Защитить любой ценой

Телеграфист проснулся с лёгкой головной болью. Он мог бы пожаловаться на это в первую же секунду после пробуждения, но волновало его другое. Ему удалось очнуться! Перед тем, как потерять сознание ночью, он, сколько бы ни притворялся уверенным в себе, слабо надеялся на это. Вот только теперь всё тело ощущало некоторый дискомфорт. Разумеется... После стольких ударов Телеграфисту повезло, что он вообще выжил. Министр Здоровья постарался. И, если уж он находился в доме Полдрона — а его маленькую гостиную Телеграфист узнал быстро — одному из бывших заговорщиков хватило ума не выдавать никого из них троих. На это он и рассчитывал. Он тихо усмехнулся, однако быстро понял, что настроения на самодовольство у него практически нет. Он окинул комнату взглядом. Ни Жака, ни Полдрона поблизости не было. Телеграфист заставил себя слезть с дивана и обуться. В голову также пришла мысль поскорее завязать волосы в хвост, но тут он вспомнил, что потерял резинку во время погони. Он недовольно вздохнул и направился к кухне. Даже если там никого не было, и Полдрон с Жаком засели в спальне, Телеграфист был готов подождать их. В одиночестве, ни с кем не разговаривая. Ноги немного не слушались и болели при ходьбе. Хотелось вернуться обратно на диван и продолжить спать. С другой стороны, большого смысла в этом не было. Вряд ли продолжительный сон излечил бы все синяки и ссадины, которые Телеграфист заработал в процессе побега от полиции. Оказавшись в коридоре, он прислушался. Что-то, похожее на голоса, доносилось с кухни. Судя по всему, Жак и Полдрон всё же находились в ней. Телеграфист попытался разобрать, что они говорят, однако быстро понял, что у него нет сил даже на это. Вместо того, чтобы понапрасну себя мучить, он направился на кухню и совсем скоро зашёл туда. Не прогадал... Полдрон прямо сейчас занимался готовкой: Телеграфист заметил, как он возится с овощами. Снова салат... Не слишком большое разнообразие, но он не жаловался. Жак же сидел за столом, но, похоже, уловив звук шагов Телеграфиста, обернулся, и на его миг назад печальном лице вдруг появилась широкая радостная улыбка. Жак выбежал из-за стола и бросился обнимать его. — Ура, ты в порядке! — восхищённо воскликнул он и крепко обнял Телеграфиста. — Тс-с-с... — прошипел тот. От прикосновений, ещё и настолько резких, тело разболелось с новой силой. — Ничего не хочу сказать, но... Не надо. Всё болит, как не знаю что. Пусти. — А, ой, извини! — перепугался Жак и незамедлительно отпустил его. В то же время к обоим подошёл Полдрон, после чего осмотрел недовольного Телеграфиста. — Ты как? — сдержанно спросил он. — Бывало и лучше. Всё болит, агх... Ну хоть не умер, и то хорошо, — пробормотал Телеграфист. — Нормально всё прошло с министром? Никого не вызвал, не собирается нас тут теперь куча полиции ловить? Получилось у вас им манипулировать? — Вроде бы! — воскликнул Жак. — Ну, он согласился тебе помочь и даже выдал всякие мази и таблетки, и прочее. Ну, только не очень много. Но за остальным Полдрон сходит! Я всё волновался за тебя, пока ты вот сейчас не пришёл, но он сказал, что всё хорошо, хе-хе... И действительно хорошо! Ну, то есть не совсем, и тебе ещё больно, но ты хотя бы можешь ходить и говорить и вообще! — радовался он. — Когда я проснулся, я тебя проверил: вроде ты нормально себя чувствовал. Ну, заодно в окна посмотрел, нет ли полиции рядом. Никто не ходит. Так что, думаю, этот твой странный план с министром и манипуляциями сработал, — улыбнулся Полдрон. — Кстати, когда поедим, надо будет ещё с лекарствами разобраться. Ну, тебе и все эти ушибы мазью мазать, и таблетки пить, чтобы боль уходила. В общем, в ближайшее время придётся тут посидеть, полечиться. — Эх... — мрачно вздохнул Телеграфист, но тут же попытался приободриться. — Ладно. Ладно, я всё равно так и хотел, хе-хе. Сидеть в чужом доме и пользоваться всем, что тут есть, особо не стараясь, чтобы добывать еду и прочее! А тут как раз завтрак готовится, ну и отлично! — он гордо зашагал к столу, но уже спустя пару секунд сел на стул и устроился там поудобнее. — У-у-у, ну что ты сразу весь такой! — Жак сделал вид, что обиделся, но всё равно сел на второй стул. — Обижаешься опять и поэтому вот так хвастаешься! Взбодрись! Я думаю, мы втроём весело проведём время тут! — Ла-а-адно, — Телеграфист принялся недовольно постукивать по столу, в то время как Полдрон молча вернулся к готовке, не желая вступать с ним в спор. Сам он вновь обратил внимание на свои распущенные волосы. — Эй, слушай, Полдрон, а у тебя резинки для волос или чего-то такого нет? — с этим вопросом взгляд Телеграфиста пал и на его волосы: снова растрёпанные и неаккуратные. Его вчерашний труд ушёл практически впустую. — Неа, — кратко ответил Полдрон. — Чёрт... — Телеграфист застучал по столу ещё активнее. — А что такого в распущенных волосах? По-моему, выглядит круто! — заметил Жак. — Не люблю просто так ходить с распущенными волосами. Не знаю, чувствую себя каким-то более... слабым, что ли. Более простым. Я не знаю, как это объяснить, но мне просто не нравится. Эй, Полдрон, когда пойдёшь куда-то там, поищи заодно где-нибудь мне резинку для волос. Можно ещё подвеску, но это необязательно. Эх, тупые полицаи, лишили резинки, подвески и... Э... Ладно, ничего, — запнулся Телеграфист. — Ты... про свой дневник? — негромко предположил Жак. — Чш! — шикнул Телеграфист, не желая, чтобы Полдрон об этом услышал. — Эй, расслабься, про дневник я уже знаю. Жак успел ляпнуть. В этом нет ничего такого. Но я прежде всего всё-таки пойду за лекарствами. Если начну собирать всё, что ты потерял, вызову много подозрений, — объяснил ему тот. — Так... ладно, вроде бы с салатом наконец готово. Вот, держите, — Полдрон выдал каждому по порции, а сам остался стоять рядом со столом (к сожалению, стульев было лишь два), поедая свою. Телеграфист снова нахмурился. Он попытался отвлечься на вкусную еду. И всё же... Мысль о том, что Полдрон узнал про дневник — очевидно, от Жака — не радовала. Значило ли это, что он стеснялся? Нет, что за глупость... Скорее просто не хотел подпортить свою репутацию самоуверенного человека, которому нет нужды писать разного рода смазливые глупости в дневнике. Но теперь Полдрон знал, и изменить этого было нельзя. Телеграфист сосредоточился на салате, на его вкусе, пытаясь игнорировать как подступившее раздражение, так и боль в теле. После завтрака ему также предстояло принять так называемое лекарство и использовать мазь для облегчения последствий ударов. Все эти синяки... Телеграфист чувствовал их, даже когда не видел. Или же так ему казалось. Полдрон и Жак поглядывали на него и молчали, понимая, что говорить с недовольным Телеграфистом может быть бессмысленно. Скорее всего он либо начнёт впустую хвастаться, либо, наоборот, примется отвечать излишне резко и грубо. Жак понадеялся, что сытный овощной салат приободрит его. Всё-таки временная смена причёски и новость о дневнике не могли перевернуть жизнь с ног на голову! Телеграфисту стоило бы это понять. Самым главным сейчас было то, что он выжил, что патрульные не убили его, что Министр Здоровья помог и даже рассказал, какими лекарствами следует запастись, чтобы как можно скорее полностью восстановиться! Но почему-то Телеграфист волновался именно о вещах, что остались в прошлом. Неужели это было настолько важно для него?.. Схожим образом пытался размышлять и Полдрон. Он старался следовать совету Жака. Поубавить предвзятость. Не прощать Телеграфиста полностью и одномоментно за то, что он сотворил, но и не осуждать его, бесконечно тая обиду. Прошлого было уже не вернуть, и Полдрон это понимал. Он не мог магическим образом отправиться во времена заговора, чтобы не позволить Телеграфисту его осуществить. Зато мог проследить за тем, как Телеграфист ведёт себя сейчас. Как меняется и проявляет искренние эмоции по отношению к другим, а не только хвастается пустыми достижениями и мерзко ухмыляется, раздумывая над новыми эгоистичными планами, осуществление которых только ухудшит положение остальных зонтопийцев. Полдрон не раз отмечал, что Телеграфист не ощущался так называемым опаснейшим преступником. Может быть, это и отличало его от того самого старого образа. «Ладно, всё, я поел, — грубоватым тоном произнёс Телеграфист, когда закончил с салатом. — Где что мазать и как там таблетки принимать?» — будучи не в настроении, он и не пытался звучать мягче. Жак не осуждал его, но в то же время расстраивался из-за такой резкости. Полдрон сдержал себя, чтобы не нагрубить ему в ответ. Что бы он ни решил, а демонстративное недовольство Телеграфиста раздражало его. Когда он также доел свой салат и убедился, что Жак сделал то же самое, он взял все три тарелки и отложил в сторону, чтобы позже помыть их (если, конечно, не забудет). Теперь ему не помешало бы помочь Телеграфисту, хотелось ему того или нет, когда тот вёл себя настолько противно. «Пошли в гостиную, там всё сделаем», — Полдрон позвал его и направился к гостиной. Телеграфист негромко усмехнулся, но последовал за ним. Жак отсиживаться на кухне тоже не захотел, поэтому предпочёл составить компанию им. В комнате Полдрон взял выданную министром мазь и осмотрел её. Очевидно, наносить её нужно было на места, где остались разного рода повреждения: синяки, ссадины или царапины. Полдрон осмотрел уже сидящего на диване Телеграфиста и быстро догадался, что со всем тот вряд ли справится. По крайней мере, дотянуться до синяков на спине — а они наверняка были — оказалось бы довольно проблематично. С другой стороны, Полдрон догадывался, что если попросит Телеграфиста снять кофту, тот снова выдаст нелепую шуточку, прямо как той ночью. Затем он заметил, с каким любопытством на него смотрит Жак, и понял, что оттягивать момент нет смысла. — Ладно, давай, снимай жилет, кофту, майку. Помогу тебе со спиной, а дальше сам, — произнёс Полдрон, преждевременно объясняя свою просьбу, чтобы Телеграфист не выдал в ответ ничего глупого. — Хах. А тебе так и хочется, чтобы я что-нибудь перед тобой снял, да? Что за фетиши у тебя... Ладно, всё равно делать особо нечего, сегодня сжалюсь, — тот криво улыбнулся и снял верхнюю одежду, после чего повернулся к усевшемуся на диван Полдрону спиной. — О, о! У тебя на спине не так много синяков! — заметил Жак. — Это хорошо! Хотя, тебя много побили в других местах, и это уже не хорошо, но всё же. Можешь... Можешь порадоваться, что кто-то другой не будет трогать тебя слишком много, ха-ха! — он попытался приободрить Телеграфиста. — Жак прав. Так что не дёргайся, пока я занимаюсь делом. Ещё больше тебе вредить никто из нас не хочет, — предупредил Полдрон и приступил к делу. Телеграфист замер. Украдкой он посмотрел на Жака, будто бы испугался и попытался получить поддержку с его стороны. Тот дружелюбно улыбнулся и показал большой палец в знак одобрения. Он был рад уже тому, что Телеграфист не раскричался в первую же секунду и не ушёл, отказавшись от помощи Полдрона. Пусть они и не стали такими уж близкими друзьями, как Жак представил изначально, у них в самом деле имелись шансы стать таковыми. Со временем. Если бы только Телеграфист продолжал сдерживаться и подавлять своё желание насмехаться над другими, а Полдрон полностью смирился со случившимся в прошлом и также не позволял Телеграфисту поддразнивать его, они стали бы хорошим дуэтом, участники которого любят иногда по-дружески подшутить друг над другом, но никогда не перейдут черту. Полдрон старался быть осторожным. Он не привык к аккуратности, но в то же время ему не раз приходилось помогать Искателям, если они возвращались с миссии ранеными. В тех ситуациях ему следовало внимательно следить за своими действиями, чтобы не навредить союзникам ещё больше. И то же он пытался сделать сейчас, нанося мазь на те места на спине Телеграфиста, где остались синяки и красные пятна, но не надавливая на них и не дёргая самого Телеграфиста. На удивление для них обоих у него получалось неплохо. Полдрон следил за движениями рук и за тем, сколько силы прикладывал, когда касался чужой спины. И пусть порой Телеграфист негромко шипел, он быстро успокаивался и даже не пытался поиздеваться над Полдроном за «провалы». Жаку нравилось наблюдать за ними, когда они взаимодействовали именно так. В последнее время он стал чуть менее разговорчивым, особенно в их общих разговорах, позволяя Телеграфисту и Полдрону больше узнать друг друга. И, возможно, это даже начинало давать свои плоды. Несмотря на то, что Полдрон рассказал Жаку ночью, про предвзятость, про некоторое недоверие Телеграфисту после заговора, в такие моменты оба доказывали, что способны поладить, если постараются. Но вот Жак заметил, как Полдрон заканчивает наносить мазь и отстраняется. Всё остальное Телеграфисту предстояло сделать самостоятельно, чего он наверняка и хотел, едва ли привыкший к тому, что кто-то прикасается к нему. — Ну, как-то так. Остальное ты сам, — Полдрон передал Телеграфисту мазь. — Как, нормально прошло? — Терпимо. Не оставил новых синяков — и на том спасибо, хе-хе, — сразу же после попытки съязвить тот вздохнул. — Ладно, с остальным уж правда справлюсь. Выйдите, если не хотите пялить на меня в одних трусах. Спорить с Телеграфистом никто не стал, поэтому остальное он сделал самостоятельно, пока Полдрон и Жак ждали его в коридоре. Ему пришлось немало повозиться, так как следов после избиения осталось достаточно, но в итоге он справился и оделся обратно, убедившись, что ничего не забыл. Уже после этого Полдрон также напомнил ему принять таблетку, и нехотя Телеграфист выполнил и это указание. Большая часть утренней работы была сделана. Но это также значило, что теперь Полдрон должен был отправиться за большим количеством лекарств, оставив Телеграфиста и Жака здесь одних. Он не мог сказать, что переживает слишком сильно, однако воспоминания о том, сколько раз им попало за время, что они провели вне тюрьмы, заставляли несколько тревожиться. — Ладно, теперь я пойду. Надо побыстрее достать побольше всех этих лекарств. И, может быть, заодно едой запасусь, пока вы всё тут не слопали. Справитесь вдвоём? Сильно шуметь и привлекать внимание не будете? — уточнил Полдрон. — Всё будет супер, я уверен! Мы с Телеграфистом будем болтать, но не очень громко, или просто чем-нибудь займёмся! Например, э... Ладно, потом придумаем! — махнул рукой Жак. — Так что иди! Но тоже аккуратнее! Хотя, тебя-то, наверное, полицейские побить не смогут... Но всё равно аккуратно! А то так вообще все избитые будем ходить, а это не здорово... Ладно, всё, не задерживаю тебя! — воскликнул он, на что Полдрон кивнул головой. После этого он покинул дом, закрыв Жака и Телеграфиста. — Ну, вот мы и одни. Можем разгромить этот дом, — пошутил второй, но быстро заметил растерянное выражение лица Жака. — Да я не всерьёз. Даже если бы я хотел, я бы в своём нынешнем состоянии не смог. Буду просто сидеть на диване и ничего не делать... Ну или можно поболтать или вроде того... — Ты совсем не в настроении после вчерашнего? — переспросил его Жак. — Ну, меня жёстко избили, так, что я теперь даже хожу еле-еле, я потерял подвеску, резинку для волос и не могу теперь завязать их, да ещё и дневник, о котором ты зачем-то рассказал Полдрону. Тело болит, а ещё мне пришлось терпеть, пока меня трогают, чтобы помазать все эти синяки... Бесит. Надеюсь, всё это быстрее пройдёт. И Полдрон принесёт нормальные лекарства. Не хочется чувствовать себя каким-то беспомощным лохом, — Телеграфист скрестил руки на груди. — Он справится, вот увидишь! Полдрон вообще молодец! Ну и он точно будет осторожен! Так что ждём его, — приободрил его Жак. Телеграфист положил голову на спинку дивана. Он не знал, о чём разговаривать, но был готов подождать Полдрона, если уж того требовала ситуация. Жак снова призадумался, начиная болтать ногами в воздухе. Он попытался придумать, чем можно заняться в чужом доме вдвоём, но это оказалось не так-то просто, как он рассчитывал. Поэтому он принялся представлять, как теперь действует Полдрон, договариваясь с охраной. Сам же он внимательно высматривал, где могут находиться полицейские. Обычно он делал это, чтобы скрыться от них, но на этот раз всё было иначе. Да и тёмные переулки сменились обычной улицей, пусть и очень пустынной. Неудивительно, что совсем скоро Полдрон заслышал грубоватый голос — полиция засекла его на улице без сопровождения. — Эй! Почему не дома? Приказ: никому не выходить без сопровождения полиции! — предупредил его один из двух подошедших патрульных. — А что, я вас и искал. Знаете, до аптеки надо пройтись, пару штук купить. Провожайте, раз нужно, — Полдрон попытался звучать дружелюбно, внутренне подавляя неприязнь к полиции. Патрульные же переглянулись. — Ладно. Тогда поторапливаемся. И ничего не вытворяй. А лучше сразу скажи, нужно ли тебе ещё что-то, кроме аптеки. Если да, то делаем всё сразу, — предупредил один из них. — Ещё за едой бы сходить. Запасы дома не бесконечные, — усмехнулся Полдрон. Мысленно он порадовался, что придумывать оправдание не пришлось. Всё-таки полиция ещё не сошла с ума настолько, чтобы подозревать людей из-за того, что им понадобилось приобрести лекарства или еду. — Ясно... Тогда быстро, — кратко ответил второй патрульный. Полдрон кивнул с серьёзным выражением лица. Всё прошло легко, но он знал, что теперь оба полицейских не спустят с него взгляд...

***

Зонтик и Пасгард сидели за небольшим столом на кухне, раздумывая над дальнейшими планами. Завтрак прошёл, и им ничего не оставалось, кроме как работать дальше. Зонтик должен был всё обдумать. Всё, что говорил ему Министр Защиты. Про своих людей, про Телеграфиста и прочих преступников, про Щита и, конечно же, Алебарда. Стоило ли ему так рисковать жизнями полицейских ради оружия, вернуть которому полное сознание Алебарда, вероятно, было уже невозможно? Стоило ли ему переживать из-за Жака, который показал себя настоящим преступником, когда предпочёл совершать худшие проступки вместе с Телеграфистом? Стоило ли Зонтику ставить под удар хороших людей ради совершенно невнятных целей? Он становился ответственнее. Он не мог такого допустить. Пасгард видел его тревогу, однако не торопился подавать голос. Не только потому, что боялся потревожить Зонтика, но и потому, что тоже старался продумать дельный план. Он знал, что на Зонтика свалилось слишком многое. Он не привык к стольким обязанностям. Ещё недавно он беспечно гулял по улицам Зонтопии, желая почувствовать себя обыкновенным жителем, никак не привязанным к управлению страной, а теперь, с пропажей Алебарда, только он и мог взять на себя всю ответственность за Зонтопию. Пасгард видел, что это даётся Зонтику нелегко. И также видел, что он очень старается, выкладываясь на полную, чтобы никого не разочаровать и не показать себя некомпетентным. А Пасгард всегда ценил трудолюбие. Он вздохнул. «Ты как? Есть идеи? Ты можешь рассказать мне. Как я и сказал, я постараюсь дать совет», — он рискнул заговорить и вывести Зонтика на диалог. Тот слегка напрягся. Отвечать для него сейчас было слишком тяжело, особенно Пасгарду. Что бы он подумал, если бы услышал предположение Зонтика насчёт Алебарда? Что бы он подумал, если бы Зонтик продолжил переживать из-за Жака? Пасгард бы не стал осуждать, он давно прошёл период подозрений в сторону «Койфа» по мелочам, и обвинять его было бы жестоко, но Зонтик ничего не мог с собой поделать. Он не хотел разочаровать Пасгарда глупыми или, наоборот, страшными мыслями почти сразу после того, как они ещё больше сблизились и начали снова привыкать друг к другу. «На самом деле... Есть не то чтобы идеи, а скорее всякие мысли. Их много, но... Они все как будто бессвязные и глупые и вообще... Не знаю, как объяснить. Немного боюсь их высказывать. В смысле, я знаю, что ты не будешь говорить ничего плохого, но... Мне неловко, что ли», — признал Зонтик, неуверенно отводя взгляд. Пасгард сдержанно улыбнулся, встал из-за стола и подошёл ближе к нему. Ещё не так давно Зонтик подбадривал его, когда он переживал по пустякам и смущался, по-глупому мямлил, не в силах быстро привыкнуть к влюблённости, а теперь самому Пасгарду следовало так же помочь ему. После всего, что случилось, ему удалось преодолеть смущение — по крайней мере, по большей части. И он был готов брать на себя инициативу. Особенно если это означало помочь дорогому человеку. «Не переживай так. Даже если идеи кажутся глупыми, лучше высказать их. А если всё утаивать, мы можем вообще ни к чему не прийти. Думаю, для нас это сейчас не выход. Всё-таки мы должны готовиться к наступлению Щита. Но, если тебе хочется сначала поднять настроение... Можем что-нибудь придумать», — предложил Пасгард и подал Зонтику руку, после чего помог встать из-за стола и ему. Они стояли друг напротив друга. Несмотря на недавний ночной поцелуй и совместный сон, в голове обоих до конца не укладывалось то, что они теперь пара. Всё волнение, все попытки привлечь внимание, всё, через что они прошли... Пасгард осторожно провёл рукой по щеке Зонтика, надеясь, что это обрадует его, и тот в самом деле искренне улыбнулся. Ему нравились прикосновения. Как и самому Пасгарду нравилось, когда Зонтик трогал его. — Если ты хочешь, мы могли бы... Ну, если хочешь! — нервно посмеялся Пасгард, чуть приблизившись к его лицу. Похоже, собственная мысль о преодолении смущения всё-таки оказалась не совсем верной. — М-можно!.. — неожиданно для самого себя выпалил Зонтик. — Немного волнуюсь, но... Можно. И я даже, э... Можно я... Попробую взять инициативу? Только попробую! Пасгард довольно улыбнулся и расслабился, позволяя Зонтику взять на себя инициативу, как он и попросил. Тот слегка наклонился, придерживая Пасгарда за плечи. Всё тело немного напряглось от подступившей неуверенности. Но Зонтик хотел порадовать Пасгарда, а заодно взбодриться после очередного наплыва негативных и тревожных мыслей. Поэтому наконец он коснулся губ Пасгарда своими: медленно, беспокойно, словно бы поцелуй был первым. А руки Зонтика теперь слегка поглаживали его плечи, нежно проводили по ним, из стороны в сторону, но совсем не надавливая. Пасгард прильнул к нему и приобнял, отвечая на поцелуй. Он не двигался слишком много, позволяя Зонтику полностью проникнуться уверенностью в том, что он делал. И у него получалось! Спустя пару мгновений Пасгард ощутил, как поцелуй стал чуть более напористым. Но именно тогда Зонтик предпочёл отстраниться. — Ну как?.. — вопросил он немного дрожащим голосом. — Х-хорошо. Это было хорошо, — смущённо ответил Пасгард, и Зонтик улыбнулся. — Вот, так лучше. Приятно видеть твою улыбку. — А-хах, ну, я попробую почаще мыслить позитивно и улыбаться. Вот сейчас... М-могу ещё раз поцеловать, — предложил Зонтик. — Что ж, давай, — согласился Пасгард с всё той же довольной улыбкой. Зонтик немного поколебался, после чего быстро поцеловал его: не в губы — в щёку. А затем и в другую, заставив Пасгарда негромко хихикнуть. Потом и в лоб, снова в уже совсем раскрасневшиеся щёки, а после этого рискнул покрыть поцелуями и шею. Пасгард схватился за него покрепче, как только почувствовал, что губы касаются её. Лицо окончательно вспыхнуло красным, а широкую улыбку ничуть не хотелось прятать. Пасгард слегка запрокинул голову, позволяя целовать шею даже более активно. Ему нравилось, так нравилось! Множество коротких нежных поцелуев, справа, слева, или в самом центре, прямо под подбородком. Волнительное и даже щекотливое чувство — Пасгард просто не мог описать его как следует, наслаждаясь им и улыбаясь. Лёгкие вздрагивания после каждого короткого поцелуя, они происходили вовсе не от испуга. От удовольствия... — У тебя н-неплохо получается, — теперь уже голос Пасгарда начал дрожать. — Даже не ожидал, что ты вот так... Т-тебе стоит почаще брать инициативу на себя. Это приятно... Ох, да-да, вот там, немного выше! — довольно воскликнул он, ощутив прикосновение губ к более чувствительной точке, о которой до этого момента он и сам не подозревал. — Мне нравится! Я в восторге! Я в восторге, Ко!.. Ах... — неожиданно для самого себя Пасгард грубо запнулся. Он открыл глаза и немного отошёл назад. — Т-то есть... Зонтик. Извини, — теперь уже его лицо залилось краской от стыда, и Пасгард тихо прикрыл его рукой, отводя взгляд. Он чуть было снова не назвал Зонтика Койфом! Неужели он так и не смог привыкнуть до конца? — Пасгард?.. — распереживался Зонтик. Он понял, что произошло, но также не хотел обвинять Пасгарда из-за такой мелочи. — Эй, если ты хочешь называть меня Койфом, ты можешь! Это ведь хорошее имя... — Нет, — Пасгард убрал руку от лица и глубоко вздохнул. — Я должен называть тебя Зонтиком и воспринимать тебя как Зонтика. Если я откажусь, это будет означать, что я тебя не принял. Что я всё ещё хочу держаться за прошлое, за Койфа, но отказываюсь от тебя сейчас, когда ты оказался Зонтиком. Поэтому... извини за это. Ты — Зонтик. — Ну, ну, расслабься. Даже если ты снова запнёшься, в этом нет ничего страшного. Я знаю, что вот так быстро привыкнуть очень сложно. Но я рад, что ты принимаешь меня таким, какой я есть сейчас, — Зонтик подошёл к Пасгарду, обнял его и снова поцеловал в лоб. — Спасибо, что делишься всем со мной. Я... Для меня это труднее. Но знаешь, наверное, я всё-таки готов поделиться тем, что надумал. Ты ведь выслушаешь? — Конечно, — Пасгард кивнул головой. — Пойдём в комнату. Зонтик взял его за руку и направился к спальне. Он всё ещё переживал. Боялся, что скажет глупость. Пасгард испугался, когда по случайности чуть было не назвал его Койфом. Мог ли Зонтик испугаться так же, ляпнув нечто нелепое? Впрочем... Сам он ни капли не осудил Пасгарда, так почему же тот должен был действовать иначе? Он всегда говорил, что Зонтику стоит рассказывать обо всём, делиться всеми идеями, иначе они не придут к выводу. Поэтому теперь он намеревался исполнить просьбу Пасгарда, подавляя все уколы страха. К тому же, то, как аккуратно и бережно Пасгард держал его за руку в ответ, успокаивало и прибавляло уверенности. Той самой уверенности, которой Зонтику порой не доставало. В таких случаях Пасгард всегда был готов помочь. И наоборот... Иногда Пасгард относился к себе излишне строго, что-то себе запрещал, в чём-то себя ограничивал, и Зонтик не был против объяснить, что в небольших ошибках нет ничего плохого. А порой то, что казалось Пасгарду ошибкой, ею вовсе не являлось. Но, как бывший глава вневедомственной полиции, он привык быть крайне серьёзным и суровым, что порой расходилось с его настоящим характером, с его эмоциональностью, а в каком-то смысле даже нервозностью. Как Зонтик должен был полностью научиться уверенности и ответственности, так и Пасгарду стоило принять, что он не обязан оставаться тем самым, излишне строгим Пасгардом, который изо дня в день выискивает преступников и не позволяет себе демонстрировать слабость на работе. Работа Пасгарда... Они с Зонтиком так и не нашли ничего подходящего для него. Но теперь, когда Пасгард знал личность правителя Зонтопии, а также неоднократно активно общался с полицией, возможно, стоило задуматься о том, чтобы выдать Пасгарду работу в этой сфере? Не полицейским — Зонтик всё ещё помнил о предвзятости бывших членов элитного отряда и людей Министра Защиты друг к другу — а кем-то вроде... Советника? С другой стороны, разве схожую роль, как первый министр, не выполнял Алебард? Зонтик не переставал надеяться на его возвращение, даже если почти убедил себя в том, что такой исход невозможен. И всё же, он не мог отрицать, что разговаривали о состоянии страны они с Алебардом постыдно мало. Зонтик передал ему все обязанности, а сам предпочёл жить как обычный человек, пока в итоге не угодил в тюрьму из-за масштабного недопонимания между ним и Алебардом. С Пасгардом же Зонтик говорил достаточно, в том числе и о серьёзных вещах. Пасгард мог дать совет, всё объяснить, дать Зонтику понять, если он где-то виноват, но также указать, что в определённых ситуациях его вины совсем нет. Вот как с пропажей Жака и последующей ссорой Пикадиля и Полдрона. Никто из них на тот момент не знал, что произошло и куда подевался их друг. В итоге его исчезновение способствовало раздору других людей. И Зонтик не мог не обвинять в этом себя, страшась, что он как-то связан с пропажами людей: сначала Мантии, а потом и Жака. Но именно Пасгард разъяснил ему, что он совсем необязательно виноват в случившемся, и что ругать себя стоит только в том случае, если станут известны подробности о пропаже. Так был ли Зонтик виноват в итоге, если Жак из-за собственной наивности вернулся к кражам, а потом угодил в тюрьму? Наверное, нет... Наконец-то они добрались до спальни и присели на кровать. Зонтик попытался поскорее собраться, а Пасгард глядел на него и терпеливо ждал. Он всё ещё чувствовал себя немного неловко после той ошибки. В самом деле, продолжал цепляться за прошлое, за то имя, несмотря на то, что на самом деле Зонтик и Койф ни капли не отличались. Если Пасгард и пытался вернуть «того самого» человека, то впустую, ведь человек и так уже был перед ним, лишь только с иным именем. Или же... Возможно, он был немного другим. Но не в плохом смысле. Разумеется, правитель несколько отличался от обыкновенного жителя, но если этот правитель не представлял из себя всемогущее высшее создание, разве мог Пасгард отдалиться от него, перестать воспринимать как дорогого и любимого человека? Нет. Он бы ни за что не поступил так подло. Он чуть придвинулся к Зонтику, коснувшись своим плечом его. — Ладно, думаю, я собрался... — пробормотал Зонтик. — На самом деле я хочу сказать кое-что насчёт Алебарда, но я не уверен, будет ли это звучать... хорошо. Я просто думал о нём, о его сознании, о том, как можно вернуть его в человеческий вид... И я также подумал о тебе. О том, как возвращал тебе память. Да, может показаться, что это не связано, но вот... Смотри. Когда я возвращал тебе память, несмотря на мои постоянные напоминания, полноценно ты всё вспомнил в итоге сам. Потому что в твоём сознании пробудились настоящие воспоминания. Так? — Ну... да. Но я действительно не понимаю, как это связано с Алебардом, — признался Пасгард. — Это связано... с сознанием. У тебя оно было, и ты вспомнил свою настоящую жизнь. А вот Алебард сейчас... просто оружие. У него нет сознания. Он физически не может себя помнить, себя знать и всё остальное... И вот я подумал. Если я попытаюсь вернуть его в человеческий вид, будет ли то прежний Алебард, со своими воспоминаниями? Или это будет новый человек с таким же именем и внешностью? Я ведь не могу восстановить всю жизнь Алебарда вплоть до каждого мелкого момента, просто потому что я не знаю всего. А генератор без конкретного указания может просто создать из алебарды нового человека, без старых воспоминаний и опыта. И тогда это будет уже совсем не тот Алебард, которого мы знаем. И я не уверен, вспомнит ли он прежнюю жизнь. Ведь, в отличие от твоей, здесь она будет стёрта полностью. Ну и поэтому... П-поэтому я не знаю... Может быть, Министр Защиты прав, и рисковать его людьми ради оружия, которое, возможно, уже и не превратишь в того самого Алебарда — жестоко... Но в то же время я не могу просто позволить Щиту или охране уничтожить его! Даже если настоящего Алебарда уже не вернёшь. И... И вот... — высказался Зонтик и прикрыл лицо руками. — То есть... Если сознание Алебарда уничтожено полностью... Его не вернёшь уже даже за счёт генератора? Но разве генератор не способен на всё? Может быть, если скомандовать ему вернуть Алебарду сознание, которым он обладал, со всеми его воспоминаниями, то получится? — предположил Пасгард. — Может быть. А может быть, и нет. Надо ведь представить, что ты хочешь. Я могу мысленно потребовать у генератора, чтобы он восстановил именно «того самого» Алебарда, но откуда ему знать, какой Алебард — тот самый? Поэтому я не уверен, что выйдет. И тогда, получается, мы правда будем рисковать людьми Министра Защиты понапрасну, не ради того Алебарда, а ради уже другого человека, которого мы не знаем и который не знает нас, — встревоженно проговаривал Зонтик. — Вот ведь... Значит, ты предлагаешь не сосредотачиваться на том, чтобы сохранить оружие целым в процессе битвы, так как Алебарда всё равно не получится вернуть? — уточнил Пасгард. — Я... не уверен. Я не знаю, как быть. Я просто боюсь, что всё это может быть бессмысленно и мы только поспособствуем гибели невинных людей ради предмета. С другой стороны, если я даже не попробую вернуть Алебарда, я буду ненавидеть себя за это до конца жизни. Вот только как его вернёшь, если я просто не могу восстановить всю его жизнь, каждый момент?! — Зонтик принялся всхлипывать от отчаяния. — Эй, эй! — Пасгард замешкался. — У нас ещё есть время подумать об этом, нам лучше взять себя в руки. Я понял, что ты имеешь в виду, и согласен, что ситуация неоднозначная, но... Агх, ненавижу, когда не могу подобрать слова... Но я обещаю подумать над этим. Ты хочешь сказать что-то ещё? — на некоторое время он попытался перевести тему. — Ну... Думаю насчёт Жака. Ну и Телеграфиста. Просто... Он, конечно, правда ужасный человек, и я... Ну... Я согласен, что он должен вернуться в тюрьму. Казнь я всё ещё считаю слишком жестокой мерой, но оставлять безнаказанным человека, который совершил столько ужасных вещей, нельзя. Но... Жак... Я не знаю, мне так стыдно, что придётся отправить в тюрьму ещё и его, и это после того, как я освободил его и остальных! Ещё ничего не произошло, а я уже чувствую себя каким-то лицемерным и эгоистичным. Понимаешь?.. — Зонтик вытер слёзы и тихо вздохнул. — Единственный человек здесь, который действительно повёл себя лицемерно и эгоистично — это сам Жак. Ему столько шансов дали, чтобы исправиться! А он что? Проигнорировал всё и продолжил заниматься воровством. А потом ещё и свободно объединился с Телеграфистом. Позорище... Винить здесь нужно исключительно его. Он не усвоил урока, а значит, должен отбыть полноценное наказание. Поэтому об этом не беспокойся, — приободрил его Пасгард. — М-может, ты и прав. Я просто... Мне часто кажется, что если я пытаюсь сделать лучше, в итоге я делаю хуже. После того, как я всех освободил из тюрьмы, стали случаться страшные вещи. После того, как я помирился с Алебардом, он в итоге отправился к Щиту, а дальше ты знаешь. После того, как я подарил Армету зрение генератором... Ну... Ох, даже вспоминать страшно. Наверное, это самое ужасное, что вообще случалось в Зонтопии. И я правда чувствую за это свою вину. И за остальное тоже... И если я допущу ещё что-то такое же страшное... Мне не будет прощения! — воскликнул Зонтик. — Послушай. Страшное случится, если они останутся на свободе. Тем более если учесть, что теперь у них есть ещё один сообщник. Высокий, большой... Среди выпущенных преступников таких хватало, так что будет лучше действительно вернуть всех обратно, чтобы они не создавали хаос, — заметил Пасгард. — Так же следовало отправить в тюрьму Армета в своё время. Ещё когда он сжёг храм. Тогда хотя бы Морион не пострадал бы, остался бы в живых. А теперь... Оба мертвы. — Что ж, как я и говорил когда-то, обе стороны могут сотворить страшное. Как те, кого ты привык называть преступниками, так и те, кто верит в... Ну, в тот мой образ Великого Зонтика. Мне тоже стоило понять всё сразу, а не называть хорошими всех-всех. И тогда... Тогда я должен принять, что так бывает, что друг оказывается не таким уж хорошим, да? Да... Я попытаюсь справиться с этим. Только бы найти их всех... И Жака, и Телеграфиста, и того загадочного третьего человека... — пожелал Зонтик, после чего рухнул на кровать. Пасгард лёг рядом. — Ты верно рассуждаешь. Постарайся не беспокоиться. Лучше всего для нас думать, как поступить дальше, и в частности это касается Алебарда и, конечно, самого Щита, — Пасгард старался звучать очень уверенно. После своей позорной ошибки с именем он старался сделать всё, чтобы поддержать Зонтика — и именно Зонтика. — Что же касается троицы преступников: однажды полиция найдёт их. Или же это сделаем мы. Если захочешь покинуть замок, скажи, и я отправлюсь с тобой. Зонтик закивал. При этом он не знал, стоит ли покидать замок сейчас. Поисками Жака, Телеграфиста и их нового союзника занималась прежде всего полиция. И прежде всего полиция пыталась выследить Щита. Зонтик и Пасгард же готовились к предстоящему противостоянию здесь, защищённые охраной. Это вовсе не значило, что они будут вечно расслабляться: у них остались незавершённые дела. И Зонтик также не хотел вновь становиться безответственным и глупым. Но ему нравилось лежать на кровати рядом с Пасгардом и смотреть в его тёмные глаза. Улыбаться. Прикасаться к другому человеку и чувствовать его тепло. Когда-то Зонтик мог только мечтать об этом, а сейчас... Это происходило с ним на самом деле. И Пасгард не возражал, не уходил, не осуждал его за бездействие. Он тоже улыбался. Тоже радовался... Пасгард был не против улыбаться ему в ответ. Но вместе с тем он думал. Размышлял. Обо всём... О своём недавнем провале и том, какой стыд ощутил после него, о попытках успокоиться и о словах Зонтика, о скрывающихся в Зонтопии преступниках, о Щите, об Алебарде... Он бы долго сожалел, если бы Алебарда не удалось вернуть к жизни. И также Пасгард понимал, что рисковать столькими жизнями ради оружия действительно не стоит. Он был предвзят к Министру Защиты и всем тем, кто работал на него. Но не позволял своей предвзятости и недовольству взять верх, чтобы затем наблюдать, как Щит перебьёт десятки невинных людей. А они, несмотря на безалаберное отношение к работе, были вполне невинны. Пасгард также снова переключился на мысль о третьем сообщнике Телеграфиста и Жака. Кем же он мог быть...

***

«Давай, давай, поторапливайся, у нас не весь день в запасе», — подгоняли патрульные Полдрона. К счастью, с покупкой лекарств проблем не возникло. Он показал парню в аптеке, что ему нужно, тот сразу же выдал необходимое, и Полдрон спокойно заплатил, будто бы покупал мазь и таблетки для себя, а не для того, кого сопровождающие его полицейские считали опаснейшим преступником в Зонтопии. Но оставалось ещё кое-что: еда. Теперь ему нужно было покупать продуктов на троих, и он знал, что полиция может заподозрить его в неладном, заметив такую кучу еды, в которой по какой-то причине нуждался один — по их мнению — человек. Полдрон невольно задумался о том, что бы происходило с его жизнью, если бы он всё-таки отказался приютить Жака и Телеграфиста у себя. Наверное, они бы вернулись к той жизни, когда им приходилось красть, чтобы не умереть с голоду. Телеграфист бы периодически атаковал людей... Жак бы выдумывал безумные планы из-за случайных мыслей, что взбрели ему в голову... А Полдрон так и не узнал бы ни что случилось с одним из его друзей, ни хотя бы часть новой информации про скрывающегося Щита. Пожалуй, в нахождении Телеграфиста и Жака рядом были в основном плюсы. Не считая того, что теперь Полдрону приходилось больше тратиться на еду, а ещё покупать лекарства для влипнувшего в историю Телеграфиста. Он понадеялся, что у него хватит денег на все ближайшие дни, что этим двоим придётся провести в его доме. А возможно, ему просто стоило найти работу. Или хотя бы подработку. Если только он не планировал остаться нищим в течение одной или двух недель. «Так, беру эту пару кочанов... Ага... Ещё... Да-да, вот это всё тоже. О, и вот эти фрукты пригодятся. Хах, набрал целый мешок. Вот, держи деньги», — Полдрон протянул улыбчивой продавщице маленький мешочек монет, которого как раз хватало на всю собранную еду. Затем он повернулся к приглядывающим за ним патрульным. Как и ожидалось, после покупки такого большого количества овощей и фруктов они смотрели на него с лёгким подозрением. И почему им вообще было дело до того, сколько еды нужно человеку... Прознали о любви Телеграфиста поесть и теперь не доверяли никому, кто покупал чуть больше, чем один кочан капусты? Полдрон посмотрел на них с раздражением. Хотелось дать по голове обоим. Но он знал, что толку в этом не будет, и он только наживёт себе проблем. «Ну, что смотрите? Уже нельзя едой запастись? Чёрт знает когда нам снова можно будет выходить без сопровождения. Я лучше наберу побольше, чем буду через день ждать, пока вы покажетесь и проведёте меня к ближайшему прилавку с едой, — грубо произнёс он, попутно придумывая наиболее логичное в данной ситуации оправдание. Патрульные промолчали в ответ. — Всё, можете вести меня обратно до дома. В ближайшее время слоняться по улицам не буду. Довольны?» — он не страшился демонстрировать полиции своё отношение и не видел смысла притворяться излишне добрым. Наоборот, внезапная мягкость со стороны такого человека, как он, показалась бы только более подозрительной. Тогда патрульные бы точно захотели выяснить, что он скрывает. А пока Полдрон понадеялся, что Телеграфист и Жак не шумят в его доме и не привлекут полицейских своими голосами, когда они окажутся рядом. Но Телеграфист и Жак не шумели. Напротив, они сидели на диване молча, ничего не делая и даже не разговаривая. Разочарованный нынешним положением дел Телеграфист никак не мог придумать, чем себя занять, кроме как проводить время на диване и раздумывать о том, что успело с ним произойти. Жак старался его не отвлекать, несмотря на то, что он даже сильнее желал хоть как-то развлечься. Но он не знал, что делать. В доме Полдрона почти ничего не было. Когда-то он навещал Пикадиля, и там он мог заметить множество разных увлекательных вещей. Или хотя бы просто бумагу и пару карандашей: а это звучало как отличный набор для рисования. Тут ему представилось, как Телеграфист не только пишет, но и рисует в своём дневнике. Разные забавные каракули или карикатуры на тех, то пришёлся ему не по нраву. Вот только дневника больше не было... Сам Телеграфист время от времени посматривал на свои волосы. Как же хотелось завязать их в хвостик! Порой голову даже посещали мысли о том, чтобы вернуться к бывшему укрытию и отыскать резинку там, где один из патрульных сорвал её. Однако уже в следующий миг Телеграфист не только вспоминал, через что ему пришлось пройти вчера, но и ощущал приступы лёгкой боли. Все повреждения давали о себе знать, несмотря на первый приём таблетки и использованную мазь. Телеграфист не рисковал даже размяться, догадываясь, что таким образом лишь ухудшит своё состояние. Ну а что же до резинки для волос... Он пытался молча смириться, что в ближайшее время скорее всего не получит новую, ведь Полдрон отказался закупать что-то, кроме еды и лекарств. Сколько бы это ни было логично, Телеграфиста это решение продолжало огорчать. «Ну, всё? — вдруг послышалось снаружи, и Телеграфист замер. Наверняка Полдрон разговаривал с полицейскими, сопровождающими его. — Вот мой дом, я захожу, можете идти и работать дальше, выискивать тех, кого выискиваете», — с пренебрежением произнёс он и зашёл внутрь, закрывая дверь и оставляя полицейских снаружи. Через несколько мгновений же он убедился, что оба стали уходить: наконец-то им хватило ума понять, что бесконечно выслеживать человека из-за желания что-то купить — бессмысленное занятие. Полдрон ожидал, что Жак и Телеграфист прямо сейчас подбегут к нему и начнут рассматривать товар, однако ничего не произошло. С одной стороны, Полдрон одобрял их осторожность. С другой — забеспокоился, что за время его отсутствия они могли пострадать. Поэтому первым делом он направился в гостиную, где быстро успокоился, сразу увидев обоих. — Вернулся, а? — подметил Телеграфист. — Полицаи ушли, или нам сейчас лучше помолчать, пока они не повелись на голоса? — Всё нормально, они ушли, — успокоил его Полдрон. — Как время провели? Ничего не устроили? — Вообще ничего! — воскликнул Жак. — Мы просто сидели, думали, размышляли, Телеграфист иногда постукивал по руке пальцами, а я болтал ногами... Тут как-то мало развлечений, но болтать сейчас, когда Телега не в духе, наверное, не очень хорошая идея! — предположил он. — Опять ты с этим прозвищем? — обиделся Телеграфист. — Ну-у-у, оно тебе идеально подходит! — заулыбался Жак. — А тебе всё ещё нужно что-то более пафосное? — усмехнулся Полдрон, обращаясь к Телеграфисту. — Серьёзно, как сократить и без того странное прозвище до другого прозвища, и чтобы звучало нормально? «Телега» — тупо. «Теля» — слащаво. А что ещё? — Хм-м, может быть, мы всё пытаемся сократить имя именно до первой половины... А что, если до второй? Графист... Не... Граф! Эпично! — гордо предложил Жак. — Хе, а неплохо... — согласился Телеграфист. — Граф: звучит так, будто у меня целый статус, знаете. Достойно, достойно! — самодовольно произнёс он. — Хах. Значит, Граф? — уточнил Полдрон. — Да-да, оставьте так. Граф... Как лорд... Повелитель... Э-хе-хе-хе-хе, да, мне нравится! Всё, теперь можете преклониться перед Графом, — в шутку сказал Телеграфист, хвастаясь новым прозвищем. — Так, я передумал, меня уже раздражает твой выпендрёж из-за этой клички, — пробурчал Полдрон. — Так что ты снова Телеграфист, пока мы не найдём что-то получше. — У-у-у, а мне ведь понравилось. Всё равно вы лучше уже не придумаете. А? Жак, скажи ему, — Телеграфист понадеялся на поддержку. — Ну... Вообще-то Полдрон немного прав, ты сразу зазнался! Так что ты будешь Телеграфистом или Телегой, а не Графом! Вот так-то! — сказав это, Жак посмеялся. — Пф, ну и ладно... — пробормотал Телеграфист. — Эй, я сейчас разберу вещи, и можем поболтать о чём-нибудь. Каких-то приключений у меня не было, но, может, найдём тему. По крайней мере, я хоть всё нашёл. Лекарства есть, еда есть. Так что давайте, приободряйтесь. Ты особенно, — Полдрон посмотрел на Телеграфиста с улыбкой, пытаясь проявить к нему большее дружелюбие, чтобы преодолеть предвзятость и недавнее раздражение из-за его хвастовства. — Ха, ну спасибо, что проявляешь ко мне особое внимание! — съязвил Телеграфист. Полдрон промолчал в ответ, чтобы не вступить с ним в спор. Если ему казалось, что ему уделяют внимание в самом хорошем смысле этого слова, Полдрон уже не видел смысла во всех деталях объяснять свои слова. Так или иначе Телеграфист бы вывернул их во что-то странное или нелепое, таким уж он был, любил язвить, порой без какого-либо конкретного повода. Полдрон предпочёл разложить по местам все принесённые покупки. Пикадиль бы наверняка назвал это организацией и аккуратностью, но Полдрон воспринимал это скорее как намерение убрать лекарства в гостиную, чтобы они находились поближе к Телеграфисту, а еду — в холодильник, чтобы не испортилась на следующий день и деньги не ушли в никуда. После этого же он планировал просто спокойно поболтать с Жаком и Телеграфистом. Жак с нетерпением ждал предстоящего диалога, даже если понятия не имел, о чём вообще разговаривать. Он надеялся, что Полдрон сможет поднять настроение Телеграфисту. Подбодрит его и скажет что-то такое, что заставит Телеграфиста посмеяться: не так злобно и самодовольно, как обычно, а искренне, просто потому что шутка или история оказалась по-настоящему смешной. У Полдрона это неплохо получалось, когда он не злился, Жак уж знал... И также он знал, что Телеграфист чувство юмора ценит, даже если пребывает не в настроении. К тому же, Полдрон наконец-то подошёл... Он сел справа от Телеграфиста, в то время как Жак остался слева от него. И он был готов поговорить обо всём на свете вплоть до самой ночи, пока все трое в итоге не развеселятся...

***

«И-и-и-и... Отлично!» — Щит безжалостно ударил по мишени, разбивая её. Алебард выжидал, когда очередная тренировка закончится. Верно, сознание снова вернулось к нему. Но он ничего не чувствовал... Знал он лишь то, что разум внутри оружия продолжал ослабевать. Всё труднее для Алебарда было сохранять себя, терпеть происходящее, просто думать. А клинки ломали и ломали мишени, созданные генератором... Обладай Алебард разумом ребёнка, он бы злорадно пожелал Щиту лишиться энергии генератора за счёт бесконечного создания целей для разрушения ещё до того, как он доберётся до замка. Но он знал, что это нелепо, бессмысленно и убого. К тому же, Щит бы злорадства не услышал. По-прежнему Алебард мог только терпеть и ждать, всё больше и больше погружаясь во тьму. Алебард не хотел, чтобы его трогали, и в то же время ему стало плевать. Алебард не хотел вновь осознавать, что Щит использует его для достижения своих безумных целей, и в то же время ему было плевать. Алебард не хотел вновь затеряться в темноте, и в то же время ему было плевать... Всё чаще он ощущал усталость: не физическую, ведь оружие не могло чувствовать ничего подобного, а моральную. Разум не выдерживал и не хотел держаться внутри предмета. Столько нежеланных прикосновений, столько попыток пользоваться, столько беспечного и грубого обращения... Скорее всего, любой другой на месте Алебарда уже сдался бы и исчез навсегда. Он же боролся — и совершенно впустую. Будто бы был смысл для него надеяться на воссоединение с Зонтиком, на возвращение к полноценной жизни... По рефлексу, верно, он делал всё это по рефлексу. Внутренняя борьба не позволяла исчезнуть навсегда, несмотря на определённую готовность Алебарда это сделать. Подсознательно он хотел снова увидеть Зонтика. Всё ему рассказать. Обнять, насколько бы безразлично он обычно ни относился к таким вещам. Только бы хоть что-то... изменилось. Но ничего не менялось. Существование Алебарда становилось всё более и более однообразным с каждым днём, с каждым часом, с каждой минутой. Вот он впустую лежал на земле наедине со своими мыслями, вот Щит брал его в руки и использовал, а вот он терял сознание. Затем всё повторялось. И снова. И снова... Избежать этого было невозможно. Даже сейчас Алебард находился в чужих руках, и его легко использовали, как обыкновенный предмет. Которым он, впрочем, и являлся для окончательно обезумевшего Щита. «С таким прогрессом я точно справлюсь в ближайшие несколько дней. Получается всё лучше и лучше. Вот так!.. Отлично», — проговаривал Щит вслух, следя за своими движениями. Они становились всё точнее, всё увереннее. Он почти перестал промахиваться. Вот только некоторая неловкость в управлении оружием осталась. Немного трудно было удерживать его, особенно в сам момент удара. Щит прикладывал максимум усилий. В голову пришла спонтанная мысль о том, что Полдрону бы алебарда далась лучше. Со своей силой он бы не испытывал трудностей в том, чтобы удержать её. А сам Щит не выделялся ничем подобным: недоедание и недосып серьёзно сказались на нём. Неудивительно, что не так давно с ним справился даже этот жалкий Телеграфист. Впрочем... Нет, он бы не справился, если бы не надавил на Щита за счёт Полдрона. Он покачал головой. «Ты всё чаще и чаще говоришь сам с собой, Щит, — заметил Алебард, по иронии говоря это тоже самому себе, а не Щиту, который не слышал его. — Отказался от всего, прячешься, и твоё безумие продолжает прогрессировать. И этим же ты мучаешь меня. Я ни на что не надеюсь, Щит. Но я очень хочу, чтобы тебя смогли остановить, когда ты доберёшься до замка. Охрана должна сделать всё, чтобы ты не притронулся к Великому Зонтику. И ты не притронешься. И особенно не используешь меня, чтобы убить его. Даже если в итоге я как сознание всё равно исчезну...» — Алебард хотел продолжить, но понял бессмысленность этого действа. Он не желал уподобляться сумасшедшему Щиту. Ни за что... И вот он стерпел очередной удар. А потом вдруг оказался на земле. С тренировкой было покончено. Щит прошёл мимо него, Алебард почувствовал это. Как же ему хотелось сдвинуться с места... Прикоснуться к генератору. Вернуть себе человеческое тело. Тогда нарастающая апатия оставила бы его хотя бы частично. Но он снова был прикован к одной точке: до того момента, когда Щит опять схватит его, чтобы продолжить дело. Алебарду оставалось смиренно ждать и думать, как всегда. Если бы только у него были на это силы... Ещё не так давно его сознание пропадало в критические моменты, не выдерживая внешнего воздействия, а теперь оно исчезало просто так. И Алебард почти не сопротивлялся. Вернее... Он пытался сделать это. Иногда. А потом уставал и терял накопленные крупицы моральных сил. Вот как и сейчас. Он воспротивился апатии, но только на время. Теперь же — он снова угасал... В то же время Щит вышел на улицу. Ему не терпелось выполнить главную миссию. Он не переставал двигаться к цели. И он криво улыбался, надеясь, что скоро полностью овладеет алебардой, а потом отправится к замку. На улице стемнело, совсем скоро он мог лечь спать прямо на земле. Лёгкий ветерок дул в лицо, заставляя Щита немного расслабиться. Он представлял, как спасает Зонтика, разговаривает с ним, смотрит, как законный правитель возвращается к управлению страной, и все, кроме жестоких сообщников Алебарда, радуются. В том числе и он сам, Щит, после всего, чего он смог добиться. Он не ждал и не просил, чтобы люди относились к нему, как к герою. И даже отбросил мысль о том, чтобы взять власть в свои руки, если всё же не обнаружит Зонтика в замке живым. Он просто хотел защитить того, кто в этом нуждался. И он чувствовал, что Зонтик ждёт его... Однако Зонтик... спал. В майке и нижнем белье, укрытый одеялом, он дремал после очередного напряжённого дня. Пасгард лежал рядом, посматривая на него. Он не мог уснуть. Как и не мог выбросить из головы сегодняшнюю оговорку, сколько бы ни старался. Он назвал Зонтика Койфом, он назвал Зонтика Койфом, он назвал!.. Да как же можно было так опозориться? Пасгард стыдился этого. Боялся, что такие огромные провалы означают, что Зонтик ему не нужен. Нужен только Койф. Тот простой житель, который никак не связан с самим правителем Зонтопии. Но ведь... они были одним и тем же. То же лицо, доброе и полное беспокойства. Тот же характер, скромный, добродушный, склонный к постоянной тревоге. Те же повадки и привычки: поддержка других людей и попытки во всём обвинить себя. Так чем же Зонтик и Койф различались, кроме имени и статуса? Ничем... Пасгард придвинулся ближе к нему, стараясь игнорировать неудобство пижамы, которая по-прежнему была ему велика. Он неуверенно провёл рукой по щеке спящего Зонтика, поцеловал его в лоб и поудобнее устроился рядом, утыкаясь в него. Да... Немногое изменилось, когда Зонтик открылся Пасгарду. Он остался тем самым человеком. Он никогда не пытался выдать себя за другую личность и врал об имени и работе вынужденно. Чтобы замаскироваться. Чтобы не напугать не готовых к правде жителей... Но разве не было удивительно то, что именно Пасгарду он рассказал больше всего перед тем, как открыто сознаться? Даже Алебард не посвящал его во все подробности, когда они разговаривали... Пасгард сдержанно улыбнулся и вновь напомнил себе, что справится. А также поможет Зонтику. Даже если в итоге их общее решение приведёт к тому, что они навсегда потеряют Алебарда...

***

— ... ну и в общем вот так я понял, что этот Пасгард просто ко всем подлизывается, — время шло, и Полдрон был не против поделиться с Жаком и Телеграфистом историями обо всех, кого он знал. Особенно если находил их смешными. — Как статус у Алебарда, так ему в ноги падает, а как Койф стал известным, так уже рядом с ним ошивается, хм. Мерзкий тип. — Помню, как мы с Жаком его видели. Так, мельком. Он был весь красный и нервный. Я даже пошутил, что он втюрился. Кто бы мог подумать, что я буду прав, хе-хе, — приободрился Телеграфист. — Ты догадливый! — восхитился Жак. — Наверное, поэтому ты неплохо расшифровывал слова Хундсгугеля! Эх... Жаль всё-таки, что он отказался от спасения. — Эй, не начинай опять разводить мрак. Честно, мне на него плевать. Если он хочет сидеть в тюрьме — его дело. А я не такой псих, как он, — пожал плечами Телеграфист. — Не представляете, как отстойно было провести кучу времени без разговоров с другими. Одиночная камера, бр-р-р... И всё из-за того заговора. Эй, Полдрон, ну как тебе теперь? Нормально с заговорщиком в одном доме быть? — Хм... — Полдрон хмыкнул. Он заметил, как на него смотрит Жак, одним взглядом прося одновременно быть спокойным и не врать Телеграфисту, приукрашая правду. — Если я не думаю о том, что ты сделал в прошлом, всё нормально. С тобой... довольно весело. Но когда вспоминаю, что ты натворил... Сомневаться начинаю. — У-у-у, ну как скажешь. Но теперь-то я всё равно живу в твоём доме и ем твою еду. Зато она вкусная, так что можешь гордиться, — Телеграфист нагло ухмыльнулся. — Эй, ну не зазнавайся! — остановил его Жак. — О, кстати, я чуть не забыл, тебе же ещё нужно принять все эти лекарства! Ну, вернее, принять таблетку и помазать все твои синяки и всё такое! Думаю, завтра проснёшься, и тебе уже лучше будет, чем сегодня! — Хм... Может быть, — Телеграфист снова помрачнел. — Ну-у, не расстраивайся, это же такое быстрое дело! Сейчас все умоемся, ты всё нужное с этими штуками сделаешь, Полдрон тебе снова поможет, а потом поспим, а завтра всё уже лучше будет! — Жак постарался сказать что-нибудь вдохновляющее, чтобы следующий день Телеграфист ждал с нетерпением. — Мне просто не нравится чувствовать себя таким... беспомощным или типа того. И все эти сюсюканья, типа стало ли мне лучше и развеселился ли я... Бесит, — он сложил руки на груди. — Какой ты привередливый: то тебе не нравится, это бесит, — Полдрон хотел легонько хлопнуть его по плечу, но вовремя одумался. Вряд ли Телеграфист бы пострадал от такого, но если бы Полдрон попал по месту, где остался синяк, он бы точно не обрадовался. — Зато выпендриваешься, конечно, многовато. Спасибо хоть, что не так раздражающе, как Пикадиль. — А то бы побил? — предположил Телеграфист. — Ну, я не садист, чтобы и без того измученного бить. Хотя, не знаю, как бы там с тобой вышло. А усмирить выпендрёжников и иначе можно, — заявил Полдрон, чем заставил полюбопытствовать не только Телеграфиста, но и Жака. — Не очень любишь ведь, когда тебя трогают, да? А как насчёт такого? — с этими словами он придвинулся к Телеграфисту поближе и... принялся щекотать его, стараясь не навредить. — Хих!.. — тот невольно заулыбался. — Хе-хе-хе-ха-ха! Эй! У... У меня вообще-то всё тело — хе-хех! — в синяках! Не забыл? — напомнил он в перерывах между смешками, и Полдрон с Жаком присмотрелись: вместо несчастья в его глазах плясали весёлые искорки. Вопреки своим словам, он искренне находил это забавным! — О-о-о, у тебя классный смех, когда он не злобный! В смысле, тот тоже крутой, но этот вообще! Заразительный такой, ха-ха-ха! Я тоже тебя пощекочу! — Жак решил повторить за Полдроном и принялся за дело. — Хе-хе-хе-хех! Х-хорош, вы оба! А-ха-ха-хи-хи!.. Всё, всё, я больше — ха-ха! — больше не буду выпендриваться! Хе-хе-хи... Предатели! Хех!.. Если мне станет ещё хуже, чем было, я вас убью! А-ха-хах! Жак, ну хорош! Или хотя бы ты, Полдрон, ну! — упрашивал, чувствуя, как чужие пальцы бегают по телу в попытках пощекотать его. — Хе-хех! Хех! — Значит, будешь поспокойнее? — переспросил Полдрон. — Да, да, ха-хах! — Телеграфист не прекращал смеяться. — Ладно... Всё, Жак, хватит, — с этими словами сам Полдрон остановился и слегка потрепал Телеграфиста по голове. — Нормально, не больно? Да, понял, такие вопросы достают, но знать надо. Вдруг мы переборщили? — Хех... Всё нормально. Просто вы придурки, — в шутку обозвал их тот. — Когда у меня будет настроение, я вас тоже защекочу. Обоих сразу! Фух... От тебя я, конечно, такой подставы не ожидал, — обратился он к Полдрону. — Эй, я не только бью людей. Мне нравится и обниматься, и пощекотать слишком уж хвастливых людей, вроде тебя, я тоже не против! — объяснился тот. — Дрон, ты классный всё-таки! — с улыбкой воскликнул Жак и зевнул. — Ох... Кстати, кто где сегодня будет спать? Диван, кровать, кресло... — Я на кровать! Пока я побитый, мне бы что-нибудь помягче, — сразу же ответил Телеграфист. — Ну, это справедливо! Я тогда всё-таки на кресле посплю. Мне-то места хватит! А ты, Полдрон, на диване. По-моему, удобно! — предложил Жак. — Пойдёт, — согласился Телеграфист. — Но сначала ещё в душ, а потом эта возня... Агх, надеюсь, через пару дней боль пройдёт, и я смогу дотянуться до синяков на спине сам, как-нибудь извернуться или что-то вроде, только бы больше ни перед кем не раздеваться! — Да ладно тебе, можно подумать тебе есть чего прятать. Давай, иди уже в душ, а там разберёмся и поспишь. Неплохо провели время, но вообще-то тебе правда лучше побольше отдыхать, — произнёс Полдрон. Телеграфист поднялся с дивана и ушёл. Жак и Полдрон остались ждать его, и прождали в итоге недолго. Совсем скоро он вернулся назад, чуть перебирая пальцами пряди волос. Распущенные ему так и не понравились... Потом он сел перед Полдроном и, прямо как утром, снял верхнюю одежду, чтобы тот помог помазать синяки на спине, куда Телеграфист не дотягивался, особенно в нынешнем состоянии, когда демонстрировать гибкость было проблематично. С остальным же: от повреждений на других частях тела до принятия таблетки — он справился сам. На этот раз он также не спал в жилете, как прошлой ночью. И снял кофту, даже не отказываясь перед этим. Майка, штаны, носки — звучало как неплохая пижама. Нечто похожее использовал как пижаму Полдрон. Жака же вполне устраивал комбинезон, в котором не было жарко. Они улеглись. Жак думал о том, как продвигается настоящая дружба Полдрона и Телеграфиста и есть ли у них шансы стать ближе после весёлых совместных моментов, как шутки и эта забавная щекотка. Полдрон размышлял о том, где сейчас бродит Щит и правильно ли он сам поступает, когда возится с Жаком и Телеграфистом вместо того, чтобы разыскивать лидера Искателей Правды. Возникало желание вновь отправиться за ним, оставляя Жака и Телеграфиста одних, раз уж сегодня им удалось спокойно провести время в доме и не навлечь на себя неприятности. Ну а Телеграфист мысленно рассуждал о том, как его жизнь продолжает странным образом меняться. Эти распущенные волосы, это времяпровождение с Полдроном, совместное веселье, смех... Телеграфисту это нравилось. И не нравилось... Он до сих пор не мог этого объяснить. Следующее утро приближалось. День прошёл спокойно...