***
Пасгард проснулся из-за тихого рычания Щита. Открыв глаза, он заметил, что тот снова тренируется управляться с алебардой, по-прежнему только размахивая ею в воздухе. Ничего удивительного в этом не было: в первую очередь Щит намеревался овладеть движениями. И уж затем он собирался переходить к полноценному использованию оружия. Как всегда, лидер Искателей Правды знал, что делает, и готовился к осуществлению своей цели самым подходящим способом, не устремляясь в бой без плана, но и не замедляясь по пустякам. С рвением Щита и одновременно его внимательностью к деталям они с Пасгардом бы точно защитили Зонтика от оставшихся сообщников Алебарда, а уж потом спасли его и всю Зонтопию от тирании. Но кое-что вспомнилось Пасгарду. То, что он по случайности обнаружил перед сном. Дотронувшись до бедра, он почувствовал нечто странное, а потом, сняв штаны, убедился, что на его ноге остался шрам от некой раны, получение которой он никак не мог вспомнить, сколько бы ни старался. Знал ли Щит, в чём дело? Объяснил бы он, почему Пасгард не помнит очевидно важную деталь? Был ли связан с этим загадочным провалом в памяти тот самый удар кинжалом и нахождение на грани смерти после нападения жестокого Койфа? Пасгард покачал головой. Прежде, чем расспрашивать Щита о столь безумных вещах, он решил перекусить. К счастью, остатки кочана капусты сохранились как раз рядом с его матрацем. Пасгард взял их и привлёк своими движениями, а также лёгким шумом, внимание Щита. — Нормально спалось? — Щит задал этот вопрос прежде всего для того, чтобы проверить, не снилось ли Пасгарду что-то из его настоящей жизни. — Неплохо, — кратко ответил Пасгард, завтракая. — Правда, не помню, чтобы что-то снилось. Удивительно даже, учитывая, какой вчера был день, ха-ха-ха. — Ясно, — получив ответ на вопрос, который он даже не задавал вслух, Щит потерял всякий интерес. — Никаких проблем нет? Ничего? — Ну, в целом нет, я думаю, — пожал плечами Пасгард, и Щит кивнул, отворачиваясь. — Хотя, я... — Мог бы сказать сразу, Пасгард... — осудил его тот. — Скажешь позже, а пока я возвращаюсь к тренировкам, — чувствуя, что в дальнейших словах Пасгарда ничего ценного не будет, Щит предпочёл сосредоточиться на оружии. Пасгард вздохнул, но возражать не стал. Он уже выполнил свою часть миссии, а оттого не смел теперь отвлекать Щита. Так они рисковали затянуть и опоздать со спасением Зонтика. Он бы винил себя до конца жизни, если бы позволил этому случиться, задавая глупые неуместные вопросы в серьёзной ситуации. Поэтому Пасгард просто наблюдал за движениями Щита. За тем, как клинки алебарды рассекали воздух. За тем, как твёрдо исцарапанные руки держали оружие. Это впечатляло... В каком-то странном смысле даже успокаивало. Пасгард расслаблялся, глядя на чёткие и уверенные движения, и забывал обо всех проблемах. Даже о загадочном шраме, что сбил его с толку. Но он, как и Щит, всё ещё не знал о состоянии Алебарда. Живого и мёртвого одновременно. Всю ночь он пролежал на месте, наедине со своими мыслями, окружённый тьмой. Ничего не происходило. То был бы подходящий момент для его сознания ненадолго исчезнуть: он будто бы просто уснул, как человек, а потом проснулся бы и продолжил своё странное и бессмысленное существование. Но сознание играло с ним злую шутку и заставляло терпеть часы тишины, часы мрака, часы собственных оглушительных мыслей. Не то чтобы это было хуже касаний Щита — о, нет, Алебард бы многое отдал, чтобы руки этого мерзавца больше никогда не притронулись к оружию, — но и пытка тьмой не давала ему покоя. У Алебарда было время подумать. Много времени подумать. О своей жизни. О том, что произошло между ним и Зонтиком и как надежда после их примирения угасла из-за превращения Алебарда в оружие. О наверняка неизбежном конце. О генераторе в руках Щита. О Пасгарде, который не помнил себя. Темы сменяли друг друга: неспешно, плавно. Алебарду некуда было спешить, да он и не мог. Вот только, к сожалению для него, все раздумья приводили к мрачным выводам. Жизнь скоро закончится, Зонтик рискует погибнуть от рук Щита, решив не покидать Зонтопию, генератор продержится достаточно долго, чтобы этот безумец успел завершить своё дело, и в итоге... Вся страна будет уничтожена, и никто больше не вспомнит о ней. Останется лишь Щит, с генератором, в руинах безжизненной Зонтопии. Но сейчас Щит продолжал удерживать оружие и размахивать им. Порывы ветра, создаваемого при движении, заставляли Алебарда чувствовать небольшой холодок: не такой, какой он ощутил бы, будучи человеком, а иной, странный, необъяснимый и неописуемый. Он буквально ощущал себя холодным металлом. Но в то же время и тёплым — в тех местах, где древко сжимали руки Щита. Мысль о том, кто невольно согревал его, как и днём ранее, вызывала омерзение. Будь Алебард человеком, его бы физически тошнило от осознания этого факта. Впрочем... Будь он человеком, Щит бы не притрагивался к нему подобным образом. В итоге этот замкнутый круг приводил Алебарда только к моральному отвращению, а оно расходилось с ощущениями оружия, что покорно слушалось Щита. «Если бы ты знал... Если бы ты только узнал, что со мной делаешь, как бы ты отреагировал? — спрашивал Алебард. — Почувствовал бы ты хотя бы каплю сожаления? Или наоборот, ощутил своё превосходство и продолжил издеваться, ещё более изощрённо, чтобы отыграться за всё? Поверь, я бы не удивился такому чудовищному поведению с твоей стороны. Ведь ты ничем не лучше меня, человека, которого называешь убийцей и тираном. Задумайся об этом, Щит. Просто задумайся, — требовал он. Щит же, будто услышав его, но разозлившись, скользнул рукой по древку, чем вызвал у Алебарда очередной приступ агрессии вместе с желанием вырваться из тела оружия. — Агх... Будь ты проклят», — всё, что он мог ответить после этого действия. В то же время Щит прекратил размахивать алебардой и, не кладя её на землю, уселся на матрац, после чего принялся рассматривать, изучать, будто бы неожиданно заскучал и попытался хоть чем-то себя занять. Пасгард обратил внимание на его заинтересованность, но ничего не сказал. Шрам на ноге оставался для него важной темой, и всё же, почему-то ему казалось, что если он отвлечёт Щита сейчас, тот будет разочарован. Беспричинно в последнее время Пасгард боялся огорчить или разозлить своего друга и лидера, несмотря на то, что в этом не было никакой логики. В самом деле! Он вёл себя, как ребёнок, как трус! Пасгард должен был поговорить с Щитом. — Почему тебя вдруг так заинтересовало оружие? — поинтересовался он первым делом, особенно когда вспомнил, как завороженно смотрел на алебарду сам. — Полезно его изучить, — отрезал Щит. — Немного удивляет, что генератор создал такой точный образ. «Ну разумеется, образ точен. Именно таким оружием я был раньше», — заявил сам Алебард, да только впустую. Никто не отреагировал на его слова. — Этот зонтик... Мельчайшая деталь, я бы ни за что не додумался, — Щит провёл по небольшому зонтику над клинками пальцами. Алебарда пронзило странное ощущение, будто Щит прикасается к его голове, но сразу же он вспомнил, что головы не было: как и всех других человеческих частей тела. Странные ассоциации не покидали разум, и этот же разум издевался над Алебардом, заставляя его проводить такие позорные аналогии. Оружие же начинало нагреваться и там, маленький зонтик теплел под пальцами Щита, пока тот практически натирал его: явно без какой-либо цели, просто так, «для изучения», бесполезного и бессмысленного, направленного на то, чтобы унизить Алебарда. Нет... Унижение уже являлось целью. Щит делал это от скуки, а Алебард унижался сам по себе, стыдясь ощущений оружия, которое слушалось нового хозяина. — Но вот о клинках я думал, разумеется, они должны были появиться, — подметил Щит и кивнул самого себе. Он провёл по лезвиям, пытаясь разглядеть в них по очереди своё отражение. Алебарду же показалось, что на этот раз прикасаются словно бы к его рукам. Они всегда были холодными, почти ледяными, прямо как клинки оружия, а оттого он мало удивился второй ассоциации, пусть и не одобрил её. Если руки и стали лезвиями, Щит не смел притрагиваться к ним. Такое себе мог позволить только Зонтик, настоящий владелец алебарды, тот, кому Алебард бы позволил касаться его и даже использовать для защиты от врага. Будучи оружием, он принадлежал правителю. И пусть мысль о полном повиновении не казалась ему достойной, когда он обладал разумом, если бы это был Зонтик, Алебард бы это принял... — Ну, они впечатляют, если можно так сказать, — его мысли прервал голос Пасгарда. — Хотя, не знаю, почему-то меня напрягает эта алебарда. Ну, не то чтобы я боялся, что Алебард просто возьмёт и оживёт, просто... Какое-то неприятное ощущение, когда она рядом. — Оружие не навредит без владельца, — холодно проговорил Щит. Как это уже бывало и раньше, его правая рука изучающе скользнула вниз по тёплому после прошлых касаний древку. Алебарду захотелось скривиться. Пожалуй, прикосновения к «голове» и «рукам» не были столь же противны, как это. Наверняка из-за того, что древко воспринималось, как само тело, а если кто-то так нагло лапал его, это вызывало куда более бурные ощущения, нежели поглаживание по голове, пусть даже от ненавистного человека. И вот сейчас Щит вернулся к этому гадкому действу. К счастью для Алебарда, продлилось оно недолго, и он не успел испытать такого же эмоционального взрыва, как в тот раз, перед загадочным разрядом, что заставил его исчезнуть в забвении на несколько часов. — Хм, и эта трефа... — Щит бросил взгляд на трефу на конце алебарды. — Её я тоже не представлял, и всё же, она тут, будто это часть какого-то конкретного образа. Странно... «Не трогай хотя бы её. Не хочу знать, с чем это будет сравнимо, но чувствую, что трефа — что-то, что тебе твоими грязными руками трогать точно не положено!» — впустую предупреждал Алебард, заранее зная, что каждое его слово будет проигнорировано. Щит утянул руку вниз, аккуратно прикасаясь к небольшой трефе, словно боясь по случайности оторвать её, вопреки своим прошлым грубым касаниям. Алебард мог поклясться, что сейчас его голова закружится, и он потеряет себя в этой тьме. То, что проделывал Щит, почти поглаживая трефу... Такого Алебард не чувствовал никогда: и в этот самый момент понял, что не хотел бы. Рука скользила по трефе то вверх, то вниз, ощупывая её. Алебарду хотелось выгнуться: так сильно, чтобы его позвоночник разломился на части. А оружие всё равно не двигалось. Не вырывалось из рук мучителя, поддавалось ему. Алебарда почти трясло: он не знал, как понимал это, но будто бы сама тьма перед глазами стала нестабильной. Он не хотел чувствовать этого. Он не хотел осознавать того, что вытворяет Щит. Он не хотел вспоминать об этом позорном моменте, в котором он не смог ничего сделать, чтобы спастись от этих ощущений. Он хотел только замертво упасть на землю, чтобы не терпеть этого ни секунды больше. И вдруг!.. Разряд. Сознание снова исчезло, превратив его в ничто. — Что ж, могу сказать, что генератор превратил его в искусно сделанное оружие, — признал Щит. Он отложил алебарду в сторону и поднялся с матраца, после чего надел плащ, проверил, на месте ли генератор, и направился к выходу. — Пойду разведаю обстановку. Кто знает, что Койф с людьми Министра Защиты задумал устроить. — Я могу пойти с тобой! — вызвался переполненный энтузиазмом Пасгард. — Не нужно. Будь здесь. Когда настанет время, я возьму тебя на более важную миссию, — произнёс Щит и, не желая выслушивать его дальше, ушёл. Пасгард опечаленно вздохнул. Он будто бы сделал что-то не так. Обидел Щита чем-то, что он не мог вспомнить, как и причину, почему на его бедре остался большой шрам, несмотря на то, что даже во время столкновений с сообщниками Алебарда никто не ранил его там. У Пасгарда так и не вышло расспросить Щита об этой загадочной детали. А он бы всё объяснил, если бы только не был так обижен на Пасгарда. Его холодность и отстранённость пугали. Внушали глубокое чувство вины — а Пасгард привык брать вину на себя в случае больших неудач. Но ведь на этот раз неудачи не было? Они с Щитом победили самого Алебарда! Так почему же он столько злился? Почему позабыл о дружелюбии в отношении союзников? Пасгард мог только гадать и надеяться, что по возвращении Щит сможет всё ему объяснить...***
Жак медленно двигался к зданию тюрьмы. С момента, как он покинул укрытие, прошло уже несколько часов, но он всё ещё не добрался до цели. Неудивительно: он даже не помнил точного расположения здания, из-за чего петлял по всей Зонтопии в попытках вспомнить, откуда они с Телеграфистом пришли к окраине. Только со временем он начал замечать, что движется в верном направлении, однако не стал спешить даже после этого. Он всё ещё мог путаться в дороге, ошибаться и глупить. Стоило быть предельно осторожным, чтобы не сбиться с пути. Наверное, вот так чувствовал себя Телеграфист, когда видел перед собой полностью изменившуюся Зонтопию, с её бесконечными улицами и похожими друг на друга переулками. В такой обстановке начинаешь теряться — во всех смыслах этого слова. Что удивляло Жака больше всего, так это почти полное отсутствие жителей на улицах. По округе бродили разве что враждебно настроенные патрульные. Лишь изредка он замечал взволнованных зонтопийцев, но им сразу же приказывали вернуться домой «в целях безопасности». Жак не знал, что произошло, но жуткая и почти пустынная атмосфера Зонтопии внушала ему мысль о том, что они с Телеграфистом пропустили нечто серьёзное, отсиживаясь в укрытии вчера. Что-то случилось. Страшное. Нет... Ужасное. Непоправимое. Более тревожное, чем очередная странность, вытворяемая одним из освобождённых заключённых, как Хундсгугель. Жак бы очень хотел выяснить, что произошло, но заставлял себя продолжать путь, не задерживаясь и не отвлекаясь на попытки подслушать разговоры полицейских. Впрочем, в такой ситуации стоило бы ожидать большого их скопления и у самой тюрьмы. Жак не представлял, как проскользнёт мимо десятков охранников... Или же ему повезёт, и они, занятые патрулированием улиц, на самом деле доверят тюрьму всего нескольким людям, которых он с лёгкостью обдурит, как однажды обдурил при своём побеге? Жак мог только гадать, но не надеялся на удачу так же сильно, как в прошлом. Он старался подготовиться. Хотя бы морально. Убедить себя в том, что расслабляться не стоит и в его подобии плана что-то может пойти не так. Так он думал, желая помочь другу и не подозревая, что кто-то в то же время пытался помочь ему. Спасти от совершения ошибки и дальнейшей смерти: жестокой и беспощадной. Телеграфист бежал вперёд, не понимая, куда движется. В голове осталось две мысли: спасти Жака и прятаться от переполнивших улицы патрульных. Почему, почему же именно сегодня они бродили везде, где только можно, едва ли позволяя Телеграфисту выбежать из мрачного переулка на свет, чтобы отыскать Жака там... Он редко выбирался из темноты. Только когда твёрдо убеждался, что полиции поблизости нет. И даже не кричал, не звал Жака, чтобы не привлечь внимание патрульных, будучи, как ему казалось, единственным обычным человеком на улице. Телеграфист рискнул выбраться из закоулка и буквально встал посреди опустошённой широкой улицы: ни мирных зонтопийцев, ни полиции. Только тишина, закрытые прилавки без товара и стены домов, в которых прятались люди. Телеграфист осматривался по сторонам, постукивая правой рукой по левой. Он очевидно потерялся здесь, на незнакомой улице, и понятия не имел, куда теперь идти, чтобы добраться до злосчастной тюрьмы. Плохо слышимый стук пальцев по руке перебивал куда более ощутимый шум собственного сердца. Оно не успокоилось. Наоборот, забилось сильнее от осознания Телеграфистом своего отчаянного положения. Потерял Жака, заблудился, не мог попросить помощи и каждую секунду рисковал быть пойманным патрульными. «Эй, давай сюда. Эту улицу ещё не проверили. Вдруг кто уже вышел», — послышался незнакомый голос. Полицейские приближались. Телеграфист почти готов был сдаться им, просто для того, чтобы они отвели его к тюрьме. Но тогда он бы умер. Как и Жак. Успокоив свои руки, Телеграфист вернулся в темноту, пока его не засекли, и продолжил путь. Постоянно он осматривался, поворачивал голову то вправо, то влево, почти не следя за дорогой. Его потаённая надежда говорила, что Жак всего лишь шутит, запрятался в одном из зданий, играя с Телеграфистом в прятки, как ребёнок, тот самый глупый маленький ребёнок, каким он, конечно же, и являлся. С нежеланием глядеть вперёд и оторванными от реальности мыслями он легко мог с чем-то столкнуться. И, неожиданно для него, это произошло. Телеграфист наткнулся на что-то... Нет, кого-то! — и от резкого удара даже повалился на землю, почти вскрикнув. Всё тело почти парализовало при мысли о том, что он столкнулся с патрульным, решившим заглянуть в переулок и проверить его на наличие преступников. Телеграфист поднял взгляд, в то время как загадочный человек обернулся, и, как ни странно, облегчённо выдохнул, завидев, что это вовсе не полицейский. Человек был высоким, с заметными даже под его тёмно-синей курткой мышцами, со взъерошенными ярко-голубыми волосами. Под курткой он носил некое подобие явно не самого тёплого свитера, а на его ногах были штаны ещё более тёмного оттенка, чем куртка. Он выглядел очевидно растерянным после того, как с ним столкнулись, а сам Телеграфист ощутил прилив раздражения, осознав, что позволил отвлечь себя от важного дела случайной встречей с этим неизвестным. — Эй, осторожнее, — произнёс человек грубоватым голосом, но дружелюбным тоном. — Давай, поднимайся, — он протянул Телеграфисту руку. — Смотри, где стоишь, ты, тупой качок! — выпалил он в гневе, ударяя его по руке и поднимаясь самостоятельно. — Специально преграждаешь путь или что? — Пф... — дружелюбие человека вмиг сменилось недовольством. — Между прочим, я попытался тебе помочь, так что мог бы хотя бы поблагодарить. — Р-р-р... Мне некогда спорить с тобой, так что отвали, — потребовал Телеграфист. — Хотя... Не знаешь, где тут здание тюрьмы? Ну, той самой, которая... тюрьма. — А тебе зачем? — с лёгким подозрением спросил тот. — Э-э-э... Да так, просто, посмотреть хочу, — соврал Телеграфист, ни капли не стараясь над отговоркой. — Хм. Пусть ты меня и раздражаешь, почему-то мне кажется, что у тебя знакомый голос. Мы нигде раньше не встречались? — вопросил незнакомец. Телеграфист ненадолго напрягся. Он точно не походил на людей, которых они с Жаком грабили. Но он явно не был и полицейским. С другой стороны, сам Телеграфист когда-то являлся одним из важнейших лиц Зонтопии. Разумеется, даже такой придурок мог обратиться к нему с жалобой, чтобы он передал его убогие слова Зонтику — или просто забыл о них. Телеграфист обычно не разговаривал с посетителями, но и не знать его голоса для запомнивших его зонтопийцев было трудновато. Скорее всего, в том и заключалась причина, почему незнакомец так задумался. Ведь сам Телеграфист понятия не имел, кто это такой, а значит, в прошлом они не контактировали напрямую. — Без понятия, кто ты. Может быть, ты просто слышал мой голос на улице. Признаю, он у меня очень запоминающийся, — он попытался съязвить, но слегка дрожащий голос выдавал его тревогу. — Аргх, ещё один выпендрёжник... — человек развернулся и стал медленно двигаться вперёд, игнорируя Телеграфиста. — Ладно, ладно, подожди! Слушай. Ты тут не видел нигде парня в комбинезоне и очках? — поинтересовался тот. Незнакомец обернулся и посмотрел на него скептически. Очевидно, описание было слишком размытым... Пусть большая часть зонтопийцев и запряталась в домах, возможно, человек замечал кого-то ещё, кроме Жака, кто подходил бы под него. Спустя миг Телеграфист стиснул зубы, а незнакомый человек закатил глаза и повернулся обратно, чтобы наконец продолжить свой путь, куда бы он ни направлялся. Случайная встреча могла закончиться прямо здесь и сейчас. А могла вылиться во что-то ещё, если бы только Телеграфист остановил его, пока не стало слишком поздно, рассказал про Жака, а этот самый человек оказался достаточно адекватным, чтобы не сдать его полицейским сразу после всех объяснений... — Хорошо, ладно, не видел очень низкого парня в комбинезоне и очках? — он сделал акцент на росте. — Вот совсем низкого, ниже меня даже. И очки у него ещё такие глупые, круглые! И... И ещё зубы так выступают нелепо! И, э... Кожа розоватая, что ли. И вообще он весь такой странный, глупый, как ребёнок, но он свалил, и я просто пытаюсь его найти! — выпалил Телеграфист, сорвавшись. Незнакомец же остановился и резко обернулся. — А этого парня... Случайно не Жак зовут? — вдруг негромко спросил он. Телеграфист невольно отступил и вздрогнул. Неужели!.. Он вспомнил рассказы Жака о своих друзьях. Тот всегда любил поболтать о тех, с кем познакомился в тюрьме. Телеграфист не задумался об этом в первые мгновения встречи с незнакомцем, но теперь осознал, что тот сильно походил на одного из тех, кого Жак называл другом. Полдрон... По внешности он точно совпадал с тем образом, который запомнил Телеграфист. С взъерошенными волосами, выделяющимися мышцами, а ещё выбитым зубом. Разумеется. Разумеется, это был он. Бывший сектант, Искатель Правды, наверняка он прятался в переулке из-за связи с нынешними «революционерами», не привлекая внимания полицейских или своего так называемого союзника Пикадиля. — М-может быть? — Телеграфист рискнул ответить положительно: настолько, насколько ему позволяли остатки уверенности. Полдрон пристально посмотрел на него, этого подозрительного человека с нервной наглой ухмылкой и отдалённо знакомым голосом. Откуда он мог знать Жака? Нет... Как он связался с Жаком, если тот давно бесследно пропал? Мог ли этот парень способствовать исчезновению? Полдрон подошёл к нему ближе, но тот испуганно отступил. Он попробовал снова, но всё повторилось. В итоге Полдрон наступал, пока теперь уже испуганный парень не прижался к стене и не начал нервно постукивать по ней пальцами правой руки, что показалось ему очень странным способом справиться со стрессом, но на чём он не стал фокусироваться слишком долго. Куда важнее для Полдрона было выяснить, что затевает этот парень и как он познакомился с пропавшим Жаком. — Откуда ты знаешь Жака? — прямо спросил он. — А я его... Знакомый. Друг... Бра-а-ат? — протянул Телеграфист, вспоминая идею Жака, над которой посмеялся в своё время. — У Жака нет братьев. Признавайся немедленно, кто ты такой, — грозно потребовал Полдрон. — Кто-то! — отговорился Телеграфист. В тот же миг Полдрон буквально приподнял его над землёй и слегка ударил о стену, к которой он прислонялся всё это время: слабо, чтобы не травмировать до того, как он узнает всю необходимую информацию, но ощутимо, чтобы странный парень задумался о своём поведении и объяснился по-настоящему, не пытаясь притвориться дурачком. Телеграфист нервно сглотнул. Очевидно, спорить с агрессивным и физически сильным Полдроном было бессмысленно. Ему оставалось только рассказать обо всём. Телеграфист догадывался, что Полдрон, и сам имевший дело с тюрьмой, не станет сдавать его полиции, но с другой стороны, разозлившись, он мог и подставить того, кого посчитал бы угрозой для друга. Что ж... Выбора не оставалось. — Ладно, ладно, я понял, — нервно усмехнулся Телеграфист. — Послушай, Жак ведь исчезал, да? Это потому что он попал в тюрьму за то, что украл очки. А потом он задумал сбежать и заодно выпустил меня. Мы, как преступники, не могли просто разойтись и жить спокойно, нам пришлось скрываться на окраине и перемещаться по Зонтопии по переулкам. Но однажды, пока мы бродили, мы увидели, как дружка Жака — Хундсгугеля — схватили полицаи и утащили в тюрьму. С тех пор этот идиот захотел стать героем и спасти какого-то психа, и я ему говорил, говорил, что не надо, что он жизнью так рискует, но нет, в итоге он всё равно убежал, пока я спал, и я понятия не имею, что с ним сейчас, потому что не помню дороги к тюрьме! — выговорился он и отдышался. — Хм... — выслушав Телеграфиста, Полдрон отпустил его. — Предположим, ты не врёшь. Но ты не ответил на главный вопрос. Кто ты? И как ты мог выйти из тюрьмы только после второго попадания туда Жака, если по приказу Койфа Алебард выпускал всех ещё до этого? — Не всех, — Телеграфист покачал головой. — Опаснейшего преступника Зонтопии в любом случае никак не выпустишь. Хах, я ведь... Тот самый телеграфист. Ну, который чуть Зонтопию не порушил. — Ты!.. Полдрон уже плохо помнил всю ту разруху, которой способствовали министры, но многие окончательно забыли ещё одного участника. Даже Щит не упоминал его в своих теориях, обвиняя в проблемах только Алебарда. И всё же для многих именно Телеграфист считался зачинщиком заговора. Руки Полдрона невольно сжались в кулаки. Захотелось ударить его, чтобы он поплатился за то, как чуть было не уничтожил страну в прошлом. Но у Полдрона не было на это времени. Возможно, Жаку угрожала серьёзная опасность. Казнь! Разбираясь с Телеграфистом, он бы потратил время, которое мог бы использовать для спасения друга. И, если он действительно хотел выручить Жака, у него не оставалось выбора, кроме как сотрудничать с этим подозрительным типом. — Вот почему голос показался знакомым... — Полдрон вздохнул. — Ладно. Слушай сюда. Я бы с удовольствием дал тебе по лицу за то, что вы с министрами устроили в прошлом, но если ты действительно переживаешь за Жака, так и быть, будем действовать сообща, — твёрдо заявил он. — Отлично, скорее! — выпалил Телеграфист. — Хм. А как тебя хоть зовут? — поинтересовался Полдрон. — Т... Телеграфист, — пробормотал тот. — Ага, с момента появления Телеграфист, конечно, — усмехнулся Полдрон. — Я серьёзно, надо же тебя как-то называть. — Называй Телеграфистом, вот и всё. Я тоже серьёзно, некогда сейчас разбираться в таких мелочах, Жак наверняка ушёл давно, и если мы продолжим стоять болтать, его сто раз казнят ещё до того, как мы доберёмся до тюрьмы! — припугнул его Телеграфист, исходя из собственных страхов. — Хм. Следуй за мной. О, кстати. Скорее всего, ты уже знаешь от Жака, но я — Полдрон. С этими словами он буквально ринулся вперёд. Он не знал, что на уме у Телеграфиста, но слова о Жаке взбодрили его спустя долгое время. Полдрон пытался найти Щита и даже проскользнул мимо охраны, патрулирующей его район (в процессе вырубив одного полицейского, который заслышал подозрительный шум позади и чуть не обернулся), однако лидер Искателей Правды прятался, как всегда. Вся Зонтопия подозрительно затихла. Подобная ситуация не внушала никакого оптимизма. Но вот Полдрон столкнулся с человеком, которого совершенно не ожидал увидеть — с Телеграфистом. К сожалению для Полдрона, именно ему посчастливилось встретиться с пропавшим для остальной страны Жаком. Но он переживал за друга и ради его спасения был готов даже объединиться с таким эгоистом, как Телеграфист. Полдрон обернулся, чтобы убедиться, что тот поспевает за ним, и с удивлением обнаружил, что Телеграфист еле плетётся позади, тщетно пытаясь бежать, хватаясь за сердце левой рукой и вытягивая вперёд правую. Полдрон уже было собирался осудить его за немощность, как вдруг тот упал на колени от усталости и стал жадно хватать ртом воздух. Полдрон подошёл ближе и скрестил руки на груди. Тот приподнял голову. Злости в его взгляде больше не было, как и недавней надменности. Только усталость. Возможно, он пробегал в поисках Жака несколько дольше, чем Полдрону показалось изначально?.. — Ну что ты? — он постарался задать вопрос как можно более нейтрально. — Что? Я не такой качок, как ты, знаешь ли, не качаюсь двадцать четыре часа в сутки или чем ты там занимаешься, — пренебрежительно ответил Телеграфист. — Ты прекратишь или нет? Ты правда думаешь, что тебе будут помогать, когда ты ведёшь себя, как мудак? — пожаловался Полдрон и нехотя протянул ему руку, как при столкновении. — Давай уже. — Я сам... — Телеграфист отодвинулся и поднялся, опираясь на стену. Тяжёлое дыхание не затихало, как и сердце, в стуке которого он бы всё ещё мог расслышать слова, если бы попытался. Ноги дрожали и подкашивались. — В-вот, видишь? Двигаемся дальше, сейчас же. Уф-ф... Уф-ф... — Ну да, если ты задумал добираться до тюрьмы весь день. Хм-м... — Полдрон призадумался. Телеграфист выглядел достаточно низким и лёгким, чтобы он мог осуществить одну идею. — Так, готовься и не падай. — Э? — Телеграфист ничего не успел понять и даже не задал толкового вопроса, как вдруг Полдрон грубовато подхватил его и... попросту усадил себе на плечи. — Так-то. Держись покрепче, бежать буду быстро, — предупредил он Телеграфиста. — Хах... Ладно, это даже довольно удобно, — устало признал тот. — Что ж, вперёд! Но! — с этим возгласом он дёрнул ногой, чтобы поторопить Полдрона. — Я тебя сейчас скину, — недовольно проворчал он. — Ладно-ладно, всё! Бежим уже! — приказал Телеграфист. Полдрон побежал дальше, теперь лишь немного медленнее, чем до этого: что бы он ни думал, а дополнительный груз в виде Телеграфиста не позволял ему двигаться так же свободно. Но оба надеялись добраться до тюрьмы вовремя. Телеграфист особенно переживал, чувствуя, что Жак сбежал ночью, а следовательно, уже давно мог оказаться у здания и даже попасться полицейским, а уж потом... Его жизнь бы оборвалась. Голова бы откатилась в сторону сразу после прикосновения к шее огромного сияющего лезвия гильотины. Жак, всего лишь маленький глупый ребёнок, не заслуживал такой ужасной и несправедливой судьбы. Телеграфист знал это. Полдрон знал. Без понимания этого факта они бы наверняка не решились объединиться так легко. К счастью для них, Жак был в порядке. Наконец-то ему удалось отыскать здание тюрьмы. Высокая каменная стена ограждала его, а у ворот, через которые Жак бы мог протиснуться, стояла охрана: на удивление, в небольшом количестве. Он насчитал всего четверых полицейских. Выходить прямо к ним означало выбрать самоубийство. Но и способа отвлечь сразу четверых Жак не находил... Он решил рискнуть. Привлечь к себе внимание нестандартным способом и одновременно не показывать себя настоящего полиции. Бесшумно покашляв и приготовившись петлять между закоулками, он намеренно громко проговорил: «О нет, Телеграфист, зачем ты завёл нас сюда? Ну всё, сейчас те патрульные нас заметят! Ой, я сказал это громко! Ну всё!» Неожиданный крик не мог не привлечь внимания охранников. Все четверо всполошились и переглянулись. «Вы двое, за мной, а ты оставайся охранять ворота. Быстро, пока есть возможность поймать этих беглецов!» — приказал один из них, и трое направились в сторону переулков, не подозревая, что Жак, совершенно один, уже успел убежать в другое место. Ему осталось отвлечь только одного... Тот бы ни за что не ушёл просто так. Пока Жака не отыскала та троица, он торопливо осмотрелся и нашёл камешек, который бросил в сторону из-за угла. Охранник незамедлительно среагировал на шум и, поколебавшись, ринулся проверять, что происходит. Тогда-то Жак и пробежал позади него на носочках. Так он беспрепятственно пролез через ворота и затаился у боковой стены, пока охранник не вернулся. Он стал прислушиваться. Стены тюрьмы плохо пропускали звук, но если бы только Жак постарался, он бы наверняка уловил знакомый голос Хундсгугеля. Такой странный, немного хриплый, сиплый, не очень приятный. Иногда он казался Жаку раздражающим. А иногда — уже привычным, нисколько не хуже голосов остальных его друзей. Подумав о них, Жак вспомнил и Телеграфиста. Как же он чувствовал себя, обнаружив, что человек, с которым он провёл столько времени, неожиданно исчез... Догадался ли он, что произошло? Метнулся ли за Жаком или остался в убежище с решением и дальше жить в своё удовольствие, не обременяя себя заботой о ком-то? Он тряхнул головой. Сосредотачиваться на случайных мыслях сейчас было слишком рискованно. «Пс-с, Хундсгугель», — Жак попытался позвать друга. Ничего. Или же?.. Проходя мимо пары крохотных окошек, он будто бы заслышал подозрительный шорох. То были не шаги полицейских, ведь он издавался изнутри, из-за стены. Жак прислонился к стенке ещё ближе, чем до этого, так плотно, как только мог. Он должен был убедиться, что ему не почудилось, что он точно слышал странный скрежет. И тот повторился! Тихий, почти неуловимый, но, стараясь, Жак его прочувствовал. Не только слухом. Скорее... всем телом, как бы странно это ни звучало. Пожалуй, когда Жак имел дело с достаточно безумным Хундсгугелем, странности не удивляли. Он осмотрелся и заметил в отдалении несколько ящиков. Придвинув один из них к стене и встав на него, Жак бы точно разглядел, что находилось за ней, через одно из окон. Проверяя окрестности на наличие охраны, он добрался до ящиков и попробовал сдвинуть один из них с места. Не получилось — тот оказался слишком тяжёлым. Куда проще оказалось со вторым: Жаку всё ещё пришлось прикладывать усилия, но, по крайней мере, этот скользил по земле и медленно двигался в нужном направлении, пока в итоге не оказался прямо у стены. Забираясь на него, Жак ещё раз огляделся. Ни одного охранника... Ему подозрительно везло. Даже прохожие не вмешивались и не сдавали его — потому что прохожих и не было... Жак, поднимаясь на носочки, заглянул в окно. Его положение было неудобным, и низкий рост не позволял рассмотреть всё как следует даже с высоты ящика. Темнота камеры тоже не способствовала лёгкому исследованию её содержимого. Но Жак заметил главное. Согнувшийся силуэт в одном из углов, самом тёмном и невзрачном. Драная тюремная форма, растрёпанные волосы, дрожащие грязные руки... Верно. Жак нисколько не ошибся. То был именно Хундсгугель: расписывал очередную теорию на ещё не изрисованной бессмысленными каракулями стене. Он не замечал Жака, и тот сразу же понял, что заслышал шорох из камеры по чистой случайности. Совсем скоро постоянное везение могло окупиться полным провалом... — Хундсгугель, эй! Пс-с, это я, Жак! — он попытался привлечь внимание Хундсгугеля, и... тот обернулся! Хундсгугель забрался на матрац у окна, и теперь Жак мог с ним поговорить. — Приветик. Надеюсь, ты меня не забыл. В общем, пришёл спасти тебя. Пока не знаю, как, потому что я вряд ли проберусь внутрь здания, так как внутри точно куча охраны, но мы что-нибудь придумаем. Может, получится как-то сломать это окно, хм-м... — Бежать, ты должен бежать! — ответил Хундсгугель, и Жак вздрогнул от того, как громко он говорит. — К тем, кто нуждается в спасении! К тем, кто не справится без тебя. Отправляйся! — Пожалуйста, говори потише, а то нас услышат, и меня поймает охрана... — попросил Жак. — Послушай, я правда уверен, что первым делом должен спасти тебя. Ты всё-таки тоже мой друг. Подскажи что-нибудь. Ты же прям будущее видишь. Вдруг в будущем я сделаю что-то крутое, и это тебя спасёт? — наивно предположил он. — У тебя нет времени на это! — проигнорировав его просьбу, Хундсгугель снова произнёс свою фразу излишне громко. — Зонтопия превращается в пустыню. Если не поспешить, от неё не останется ничего. Двуглавый клинок уже погружён в пучину своих мучений, и его судьба незавидна, как и судьба его мучителя. Поделив мир на крайности, он окончательно спятил. Он обречён! Но и ты обречёшь себя на страдание, если не исчезнешь! — Ух, ты меня не слушаешь. Ты же... — прислушавшись, Жак уловил звук шагов. Патрульные поняли, что происходит неладное. — Кто-то идёт. Скорее, скажи, что делать! Не отвечай какой-то невнятной глупостью! — Беги, беги! Ты должен дожить до момента, когда разверзнется ад! Если прольётся твоя кровь, прольётся и чья-то ещё! Жизнь самого Зонтика под угрозой! — высказал Хундсгугель, крепче сжимая прутья решётки на окне. — Говоришь так, будто я на всю Зонтопию влияю. Я же... — Жак хотел было продолжить, но шум шагов стал громче. — Извини, я должен спрятаться. Он спрыгнул с ящика и убежал прочь, завернув за угол, чтобы подслушивать полицейских оттуда. Жак чувствовал себя очень странно. Когда он встречал Хундсгугеля раньше, его безумства не казались такими... раздражающими? Нелепыми? Глупыми? У Жака никак не выходило подобрать верного слова, но он понимал, что его отношение к изречениям друга загадочным образом изменилось. Когда они с Телеграфистом встретили Хундсгугеля в переулке, Жак пылал энтузиазмом, выслушивая его предсказания, а сейчас... Чувствовал себя уставшим после провальных попыток выстроить с ним хотя бы какое-то подобие диалога. На миг показалось, что идея о спасении того не стоит, но Жак отбросил эту мысль. Беззвучно вздохнув, он попытался прислушаться к голосам охранников, если те что-то скажут. — Эй, что за чёрт?! — возмущённо воскликнул неизвестный полицейский. — Откуда ящик? С кем тут сговаривался, псих? Говори сейчас же! — Вам не положено знать! — хрипел Хундсгугель. — Это событие было предопределено. Но если вы не прольёте его кровь, и сгинет он отсюда, продолжится наша история... — проговорил он. — Р-р-р, пошёл вон, слезай с матраца! Чтобы в окно больше не выглядывал! Ребята, осматриваем территорию поблизости, быстро. Не хватало ещё, чтобы произошёл очередной побег. Наверняка эти двое всё же пробрались, ищем, не останавливаемся! — приказал охранник, явно подразумевая Жака и Телеграфиста. Сам Жак нервно сглотнул и приготовился прятаться. Или бежать. И попутно думать о том, как всё-таки спасти Хундсгугеля. Стоит ли его спасать... Зачем Жак вообще задумывался о вариантах, если решил всё твёрдо? Он не хотел признавать правоту Телеграфиста в этом деле, даже если дорожил им. Не для того он столько задумывался о том, что делает и что есть хорошо, а что — плохо, чтобы в конце всё бросить и позволить другу сгнить в тюрьме. Тогда он бы точно навсегда остался злодеем, который причиняет боль невинным, но не старается, когда опасность угрожает другу. Ведь так? Жак уже и не мог ответить однозначно. Что ему и следовало делать сейчас, так это спасаться самому. Тем временем Телеграфист и Полдрон старались не отставать. Второй продолжал бежать так быстро, как мог, с другим человеком на плечах, а сам Телеграфист наконец-то почувствовал себя лучше. Усталость спадала. Конечности почти не дрожали. Каким-то образом сидеть на чужих плечах было даже удобно. Однако Телеграфист не мог не переживать за Жака. Наверняка они с Полдроном почти добрались до тюрьмы, но вдруг они уже опоздали, и к моменту прибытия увидели бы, как Жака уводят к гильотине? Телеграфист не боялся жестокости, ни капли. И не стыдился избивать невинных жителей. Но Жак... Конечно же, было эгоистично переживать именно о нём с кучей преступлений за спиной, и всё же, Телеграфиста это не волновало. — А ну прекратите немедленно! — вдруг оба заслышали голос: недовольный и одновременно с этим надменный. Им пришлось остановиться и затаиться: похоже, полиция находилась поблизости. — Вы не смеете запрещать жителям покидать свои дома и ходить по Зонтопии, даже не объясняя, в чём причина такого жестокого запрета! — продолжал жаловаться голос. — Хм... — Полдрон рискнул выглянуть, как только ему показалось, что тот звучит до жути знакомо. Он сжал ноги Телеграфиста ещё крепче, чтобы по случайности не уронить его. — Ха, вот оно что. Так и думал. На улице с парой патрульных ругался человек со светлыми сине-фиолетовыми волосами и бледной кожей, в дорогом лазурного оттенка длинном плаще и тёмно-синих штанах, а также с аксессуаром в виде серовато-голубого шарфа. Заносчивый и пафосный, он демонстративно возмущался перед патрульными, требующими вернуться домой. Полдрон отлично знал этого лицемерного человека — Пикадиля. Кое-кому не разрешили продолжать выступления и заставлять людей отказываться от веры в существование Зонтика, и он обиделся, что выражал самым высокомерным и нелепым путём. У Полдрона это не могло не вызвать злорадной усмешки. Но, чтобы не отвлекаться, он проскользнул дальше, пока патрульные не обращали на них с Телеграфистом внимания. — Это кто был? Ну, тот, пафосный, — поинтересовался Телеграфист. — Пикадиль. Жак должен был о нём рассказать, — ответил Полдрон. — А, ну да. А вы разве не на одной стороне? У вас же была политическая программа и всё такое, — вспомнил Телеграфист. — Ну да, была, пока этот эгоистичный придурок не начал выпендриваться. Когда Жак пропал, мы с Пикадилем поругались, он начал обвинять меня в пропаже, да и вообще жирно намекал, что я вечно во всём виноват. Я сорвался и дал ему по роже, а потом понеслось... Короче, больше мне до него дела нет. Тем более я, в отличие от него, знаю, что Зонтик существует. Так что обойдусь без его программы, — гордо заявил Полдрон. — Ха, Жак будет расстроен, когда узнает, — признал Телеграфист. — А ты, я надеюсь, осознаёшь, что Зонтик существует? Ты должен был общаться с ним через телеграф. — Ну... да. Хотя не знаю, был это Зонтик или нет. Может, просто кто-то засел на его место, назвался им, да и всё, — говоря об этом, Телеграфист подумал, что скоро Полдрон снова обвинит его в участии в заговоре и, сорвавшись, бросит. Он решил перевести тему. — Эй, а ты знал, что кто-то считает, что Зонтик влияет на погоду в Зонтопии? Вот все разоделись в куртки, и это из-за него, ха-ха-ха. — Ха... Обычно так говорят те, кто приписывает Зонтику всякие божественные способности. Забей на эту религию. Зонтик такой же обычный человек, как и мы, — заверил его Полдрон. — Ты так думаешь, потому что так Щит сказал? Да, про него я тоже слышал. Ты раньше был в его секте или что-то вроде. Его искал в этих закоулках? — Ха, какой догадливый... — съязвил Полдрон. — Да ладно, а что ещё человеку делать в таких местах, если не скрываться самому или не искать других, кто скрывается? Особенно когда выходить на улицу вроде бы и нельзя. Что тут произошло? И как ты от полицаев сбежал? — расспросил его тот. — Хм... Они просто потребовали от людей не выходить. Говорят, чрезвычайная ситуация. Не удивлюсь, если Щит с этим связан, но не знаю, как. А сбежал я... — Полдрон снова вспомнил, как разобрался с патрульным. — Слушай, неважно. Повезло. — У-у-у, значит, я тебе должен всё выложить о себе, а ты молчишь. Ну молчи, молчи. Хотя как-то лицемерно выходит, не думаешь? — негромко посмеялся Телеграфист. — Даже если так, есть лицемеры и похуже, — Полдрону невольно вспомнился Койф. — Как этот типа освободитель... — Койф? А он-то что? — Сначала освобождает всех и выступает против Алебарда, а спустя время начинает всячески подсасывать его главному рабу — Пасгарду. И сразу такой «ой Полдрон, не трогай его, он мой друг, ты плохо себя ведёшь», будто бы Пасгард весь такой невинный. Тошнит, честное слово. Да что там, даже Пикадиля тошнит. Никто не хочет иметь дело с этим лицемерным ублюдком. — Мда, Жак будет очень расстроен, когда узнает, — Телеграфист повторил сказанную ранее фразу, теперь сделав акцент на слове «очень». — Кстати, мы когда-то видели Пасгарда, когда пробирались к площади. Он пробежал по улице и выглядел, как полный идиот, хах. — Ну да, потому что он и есть идиот. Мягко говоря, — согласился Полдрон. — Ха-ха-ха, догадываюсь, каким образом такой придурок дослужился до главы этих папах, — пошутил Телеграфист. — О, а ты понимаешь, — посмеялся Полдрон. — Удивительно, но ты даже не такой раздражающий. Ладно, тюрьма уже близко. Говорим тише или вообще замолкаем. — Надеюсь, мы успеем... — страх быстро вернулся к Телеграфисту. — Я... Правда боюсь... Ну, что Жак уже всё. — Брось, ты не настолько сильно боишься, я же вижу, — успокоил его Полдрон, в ответ на что тот недоверчиво хмыкнул. — Заметь, ты сказал, что Жак расстроится, когда узнает плохие новости. Не «если» узнает, а «когда». Ты знаешь, что он в порядке. И ты не собираешься вот так просто принимать, что он умер. Ты просто много паникуешь или типа того. Подумай об этом и... слезай. Вон и тюрьма... Переулок почти кончился, и нужное здание виднелось отчётливо. Полдрон помог Телеграфисту спуститься и убедился, что тот твёрдо стоит на земле, перед тем, как совсем отпустить. Оба посмотрели вдаль и прищурились на случай, если Жак окажется рядом. Но его не было. Только один охранник сторожил ворота. Возможно, остальные поняли, что Жак проник на территорию тюрьмы, и теперь выискивали его, в то время как он снова хорошо запрятался благодаря низкому росту. Раздумывая о напряжённости ситуации, Телеграфист принялся невольно постукивать правой рукой по левой: снова. К счастью, это действие не создавало никакого шума, но оно привлекло внимание растерянного Полдрона. «Хорош», — шёпотом произнёс он и осторожно убрал правую руку Телеграфиста, а левую взял в свою. Отдалённо подобные привычки при стрессе напоминали ему Щита. Конечно, тот не стучал по собственным рукам или стенам, но порой также делал глупые вещи: расхаживал туда-сюда или впустую исписывал листья бумаги каракулями вместо того, чтобы растратить их на планы. Ни Полдрон, ни другие Искатели не смогли отучить его от этого. Телеграфист же... стучал. Наверняка со своим знанием кода Морзе он вкладывал в постукивания особый смысл, но его Полдрон не уловил, так что предпочёл успокоить Телеграфиста самым действенным методом: не позволив ему стучать и дальше. — Как быть? Отвлекаем этого и проникаем на территорию тюрьмы? — поинтересовался Полдрон. — Не знаю. Подожди, дай мне подумать пару минут... — нервно пробормотал Телеграфист, шевеля левой рукой. Не было понятно, он хотел вернуться к постукиваниям или ухватиться за Полдрона. Ну а Жак же буквально бегал кругами. Охранники не заметили его, но активно осматривали территорию. Они убрали сдвинутый к стене ящик, и когда Жак пытался снова позвать Хундсгугеля, никто не отвечал ему. Спасение провалилось: не потому, что его план оказался плохим, а потому, что друг отказался сотрудничать. Громко кричал, нёс откровенный бред и ясно дал понять полиции, что на территории тюрьмы находится посторонний человек. Глаза Жака заслезились. Он очень хотел быть хорошим. Героем! И потерпел полный провал... Вот он снова оказался прямо у двух окошек, через одно из которых ещё не так давно разговаривал с Хундсгугелем. Жак мог поклясться, что снова заслышал его голос. «Всё близится к завершению! Только Зонтик может вызволить меня отсюда! — он выкрикивал случайные фразы сторожам в тюрьме. — Никто больше не смеет вмешиваться, они могут лишь ждать. Но когда всё закончится, они поймут, что я рассказывал истину!» — вот что Жаку удалось услышать. Теперь всё стало предельно понятно. Хундсгугель и не хотел, чтобы его спасали. Или, по крайней мере, чтобы это делал именно Жак. Какой бы новый вариант будущего он ни увидел, спасителем и героем для него стал Зонтик. Жак сжал руки в кулаки. Вновь послышался отчётливый звук шагов полицейских. Смысла наворачивать вокруг тюрьмы круги больше не было. Жак, игнорируя слёзы на глазах, побежал прочь, к выходу. О чём он позабыл, так это о том, что ранее отвлечённый им четвёртый охранник давно вернулся на пост. Оказавшись напротив ворот, Жак заметил его сразу же, чуть не вскрикнул от испуга, резко затормозил и упал на землю. — Жа!.. — почти выпалил его имя Телеграфист, как только увидел, но Полдрон зажал ему рот рукой. — Не ори, а то и нам попадёт. Сейчас я его... — тот уже приготовился пускать в ход кулаки. Одновременно с этим охранник обернулся и открыл ворота, обнаружив ранее сбежавшего преступника. Жак просто заплакал, не зная, что делать и как спасти уже самого себя, а вовсе не друга. У него не было ничего, он выглядел совершенно беззащитным маленьким ребёнком. Именно таким, каким его называл Телеграфист — и был прав. Охранник же поглядел на него грозно, хватая свою дубинку, готовый избить беглеца на месте. Но оба не подозревали, что их видели: Полдрон почти вышел вперёд, чтобы обезвредить полицейского, однако Телеграфист не выдержал и ударил его локтем, не причинив ему сильной боли, но заставив невольно отступить назад. Вблизи Телеграфист заметил прочную железную балку, которую сразу схватил. После этого, наплевав на всё, он бросился к Жаку и охраннику. — Пожалуйста, не нужно избивать меня, — умолял тот, прикрывая лицо дрожащей рукой. — Я сейчас ничего не сделал, я просто попытался вытащить отсюда друга, но он не хочет, и ладно, а я могу просто уйти, и всё, и вам больше не понадобится... — Молчать! — прикрикнул полицейский. — Нам из-за вас уже хватило, так что не сопротивляйся и... — он почти договорил, как вдруг заслышал стремительный звук шагов. Он обернулся. — А!.. Он не успел разглядеть и силуэта, как вдруг получил жестокий удар куском металла прямо по голове. И крика не последовало — только второй удар. Охранник и не прочувствовал никаких физических ощущений — сразу безмолвно, лишь хрипя, повалился на землю, где Телеграфист безжалостно добил его, чтобы он не посмел больше двинуться. Когда полицейский замер, он молча бросил балку на землю и подошёл к шокированному Жаку: вид, возможно, уже мёртвого человека не мог не пугать его, особенно когда сам человек валялся в луже собственной крови. Но быстро ужас и отвращение заняла другая мысль: Телеграфист вернулся за Жаком. Спас его... Оба ничего не говорили. Телеграфист помог Жаку подняться и, удерживая его за руку, убежал в переулок, пока оставшиеся охранники не засекли их прямо у ворот. Голова Жака кружилась. Но в ещё больший ступор он впал, когда, спрятавшись в темноте, вдруг обнаружил там... взволнованного Полдрона. Тот попытался проигнорировать всё, что сейчас произошло, в том числе и убийство Телеграфистом полицейского, схватил его за свободную руку и увёл как можно дальше, туда, где охранники не нашли бы их так скоро. Уже там он отпустил Телеграфиста, а тот — Жака. Все трое были в шоке после произошедшего и, несмотря на то, что всё обошлось, не могли заговорить друг с другом. — Ха... — тишину прервал нервный смешок Телеграфиста. — Я это сделал. Я спас Жака... — Убив полицая, — добавил Полдрон. — Да, я знаю... — с натянутой улыбкой выдавил Телеграфист. — П-подождите... — проговорил Жак, утирая слёзы. — Что происходит? Полдрон... А что ты... Тут делаешь? — Хах, давно не виделись, а? — признал он. — Смотрю, очки у тебя целые. Ворованные? — Н-нет, я другие воровал. А эти уже купил. Правда... На ворованные деньги, — как Телеграфист недавно, теперь уже Жак нервно посмеялся. — Вы, ребята... Меня спасти пришли, что ли? — Ну, вроде того, — Полдрон заставил себя расслабиться. — Главное, что ты не помер, Жак, — подметил Телеграфист. — О, и раз уж тебе так повезло... — с этими словами он хорошенько ударил Жака по голове, заставив того ойкнуть. — Никогда больше не смей так делать! Поехавший, всерьёз сбежал к тюрьме, геройствуешь тут, как ненормальный, ради какого-то неадеквата. Ты вообще знаешь, как я переживал? Да я чуть сам не помер, и если бы я не встретил Полдрона, я бы просто не нашёл дорогу к тюрьме, и ты бы там уже сдох. Что бы я без тебя делал?! — Эй, эй, дыши, — Полдрон положил руки ему на плечи. — Как я вижу, ребята, со времени вашего побега вы уже сблизиться успели? — О, ну это да, — согласился Жак, потирая место удара. — Хотя я почему-то даже немного не ожидал, что Телеграфист так забеспокоится. Но... Это даже приятно. Извини, что убежал. Я понимаю, что это было глупо. Да и, как оказалось, смысла в этом нет. Хундсгугель не очень хочет, чтобы я его спасал, — он скрестил руки на груди. — Слушай, он вечно себе на уме, неадекватный и орёт что-то невнятное. Если в его теории его спасает кто-то ещё, нет смысла его переубеждать, — пожал плечами Полдрон. — Да уж... Кстати, ребята, раз уж вы познакомились... Что думаете друг о друге? Телеграфист, как тебе Полдрон? А тебе, Полдрон, как Телеграфист? О, так все друг с другом познакомятся, здорово будет... — представил Жак, приободрившись. — У-у-у, насчёт знакомств я тебя ещё разочарую, — усмехнулся Телеграфист. — А что касается Полдрона... Прикольный. Правда, он уже готов был меня избить, когда мы только встретились, но зато он оценил мою шутку про лидера тех чёрных папах. О, а ещё у него крутые плечи. Я на них сидел, я знаю. — Я сделаю вид, что этого не слышал, — заявил Полдрон. — Я не очень тебе доверяю, учитывая то, что ты был связан с заговором. Но я вижу, что ты дорожишь Жаком. Настолько, что убил или как минимум конкретно так ранил охранника. Поверь, когда кто-то дорожит близкими, а не кидает их чуть что, я это ценю. Может, ты и эгоистичный мудак... Но не настолько эгоистичный мудак, как мог бы быть. Мне уж есть, с чем сравнить! — подметил он напоследок. — Ну спасибо, — без злобы съязвил Телеграфист. — Ладно, думаю, нам пора возвращаться в укрытие. Согласен, Жак? — Ну... Да, пожалуй. Я правда устал... — Не представляешь, как я устал... — Эй, ребят, не напрашиваюсь, но, может, проведёте меня к укрытию? Не бойтесь, сдавать вас полиции не буду, я не больной. Но было бы неплохо навещать вас иногда или типа того, — предложил Полдрон. — Ну а я могу показать вам, где находится мой дом. Просто чтобы мы не потерялись больше. Да хотите — хоть переночуйте у меня сегодня или ещё когда. Не запрещу. — Эй-эй, что за подкаты, только познакомились, а уже домой на ночь зовёшь? — посмеялся Телеграфист, но быстро прекратил из-за осуждающего взгляда Полдрона. — Ладно. Можешь показать, где твой дом. А наше укрытие... — Дрону можно знать! Он нас не выдаст, — заверил его Жак. Телеграфист неуверенно кивнул и позволил Полдрону вывести их вперёд. Сначала его дом, затем — убежище. Все трое пошли в нужном направлении. Жак осматривал Телеграфиста. Тот старался ухмыляться, однако выглядел очевидно уставшим. Несобранным даже. Его жилет и подвеска остались в укрытии. Он не завязал волосы в уже привычный для него хвостик. А порой он прикладывал руку к животу в перерывах между повторяющимися постукиваниями: не ел с самого утра, как только обнаружил пропажу Жака... Тот чувствовал себя ужасно виноватым. Всё это время ему стоило предпочесть Телеграфиста и остаться с ним. С другой стороны, так он бы не познакомился с ещё одним другом Жака — Полдроном. У всего были свои плюсы... Но, пока они брели по одним закоулкам, кто-то перемещался по другим. Щит не узнал почти ничего важного во время сегодняшней слежки. Патрульные никого не выпускали и следили за тем, чтобы жители держались подальше от улицы. Либо сообщники Алебарда наконец-то испугались Щита, либо что-то замышляли. К сожалению, этого ему выяснить не удалось. Он двигался к укрытию. Там ему предстояла очередная тренировка. Пришла пора чего-то большего, чем размахивание алебардой в воздухе. Однако кое-что отвлекло Щита от его мыслей. Завернув за угол, неожиданно он... обнаружил перед собой силуэт. Щит почти схватил генератор, но вовремя осознал, что зонтопиец перед ним — не один из патрулирующих улицы полицейских. О, нет, этот человек мало уважал установленные правительством законы, несмотря на то, что чтил себя самым правильным, умнейшим человеком в Зонтопии с единственным верным мнением. Щит знал его. И однажды подозревал, пока Мантия не дала ему понять, что этот самодовольный эгоист ничего не стоит. Пикадиль — так его звали. И если он решил прогуляться по переулку вместо того, чтобы в очередной раз громко заявить о себе, должно быть, он совсем отчаялся. — Ах... И кто же это у нас тут... — пренебрежительно произнёс Пикадиль. — Ищет тебя Полдрон, а натыкаюсь на тебя я. Какой позор. — Что ты здесь делаешь? — с подозрением вопросил Щит. — Возможно, то же, что и ты. Прячусь в этом мерзком месте. Правительство всё больше сходит с ума и уже не даёт нам, невинным жителям, покидать дома. Мне это не нужно. Я ещё не закончил с политической программой. И их словам я не верю, — кратко объяснился Пикадиль. — Хмф... Тебе лучше не вмешиваться. С правящей верхушкой я разберусь сам. Уже начал. И если ты будешь лезть, тебе тоже может попасть, — Щит бы хотел убрать Пикадиля прямо сейчас, но Мантия была бы не рада узнать об этом. Она всегда говорила ему, что Пикадиль не опасен. Игнорировать её слова после случившегося... Щит не мог допустить этого так легко. — Поговаривают, что с Алебардом что-то произошло. Но я не верю, что ты к этому причастен. Или же?.. Скажешь, что ты убил его? — предположил Пикадиль, откровенно демонстрируя своё неверие. — Можешь считать и так, — прямо высказал Щит. — Алебарда никто больше не увидит. Никогда. Но остались его сообщники. Министры. Койф. — Ах, Койф... Сообщник Алебарда... Ещё недавно я бы посмеялся над подобным утверждением, но вспоминая, как он относится к Пасгарду... — Дело не только в нём, — рассказывать правду о случившемся с Пасгардом Щит не стал. — Я видел, как Койф заходил в замок, перед этим разговаривая с охраной. Это точно был он. В драном плаще. С пятью пальцами на руках. — Вот как... — неопределённым тоном ответил Пикадиль. — И что же ты теперь сделаешь? Отправишься штурмовать замок в надежде на то, что увидишь там Зонтика? — его мерзкая манера общения с каждым мгновением прибавляла Щиту желания просто уничтожить его, но он терпел до конца. — Как только придумаю план. И такие люди, как ты, увидят, что Зонтик существует. Если, конечно, Алебард не убил его... — прорычал Щит. — Если так называемого правителя нет, как и Алебарда, что ты сделаешь? Сам станешь править? Ты? Боюсь представить, что со страной случится! — Мне... не нужна власть над всей Зонтопией. — А кому же ты её отдашь, если Зонтика всё же не увидишь? Ну же. Ты ведь продумывал такой вариант? Не твой ли главный слоган «Зонтик мёртв»? Если он мёртв, то что дальше? — Для чего ты спрашиваешь? Хочешь прибрать власть к своим рукам и заставить людей поверить в то, что Зонтика не существует? — А какая разница, если его всё равно не будет? Предположим, его не существует. И власть наконец может занять более достойный человек. А предположим, что он... существовал раньше, но теперь его нет. И власть снова может занять более достойный человек. Разве это не очевидно? К тому же, тебе самому власть всё равно не нужна. А Зонтопии вряд ли нужна анархия. Я всего лишь хочу помочь этой стране, понимаешь? Так же, как и ты. Только лучше, — объяснился Пикадиль. — И что ты предлагаешь? — Сделку. Можешь штурмовать замок, не вмешиваюсь и не осуждаю. И, если ты докажешь, что там есть Зонтик, что он способен на правление Зонтопией, я принимаю это. Принимаю его как законного правителя. Но если же Зонтика нет — неважно, не существует его или он умер — а тебе власть не нужна в любом случае... Да, я готов взять её в свои руки и наконец-то сделать из Зонтопии лучшую страну. И тогда вмешиваться не будешь уже ты. Согласен? Щит поколебался. Пикадиль ставил слишком гадкие условия. Не проще было бы убрать его генератором, как Алебарда? Или изменить его сознание, как сознание Пасгарда? Нет... Мантия бы этого не хотела. Она защищала честь этого человека. Она доказывала, что Пикадиль не сотрудничает с Алебардом и не имеет никакого отношения к власти. Сейчас, пусть и самым мерзким способом, он подтверждал это. Щит надеялся увидеть Зонтика в замке, но он действительно мало задумывался о том, что случится, если Алебард уже убил правителя. Когда-то Щит попытался представить себя в этой роли и даже поразмыслил о своей готовности занять престол. Но теперь, после всего, что с ним произошло, он знал, что не справится. И что вовсе не нуждается в полном контроле над Зонтопией. Нехотя он протянул Пикадилю руку. — Согласен. — Чудно, — Пикадиль почти пожал её, но вдруг убрал свою. — Ох, минутку, — из кармана он достал бледно-голубую перчатку и надел её. — Вот так. Кто знает, какую заразу ты переносишь, не хотелось бы закончить так же, дотронувшись до тебя, — с этими словами он наконец пожал руку Щита. Тот быстро убрал её и, не говоря больше ни слова, продолжил путь, лишь иногда оборачиваясь, чтобы убедиться, что за ним не следуют. Эта встреча оказалась странной. Щит наверняка совершал ошибку, заключая с Пикадилем сделку. Что ж, если бы что-то пошло не так, он бы пересилил себя и использовал генератор. Но не сейчас. Не так быстро. Ради Мантии... С этой мыслью он вернулся в убежище, где уныло сидел на матраце Пасгард. Завидев Щита, он немного приободрился. Даже не подозревал, что никто не собирается с ним разговаривать. Щит осторожно вытащил из кармана плаща генератор, а сам плащ неаккуратно бросил на землю. — Щит, я... — Не сейчас. Я возвращаюсь к тренировкам. Пасгарду очень хотелось ругнуться. Силой он заставил себя промолчать. Щит вёл себя откровенно грубо, и это безумно надоедало. Скорее бы план осуществился, и всё вернулось на круги своя... Пока же Щит взял в руки алебарду. Алебарду, чьё сознание как раз вернулось спустя долгое время. Разумеется, первым ощущением стали доставляющие огромный дискомфорт прикосновения, он не мог и сомневаться... Больше пугало другое. Почему-то Алебарду показалось, что в этот раз он пробыл в забвении куда дольше, чем в прошлый. Желание узнать, сколько прошло времени, пересилило даже дискомфорт. И, будто бы прочитав его мысли, заговорил Пасгард. — Ты почти весь день ходил по стране и совсем ничего не подметил? — Нет, — кратко ответил Щит на его фразу. Почти весь день... Тревожнее и быть не могло. Алебард постарался собраться. Означало ли это, что с каждым разом забвение будет поглощать его всё больше? Или однажды он исчезнет ненадолго, но беспричинно, не получая такого же разряда? Алебард не знал, ничего не знал, кроме того, что продолжал почти смиренно существовать в виде оружия, позволяя Щиту обращаться с ним, как ему вздумается. К сожалению, в ближайшее время он не смел и мечтать о том, чтобы эта пытка закончилась. Алебард пробыл в забвении почти весь день, зато мало что пропустил. Вряд ли Пасгард занимался важными делами. Он ещё имел возможность подслушать нечто стоящее...***
Жак и Телеграфист — наконец-то с жилетом, подвеской и хвостиком — стояли на самом верху здания, служившего для них укрытием. Уже стемнело. По дороге они узнали путь к дому Полдрона и чудом не попались патрульным, а сам Полдрон оценил их убежище. Признал, что оно выглядит неважно, но не осудил их за проживание здесь. В итоге же он ушёл... Телеграфист не мог отрицать, что в каком-то смысле ему понравился Полдрон. Не мог, потому что не хотел повторять ошибку. Они с Полдроном рассказали Жаку обо всём. О том, как зазнался Пикадиль. О том, как Койф бросил своих друзей и предпочёл им Пасгарда. Тот был разочарован. И одновременно счастлив, что с ним остались настоящие друзья. Жак был бы рад встретить Полдрона снова. Но пока он смотрел вдаль вместе с Телеграфистом. — Эх, и всё же... Мне жаль, — проговорил он. — Я убежал, тебя напугал, чуть не умер, да и тот охранник из-за меня в итоге... — Что ж поделать... — пожал плечами Телеграфист. — Я просто... Правда хотел быть хорошим. А сейчас я просто... во всём путаюсь. — Видишь ли, какое дело... — Телеграфист вздохнул. — В реальности очень редко бывает такое, что кто-то просто хороший, а кто-то просто плохой. Всё не так однозначно или типа того. Иногда ты думаешь, что делаешь хорошую вещь, а на самом деле кому-то вредишь. А иногда делаешь вроде бы что-то плохое, чтобы кого-то спасти. Вот как с этим охранником. Может, я убил его. Но для того, чтобы он не убил тебя. Это не просто хорошо и не просто плохо. Понимаешь? — объяснил он. — Наверное... — неуверенно произнёс Жак. — Но ты круто сказал. Прям так... по-философски, что ли. — Ха-ха, ну, я явно не философ. — Ну да, ты не философ, ты — Телеграфист, — Жак процитировал фразу из его дневника. — А ой... — К чему ты это? — настороженно спросил тот. — Э-э... Эх. Если честно, я немного почитал твой дневник. Не весь! Но я видел ту запись, где ты рассуждал и потом сказал, что ты не философ, а Телеграфист. Извини. Я больше не буду так лезть в твою жизнь, — извинился Жак. — Ладно, сдержусь и не буду ударять тебя по голове снова... — пробурчал Телеграфист. — Да, я веду дневник. Знаешь, не всегда есть смелость высказаться прямо, и тогда ты начинаешь строчить там всякие глупости, всякий бред, где ты почти откровенно ноешь, но надо же куда-то слить всё это, чтобы ты всё это оставил при себе, а люди потом видели тебя таким уверенным и крутым, и завидовали, что вот он, Тотен... А... Т... То есть, Телеграфист... — запнулся он. — Э? — Жак растерянно заморгал. — Тебя так зовут? Тотен? Хм, звучит довольно мило, не очень похоже на имя, которое могло бы бесить... — А, так ты и это видел... — Телеграфист вздохнул ещё раз. — На самом деле полное имя — Тотенкопф. — Беру свои слова назад, звучит отстойно. — Отстойнее только значение. «Мёртвая голова». Мне с таким именем только на казнь отправляться, так что даже иронично, что я выжил, в то время как многих других казнить успели, — он опустил голову. — Слушай, просто забудь об этом невыговариваемом мусоре. Я — Телеграфист. — Эй, не расстраивайся. Это имя правда лучше, чем Круппер или что ты там писал, ха-ха, — успокоил его Жак. Он подошёл немного поближе и обнял Телеграфиста. Тот вздрогнул, выпрямился и замер. Никогда раньше люди не обнимали его... Не осмеливались или просто не хотели. Или не позволял он сам. Но сейчас... После изнурительного дня, после избиения полицейского, после всех долгих эмоциональных разговоров Телеграфист был просто... счастлив, что это происходит. Он неуверенно приобнял Жака в ответ: неуклюже от незнания, как это делается. Телеграфисту совсем не доводилось раньше хоть с кем-то сблизиться достаточно для подобных действий... Жак похлопал его по спине и отпустил. — Вот так-то, брат, не грусти! — улыбнулся он. — Хах, брат? Мы же сейчас не маскируемся, чего ты? — растерянно вопросил Телеграфист. — Да ладно тебе! Мы правда как братья. Немного странные, немного глупые, не всегда знаем, что делать, и иногда ругаемся. Но всё равно не дадим друг друга в обиду. Так что... почему бы не называть друг друга братьями, а? — А... А-ха-ха-ха-ха, брось, это всё ещё бред! — отмахнулся Телеграфист и вернулся к разглядываю окрестностей. — Ух-х-х, ну ладно, — после этих слов Жак зевнул. — Ох, спать уже хочется, а то всю прошлую ночь не спал. Пойду я, пожалуй, — он отошёл и почти направился вниз, как вдруг заслышал голос: — ... я ведь старший брат? — А?.. — Жаку понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, что Телеграфист имеет в виду. — А, ну конечно! Тебе подходит быть старшим! Что ж, спокойной ночи. Не стой тут слишком долго! Жак ушёл. Телеграфист остался стоять на месте, снова немного опустив голову. Похоже, он действительно обрёл семью. Жак поддерживал его. Разговаривал с ним на серьёзные и глупые темы. Гулял с ним и не возражал проводить экскурсии по Зонтопии для него, человека, что не знал страны. Верно. Они стали совсем как братья. Такие, какими их описал Жак. Немного странные, немного глупые, порой ругаются, но обязательно защитят друг друга от беды. Телеграфист не знал раньше, каково это. Подобная близость всегда казалась ему уделом идиотов. Он ошибся — и был очень рад этому. Всегда наглая ухмылка превратилась в сдержанную счастливую улыбку. Слеза покатилась по щеке...