь, пусть не думает, что я дал слабину, но... Тогда я правда испугался. Вот знаю же, что бессмысленно к другим людям привязываться, и всё равно. Что ж, хотя бы он цел, пусть и замёрз, дурачок. Пусть спит. Завтра посидим в укрытии и никуда не пойдём. Всё равно еды хватает. Надеюсь, всё будет нормально». Он кивнул самому себе, отложил дневник, беспричинно провёл рукой по распущенным волосам и лёг на мешок-подушку. Затем закрыл глаза и спустя время наконец-то вернулся ко сну...

***

«Что...» — ожидая пробуждения Пасгарда, Щит заслышал его голос. Тот, держась за голову, приподнялся, опираясь на матрац. Вряд ли он полностью осознавал, что происходит, и здесь Щиту стоило бы помочь ему, несмотря на огромное нежелание это делать. Он сам ввязался в это, и сам принял решение обмануть бывшего главу полиции, подделав его воспоминания, чтобы тот считал себя одним из Искателей Правды. Щиту же оставалось только притвориться перед ним достойным лидером, готовым на всё ради своих союзников, к каким Пасгард на самом деле никогда не относился. Щит сжал руки в кулаки и подошёл к нему поближе. Тот устремил на него усталый, но любопытствующий взгляд. — Что произошло? — Пасгард повторил вопрос. — У меня все мысли как размыты... Плохо помню о случившемся. — Мы продолжаем... нашу миссию. По избавлению от Алебарда, — Щит едва ли верил, что всерьёз говорит это Пасгарду. — Мы смогли напасть на след Койфа. Я попытался убрать его с помощью... генератора, — он сразу же упомянул настоящее название артефакта, — для того, чтобы выманить Алебарда, но промахнулся. Нам ничего не оставалось, кроме как столкнуться с ним в бою. В какой-то момент он попытался напасть на меня с кинжалом, и я ничего не мог сделать, даже использовать генератор. Именно тогда ты бросился защищать меня, заслоняя собой. Он пронзил твою спину, но я сделал всё, чтобы излечить тебя и вернуть в укрытие. К счастью, генератор помог мне, но очнулся ты только спустя время. — Вот как... Пасгард приложил руку ко лбу. Он понимал, о чём говорит Щит, и в то же время ему требовалось немало усилий, чтобы в подробностях вспомнить о случившемся. Воспоминания ощущались очень размытыми и неясными. Пасгард постарался собраться, но голова раскалывалась. Он глубоко вздохнул и сосредоточился: на своих мыслях, на моментах из прошлого, чтобы заново себя осознать. Разумеется, удар кинжалом не мог пройти незаметно, даже если потом Пасгарда излечил могущественный генератор. Что-то поменялось в его сознании — по крайней мере, на некоторое время. Иногда люди путали сон с реальностью, и сейчас Пасгарду казалось, что он спит. Или, наоборот, только проснулся после очень правдоподобного сна и не мог отличить его от действительности. Но наконец воспоминания начали возвращаться. И он сам, и Щит сражались против Койфа — бывшего владельца генератора, который, возможно, украл его у Зонтика, чтобы дать Алебарду больше преимуществ. Он, со своими бирюзовыми длинными волосами, яркими голубыми глазами и тёмным плащом, сильно походил на Щита, но имел и заметные отличия. Например, пять пальцев на руках. Пасгард вспомнил, как Койф пытался атаковать их со Щитом, напал на второго, как на главного врага, того, кто противостоял Алебарду. И уже почти пронзил его насквозь кинжалом, как Пасгард бросился вперёд, чтобы заслонить его собой и не позволить ему так бесславно погибнуть. После этого он потерял сознание, а оттого ничего больше не помнил. Он стиснул зубы. Этот проклятый Койф... Он не смел никого атаковать, не смел никого мучить, терзая кинжалом. Пасгарду очень повезло, что Щит имел при себе генератор, сила которого ещё не иссякла, и смог мгновенно излечить его рану, спасти ему жизнь. Но эти убогие сообщники Алебарда, как и он сам, не щадили никого. Теперь, вспомнив, что к чему, Пасгард с ещё большим стремлением намеревался избавиться от всех, кто так издевался над невинными. Они заслуживали того, чтобы с ними поступили по справедливости — и уничтожили. Особенно Алебард. Нет. Особенно для Пасгарда — Койф, который пытался убить замечательного лидера Искателей Правды, Щита, а в итоге пронзил его самого кинжалом. — Я... всё помню, — процедил Пасгард. — Этот Койф поплатится за то, что сделал. — Разумеется, — согласился Щит. — Но сейчас нашей главной целью снова становится Алебард. Он должен прийти завтра на площадь, и уж там я с ним разберусь. Генератор мне поможет. Как и ты. Я бы хотел, чтобы ты в случае чего отвлёк его. Конечно же, Алебард не будет стоять смирно, ожидая, пока я его уничтожу, но если он отвлечётся на тебя, тогда я успею, — объяснял он своим хрипловатым голосом. — Хорошо. Что мне нужно будет сделать? — спокойно поинтересовался Пасгард. К счастью, Щит уже знал, что ответить на этот вопрос. Не зря он вложил в голову Пасгарда фальшивое воспоминание о плане Алебарда и его сообщников, связанном с нелепой манипуляцией. Теперь ему достаточно было лишь показаться кому-нибудь из них и выслушать их бессмысленные попытки пробудить в нём настоящие воспоминания о прошлом. В то время как Алебард — или кто-либо другой — начнёт заниматься этим, Щит воспользуется ситуацией и использует генератор. На этот раз — не промахиваясь. Попадёт точно в цель, хоть сотню раз напомнив себе, что теперь перед ним не невинная Мантия, а злейшие враги всей Зонтопии. Алебард. Койф. Другие их сообщники. Вся проклятая верхушка, что спрятала от людей истинного правителя. И даже если Щит не сможет убить их, он найдёт другой способ заставить их исчезнуть. — На самом деле тебе будет достаточно просто выйти. Зная Алебарда, он опять попробует применить свой трюк и запутать тебя, говоря, что вы были связаны, что ты работал на него, был членом чёрных папах. Пока он впустую пудрит тебе мозги, я всё сделаю, — высказался он. — Ага... Пожалуй, это имеет смысл. Хотя до сих пор не понимаю, что у них за замысел с этим планом. Сдался им именно я как союзник, хах, — Пасгард съязвил, а затем приложил руку ко лбу: голова до сих пор болела. — Уф-ф-ф, больно ведь... — В самом деле? — Щит посмотрел на генератор в своих руках. — Ох... — он притворно вздохнул. — Извини. Наверное, стоило подумать и о твоей голове, когда я лечил тебя. Предполагаю, что это пройдёт после сна, но если нет, мы что-нибудь придумаем. Мне стоило быть немного внимательнее, но я очень торопился, стараясь убрать рану. Если бы я помедлил, ты бы мог умереть. — Я всё понимаю, — успокоил его Пасгард. Он окинул укрытие взглядом. Пусть голова и раскалывалась так, будто Пасгарда били по ней без остановки, здесь он узнавал абсолютно всё. Самого Щита, с генератором в руках, его и свой собственный матрацы, потухший костёр, холодную землю, старые обшарпанные стены и, конечно же, набор принадлежностей для рисования. О своих попытках рисовать он помнил отлично, пусть и знал, что все они были безуспешны. У Пасгарда не выходило создать шедевр, однако он не оставлял попыток развить навык. А ведь если бы Щит не спас его, он бы мог навсегда распрощаться со своим увлечением... Каким же заботливым лидером он был! Пасгард невольно улыбнулся, осознав, что сможет продолжить работу над картинами благодаря нему. — Знаешь, я правда благодарен, что ты потратил силу генератора на то, чтобы спасти меня. В смысле, вряд ли бы кто-то другой сделал это. Но главное, что теперь я в порядке и готов продолжать дело. Ну и рисовать, если найдётся свободная минутка, ха-ха, — добавил он как бы не всерьёз. — Ну конечно. Когда Алебард будет повержен, мы все сможем свободно заниматься любимыми делами, — он всеми силами постарался звучать убедительно. — Пусть ты и не профессионал, у тебя... большой потенциал в рисовании, как я всегда и говорил. Если бы только Алебард не лишал творцов индивидуальности, им бы потом не приходилось вот так прятаться... Каждое слово давалось с большим трудом. Щит никак не мог подумать, что новый план заставит его страдать так скоро. Заменять Мантию Пасгардом... Что ж, он сам в это ввязался в желании перехитрить Алебарда и остальных. Недавно он сказал Койфу брать на себя ответственность. Ему стоило прислушаться к собственному совету и поступить так же. К сожалению, Мантия осталась в прошлом, погибла страшной смертью, и Щит больше не мог вернуть её. Но теперь у него появился временный ненастоящий союзник для манипуляций. И чтобы всё прошло успешно, ему, Щиту, приходилось идти на жертвы. Даже такие несправедливые. — Тошнит от всех этих людей, которые не дают Зонтопии мирно жить. Но им, прислужникам Алебарда, постоянно нужно нападать на людей, только бы убить как можно больше, как чёртовому Койфу! Когда я встречусь с ним снова, ему конец, — Пасгард ударил кулаком по матрацу, на котором сидел. — Справедливо. Такого они и заслуживают. Но помни: в первую очередь сам Алебард. Потом займёмся Койфом и остальными сообщниками, если они есть. Всё равно вряд ли без Алебарда они будут на многое способны, — Щиту пришлось сдержать его и напомнить о главной цели. — Хах, именно, — злорадно усмехнулся Пасгард. — Что ж, ещё раз спасибо за то, что вылечил меня. Такой лидер, который дорожит союзниками и готов пожертвовать силой генератора ради них, Искателям и нужен! — гордо заявил он. — Что ж... Я попробую поспать. Надеюсь, головная боль действительно пройдёт после сна. — Я в этом полностью уверен, — убедил его Щит. Пасгард прилёг на жёсткий матрац и закрыл глаза. Щит не собирался повторять за ним в ближайшее время: сначала желал убедиться, что его не пытались подставить. Не хотелось бы уснуть, а потом больше не проснуться из-за того, что Пасгард лишь притворился потерявшим память идиотом. С другой стороны, так же он мог притвориться и спящим... Щит покачал головой. Иногда он сомневался слишком много. Это и привело к смерти Мантии. Она не выдержала постоянных подозрений и пренебрежительного отношения, вот и убежала, солгав Щиту о своих настоящих чувствах. Он сам совсем не боялся лишиться Пасгарда так же, как её, но и не считал выгодным терять новую марионетку. К счастью для него, совсем скоро из-за головной боли и усталости Пасгард уснул: по-настоящему, не притворяясь. Щит облегчённо выдохнул и потёр глаза. Он тоже хотел спать, особенно после столь знаменательного события. Ранил и превратил в свою игрушку Пасгарда, приказал трусливому Койфу бежать за Алебардом, а уже завтра собирался раз и навсегда покончить с главным врагом. Ну разве не замечательно? Вот-вот могло воплотиться в жизнь то, о чём он мечтал почти всю свою жизнь. А когда не станет последнего прислужника Алебарда, Щит ринется в замок и обыщет его, чтобы увидеть настоящего Зонтика: доброго, мудрого, понимающего, заботливого. Любящего всех своих подданных... Тот самый Зонтик, которого запомнил Щит, отличался не только от выдуманного религией образа, но и от нынешних «правителей». В противовес ему, доброму и искреннему, выступал гнусный, хитрый, корыстный Алебард. Или же наглый обманщик Койф, мерзкий льстец и лицемер, вызывающий отвращение каждым своим действием. Удивительно, как настоящий Пасгард вообще испытал к нему симпатию. Наверное, гадкие люди притягивались друг к другу, а он совсем недавно был таким же моральным уродом, убийцей, несправедливым и жестоким. Все эти люди заточили Зонтика в замке, спрятали его от людей, заменив пустым божественным образом. Но скоро ему суждено было пасть. Навечно. Как только наступит утро.

***

Алебард и Зонтик медленно шли по коридору. Второй до сих пор утирал слёзы, но больше не рыдал. Как только он упал на колени у ворот замка, Алебард чуть было не выронил подставку со свечой, настолько его изумило случившееся. Зонтик плакал и раньше, но так... Он никогда не видел ничего подобного. Правитель, ещё утром угрожающий ему, сравнивший с чудовищем и животным, кричал в отчаянии, как если бы потерял всё. Впрочем, в каком-то смысле это было правдой. Алебард выждал, пока он успокоится, стараясь не демонстрировать собственного ужаса перед ним, и тогда Зонтик рассказал, что произошло, куда делся Пасгард и почему он прибежал к замку таким опустошённым. Столкновение с Щитом... Он напал на обоих в своих попытках убить хотя бы одного из них. Зонтик не вдавался в подробности, не в силах умерить истерику и прекратить плач, но Алебард выяснил самое главное. Пасгард оказался нелёгким противником для Щита, и тот предпочёл оставить его, переключившись на самого Зонтика, в котором продолжал видеть Койфа. Конечно же, он не смог признаться в том, кто он на самом деле, будучи слишком шокированным. И вот кинжал почти проткнул его, но Пасгард вмешался в последний момент и пожертвовал собой, заслонив Зонтика. Он потерял сознание, и Щит поволок его за собой. Сказал, что теперь ожидает Алебарда... Чтобы избавиться от него, как, возможно, уже избавился от Пасгарда, если тому не удалось выжить благодаря некоему чуду. Алебард обернулся. Зонтик плёлся за ним. Медленно, словно был готов остановиться в любой момент. Его пустой взгляд смотрел в низ. Руки порой касались лица, чтобы убрать слёзы. Он ничего не говорил и не смотрел на Алебарда. Не просил о помощи. Молча брёл к своей комнате, следуя за ним, притворяясь, что утреннего разговора не было, что он не заставил самого Алебарда заплакать своими резкими, жестокими высказываниями. Впрочем... О последнем он даже не подозревал. Он ушёл раньше, чем отчаявшийся Алебард оказался на полу и почувствовал, как заслезились его глаза. Вместо того, чтобы брать на себя ответственность, Зонтик предпочитал прогуливаться с Пасгардом. И всё же, он не заслуживал такого чудовищного наказания. Вдруг он пошатнулся и опёрся правой рукой на ближайшую стену, чтобы не упасть. Алебард остановился и обернулся. Каким-то образом Зонтику удалось устоять на ногах. Теперь он тяжело дышал, прикрывая лицо рукой. Его состояние оставляло желать лучшего, и Алебард не мог не беспокоиться о нём. Несмотря ни на что... Несмотря на осознание, что теперь, после их новой встречи, возможно, остались считанные секунды до конца его существования. Он искренне удивлялся тому, что Зонтик до сих пор его не уничтожил. Он чувствовал себя таким подавленным! Разве же не легче было выплеснуть эмоции на том, кого он возненавидел и желал убить? Однако Алебард, сохраняя нейтральное выражение лица, подошёл к нему поближе. — Будьте осторожны, господин, — проговорил он таким холодным тоном, каким только мог. — Мне бы не хотелось, чтобы вы упали без сознания прямо посреди коридора. — Понимаю... — пробормотал Зонтик, отводя взгляд, и отстранился от стены, после чего оба продолжили идти к его комнате. — Я просто... Н-не могу. Пасгард!.. Он... Я умолял Щита спасти его, но я сомневаюсь, что он меня послушает. И если Пасгард умер... Если о-он умер, то я!.. Я не смогу... этого вынести, — он снова начал плакать и задыхаться. — Для Пасгарда вы... многое значили, — сдержанно произнёс Алебард. — Возможно, большее, чем вы можете себе представить, господин, — он всё ещё помнил случайное признание Пасгарда, которое он выпалил в ссоре. О том, что он любил Койфа. — Почему ты... говоришь мне это? — выдавил из себя Зонтик. — Ты хочешь помучить меня? Высмеять? Надавить? Мне очень больно, пожалуйста, не делай ещё хуже. И вот снова... Алебард глубоко вздохнул. Он испытывал противоречивые эмоции от слов Зонтика. С одной стороны, злость. До сих пор тот не желал осознавать свою ответственность, лишь искал повод обвинить Алебарда, назвать каждое его слово и действие злым, мучительным. Но с другой стороны... Он боялся. Безумно боялся, что если продолжит говорить, Зонтик уничтожит его на месте. Не выдержит, сорвётся ещё сильнее, чем утром, и убьёт его. Алебард слабо понимал, как, но всё больше чувствовал, что это неизбежно. Однако... даже сейчас он желал поговорить с Зонтиком. Высказать ему всё. Объясниться. Попросить его не делать поспешных выводов. Алебард взял себя в руки. — Я всего лишь говорю правду, — заявил он. — Вы нравились Пасгарду. Вернее, та личность, которую вы для него выдумали. Койф. — Я не выдумывал себе личность специально для него... Я просто придумал имя, чтобы не называться Зонтиком. Всё, что я показывал Пасгарду и другим — настоящий я. Ну, за исключением работы психологом... В остальном это был именно я. Не очень уверенный в себе. Тихий. Совсем не Великий Зонтик из твоей религии, — тихо отвечал Зонтик, не глядя на Алебарда. — Но вы не можете отрицать, что большую часть времени проводили именно с ним. И выдумали имя, когда он просил. Вы глубоко привязались к Пасгарду, а он — к вам. Господин, он... Он был влюблён в вас. Очень сильно. Так, что осмелился поспорить со мной и отказаться от дальнейших миссий, которые я предлагал. Потому что он хотел быть с вами. Но не хотел, чтобы я вмешивался, — Алебард мрачно вздохнул. Зонтик задрожал и упал на колени. Ну конечно... Он напрасно сомневался до последнего, догадаться стоило совсем давно, когда Пасгард только начал заикаться и краснеть перед ним. Зонтик думал о собственных чувствах, волновался и путался, а когда дело доходило до Пасгарда, не позволял себе и помыслить о том, что тот мог бы быть влюблён в ответ. Но ведь весь сегодняшний день... Он был похож на свидание, лёгкое, непринуждённое, весёлое и искреннее. Зонтик и Пасгард не боялись говорить друг другу глупости, смеяться, просить о странностях. Он вздрогнул. Осознание вдруг ударило по нему с новой силой. До того, как вмешался Щит, до того, как вспышка от генератора чуть было не поразила одного из них, Пасгард желал в чём-то признаться. Именно в этом. В любви. Если бы только Зонтик догадался раньше, ему не пришлось бы столько тянуть, и Щит бы не выследил их вот так. Они бы давно признались друг другу в самом главном и вместе придумали, что делать дальше. Но Зонтик оказался глупцом. Неуверенным в себе глупцом, который стыдился и подумать о том, что человек искренне любит его. Только теперь он начал понимать, насколько очевидны были намёки Пасгарда. То, как он спрашивал, нравится ли Зонтику Мантия. То, как брал его под руку. То, как придвигался к нему... Всё, всё вставало на свои места, и в то же время он всё это упустил, потерял, как и самого Пасгарда. Сердце бешено колотилось. В очередной раз Зонтик громко заплакал. — Почему... П-почему же всё именно так... Алебард! Ты!.. Мне так больно. Ты хочешь, чтобы мне было больно, да? — выкрикивал он. — Нет, — возразил Алебард. — Я... всего лишь считаю, что вы должны знать правду. Пожалуйста, поднимитесь, — просил он. — Вы должны добраться до комнаты и отдохнуть. Для вас же будет лучше. Он произносил каждое слово отстранённо, холодно, боясь демонстрировать лишние эмоции. Тогда Зонтик бы снова сказал, что он способен только гневаться и страшиться, если ситуация складывается не в его пользу. Но по иронии полное отсутствие эмоций вело к тому же. Он и дальше казался бесчувственным животным, неспособным на заботу и сопереживание. Констатировал сухие факты, игнорировал чувства Зонтика, заставлял его страдать, а сам стоял неподвижно с нейтральным выражением лица, как статуя. Как множество статуй, расположенных по всей Зонтопии. Нет, хуже. Даже они улыбались, излучая уверенность, а Алебард выглядел пустым. Оболочкой, а не настоящим человеком. Зонтик разочарованно посмотрел на него, но поднялся. И зачем он прятался от подданных с самого начала, зачем создал министра, который будет выполнять все обязанности вместо него, а сам запрятался в замке... В итоге это привело к тому, что Алебард вышел из-под контроля и измучил сотни, а то и тысячи жителей. Зонтик напрягся. В голове всплыли слова Щита о том, что он должен взять на себя ответственность. Теперь он понимал свои ошибки, безусловно, но разве он мог обвинять себя в злобе и сумасшествии Алебарда? Если бы Зонтик и попытался сохранить контроль над ним, он, излишне своенравный, всё равно бы сделал всё по-своему. Так какая же разница? Что Зонтик и намеревался исправить, так это свои ошибки, а не Алебарда. А ему стоило дважды подумать перед тем, как приступать к лишению людей индивидуальности, свободы или вовсе жизни. — Алебард, почему ты... такой? — тихо, хрипло вопросил Зонтик, когда они продолжили идти. — Какой? — почти невозмутимо поинтересовался тот. — Такой... Я не знаю, как это описать. Но ты совсем не чувствуешься настоящим человеком. Не могу поверить, что я мог создать нечто подобное. Я правда виноват в том, что ты получился монстром? — мрачно предполагал Зонтик, мало задумываясь о том, как его слова звучали со стороны. Алебард ничего не отвечал. И какой же по счёту раз Зонтик вытворял подобное?.. Нещадно оскорблял его, втаптывал в грязь и так свободно задавал столь гадкие вопросы, словно интересовался, как у Алебарда дела. Почему же при всём при этом он вообще продолжал переживать за Зонтика? В этом не было никакого смысла, если только правитель в самый момент создания не вложил в Алебарда непоколебимую преданность, которую не уничтожило бы ничто вокруг. Даже если бы она начала вредить самому Алебарду и перестала приносить пользу Зонтику. Его руки дрогнули. Снова, как и утром, захотелось заплакать, но он сдерживался. Только не при правителе. Не при Зонтике. Он не должен был видеть Алебарда таким. — Простите, но я не знаю, как ответить на ваш вопрос, — холодно произнёс он, устремляя взгляд вдаль. — Ну конечно... — расстроенно ответил Зонтик. — А я ведь действительно не понимаю... Мог ли я исправить тебя с самого начала? Тогда ты не казался мне злым, и я сделал так, как ты говорил. А даже когда я был готов стать ответственным и открыться подданным, ты вдруг сказал, что мне лучше остаться в замке. Может, ты просто не хочешь, чтобы я влиял на мою же страну. Как в тех теориях Щита... — он вздохнул. — Я сначала подумал, что он говорит странные вещи, а теперь смотрю на тебя, на всё, что ты сделал, на то, как ты ведёшь себя сейчас, зная, что мне больно... Да, ты и правда чудовище. Если бы я знал заранее, я бы ни за что... — Перестаньте, — вдруг строго прервал его Алебард, заставив вздрогнуть. — Перестаньте так со мной обращаться! — резко обернулся он. Зонтик выставил руки перед собой, защищаясь. Если он и хотел превратить Алебарда обратно в оружие, у него не было генератора, чтобы осуществить задуманное. И, возможно, теперь, когда Алебард вновь впал в гнев, ему следовало бы быть осторожнее, чтобы не получить очередной удар по щеке, а то и что-нибудь более ужасное. Но руки Алебарда дрожали... Он выглядел так, словно был готов вот-вот заплакать. Или Зонтику лишь почудилось, потому что его собственные глаза не прекращали слезиться? Конечно... Алебард не знал такого чувства, как печаль, ведь он всегда отличался от настоящих людей. Он просто гневался, как всегда, готовый высказать Зонтику всё, что о нём думает. — Вы вообще слышите себя со стороны? Вы думаете, это весело — так низко оскорблять человека? Да, если вы всё ещё сомневаетесь, я — человек. Не чудовище и не животное, что бы вы ни думали. Не моя вина в том, что вы создали меня таким, поэтому прекратите так непринуждённо говорить обо мне эти омерзительные вещи, не замечая, что я стараюсь позаботиться о вас и защитить, если только вы не намерены снова довести меня — меня! — до слёз! — отчаянно выпалил Алебард и тут же закрыл себе рот рукой. Он сказал это... Зонтик замер на месте. В самом деле?.. Он в самом деле заставил самого Алебарда плакать? Не верилось. И одновременно его нынешний вид символизировал именно это. Но как такое было возможно? Это не укладывалось у Зонтика в голове, однако наконец он ощутил укол вины и отвёл взгляд. Он совсем не ожидал услышать от Алебарда ничего подобного, уверенный, что тот неспособен на человеческие эмоции и переживания. Похоже, он ошибся. Как и всегда. Очередной провал. Может быть, если бы он послушал Алебарда сегодня утром, катастрофы бы не случилось? Но Зонтик слишком вспылил. Так, что посмел унизить своё же создание. Пригрозил сместить его с должности и вовсе убрать. Только сейчас он осознал, насколько жестоко это звучит. — Простите меня, господин, — отстранённо произнёс Алебард и отвернулся. — Думаю, будет лучше для меня оставить вас, чтобы вы добрались до комнаты самостоятельно. Ещё утром я должен был смириться с тем, что вы больше не желаете терпеть моё существование. Если вы намерены уничтожить меня в ближайшее время, я... Принимаю это. Он направился вперёд, чтобы завернуть за ближайший угол и позволить Зонтику пойти прямо в одиночестве, не отвлекая пустыми фразами. Тот стоял неподвижно. Чувство вины нарастало. Никогда раньше Алебард не звучал так. В его фразах не ощущалось такой же... депрессивности. Зонтик не мог подобрать верного слова, но готовность Алебарда умереть, будучи уверенным, что скоро от него избавятся, вдруг ужаснула, несмотря на недавние мысли Зонтика о неправильности решения создавать первого министра. Снова вспомнились слова Щита. И Пасгарда — о том, что Зонтик, правитель и бог, мог быть виновен в смерти Армета и Мориона. Он не брал на себя ответственность за поступки, как и говорил Алебард этим утром. Зонтик довёл его до такого состояния нежеланием разговаривать, отказами выслушать и срывами. Он был так сфокусирован на своих друзьях, на времяпровождении с Пасгардом, на поисках генератора, что совсем забыл о чувствах Алебарда — а чувства, что бы он ни думал, были и у него, на вид холодного и жуткого человека. Если бы только Зонтик заметил это раньше, позабыв об обидах и посмотрев на ситуацию с другой стороны... Он потерял Пасгарда. Потерял всех своих друзей. Потерял даже хороших знакомых, как Морион. Только один человек остался с ним, вопреки его отвратительным действиям и словам. Зонтик побежал за ним, пока не стало слишком поздно, пока они не разминулись и не отдалились друг от друга навсегда. Алебард не слышал его и не пытался продолжить разговор. Он снова вспылил, нагрубил правителю и наверняка чудом не ударил его уже по другой щеке. Со всем этим он точно не заслуживал прощения. Глаза слезились, и мысленно Алебард осуждал себя за слабость, низкую, позорную, недопустимую для него. Он убирал подступающие слёзы пальцами. Пришла пора смириться со своей судьбой. С тем, что Зонтик перестал видеть в нём человека. С тем, что оправдываться уже бессмысленно. Алебард хотел тихо кивнуть самому себе, но вдруг заслышал звук шагов. И не успел он осознать, что Зонтик следует за ним, как в коридоре раздался его голос. — Алебард, подожди! Алебард испуганно обернулся, и в тот же миг Зонтик схватил его за руку обеими своими, после чего внимательно поглядел на него снизу вверх. — Давай поговорим.