Защитить любой ценой

Открыв глаза, Зонтик обнаружил себя в кромешной тьме. Вокруг не было совершенно ничего: ни солнечного света, ни зданий, ни людей. При этом каким-то мистическим образом он превосходно видел себя, когда глядел на свои руки, а то и всё тело. Зонтик прищурился и попытался найти в темноте Пасгарда, но никого не заметил. Он ощутил, как холодок пробежал по телу, и зажался от беспокойства. Было страшно даже сдвинуться с места. Казалось, что если только он сделает шаг, упадёт на самое дно, ещё более жуткое и тёмное, чем место, в которое он попал. Зонтик нервно сглотнул. Подсознание подсказывало ему, что нужно двигаться вперёд, хочет он того или нет. Поэтому он рискнул сделать шаг. Ничего не произошло. Неуверенно, чувствуя, как дрожат ноги, Зонтик побрёл в никуда. «Э-эй! — крикнул он и заслышал эхо своего же голоса, отчего мгновенно вздрогнул. Несколько секунд он простоял на месте, дрожа, пока не отважился продолжить путь. — Здесь... Есть кто-нибудь?» — вопросил он уже намного тише, чтобы не испугаться во второй раз. Однако никто не ответил, а окружение не менялось. Зонтику казалось, будто он шагает на месте. У него не получалось ориентироваться: со всех сторон его окружала темнота. Как он вообще оказался в этом месте?.. Почему-то он и не помнил. Он ведь мог поклясться, что засыпал в мягкой кровати вместе с Пасгардом! Он чувствовал тепло и спокойствие. Но теперь эти чувства заменила собой нарастающая тревога. Зонтик почти упал на колени от невозможности добраться хоть до чего-то, что докажет ему, что он не застрял в одной точке, как вдруг... заметил вдалеке подсвеченный силуэт. Зонтик был не один! Он ринулся к человеку. Чем ближе силуэт становился, тем лучше Зонтик мог разглядеть знакомые черты. Именно. Они были знакомыми. Бирюзовые волосы, чем-то похожие на его собственные, аккуратный тёмный берет, голубая кофта с подвёрнутыми рукавами, штаны и лазурные ботиночки. Пусть даже человек стоял, повернувшись к Зонтику спиной, он быстро догадался, кто это: Мантия! Та самая художница, которая однажды загадочно пропала и до сих пор не вернулась. А возможно, уже погибла, связавшись с Щитом... Но вот Зонтик видел её, живую, настоящую, прямо перед собой! Недолго думая, он принялся звать её: «Мантия! Мантия! Это я! Я... Койф!» — чтобы представиться, он использовал фальшивое имя, но и это сработало: Мантия повернулась к нему, и Зонтик полностью убедился, что с ней всё в порядке. Он остановился и с лёгкой неуверенностью рассмотрел её. Она не выглядела измученной и уставшей. Разве что... Взгляд казался несколько пустым. На лице не было улыбки, несмотря на то, что обычно Мантия всегда выражала дружелюбие. Нет... Даже когда она боялась, она выглядела живее, нежели сейчас. Теперь она напоминала статую, скульптуру, подделку, а не настоящего человека. Или Зонтик совсем сошёл с ума и предвзято отнёсся к давно пропавшему человеку лишь потому, что тот не излучал оптимизм? Он сконфуженно улыбнулся, но Мантия всё ещё не показала никакой реакции. Она не двигалась. Зонтик подумывал дотронуться до неё, чтобы проверить, точно ли она в порядке, но боялся показаться слишком резким. — У тебя всё хорошо? — тихо поинтересовался он, а ответа также не последовало. — Мантия?.. Почему ты не отвечаешь? Ты можешь рассказать, что произошло? Где ты пропадала? Что случилось? С этим связан Щит? — пытался выяснить Зонтик, однако Мантия продолжала молчать, смотря на него пустым взглядом. — Мантия?.. Пожалуйста, не молчи! Скажи, ты в порядке? Ты... — он подошёл ближе и попытался положить руку на её плечо. Но, едва ли он дотронулся до Мантии... Она вдруг испарилась в воздухе, словно её здесь никогда и не было. Без звука, без лишних движений. Зонтик отдёрнул руку так же резко, как Мантия исчезла, и прижал к себе, после чего попятился назад. Что сейчас произошло? Куда пропала Мантия? Почему она пропала? Была ли она вообще настоящей? Одно неожиданное событие — и вопросы переполнили голову Зонтика. Его дыхание участилось, а ноги снова задрожали. Он принялся судорожно осматриваться по сторонам, надеясь, что Мантия просто переместилась в другое место, имело это смысл или нет. Но Зонтик ничего не замечал. По крайней мере, первые мгновения. Уже в следующие... Он заслышал, как кто-то пробегает по тьме со смешком, и вновь понял, что узнаёт чужой голос. «Хи-хи! Хи-хи, это забавно! О, о, возьму ещё это! И это! В воровстве правда нет ничего плохого!» — и голос, и слова сделали ситуацию совершенно очевидной. Зонтик слышал Жака! Он продолжил осматриваться, обернулся и тут заметил пробегающего бывшего друга позади него. Зонтик развернулся и, убеждаясь, что Мантии больше нет рядом, ринулся к нему. Может быть, хотя бы Жак мог объяснить, что тут происходит, откуда взялась нескончаемая тьма и почему Мантия сначала неподвижно стояла, как статуя, а затем вовсе испарилась от одного осторожного прикосновения. Жак же веселился, бегал по тьме, подпрыгивал от радости и широко улыбался. Таким образом он сильно контрастировал с будто бы неживой Мантией, и всё равно Зонтика не покидало нарастающее чувство тревоги. — Жак! Жак, что ты вытворяешь? Пожалуйста, остановись, подумай! Воровство — это ужасно! Не говори о таком! Лучше объясни, что происходит, пожалуйста! — упрашивал Зонтик, пока побежал вперёд, и вот уже почти он добрался до Жака, но неожиданно... загадочная тень, что почти сливалась с окружением, остановила его. Зонтик столкнулся с загадочным силуэтом с едва различимыми чертами и повалился на землю. Резко он поднял голову, чтобы разглядеть фигуру, но не увидел почти ничего, кроме лишь наполовину оформленного тела и ухмылки на том, что должно было быть лицом. Должно было, но вряд ли им являлось: Зонтик не видел ни глаз, ни бровей, ни носа. Только широкую наглую самоуверенную улыбку. И прежде, чем он успел что-либо сказать, силуэт рассмеялся: мерзко, гадко, самодовольно, как настоящий злодей. Тогда-то Зонтик и понял, кем фигура являлась на самом деле. Телеграфист! Именно тот, кто наверняка манипулировал Жаком, склоняя его к совершению преступлений, либо же просто убедил, что ужасные поступки на самом деле не так страшны. И вот силуэт Телеграфиста подбирался к Жаку всё ближе, пряча его от Зонтика. — Н-не надо! Не приближайся! — закричал он, вскочил и побежал к Жаку, чтобы защитить его от тёмной фигуры, но тот только смеялся, с радостью принимая то, что его скрывают от других. — Жак, беги, пожалуйста, беги! — О-о-о, что ты говоришь? — интересовался Жак, но не у Зонтика. У силуэта. Тот же принялся шептать что-то, что только сам Жак и мог понять. — Ого, вот круто! Да, давай всю Зонтопию перевернём с ног на голову! — Жак, нет! — взмолился Зонтик, однако добежать до Жака уже не успел. Тёмная фигура резко накрыла его собой, и он исчез вместе с ухмыляющимся силуэтом Телеграфиста. — Нет, нет... Зонтик упал на колени и закрыл лицо руками. Сначала Мантия, а теперь и Жак... Они пропали, и Зонтик ничего не смог сделать, чтобы их спасти. В темноте снова послышались голоса. Они перешёптывались между собой. Один звучал спокойно и размеренно, но довольно высокомерно. Напоминало Пикадиля... Второй же был грубым и резким. Прямо как Полдрон! Зонтик убрал руки от лица и попытался отыскать силуэты тех, кого когда-то радостно называл друзьями, однако никого не обнаружил. В отличие от Мантии и Жака, эти двое предпочли даже не показываться. Настолько, похоже, они возненавидели Зонтика. Или же Койфа — эгоиста, лицемера и предателя, который отказался оставаться на их стороне и сблизился с бывшим главой элитного отряда. По крайней мере, именно так они и говорили. — И как можно было так низко пасть... Что за позор, Койф! — голос Пикадиля заслышался громче. — Когда ты только попал в тюрьму, я и не подозревал о твоём лицемерии, но теперь... Я бы предпочёл, чтобы нас вызволил кто-то другой, более достойный зваться героем. — Ты просто такой же подлиза, как и Пасгард, жмёшься к тем, с кем выгодно иметь дело, только ради пафоса высказывая свои длинные речи. Лучше бы я сто раз в тюрьме помер, чем с тобой связался, — грубо и рычаще выговаривал Полдрон. Зонтик не переставал плакать, слушая их. Он не хотел этого, не хотел никого предавать, не хотел терять дорогих друзей. Но у него никого не осталось. Возможно, даже Пасгарда, ведь его не было в этой ужасающей холодной темноте! Голоса продолжали шептаться, но их речь превратилась в невнятный набор звуков. Зонтик рыдал, громко всхлипывал и хотел покинуть это место. Именно тогда... чьи-то холодные руки легли ему на плечи. На миг он подумал, что Пасгард отыскал его здесь, но затем выпрямился и обернулся. Дыхание перехватило на мгновение. То был не Пасгард... Рядом с Зонтиком оказался Алебард! Откуда же? Его не было миг назад... Он появился бесшумно, не ступая по мрачному подобию земли. Но вот он сдержанно улыбался и прикасался к плечам Зонтика. Тот поднялся и крепко обнял Алебарда. Вот в чём он сейчас нуждался. В чём нуждались оба... — Алебард! Я так рад, что ты здесь! — плача, Зонтик уткнулся в него. — Ты настоящий, ты человек, ты не оружие! Я не потерял тебя! Я не потерял тебя... Ты не представляешь, как я счастлив! — закричал он. Алебард провёл рукой по его волосам, и она показалась Зонтику слишком уж ледяной и твёрдой. — Ох, Алебард, я и забыл, что у тебя такие руки... Очень холодные. Жёсткие... Так правда было всегда? — спрашивал Зонтик, но не отстранялся. Он хотел прочувствовать тепло Алебарда, заслышать стук его сердца. Вот только этого не происходило. Зонтик снова ощутил тревогу. И почему же Алебард чувствовался таким холодным, таким жёстким, прямо как... металл? — Алебард, что ты... А-а-а! Зонтик открыл глаза и вдруг обнаружил, что Алебарда рядом вовсе нет. Или же скорее... Он остался с Зонтиком. Но теперь он был оружием, предметом, который тот держал в руках. Холодным, твёрдым, бездушным. А ведь всего секунду назад!.. Голова Зонтика закружилась. Только что он видел Алебарда, тот улыбался, гладил его по голове, позволял обнять его, но теперь!.. Зонтик крепче сжал оружие в руках, снова начиная плакать, и попытался прижать его к себе, но тут же оно исчезло, как Мантия до этого: неожиданно, прямо на глазах. Но, в то время как Мантия растворилась в воздухе, алебарда превратилась в прах, в пыль, что затем разлетелась по бесконечной пустоте. В слезах Зонтик попытался бежать в направлении праха. Может быть, там, куда он улетел, осталось что-то ещё... Хоть что-то! «Алебард! А-Алебард, пожалуйста, вернись! Ты не мог навсегда превратиться в оружие и исчезнуть, пожалуйста, пожалуйста! Ты мне очень дорог, прости за все ужасные слова, что я наговорил, прости, только не пропадай больше!» — отчаянно кричал Зонтик, почти задыхаясь. Алебард не отвечал. Никто не отвечал. Тишину прерывало только громкое биение сердца Зонтика, его всхлипы и тяжёлое дыхание. Но Алебард совершенно точно пропал. Появился на мгновение, не позволив Зонтику сдаться после грубых слов Пикадиля и Полдрона, а уж потом исчез... Разумеется, Алебард не мог вернуться к жизни так внезапно. То была лишь иллюзия, выдумка, несбыточная мечта. Однако Зонтик продолжал бежать, смотря только вперёд, во мрак. Он не сводил взгляда с одной точки... пока не заслышал странное хлюпанье под ногами. Зонтик опустил голову и замер. Прямо под его ногами находилась огромная алая лужа крови. Он побледнел и затрясся так, словно был готов упасть в ту же секунду. Затем он прикрыл рот рукой из-за уверенности, что вот-вот его попросту стошнит от этого вида и ещё сильнее возросшей паники. Кровавый след же тянулся вдаль и выглядел бесконечным. Преодолевая нежелание, Зонтик пошёл по нему, тщетно стараясь игнорировать хлюпанье. А если он пытался обойти кровь, она снова оказывалась под ногами: длинный след перемещался к нему в одно мгновение. У Зонтика не было выбора, кроме как лицезреть этот ужас. Мантия пропала, Жак ушёл с Телеграфистом, Пикадиль и Полдрон осуждали его, Алебард превратился в оружие и также исчез, но кровь!.. Неужели!.. Он остановился. След прервался, а лужа крови вдруг стала ещё больше. Прямо в центре лежало изувеченное тело. Зонтик рискнул подойти ближе. Он ведь... узнавал и этого человека. Довольно тёмные волосы, упавшая с головы шапка, костюм, состоящий из кофты с узором клинков на груди и рукавах и штанов... Экзарх Морион. Тот самый, которому Зонтик советовал поговорить с Арметом. И тот самый, которого Армет безжалостно убил, посчитав предателем. То, что случилось той ночью... Зонтик не видел этого своими глазами, но когда обо всём рассказал Алебард, он чуть было не сошёл с ума. А может быть, и сошёл, если так сорвался... Но вот он упал на колени рядом с Морионом и заставил себя посмотреть на его израненное тело, покрытое не менее тёмной кровью, чем та, что оставила след на полу. — М-мне так жаль. Мне ужасно жаль. Простите меня! За всё. Я не должен был говорить лишнего. И, может быть, действительно не должен был давать Армету чудо. Не так резко! Не так, чтобы он обезумел, и вы!.. Вы... П-простите, прошу! — взмолился Зонтик, смотря на бледное тело. Он прикоснулся к ледяной щеке Мориона. Ничего не произошло. Слёзы Зонтика падали на труп, и всё равно ничего не менялось. — П-простите... Простите... Перепачканный в крови, Зонтик всё ещё плакал. Однако его плач вдруг прервал чужой... Он поднял голову и вздрогнул: прямо перед ним, пусть и повернувшись к нему спиной, как Мантия ранее, предстал Армет. Его точно не было рядом с Морионом, когда Зонтик подбежал, его здесь не было, не было! Но вот он стоял и тихо плакал, держа в руках окровавленный нож. Верно. Таким и было его оружие. Зонтик нервно сглотнул, поднялся, обошёл Мориона и приблизился к Армету, после чего рискнул дотронуться до его плеча. В отличие от Мантии, он не исчез. Но и не повернулся. Он плакал, и плакал, и плакал, сжимая нож в руке всё крепче... Зонтик не знал, что делать. Армет сотворил чудовищное. Ну а в итоге он... Конец его истории был не менее жестоким, чем убийство Мориона. — Армет? Почему ты плачешь? Ты можешь рассказать? — попросил Зонтик. — Х-хах... Х-хах... — всхлипы превратились в тихие смешки, но плач не прекращался. — Великий Зонтик, это ведь вы? Правда? Это вы? — несмотря на то, что Зонтик никогда не раскрывал себя Армету, каким-то образом тот догадался. — Я так рад. Я всё-таки встретил вас настоящего. И я... В последний раз... Позволите посмотреть на вас? Резким движением Армет повернул голову в сторону Зонтика, ни капли не двигая телом, зато буквально выворачивая себе шею. А вместо двух ясных зрячих голубых глаз Зонтик увидел огромные красно-чёрные дыры с вытекающей из них кровью, в которых будто бы виднелась вся внутренняя часть лица, все разорванные мышцы и сосуды. Но Армет ни капли не обращал на это внимания, широко улыбаясь и смотря на Зонтика тем, что смотреть никак не могло. Не выдержав, тот громко закричал от ужаса, царапая собственное лицо. Все его друзья пропали, все исчезли без следа, кто-то осуждал его, невинный экзарх Морион жестоко погиб, израненный острым ножом, но это, эти кошмарные дыры на лице, всё то, что виднелось внутри, кровь, которая попадала прямо на неестественно широкую улыбку, вывернутая шея — оно было невыносимо! — А-а-а-а! — закричал Зонтик, практически подскакивая. Сразу после этого он осмотрелся. Вся тьма вдруг пропала. Вместо неё он видел уже привычную комнату, большое окно, уютную кровать и проснувшегося шокированного Пасгарда, которого резкий крик не разбудить никак не мог. — С-сон... Просто сон... — Что произошло? Что тебе приснилось? — сразу же полюбопытствовал взволнованный Пасгард. — Это... Д-долго объяснять. Ты уверен, что хочешь слушать? Там происходили разные... жуткие вещи, — зажался Зонтик. — Расскажи, — Пасгард положил руку ему на плечо. — Это всего лишь сон, я не испугаюсь, да и тебе бояться нечего. Поверь, мне тоже снилось немало странностей, — невольно ему вспомнился сон с поцелуем, несмотря на то, что тот был буквально противоположен кошмару. В своё время он вызвал у Пасгарда бурю эмоций. — Что ж... — Зонтик глубоко вздохнул. — Л-ладно. В этом сне я оказался в какой-то темноте. Не знаю, что это было. Я шёл, шёл будто бы на месте, а потом встретил Мантию. Но она не отвечала мне, и не двигалась. Я дотронулся до неё, и вдруг она исчезла. Затем я увидел Жака! Я пытался с ним связаться, но столкнулся с фигурой Телеграфиста, а тот уже не позволил Жаку заговорить со мной и исчез вместе с ним. Потом я слышал голоса Пикадиля и Полдрона, которые осуждали меня. Но тут мне положили руки на плечи. Это был Алебард. Я так обрадовался, я видел его перед собой живым, я обнимал его... А уже спуся пару мгновений увидел, что Алебарда нет, а я держу в руках обычное оружие, которое тоже пропало, просто рассыпалось, и эта пыль куда-то улетела. Я попытался проследовать за ней, но набрёл на огромные лужи крови... И след из них привёл меня к убитому экзарху Мориону. Он выглядел ужасно: весь израненный, весь в такой же крови. Я плакал от этого вида, а потом мой плач прервал плач другого человека. Это был Армет, который взялся из ниоткуда. Он стоял ко мне спиной. Я заговорил с ним. Почему-то он узнал во мне Зонтика и решил на меня посмотреть. Он очень резко повернул шею и буквально сломал её себе или что-то вроде, а вместо глаз у него были жуткие дыры... Д-даже вспоминать не хочу, это было самое страшное, из-за этого я и проснулся! — после рассказа он отдышался. — Хм-м... Возможно, это было навеяно вчерашними разговорами. Ты начал обвинять себя в том, что случилось, и в итоге это отразилось на сне. Я не могу сказать, что на самом деле всё хорошо, ведь сон отразил реальность, но... С этим просто нужно бороться. Знаю, это тяжело, и не все могут так сразу собраться, но так нужно. Нужно сосредотачиваться на реальности, даже если она тоже не внушает оптимизма, — объяснил Пасгард. — Ну и... Я не могу ничего сделать насчёт Мантии, Жака или Алебарда, но Армет и Морион... В подробностях я не знаю, так как почти сразу после того случая был ранен Щитом и потерял настоящие воспоминания, но, насколько мне известно, их обоих похоронили на одном из кладбищ Зонтопии. Мы можем уточнить у полиции, на каком именно, и, если это сделает легче, мы их... навестим, — он подумал ещё. — С другой стороны, встреча с уже умершими может сделать только хуже, хм-м. Что думаешь? — Нет, на самом деле... Идея хорошая. Да, скорее всего мне станет грустно, но я... готов рискнуть, — заявил он, чем вызвал улыбку на лице Пасгарда. — Вот только... Чтобы не выдавать себя, мне снова придётся надевать тот плащ и, возможно, зваться Койфом. Это не должно быть проблемой, ведь я уже делал так, когда мы отправились в укрытие Щита, в котором ты был, но... Эм... После того, как ты переволновался вчера... Может быть, тебе будет некомфортно... — затревожился Зонтик, представляя дискомфорт Пасгарда, который постепенно привыкал к его настоящему образу и стыдился цепляться за прежний, за Койфа. — Я... перенесу это. Замаскироваться, чтобы никто не раскрыл, что ты Зонтик, важнее. Полиция, конечно, следит за тем, чтобы люди не высовывались, но никогда не знаешь, кто решит ослушаться и запрятаться в переулке. К тому же, иногда людям, пусть и в сопровождении, надо выходить хотя бы за едой. Поэтому, конечно, тебе стоит маскироваться. Но... Перед этим лучше привести себя в порядок и позавтракать, верно? — Пасгард напомнил Зонтику о самых первых утренних делах. — Ха-ха-ха, да, ты прав! — опомнился тот. И они принялись собираться. Зонтик по-прежнему чувствовал себя неспокойно после ужасающего сна. Каждый образ отпечатался в памяти, от исчезнувшей Мантии с пустым взглядом до безумного Армета с дырами вместо глаз и жуткой ухмылкой. Но Пасгард предложил дельную идею: отправиться на кладбище и снова встретиться с Морионом и Арметом, пусть даже не совсем в обычном понимании этого слова. Что-то подсказывало Зонтику, что отправляться к нужному месту придётся в сопровождении полиции — просто чтобы не вызвать подозрений — однако он не возражал. Пусть ему и не хотелось, чтобы патрульные стояли рядом, когда он будет разговаривать с Арметом и Морионом. Зонтик едва ли верил, что рассуждает об этом так. Он намеревался говорить с мертвецами, с людьми в могилах... Он покачал головой и понадеялся, что на самом деле не будет смотреться странно, как только завидит две могилы на кладбище...

***

«Фух, наконец-то, нашёл немного бумаги и даже пару карандашей. Может, хотите порисовать или вроде того? Я не знаю, обычно таким не занимаюсь, но надо же чем-то заниматься», — Полдрон протянул Жаку и Телеграфисту несколько листов и выдал каждому по карандашу. Что бы они ни выдумали, оно бы точно не сравнилось с полноценными работами художников, таких, как Мантия, и Жак знал это точно. И вместе с тем он снова вспомнил тюремное время. То, как использовал находящийся в камере мелок, чтобы порисовать на стене. Если, конечно, его не брал Хундсгугель — а происходило это большую часть времени, и только моментами Жак успевал забрать мел, пока тот не заметил. Тем не менее, он мог нарисовать несколько забавных каракуль. Например, свою девушку, о которой всем рассказывал. Впрочем, сейчас ему стоило попробовать нечто другое. «Рисование, хах? — усмехнулся Телеграфист. — Вообще таким не занимаюсь. Но, поскольку мне скучно, ладно уж, придумаем что-нибудь», — нехотя согласился он. А к рисованию он действительно не привык. Чаще он писал: на бывшей работе или дома, в дневнике. Том самом дневнике, которому так и не нашлось замены. Так возможно, Телеграфисту стоило использовать выданный ему лист бумаги для текста, а вовсе не небрежной каракули? Он бы выговорился, а потом его прекратило бы бросать из крайности в крайность, где он то слишком много язвил даже для себя, чтобы доказать Жаку и Полдрону, что он не размяк и не ослабел после той стычки с полицией, то наоборот впадал в уныние, осознавая, что почти ничем не может заниматься, избитый и покрытый синяками и ссадинами, которые и сегодня ему пришлось мазать, а также принимать помощь Полдрона в этом деле. «Что ж, дерзайте, вы оба. Я так, со стороны наблюдаю. Всё равно на трёх человек всех этих штук явно не хватает», — пожал плечами Полдрон. Жак и Телеграфист уселись на полу, чтобы было удобнее рисовать (или всё же писать...), положив туда бумагу. Полдрон же устроился в кресле и, наклонившись, принялся наблюдать за ними. Утро прошло гладко. Как всегда, все трое перекусили, а также пришлось помочь Телеграфисту с мазью. Он снова негодовал и успевал состроить недовольное выражение лица, но, по крайней мере, жаловался куда меньше. Вновь вспоминая слова Жака, Полдрон старался улучшать своё отношение к бывшему заговорщику. Это не давалось ему легко, когда он вспоминал, через что прошёл во времена сговора, но именно в такие моменты он старался концентрироваться на настоящем. На том, что успело произойти в ближайшее время. Шутки, разговоры, совместные моменты... В них не было ничего плохого. «О-о-о, у меня уже что-то получается! Я почти профессионал!» — погордился собой Жак. Полдрон попытался посмотреть, что именно он рисует, но так ничего и не разглядел. Впрочем, интереса это не убавляло. Однако он перевёл взгляд на Телеграфиста. Тот прикрывал свой лист бумаги руками. Не было похоже, что он вообще двигает карандашом и пытается оставить на пустом пространстве какие-либо линии... Он казался задумчивым и отстранённым, и Полдрон окончательно отвлёкся от Жака в попытках проследить за тем, что же устроит Телеграфист: нарисует нечто приличное, создаст издевательскую каракулю, чтобы кого-нибудь поддеть, или вовсе забудет про это занятие? Он был слишком непредсказуем, чтобы решить сразу. В то время как Жак сразу увлёкся делом, Телеграфист просто не позволял Полдрону выяснить, каким будет его следующий шаг. — Ух, классно всё-таки выходит! Хоть и как-то бесцветно, — добавил Жак после своего восторга. — Эй, Телега, а у тебя там что? — Хм, ничего, — прямо ответил Телеграфист. — Э-э-эй, ну скажи! — упросил его Жак. — Да нет, тут буквально ничего нет, — он убрал руку от листа и показал его Жаку совершенно пустым. — Видишь? Ничего. — Как так? Почему ты ничего не нарисовал? — расстроился тот. — Всё нормально? — также поинтересовался Полдрон. — Если не хочешь, мы не заставляем, но ты сам сказал, что что-нибудь придумаешь. Хотя, если всё-таки не собираешься, дай хоть мне попробовать. В смысле, я тут не мастер, но тоже было бы неплохо чем-то себя занять, — он предложил это по большей части потому, что дела помогали ему отвлечься от более мрачных мыслей, чем раздумья о творчестве. — Да брось, мне просто надо время. Хм, хм, хм... — призадумался Телеграфист. У него совершенно не было идей. Нарисовать убогие карикатуры на министров или Алебарда? Ему откровенно не хотелось этим заниматься. Гораздо проще было бы что-нибудь расписать. Выплеснуть последние накопившиеся мысли. — А знаешь, у меня появилась идея. Хе... Тут же Полдрон и Жак заметили, как старательно он принялся вырисовывать что-то рукой. Нет... Движения были слишком уж быстрыми. Телеграфист... писал! Действительно писал прямо на выданном ему листке бумаги из-за отсутствия дневника под рукой. Полдрон и Жак переглянулись, но не стали допрашивать его об этом. Второй предпочёл вернуться к своему уже почти законченному рисунку, а первый постарался отогнать лишние негативные мысли, которые заполняли голову сразу же, как только он прекращал сосредотачиваться на совместном времяпровождении с Жаком и Телеграфистом. Щит... Всё то, чем он занимался, пока Полдрон не знал. Всё то, что он слышал со стороны, не внушало доверия, и он до сих пор желал отправиться на очередные поиски бывшего лидера, но... До сих пор сомневался, что стоит оставлять Жака и Телеграфиста. Быстрый поход за лекарствами и едой был несравним с отсутствием в течение целого дня. — Ура, я закончил! — прервал его раздумия Жак. — Ну как, хотите посмотреть? — Конечно, — с этими словами Полдрон слез с кресла и присел на пол рядом с Жаком. — Ага, — Телеграфист отвлёкся от написания своего текста, свернул лист, чтобы никто не прочитал ни слова, и придвинулся к ним. — Тогда смотрите! — Жак с гордостью показал рисунок. Телеграфист и Полдрон посмотрели на него. На листе были изображены они и, конечно же, сам Жак. Телеграфист оказался прямо на середине немного смятого листа, и, несмотря на совершенно детский и небрежный стиль Жака, даже сейчас в выражении его лица можно было заметить некоторое самодовольство, которое особенно выдавала улыбка. Полдрон находился по правую сторону от Телеграфиста и, как бы Жак ни старался изобразить его более сильным, всё равно выглядел скорее неестественно широким. Ну а сам Жак стоял по левую сторону от Телеграфиста и счастливо улыбался. На удивление он даже не нарисовал себя самым высоким и важным, как наверняка бы сделал в прошлом, когда обожал всё преувеличивать. Полдрон и Телеграфист быстро решили, что картинка выглядит детской, но оба также могли оценить её. — Неплохо получилось, — отметил Полдрон. — Даже получше, чем твои каракули в тюрьме. — Насчёт каракуль не знаю, но этот рисунок... Ну, пойдёт, хе-хе, — с этими словами Телеграфист уселся на диван, решив пока не возвращаться к расписыванию мыслей на бумаги. — Давайте, садитесь рядом со мной, повторим рисунок. А? — Говоришь так, будто бы мы раньше вместе не сидели, ха-ха-ха, — посмеялся Полдрон, но сел справа от Телеграфиста, прямо как на рисунке. — Да ладно, просто посидеть поболтать бывает весело! — откликнулся Жак и устроился по другую сторону от Телеграфиста. — Ну, как-то так! — А ты-то там что в итоге начиркал на листе? — спросил Полдрон, смотря на довольного Телеграфиста. — А вот не покажу, используй своё воображение, — ухмыльнулся тот. — Оно же у тебя хорошее? — он легонько толкнул Полдрона плечом и посмеялся. — Эй, — тот подтолкнул Телеграфиста в ответ, но крайне аккуратно, чтобы не навредить ему. — Ай! — он притворился, что ему больно, но, заметив, что Полдрон и Жак забеспокоились, снова рассмеялся. — Да я шучу, ничего со мной не случилось, не настолько сильный толчок был. Хотя, с такими-то руками мог бы быть, хе-хе. — Снова хочешь сказать, что у Дрона классные плечи? — предположил Жак. — Ага, крутые. Да и вообще все руки ничего такие, — поскольку Полдрон не надел наверх ничего, кроме майки, Телеграфист мог полностью рассмотреть и плечи, и сами руки. Он даже попытался их потрогать. — У-ху-ху, сколько ты вообще тренировался, чтобы такие шикарные мышцы были? — он в шутку дёрнул бровями. — Почему ты пытаешься со мной флиртовать? Это стрёмно и раздражает, — прямо высказал Полдрон. — А-ха-ха-ха, да я же это не всерьёз! Мне просто нравится наблюдать за реакцией, — пожал плечами Телеграфист. — Эй, ты снова зазнаёшься! — вмешался Жак, чувствуя лёгкое напряжение между ним и Полдроном. — Сейчас снова защекочем, и будешь знать! Ну, и если хочется побольше внимания, наверное, можно заполучить его как-то проще, чем вот так, а-ха-ха... — А будешь клеиться — придумаю, как отомстить, — усмехнулся Полдрон, явно не подразумевая ничего серьёзного. — Ну посмотрим, посмотрим! — съязвил Телеграфист, отвечая так, будто он хотел узнать, что же произойдёт, если Полдрон попытается отомстить. — Ты иногда так много выпендриваешься... И каким-то образом делаешь это не так, как Пикадиль. В смысле, его выпендрёж раздражает намного чаще и больше, чем твой. Не знаю, как объяснить. Может, дело в том, что он просто зануда, а ты хотя бы... забавный или вроде того, — тот не был уверен, подобрал ли нужное слово. — Ну да, я помню, что ты ценишь моё чувство юмора, хе-хе, — самоуверенно произнёс Телеграфист. В последнее время он делал всё, чтобы доказать, что, несмотря на происшествие с полицейскими, слабость и потерю важных для него вещей, он оставался самим собой, наглым и дерзким человеком, который... крайне редко привязывался к другим. Он заметил, как Жак придвинулся к нему, после чего аккуратно приобнял, чтобы не надавить на места ударов. Полдрон же положил руку ему на плечо. — Эй, вы чего устраиваете? — О, я так и думал, что это твоё слабое место! В смысле, когда всякие такие штуки, вроде прикосновений и обнимашек, направлены на тебя, а не ты сам что-то делаешь. Только ты больше в шутку, а мы по-настоящему. Привыкай! А то так и будешь теряться, когда тебя обнимают! — Жак показал ему язык, гордясь тем, что подметил интересную деталь в поведении Телеграфиста. — Пф, да брось... — пробормотал тот. — Ты же не думаешь, что я застенчивый дурачок? Я себе цену знаю! — но, несмотря на свои слова, он и впрямь чувствовал себя несколько более зажатым и неуверенным, когда его по-дружески обнимали или когда спокойно касались рукой плеча. — Так, ладно, лимит выпендрёжа на сегодня всё-таки превышен. Так что... — Полдрон убрал руку с плеча Телеграфиста и, прямо как в прошлый раз, когда он хвастался слишком много, принялся щекотать его. — Э-э-эй! Д-да ты издеваешься! Хе-хе-хе! — засмеялся тот, слегка прикрывая лицо рукой, будто бы ему стало стыдно показывать какую-либо улыбку, кроме самодовольной. — О, я присоединяюсь! — и так же, как в прошлый раз, Жак предпочёл не отставать. Оба не перебарщивали, чтобы не навредить Телеграфисту, однако теперь уже он не мог прекратить всячески хихикать и извиваться, чтобы увернуться от чужих пальцев. И всё же, он понимал, что Жак и Полдрон не наказывают его всерьёз, а просто развлекаются, заодно заставляя посмеяться и его. Жак, как настоящий вредный младший брат, не спешил защищать старшего и, наоборот, с удовольствием принимал участие в подобном розыгрыше над ним. А Полдрон, как и вчера, всё это начал. Это... было весело. А Телеграфист очень ценил чувство юмора! И пусть Полдрон порой относился к нему предвзято — по разумным причинам, конечно же — проводить с ним время было интересно. Может быть, именно поэтому Телеграфист написал... Мысль прервалась. Украдкой он торопливо глянул на листок бумаги на полу. Он успел оставить запись. «Недорогой теперь уже даже не дневник. В общем, меня избили. Вообще-то это произошло не сегодня, но кому какое дело? Всё равно до этого момента я не мог ничего написать. Старый дневник уничтожен. А ещё я потерял крутую подвеску и резинку для волос. А самое отстойное то, что теперь мне придётся сидеть в доме Полдрона несколько дней, пока всё не заживёт. Конечно, всякие мази и прочее действует, но вся эта ситуация так бесит... Ну, хотя бы Жак всё ещё тут. Да и сам Полдрон не сказать что плохой. Надеюсь, я всё-таки не привязываюсь... Я — Телеграфист! Даже если я сочту кого-то своим другом, это будет далеко не так скоро после нашего знакомства! А этот слишком быстро захотел. Хотя, больше удивляет то, что он относится ко мне нормально. Почему?! Просто чтобы Жака порадовать, который расстроится, если мы не подружимся? Или реально готов принять меня, вот такого злого заговорщика? Наивный дурачок. Но с ним классно проводить время. А-а-а, ну вот опять, надо написать что-нибудь другое!» Но он так и не написал ничего другого, отвлёкшись на рисунок Жака и дальнейшее времяпровождение с ним и Полдроном. Лист с единственной записью остался лежать на полу, свёрнутый, чтобы никто не прочитал содержимого...

***

«Итак, мы пришли. Нам оставить вас наедине или продолжить присматривать, пока вы не предпочтёте вернуться обратно?» — один из патрульных вопросительно посмотрел на Зонтика, который держал за руку Пасгарда и который вновь совсем не походил на правителя, будучи одетым в потрёпанный плащ. Все стояли перед небольшим кладбищем: ничего особенного, но именно здесь были похоронены Морион и Армет, среди других зонтопийцев, которым не посчастливилось погибнуть рано. Несмотря на то, что раньше Зонтик посчитал бы подобное место жутким и даже угрожающим, сейчас он чувствовал только атмосферу печали, что царила здесь. Он немного поколебался перед тем, как ответить патрульному. Не хотелось бы ни с кем столкнуться, если вдруг полиция уйдёт. Но и портить момент присутствием почти незнакомых людей было неприятно. «Я... Думаю, мы справимся сами. Можете пока проверить ближайшие районы, а потом вернуться и сопроводить нас обратно», — предложил Зонтик. Оба патрульных закивали и, оглядываясь по сторонам на случай, если подозрительные личности скрывались поблизости, удалились. Зонтик глубоко вздохнул. Он сам вызвался отправиться сюда, на кладбище, последнее место, которое могло ассоциироваться у людей хоть с чем-то позитивным. Он посмотрел на Пасгарда, и тот уверенно кивнул. Вместе они прошли через ворота довольно высокого ограждения. Так они принялись искать две нужные могилы. Конечно же, Мориона и Армета похоронили рядом, несмотря на то, что один стал жертвой другого. «Их могилы должны выделяться, — подметил Пасгард. — В большинстве своём здесь похоронены люди, которые не пережили времена заговора, хоть, к счастью, таких и было не настолько много, а вот Морион и Армет имели репутацию, так что... О!» — он указал на две могилы, над которыми возвышались каменные «плоские» зонты: очевидно, в Зонтопии их использовали как альтернативу крестам. Эти два выделялись среди других, более простых, деревянных, или могилок без них вовсе. Зонтик покрепче сжал руку Пасгарда, и вместе они подошли ближе. Как и ожидалось... Одна из них принадлежала убитому экзарху Мориону, а другая — сошедшему с ума Армету, который предпочёл наказать себя сам за совершённое преступление. Зонтик опустил взгляд, вышел вперёд и присел на колени. — Это... Действительно так печально. Они были хорошими людьми. Экзарх Морион, Армет, простите меня, — Зонтик почувствовал, как слёзы проступили на глазах. — Всё будет в порядке, Зо... Э... Койф, — Пасгард, присаживаясь рядом, снова запнулся, но теперь уже наоборот. Ему приходилось использовать это имя на случай, если кто-то подслушивает, и это вызывало определённый дискомфорт, когда Пасгард и без того пытался отвыкнуть от образа Койфа. — Извини. — Н-ничего. Ох... Может быть, стоило принести цветы к могилам, или... Я не знаю. Мне просто... ужасно больно, что это произошло. И я знаю, что я виноват в этом. В смысле... — Зонтик понизил голос, чтобы его точно не подслушали. — Это ведь я подарил Армету зрение с помощью генератора. Это было слишком внезапное чудо. В итоге из-за него Армет сошёл с ума. Сотворил такое с Морионом, а потом и с собой. Но я думал, что обрести зрение для него будет лучше, чем оставаться слепым. Похоже, я ошибся... — Даже если так... По крайней мере, ты готов признать ошибки. Но тебе нужно научиться различать, что ошибка, а что — нет. Как и ты посоветовал мне, когда я вчера... Назвал тебя Койфом, когда это не было нужно... — Пасгард постарался выбросить тот момент из головы. — Что-то — настоящая ошибка. А что-то — просто мелочь. Признаю, ты поспешил, когда решил вот так сразу подарить слепому зрение. Но как ты мог предугадать, что случится такое? Возможно, тебе просто стоило немного помедлить с этим делом. Или наставлять Армета вместе с Морионом, когда он стал видеть. Но даже если теперь это невозможно... Что ж, двигайся вперёд. Что ещё остаётся? Я-то знаю, как это трудно — не хвататься за прошлое. Но это возможно. Особенно когда есть те, кто поддержат. И... я сейчас говорю не только про твой настоящий образ, — Пасгард прикоснулся к своим волосам. Когда-то даже отказ от причёски члена вневедомственной полиции воспринимался им как что-то трудновыполнимое. — Спасибо за поддержку. Я буду стараться, — Зонтик неуверенно улыбнулся и снова бросил взгляд на две могилы. — Я буду скучать по вам. Правда-правда. К сожалению, даже если я верну генератор, я не смогу оживить вас, ведь это неправильно, но... Я буду вас помнить. Вы были замечательными. Даже если я не знал вас слишком долго. Зонтик поднялся, а Пасгард — следом за ним. Оба окинули кладбище взглядом. Невзрачные в большинстве своём могилки, напоминающие крошечные холмики, каменные или деревянные зонты вместо крестов, несколько холодных на вид лавочек, туман по всей небольшой площади. Пасгард кивнул в сторону ближайшей лавки и повёл Зонтика к ней, после чего оба устроились там. Полиция, конечно же, ещё не вернулась обратно. У них было время немного подумать. О том, что произошло. И о том, что произойдёт в будущем. В голове Зонтика по-прежнему копилось немало мыслей. Как и в голове Пасгарда. Он осмотрелся. Возможно, так на него влияло кладбище, но почему-то его не покидало ощущение, что за ними с Зонтиком наблюдают. Однако он совсем никого не видел. Даже размытого силуэта. — Ты в порядке? — поинтересовался Зонтик у напряжённого Пасгарда. — Я... Да, наверное, — тихо ответил тот. — Просто странное чувство. Наверное, дело в том, что мы на кладбище. Или, может быть, в том, что я снова смотрю на тебя как на Койфа. И называю так. И ты в этой одежде. Ха-ха, это одновременно привычно и... непривычно. Не знаю, как объяснить. — Прости, что доставляю проблемы этим, но так безопаснее. Хм-м... — Зонтик тоже огляделся, но никого не заметил. — Да уж, у кладбища... странная атмосфера. Какая-то особенная. Не знаю, в каком смысле. Но знаешь, каким-то образом мне правда стало легче. Теперь я смогу время от времени навещать Мориона и Армета. И, может быть, не будет кошмаров с ними. Жаль только, что проблемы с остальными не решишь. Никаких следов Мантии. Возможно, она пропала навсегда или умерла. Жак водится с преступником и сам совершает страшные вещи. Пикадиль и Полдрон разругались, и у меня их помирить не выйдет, ведь я теперь им противен. А Алебард... Всё ещё не знаю, смогу ли вернуть его, даже если генератор снова окажется у меня, — каждое слово Зонтик проговаривал тихо, чтобы никто, кроме Пасгарда, точно не заслышал его. А он никогда не знал, мог ли за ними наблюдать такой, как Щит. — Рано или поздно всё наладится, и мы очень постараемся, чтобы так и было. Щит не победит, какой бы трюк ни использовал. А когда он проиграет, Алебард... — Пасгард хотел заверить Зонтика в том, что Алебард вернётся, но, вспоминая его слова, понял, что может случайно дать ему ложную надежду. — Ладно. Даже если он всё-таки не вернётся... мы пройдём и через это. Всё равно выбора у нас не будет. Знаю, звучит страшно, но... как есть. Прости, если это звучит слишком жёстко, но иногда приходится принимать даже такое. — Ничего. Я это понимаю. Я просто не представляю, что буду делать без Алебарда. Я... Новость о смерти Мориона и Армета меня как с ума свела. Я вёл себя... неадекватно. Я кричал, жаловался на Алебарда, я так жестоко оскорбил его... назвал животным и сказал, что его не надо было создавать. Это было самое отвратительное, что я сделал, клянусь, в любой другой ситуации я бы никогда так не сказал, но тогда, в панике, в истерике я просто перестал себя контролировать, и... Ох, это было кошмарно. И мерзко с моей стороны. Алебард многое делал, даже если переборщил, а я всё, всё обесценил. Вот уж кто повёл себя как животное. Как чудовище... — очередная речь Зонтика прозвучала уже громче из-за того, что он поддался эмоциям, поэтому ближе к концу он постарался говорить тише. — Накануне я тоже наговорил Алебарду... всякого. Я звучал не так жестоко — извини уж за прямоту — но тоже нагрубил ему. Запутался в том, что он от меня хочет: присматривать за тобой или оставить тебя. Теперь я понимаю, в чём было дело и почему он что-то недоговаривал, но тогда... Я и представить не мог. Я вспылил. И я даже был готов с ним что-то сделать, если бы узнал, что он что-то сделал с тобой, — Пасгард вспомнил свою угрозу. — А в итоге сделал именно я сам. Позор мне за это... — Зонтик приложил руку к лицу. — Нет смысла позориться. Нужно признать свои ошибки и исправить их по возможности. Насколько я знаю, в итоге вы с Алебардом поговорили? Накануне его стычки с Щитом и превращения в оружие? — вспомнил Пасгард. — Это так. Просто теперь мне кажется, что этого было недостаточно. Даже если Алебард простил меня, и мы всё друг другу объяснили. Я... просто хочу снова увидеть его, живого, человека, поговорить с ним! — воскликнул Зонтик. Пасгард приобнял его, чтобы успокоить, и поцеловал в щёку. Он не мог сделать большее, и догадывался, что чем больше примется говорить, тем сильнее Зонтик ощутит вину, поэтому предпочёл тихую поддержку. Тот слабо улыбнулся и прижался к Пасгарду, глубоко вдыхая. Чужое тепло успокаивало его. Обниматься всегда было приятно, даже если порой Зонтик боялся этого, не вполне готовый к внезапным прикосновениям. Но когда это делал Пасгард: не только дорогой ему человек, но и тот, кто умел собираться и держать себя в руках, когда того требовала ситуация — Зонтику становилось легче. Он знал, что порой Пасгард нервничает не меньше, но благодаря бывшей работе он научился стойкости. А когда всё закончится, он обязательно получит новую, такую же достойную. Они продолжили сидеть на каменной лавочке, то говоря друг с другом, то снова затихая. Пасгард всё ещё волновался, называя Зонтика Койфом, но старался подавить это. Когда человек вёл двойную жизнь и был вынужден притворяться кем-то другим, иного выбора и не оставалось. Возможно, ситуация даже помогла бы Пасгарду наконец-то полностью отделить два образа друг от друга. Койф — просто прикрытие, когда нужно притвориться обычным человеком на улице. А Зонтик — настоящая личность, с настоящим именем и занятием. Тот человек, который провёл много времени с Пасгардом и пытался стать лучше, несмотря на серьёзные ошибки, что успел совершить в прошлом. Койф же... Что ж, Зонтик был вынужден называться им, чтобы его не посчитали лжецом, выдающим себя за правителя. Вдруг оба заслышали негромкие шаги. Зонтик на мгновение зажался: внезапно голову переполнили страшные представления о монстрах на кладбище. Было бы ужасно, если бы каким-то образом (например, по велению генератора в руках Щита) умершие зонтопийцы восстали из могил, и Зонтик с Пасгардом увидели бы их страшные тела. Но, к счастью, к ним всего лишь заглянули те самые двое патрульных: спустя время, как им и было приказано. Зонтик спокойно выдохнул, слез с лавочки вместе с Пасгардом, и они подошли к полицейским. Пришла пора возвращаться назад. Они неплохо провели время. Конечно, насколько это было возможно на кладбище... По крайней мере, Зонтик смог поговорить с Морионом и Арметом и отвлечься от мрачного сна. Никаких луж крови, никаких лиц с пустыми глазницами... — Вы готовы вернуться обратно, или вам необходимо ещё время? — поинтересовался патрульный, обращаясь к Зонтику. — Всё в порядке, мы можем вернуться. Я, эм... Повидал Армета и Мориона, как и хотел. Теперь мне лучше. И, ну... — Зонтик осмотрелся. — Можно возвращаться в замок, — пробормотал он. — Вы ничего не заметили во время исследования района? — вмешался Пасгард. — Ничего. Ни следа Щита. Даже те, кто обследуют окраину, не могут его найти, а шансов на то, что он бродит здесь, и того меньше. На улицах попадаются только жители, которым нужно сходить куда-то: например, за продуктами. Таких достаточно сопроводить туда и обратно, — рассказал второй полицейский. — Ясно. Что ж, тогда остаёмся настороже и особенно внимательно охраняем замок, — Зонтик постарался прозвучать серьёзно и уверенно, но в итоге дал указания так же мягко, как прежде. Патрульные кивнули. В их сопровождении Зонтик и Пасгард отправились обратно к замку. Они старались не разговаривать, а если делали это, то очень тихо. Изредка они видели жителей, которых вели к нужным для них местам другие полицейские. В такие моменты Зонтик и Пасгард успешно притворялись такими же, делали вид, что тоже запланировано стремятся к определённому месту, а охрана выполняет свою работу и помогает им. У ворот замка же Зонтика и Пасгарда свободно пропустили внутрь. С делом было покончено. Весь остаток дня они могли провести, обсуждая имеющиеся проблемы или просто разговаривая друг с другом для поднятия настроения. Зонтик погладил Пасгарда по голове, отчего тот добродушно посмеялся. Как всегда, он обожал эти аккуратные прикосновения. — Как ты? — поинтересовался у него Зонтик. — Неплохо. О, и... Похоже, теперь ты снова Зонтик. Даже в таком наряде, — Пасгард окинул его взглядом. — Я... правда очень стараюсь привыкнуть. — И ты молодец! Спасибо тебе за это! — Зонтик аккуратно обнял его, но быстро отстранился. — Перекусим? А потом подумаем, что делать дальше. Пасгард не стал возражать. Расслабиться после похода на кладбище было бы неплохо, и наверняка Зонтик думал так же. По крайней мере, сегодня он смог выполнить первостепенную задачу без происшествий и спокойно навестил Армета и Мориона. И на этот раз Щит не додумался выйти из темноты с генератором и кинжалом (а то и алебардой), чтобы попытаться убить кого-нибудь из них. Пасгард осматривался, Зонтик — тоже, но в итоге они не заметили никаких подозрительных силуэтов. Охрана же выполняла свою работу на удивление хорошо и следила за тем, чтобы Щит и прочие преступники не создавали хаос. Это работало не всегда и не со всеми, но на какое-то время Зонтик и Пасгард почувствовали, что они в безопасности. С этой мыслью они отправились к кухне. Не подозревая, что могли заблуждаться... Поодаль от замка, в переулке не слишком тёмном и грязном, но достаточном для того, чтобы спрятаться от патрульных, сфокусированных совершенно на другом, всё же стояла стройная и аккуратная фигура в расстёгнутом лазурном плаще, из-под которого выглядывала бледно-голубая изящная рубашка, тёмно-синих штанах и довольно тусклым шарфиком. Человек уверенно улыбался, даже почти ухмылялся, но сдерживал себя от того, чтобы пересечь эту грань. Он так устал сидеть взаперти, осознавая, что полиция не позволяет не только продвинуть политическую программу и продолжить её распространение среди людей, но и просто выйти прогуляться... Более того, ему было совсем не с кем поговорить, будучи в полном одиночестве в доме. И он никак не находил, чем себя занять. Даже в библиотеку поблизости было почти невозможно попасть, а все книги из дома уже оказались прочитанными. Верно. То был Пикадиль. Спрятаться от охраны было несложно для него, сколько бы он ни презирал зонтопийские закоулки. Но, как и всегда, он хотел узнать истинную суть вещей. Поэтому он не стал бесцельно слоняться по темноте, а предпочёл держаться поближе к замку. Не прогадал: вскоре оттуда вышли — кто бы мог подумать! — Пасгард и Койф. К сожалению, Пикадиль так и не смог разобрать, о чём они говорили: приближаться к замку было слишком опасно из-за огромного количества охраны. Но сам факт того, что Койф действительно имел возможность пробираться внутрь и покидать это место, а охранники не возражали, поражала воображение! Поначалу Пикадиль почти не верил Щиту с его безумными россказнями о том, что освободитель Койф может быть заодно с нынешней правящей верхушкой. Однако это не помешало Пикадилю задуматься и однажды даже допросить проходящих мимо патрульных насчёт Койфа. Конечно, в итоге они не ответили ничего внятного... Но вот Пикадиль увидел это своими глазами: Койф вышел из замка, переговорился с охраной (о чём же...) и, конечно же, не забыл своего дружка Пасгарда, времяпровождение с которым с его стороны Пикадиль поначалу находил ужасно лицемерным, а теперь — более чем естественным. В сопровождении двух патрульных они направились куда-то, и Пикадиль, скрываясь, почти как сектант или настоящий преступник, следовал за ними. Тогда-то он и понял, что оба движутся к одному из зонтопийских кладбищ: что иронично, ближайшему к северо-восточному району Зонтопии с тем проклятым храмом, который уничтожил «прозревший» гончар. А потом он уничтожил и экзарха Мориона. И самого себя. И, как оказалось, ничего ироничного в ситуации не было: Койф и Пасгард и впрямь пришли навестить именно их, своих людей, тех, кто помогал им поддерживать религию. Когда сопровождающие их полицейские удалились, у Пикадиля появилось больше шансов подслушать их: издалека, улавливая лишь короткие и достаточно громкие фразы, которых было совсем немного... Однако одна из речей Койфа оказалась достаточно громкой. И, к тому же, очень любопытной. Он оскорбил Алебарда в замке, назвав животным и сказав, что его не стоило создавать. Создавать! Кто и как мог сотворить кого-то такого? Сам Койф? Или же в этом всё-таки был замешан так называемый Великий Зонтик? Нет... Его не существовало. Пикадиль отказывался в это верить. Но Койф, Пасгард и стража точно скрывали какой-то секрет. Знал ли Щит больше подробностей? Пикадиль бы скорее умер, чем стал сотрудничать с ним всерьёз, а не воспринимать исключительно как грубую силу, которая перебьёт врагов за него, но где-то могли пригодиться и его параноидальные расследования... Вот только выискивать Щита Пикадиль не собирался. Он понятия не имел, где тот находится и в каком заброшенном здании на окраине Зонтопии прячется. Поэтому, возможно, ему стоило создать своё небольшое расследование, а уж потом, если они с Щитом всё-таки столкнутся, указать ему на некоторые интересные детали. Или использовать их самостоятельно в дальнейшем, учитывая ошибки как Алебарда, так и Койфа, который, судя по всему, являлся на деле куда более жестоким человеком, чем притворялся на виду у всех. Или же нет... Пикадиль также вспоминал, как тот винил себя за то, что наговорил Алебарду. Но вместе с тем он мог притворяться перед другим прислужником Алебарда, который бы не обрадовался, услышав, что кто-то получает удовольствие от унижений его лидера. Но именно это Пикадилю и предстояло выяснить, удерживая в голове все детали. Он поспешил домой, прислушиваясь, не проходят ли по улицам полицейские и задавая самому себе множество вопросов для дальнейших самостоятельных ответов. Что имел в виду Койф, разговаривая с Пасгардом? Насколько сильно он был связан с нынешней властью? Как сильно его статус влиял на Алебарда — самого первого министра Зонтопии? Был ли Койф... Койфом? Он уже соврал о своём занятии и статусе: очевидно, этот человек не являлся скромным психологом. Так что же ещё он скрывал? Насколько серьёзное? Если бы только Пикадилю удалось подслушать больше, подойти ближе... Возможно, стоило попытать удачу на следующий день? Но он не знал, выйдут ли Койф и Пасгард на улицу. Сегодня ему просто повезло... Пикадиль вернулся домой, снял плащ, шарф и немного испачканную обувь, а затем приступил к новому плану. Записать всё, что ему удалось услышать про Койфа, Алебарда, Пасгарда и всех, кто вообще был причастен к власти. Записи могли натолкнуть его на верную мысль. Подать совет, с чего начать после того, как Щит разгромит врагов, а потом уйдёт разочарованный, не увидев в замке Зонтика. Зонтик... Они будто бы говорили о нём, да только Пикадиль не расслышал, что именно. Какое упущение! Не зная, что за ними наблюдают, Койф и Пасгард могли выдать ему тонну информации об их вымышленном всемогущем образе. Что ж, он умел отталкиваться даже от мелких деталей. На них он и сосредоточился, когда подготовил листы бумаги, ручки, карандаши и даже линейку на случай, если понадобится расчертить полноценную схему. Пикадиль вздохнул. Работа началась...

***

— ... эй, что ты там всё чиркаешь? — спросил Полдрон у Телеграфиста, который снова исписывал лист бумаги, несмотря на то, что на улице уже стемнело, и свечи в комнате освещали её недостаточно хорошо для того, чтобы легко писать в такой мгле. — Тебе ещё надо всё помазать, помнишь? — И вообще, ты там явно не рисуешь! Пишешь что-то? А что именно? — любопытствовал Жак. — Да неважно, неважно, — Телеграфист закончил, снова свернул лист бумаги и отложил его в сторону. — Давай, Полдрон, делай дело, — нехотя, но уже без огромного недовольства он снял всё, что было выше пояса. И вот снова Полдрон прикасался к его спине. Телеграфист попытался думать об этом как о приятном массаже. Верно, ему массировали спину, сначала утром, после сна, а потом и на ночь, чтобы спалось лучше. Да ещё и совершенно бесплатно! Разве не мечта? Телеграфисту захотелось вздохнуть. Он привязывался к Полдрону... И, что самое странное, тот будто бы отвечал тем же. В сторону него, главного заговорщика Зонтопии! Было ли то влияние Жака или нет, а Телеграфист этого не понимал. Не понимал готовность Полдрона смягчаться к нему, несмотря на всю бессмысленность этого действа. И до сих пор он не знал, как будет лучше: позволить этому случиться или закрыться от Полдрона, не позволив самому себе привязаться к очередному человеку настолько быстро. Сколько они были знакомы?.. Несколько дней, верно. — Так, почти закончил... Знаешь, они правда начинают заживать. Все эти штуки работают лучше, чем я ожидал, — заметил Полдрон. — Кстати, ещё кое-что... Ты всё-таки уже не выглядишь настолько же тощим, как раньше. — О, о, а я? — тут же вопросил Жак. — Ты тоже, — усмехнулся Полдрон. — Ну, мы же едим твою еду, так что это неудивительно, — пожал плечами Телеграфист, немного отвлекая его от дела. — Так что можешь готовить нам побольше и почаще, хе-хе-хе. — Эй, слушай, — вместо Полдрона с Телеграфистом заговорил Жак, — ты в последнее время правда как-то слишком много хвастаешься и говоришь очень уж самоуверенно. Что с тобой? Ты раньше чаще бывал спокойным, а тут что ни скажи — сразу такой... Ух-х-х! — Ой, да брось, всё как и было, — отрезал Телеграфист. — Слушай, Жак, иди спи. Щедро разрешаю тебе поспать этой ночью на кровати вместо меня, а я, так уж и быть, перетерплю этот диван. — Э-э-э... Ладно? — сконфуженно ответил Жак. — Тогда общайтесь тут один на один, ха-ха! Только не поссорьтесь! Послушавшись Телеграфиста, он ушёл в надежде на то, что вместе с Полдроном тот найдёт интересную тему для разговора и немного поболтает перед сном. Это было бы полезно для обоих. Телеграфисту не помешало бы полностью принять идею того, что у него может быть больше одного близкого человека, а Полдрону стоило и дальше разграничивать прошлые и нынешние поступки Телеграфиста, куда более справедливые (хоть и далеко не всегда), нежели спонтанный заговор. Жак всё ещё верил в возможность их дружбы и не терял надежды, пусть и знал, что близкие отношения не строятся настолько быстро, как он ожидал поначалу. Но ведь у Телеграфиста и Полдрона получалось! Вот что было для него важно. С этой мыслью Жак снял очки и обувь и улёгся в кровать с улыбкой. Полдрон закончил с помощью Телеграфисту. Тот покрыл мазью оставшиеся повреждения, выпил необходимую таблетку, разулся и прилёг на диван, ничем не укрываясь, в то время как Полдрон отошёл к окну, смотреть практически в никуда. Тайно он всё ещё надеялся, что увидит Щита, и они наконец-то поговорят спустя всё это время. Или же... Нет. Он надеялся не тайно, а совершенно очевидно как для себя, так и наверняка для других. Он хотел найти Щита. Попросить или даже заставить его объясниться, если выбора не останется. Но Щит будто бы пропал, и в последний раз Полдрон слышал о нём только от Телеграфиста и Жака, причём далеко не самые лестные вещи. Как же он желал просто отыскать правду — сделать то, к чему все Искатели Правды и стремились. — Эй, ну чего всё в окно пялишь? Так интересно, что ли? — отвлёк его Телеграфист. — Да так. Всё хочу с Щитом поговорить. Не знаю, чем он там занимается, но мне кажется, это всё не к добру, — признал Полдрон. — Последнее, что я о нём слышал — это ваши с Жаком рассказы, и мне не нравится, что он просто взял и напал на вас. С тобой уж могу понять — ну, как есть — а вот про Жака не знаю... Он много защищал тебя, чтобы Щит мог посчитать его... злодеем или типа того? — Ну так, не очень. Вернее, он не успел, потому что Щит быстро вырубил его. Слушай, не зацикливайся на нём, а. С ним вообще невозможно адекватно разговаривать, он сразу причисляет к злобным сообщникам Алебарда, даже если тебя самого Алебард бесит. Ну серьёзно, тебе что, подумать больше не о ком? Раздражает, что ты изо дня в день всё паришься об этом параноике, — грубовато высказал Телеграфист, и Полдрон подошёл к нему. — Ну, тебе вот ничто не мешает изо дня в день повторять твои глупые шутки и насмешки. Хотя они раздражают не меньше. Даже больше, — слегка поругался он. — Хмф... Просто пытаюсь доказать, что я не стал какой-то там размазнёй, — тихо признал Телеграфист. — И ты обо мне так не думай. — Да я и не думал. То, что тебя избили полицейские, не делает тебя размазнёй, слабым или ещё что. Говоришь мне не зацикливаться, а сам-то, хах. Давай так: я поменьше про Щита, а ты поменьше про свой выпендрёж. Как тебе такое? — Полдрону бы не хотелось просто игнорировать Щита, но, возможно, это помогло бы немного усмирить Телеграфиста. — Хм, ну давай, попробуем, попробуем, — ухмыльнулся тот и вдруг слегка задрожал: сквозняк прошёлся по комнате. — Блин, зря я отдал кровать с одеялом Жаку, сегодня как-то особенно холодно. — В последнее время в Зонтопии часто прохладно. Не знаю, что такое. Хм... Лежи тут, я сейчас, — Полдрон вышел в коридор и снял с вешалки свою куртку: не длинную, зато достаточно объёмную, особенно для Телеграфиста. Ею Полдрон его и укрыл. — Ну, хоть так. Ноги ещё в холоде, зато поуютнее. — Ну ты... Больно заботливый, хех. Это реально так странно... — Телеграфист уткнулся в куртку и почувствовал, что ему становится теплее. — Стараюсь. Никому не будет лучше, если я продолжуй топтаться на месте и попытаюсь как-то тебе навредить. Не буду отрицать, делается это прежде всего для Жака. Но... Могу сказать, что когда ты не выпендриваешься и когда я не думаю о том, что ты успел натворить, с тобой интересно. Не умничаешь, да и пошутить с тобой можно, а это не плохо, — Полдрон зевнул. — Так, ладно, я в кресло. Тоже спать хочу, — он устроился поудобнее. — Ага... — Телеграфист закрыл глаза и постарался не думать о только что произошедшем диалоге. Но тот сочетался с его мыслями и новой записью... «А всё-таки неплохо выражать мысли хотя бы так (надеюсь, до Жака и Полдрона дойдёт, что трогать эту бумагу и читать с неё текст не надо). Ну и... мне весело. Серьёзно, я сейчас даже не шучу. Мне весело проводить время с Жаком и Полдроном, даже когда мы толком ничего не делаем. Хотя, с первым-то ничего удивительного, а вот второй... А-а-а-а-а, не знаю, не понимаю этого! Не понимаю, чего он меня не выгоняет и не убеждает Жака, что так будет правильнее или типа того. Он просто... проявляет дружелюбие, какое может. И готовит вкусно. Но попадается на мои шутки с почти что флиртом. Это интересно. С ним в целом... интересно. Он нормальный. Вот, да, подойдёт. Нормальный. В любом случае вряд ли он сделает для меня нечто большее». Но он сделал... Телеграфист быстро уснул, укрытый курткой, а Полдрон постарался не думать про Щита сейчас, даже если мысли были слишком назойливыми. Наверняка Щит усердно готовился к исполнению новых миссий, придумывал планы и старался, а не обезумел и не отказался от друзей и сторонников. На это Полдрон надеялся, и в этом он ошибался. Ведь без конца, без конца Щит тренировался в укрытии, чтобы полностью овладеть алебардой. Всё лучше, и лучше, и лучше — он по-настоящему гордился собой! Сам Алебард верно служил ему, уничтожал препятствия. Со временем Щит понял, что создавать их бесконечно — не выход, и начал собирать новые из обломков старых. А потом разрушал и их, и так до бесконечности. А всё благодаря оружию. И генератору. И своей целеустремлённости. «Может быть, это никогда не закончится, — думал Алебард, запертый в оружии. Когда-то он ощущал себя более отчётливо и даже мог поклясться, что способен увидеть со стороны свой силуэт посреди бесконечной мглы. А теперь сам его разум поддавался этой тьме с каждым разом всё больше. — А если и закончится, то не лучшим образом для меня. Агх... Будь аккуратен со своими движениями хотя бы немного, ты портишь клинки. С другой стороны, зачем вообще подсказывать тебе... Не только это бессмысленно, но я также не хочу способствовать тому, чтобы ты как можно скорее справился с этим заданием. Разрушай, что хочешь, пусть клинки затупятся, и потом ты будешь мучить меня, затачивая их. Просто не приближайся к Великому Зонтику. Никогда. Никогда...» Когда сознание начало угасать снова, Алебард стал понимать, что рискует навсегда исчезнуть ещё до встречи с Зонтиком, окончательно потеряв волю к существованию...