***
«Ну что, ребят, пойду я, попробую, может, узнать насчёт работы или вроде того. Заодно запасусь чем, если что замечу. Справитесь тут без меня, или после вчерашних каких-то подозрительных звуков побаиваетесь?» — поинтересовался Полдрон у Телеграфиста и Жака. Оба сидели на диване: второй весело болтал ногами в воздухе, нисколько не волнуясь, а первый недовольно складывал руки на груди. После вчерашнего он всё ещё чувствовал себя странно. Его провели, а он так легко повёлся, да и с кем!.. С человеком, к которому он так боялся привязываться. Телеграфист никак не мог определиться со своей позицией и удивлялся, как его голова не разболелась из-за того, насколько часто он метался из стороны в сторону. Привязанность — это плохо. Привязанность — это нормально. Привязанность — для слабых. Привязанность — для всех людей. Привязанность — что-то, что Телеграфист успел ощутить и раньше, с Жаком. Привязанность — то, чего ему хватало и в единичном экземпляре. А вдруг не хватало? Вдруг он стал полностью зависимым от других людей и уже не мог справиться с проблемами в одиночку? Однажды, рискуя жизнью, он спас Жака от полицейского, убив его прямо на территории тюрьмы! А потом, больше привязавшись ещё и к Полдрону, не справился с патрульными во время погони, после чего застрял здесь... Так что же он должен был решить, когда сближение с другими людьми несло за собой как плюсы, так и минусы? Почему оно не могло быть простым и понятным, прямо как отношения ради личной выгоды, которые существуют исключительно для выполнения определённой цели и скоро забываются? «Не бойся, мы уж справимся! — гордо заявил Жак, махнув рукой. — В прошлый раз справились отлично, и сейчас нам ничего не помешает! Да, Телега? — он с энтузиазмом глянул на Телеграфиста, но тот только отвернулся, даже не пошутив в своей привычной манере и в целом ничего не сказав. — Эх, не в духе ты сегодня что-то...» — пробормотал он, а потом посмотрел на Полдрона. На удивление тот немного замялся: такое скрытное поведение со стороны Телеграфиста приводило в растерянность даже его. Обычно наглый, самоуверенный и демонстративный, он вдруг почти перестал разговаривать с момента, когда все трое проснулись. Он самостоятельно справился со своими синяками, больше не нуждаясь в помощи Полдрона, чтобы дотянуться до некоторых из них, молча поел и засел на диван. Телеграфист словно бы глубоко обиделся, хотя обижаться было не на что. «Так, ладно, — резковато произнёс Полдрон. — Постараюсь не задерживаться. Главное, чтобы полиция с ума не сходила и не подозревала меня. Ну а вы... Аккуратнее», — с этими словами он оставил Телеграфиста и Жака, покинул дом и закрыл дверь на ключ. Им снова предстояло провести время вдвоём. Телеграфист не жаловался: несмотря на вредность Жака в последнее время, он был рад побыть с тем, к кому привык, а не с тем, к кому так боялся привязаться — или уже привязался, но настойчиво отказывался это признавать... Теперь же с Телеграфистом остался только Жак: младший брат, давно ему знакомый... Если, конечно, всё то недолгое время, что он провёл вне тюрьмы, вообще характеризовало слово «давно». Он вздохнул и попытался расслабиться. — Эй, чего ты весь такой сегодня? Тебя что, так вчерашняя шутка Полдрона обидела с этой «местью» за твой флирт? — Жак легонько толкнул его локтем. — Тц... Да дело не в этом. Ну, наверное. Пф, ты же не думаешь, что я на полном серьёзе был смущён из-за такого? Что меня это застало врасплох? О, нет. Я просто, э-э-э... Короче, я не знаю, но с Полдроном это никак не связано, — отрезал Телеграфист, пусть ему и пришлось подольше подумать над отговоркой для себя. — Хех, ну да... Ты в последнее время весь такой задумчивый именно после разговоров с ним. Стесняешься? Боишься? Мне можешь рассказать, если что-то не так, это же я захотел вас подружить! — воскликнул Жак. — Знаешь, поначалу я думал, что это будет очень просто. Поговорили денёк — и уже подружились. А оказалось, что всё не так быстро... Но я рад, что вы всё лучше друг к другу относитесь! Спасибо, что стараешься, даже если иногда творишь странности, ха-ха. — Э-э... Да не за что или типа того. Хотя всё равно не понимаю, чего это для тебя так важно. Всё равно ведь Полдрон наверняка не сможет вечно... содержать нас или как ещё это сказать. Даже если он устроится на какую-то работу, какова вероятность, что никто ничего не прознает про нас? Мы всё равно не свободные, не можем разгуливать по Зонтопии, как захотим. В смысле, сейчас, кажется, никто не может, но ты понял. Я... Не хотел бы снова возвращаться в тюрьму, — Телеграфист опечаленно вздохнул. — Она тебя настолько пугает? — полюбопытствовал Жак. Телеграфист призадумался. Снова вспомнил дни, проведённые в тюрьме. Поначалу он пытался быть таким же надменным, как и сейчас. Как всегда! Поддевал охранников, настукивал глупые фразы кодом Морзе, даже пытался вырываться, когда его навещали. Но из-за отсутствия нормальной еды он всё больше и больше ослабевал. Легко для охраны было удержать его на месте. Так он перестал сопротивляться и не предпринимал никаких попыток побега. Со временем он и замолк, понимая, что ему всё равно не ответят. И даже постукивания почти прекратились: никто на них не реагировал, ведь Телеграфист проводил время в камере один. Единственными его увлечениями становились редкие стуки и подслушивание чужих голосов, которых заметно прибавилось со сменой полиции. Никакого разнообразия, никакого веселья, никакого общения с людьми. Он слышал, как преступники этажом ниже переговаривались друг с другом, но не мог связаться с ними. Никто не обращал внимания. А потом случился бунт. Новой полиции Алебарда здорово попало, как, впрочем, и ему самому. В итоге так называемая вневедомственная полиция вновь была заменена на более привычную Телеграфисту охрану. Однако произошло непредвиденное. Некий спаситель вызволил всех из этой грязной темницы. Или же приказал Алебарду это сделать. Тот так и поступил, послушавшись неизвестного. Выпустил всех. За исключением... самого Телеграфиста. Опаснейший преступник Зонтопии, самый гадкий человек, тот, кого казнили бы, если бы не милосердие Зонтика... Он остался. И знаменательный для остальных преступников день для него оказался таким же однообразным. Это могло прозвучать глупо, но он завидовал другим преступникам. Не только потому, что их выпустили. Но и потому, что они проводили время в компании с кем-то. Они могли скрасить времяпровождение в тюрьме. Телеграфист, конечно же, не нуждался в друзьях, о чём никогда не забывал, но ему хотелось иметь рядом кого-то, кому получится выговориться. С кем получится выстроить хотя бы маленький диалог. Чем-то поделиться. Просто использовать в качестве человека, который его выслушает! Но таких в тюрьме никогда не было. Как и хотя бы подобия развлечения. Поэтому он не хотел возвращаться. Даже отвратительная еда и отсутствие приятной тёплой воды не пугало так, как гнетущая тишина, иногда прерываемая такими же безмолвными охранниками. Одиночество. Отсутствие рядом людей, что выслушают, отсутствие возможности проявить себя. Хотя бы что-то написать. Или нарисовать... — Не то чтобы пугает... В смысле... Агх, блин, не знаю, как сказать. Что со мной такое... — замялся Телеграфист. — Знаешь, я бы её перенёс даже с отвратной едой и стрёмным жёстким матрацем вместо кровати, если бы я не был просто заперт в одиночестве. Они спрятали меня ото всех и лишили всего. Вот ты... Ты же с Полдроном и ещё всякими в камере сидел? Ну, хотя бы в первый раз. — Ну да! Мы болтали, или я слушал, как Полдрон с Пикадилем обсуждает всякое. Ну или как они просто ругаются, ха-ха. Ещё Хундсгугель был, рассказывал теории и рисовал штуки мелком. И иногда я забирал мел и тоже рисовал. Хотя когда я во второй раз был в тюрьме, ничего и никого не было, и мне это так не нравилось... — к концу ответа Жак несколько расстроился. — Именно. Стало скучно. Никого и ничего нет, нечем себя занять, не с кем поболтать, всё какое-то одинаковое, однообразное. Дни идут и идут, и ничего не происходит, ты просто... Наедине со своими мыслями в худшем смысле этого слова. Если бы только я был там с кем-то, это было бы не так уж невыносимо... Ну то есть, не то чтобы я был каким-то зависимым от других людей, хе-хе-хе, но ведь действительно тяжело ни с кем не разговаривать, а? — чтобы не показаться слабым, Телеграфист вновь ухмыльнулся. — Ты прав... То есть, если бы мы с тобой вдруг вместе оказались в тюрьме, ты бы не возражал? Раньше ты старался сделать так, чтобы нас никто не засёк! — напомнил ему Жак. — Ну конечно я не хочу возвращаться туда просто так. Но если бы вдруг выбора не осталось, я... Ну, для меня было бы проще согласиться вернуться в тюрьму, если меня не кинут одного, чтобы помучить этим. Серьёзно, в сравнении с тем, что было, нахождение в тюрьме в компании для меня стало бы чуть ли не раем. Понимаешь? — Телеграфист приободрился. — Ты... Когда-то подметил на самом деле эту штуку. Когда попытался свалить, а потом вернулся, потому что не взял обувь. Ты заметил, что я... немного расстроился. Я, конечно, сказал, что дело не в одиночестве, но, может, всё-таки чуть-чуть в нём, хе-хе... — О-о-оу! — умилился Жак. — О да, тебе действительно нужны друзья, признаёшь ты или нет! Поэтому не стесняйся Полдрона, он же тебе может быть очень хорошим другом! — Да я не... Забудь. Просто будем ждать, пока он не вернётся, — Телеграфист немного отодвинулся, а раздражение снова показалось в выражении его лица. Жак негромко посмеялся. Телеграфист продолжал меняться. Но почему-то это, как и привязанности, не переставало пугать его. Дружба с Полдроном, совместное времяпровождение... Всё казалось весёлым, потом Телеграфист вдруг начинал хвастаться, доходя до абсурда, а уж затем глубоко задумывался. Жак понятия не имел, что сделать, чтобы изменить это. Не знал, как повлиять на Телеграфиста, чтобы тот сознался честно, что именно он думает о ситуации, как себя чувствует и какие эмоции запрятал, чтобы не показаться слабым, зависимым и беспомощным. Телеграфисту нравилось демонстрировать себя самым лучшим, дерзким, а порой даже опасным и жестоким — по крайней мере, первое время после выхода из тюрьмы. Он до сих пор не привык к искренности, поэтому выворачивал всё в шутку или издёвку. Жака не посещали никакие мысли о том, как это изменить. Может быть, стоило предоставить это дело Полдрону?..***
«Уверены, что вам это нужно? С этим человеком трудно справляться, он, кажется, даже не понимает, что мы пытаемся ему сказать, но при этом кричит, что понимает всё. Безумец... Если ещё и он сбежит, у нас будут проблемы», — рассказывал один из охранников, двигаясь вперёд со связкой ключей в руках. Несмотря на то, что Зонтик не стал настаивать на открытии двери в камеру, где закрыли Хундсгугеля, ключи были необходимы всегда. Перед тем же, как отправиться к камере, охранник уяснил, как следует называть Зонтика, чтобы никто ни о чём не догадался. Койф, как раньше, когда он представлялся всем окружающим этим выдуманным псевдонимом. И он же тихонько следовал за охранником, а рядом с ним уверенно шагал Пасгард, готовый защитить его, если произойдёт непредвиденное. «Уверен, если не открывать дверь, ничего такого не случится. Поговорим с ним так, через дверь, и всё будет хорошо. Просто хочу удостовериться, что всё в порядке. Ну, насколько в порядке всё может быть с Хундсгугелем в тюрьме, ха-ха», — нервно посмеялся Зонтик. Он чувствовал себя ужасно неловко из-за решения проведать такого странного для окружающих человека, как Хундсгугель. И пусть охранники не возражали, почему-то ему казалось, будто бы мысленно они осуждают его. Или же он просто надумал — такое с ним происходило часто. Зонтик сосредоточился. Ответственный правитель не стал бы думать о худшем и сосредоточился на реальности. Этого бы хотел от него Алебард. Вся Зонтопия! Все подданные, которые верили в его существование. И, конечно же, Пасгард, который прямо сейчас шёл рядом, прислушиваясь к различным шумам. Тюрьма пополнилась после всем известного выпуска заключённых, и это было очевидно. Пасгард слышал бормотание незнакомых голосов. Патрульные, вопреки его придиркам, выполняли свою работу неплохо и возвращали сюда тех, кто по-настоящему провинился. Вряд ли сюда вернулись бывшие друзья Зонтика, иначе бы оба уже узнали об этом, но и без того Пасгард мог признать, что начинает всё больше уважать людей Министра Защиты. Они работали не идеально, но достойно. Хотелось бы и самому Пасгарду однажды вновь найти для себя подходящее место... Он так и не смог этого сделать: сначала Щит лишил его памяти, а потом, вернув себя прежнего, он стал проводить всё время в замке Зонтика и мало думал о будущем в таком ключе. Только воспоминания о тюрьме заставили его вернуться к мысли о работе. «Что ж, пришли, — охранник остановился возле нужной двери. — Попробуйте, но не могу сказать, что разговор выйдет дельным. Он никого не слушает, кроме собственных бредней», — предупредил он. Зонтик кивнул и посмотрел на Пасгарда. Тот позволил ему выйти вперёд, и через маленькую решёточку на двери Зонтик попытался разглядеть хотя бы силуэт Хундсгугеля. Это оказалось труднее, чем он ожидал, но затем в дальнем углу небольшой камеры он всё же заметил сгорбленную фигуру, сидящую на полу. Это был именно он, Хундсгугель, поглощённый теориями и их росписью на стенах и полу, как всегда. Зонтик не мог не отметить, что вся камера и впрямь была изрисована чем-то, что он был не в силах расшифровать. Невнятные слова, странные маленькие рисунки, и никакой последовательности в них. — Эм... Хундсгугель? П-привет! Ты помнишь меня? Мой голос? Это я! Эм... Койф, — забормотал Зонтик от неловкости перед использованием псевдонима. Фигура в углу обернулась, после чего приподнялась. Зонтик нервно сглотнул. Хундсгугель не сильно изменился. Даже его тюремная форма осталась прежней, ободранной. После выпуска из тюрьмы он не попытался сменить одежду, а когда его бросили сюда вновь, ничего менять уже не стали. Хундсгугель медленно, с настороженностью, подошёл ближе к двери, будто бы не доверял «Койфу». Догадался, что тот врёт насчёт имени, или же?.. Зонтик плохо помнил прошлые предсказания Хундсгугеля, но не удивился бы, если бы такой необычный человек что-то заподозрил или вовсе увидел в нём его настоящего. Кажется, когда-то он говорил, что в глазах Зонтика ложь? Он мог поклясться, что да, но так до конца и не понял, что это значит. Хундсгугель же наконец подошёл вплотную к двери. — Ты! — сиплым голосом проговорил он, обращаясь к Зонтику. — Сотни ошибок мечами пронзали тебя, но ты преодолел путь, чтобы прийти сюда. Но самое страшное грядёт! Уже вот-вот, и оно неизбежно! — О, эм... П-правда? — взволнованный, Зонтик снова посмотрел на Пасгарда, и тот подошёл ближе. — А что ты под этим подразумеваешь? — Учти: не запугивай З... К... Койфа своими теориями. Сейчас никому от этого легче не будет, — пригрозил тот Хундсгугелю. — Тот, кто окончательно сбился с пути, цель свою не оставит, сколько бы ни блуждал. Всё под силу ему будет уничтожить, кроме своей уверенности, и выхода теперь лишь два. Исчезновение всей сути и создания или же сражение его c жестокой иронией. Глядите в оба, слушайте, пока не пропали. Близится конец, и именно на вас лежит его судьба, — рассказал Хундсгугель на удивление чётко, проговаривая каждое слово так, чтобы его услышали. — Ты... Ты говоришь про Щита? Он скоро будет штурмовать замок, да? Но там стоит охрана, много охраны! Неужели... никто не справится? — полушёпотом спросил Зонтик. — Нам с Пасгардом стоит вмешаться сразу же, как только Щит подойдёт? — Ждите, пока вас не найдут, и делайте то, что должны. Неверный шаг — и смерть грядёт. Боритесь до последнего. Может быть, неожиданная помощь натолкнёт вас на верный путь, — продолжал предсказывать Хундсгугель. — Как я и думал, снова бредни. Койф, — голос Пасгарда слегка задрожал, когда он снова произнёс это имя, — ты же не веришь ему всерьёз? Нам стоит фокусироваться на том, что есть, а не на его теориях. Когда Щит начнёт штурмовать замок, полагаться на додумки нельзя! Зонтик снова замешкался. Пасгард был прав: безумные теории не выглядели, как надёжный план, которому стоило следовать во время штурма замка. Но и Хундсгугель был прав! В чём-то... В каких-то своих словах, среди которых Зонтик с трудом, но улавливал ценные мысли. Он не мог полностью проигнорировать сказанное Хундсгугелем. Как и не мог полностью положиться на него. Зонтик брал на себя ответственность за целую страну, и если бы он снова перестал действовать, беспечно ожидая, когда сбудутся неоднозначные пророчества, он рисковал погубить всю Зонтопию. На этот раз — окончательно и навсегда. Он принял решение: послушать ещё немного, но всё же предпочесть сторону Пасгарда и не воспринимать сказанное, как то, к чему следует прислушиваться. Когда Щит объявится, Зонтик не будет думать о предсказаниях. Он займётся делом. — Не переживай. Я послушаю ещё чуть-чуть, но прежде всего я сосредоточусь на реальных событиях. Слова Хундсгугегля же... Просто могут немного помочь. Вдруг в разгар битвы вспомнится что-то? — предположил он. — Можешь рассказать до конца? Есть у тебя ещё мысли, теории? Что за неожиданная помощь? И... Может быть, ты знаешь, что будет с Алебардом? — Зонтик не пытался скрыть своей связи с замком и Алебардом при Хундсгугеле. Даже если тот не увидел в нём правителя, он всё равно понимал многое. — На грани исчезновения клинок во всех его формах, и так мал шанс на спасение его из агонии и беспомощности. Надежда для него иссякает с каждым днём, сменяясь холодом и пустотой. Вспышка света одна — спасение, но если и свет пропадёт навеки, лишь холодный металл — всё, что останется от него, — хрипло и гнетуще сказав это, Хундсгугель резко отстранился от двери и вернулся в тёмный угол. — А как же!.. Эм!.. — Зонтик как проглотил язык и окончательно растерялся, не в силах больше связать слова в хотя бы немного осмысленное предложение. — Эй, — Пасгард подошёл ближе и положил руку ему на плечо. — Как я и сказал, не стоит ожидать чего-то особенного от его высказываний. Лучше не бери в голову. Понимаю, тебе хотелось повидать хоть кого-то из старых знакомых, но... Хундсгугель — явно не лучший вариант. Пусть и, к сожалению, единственный, что вообще остался, — он сложил руки на груди. Зонтик согласно кивнул, и оба устремили взгляд вглубь камеры. Хундсгугель перестал обращать на них внимание и вновь погрузился в свой безумный мир, словно не разговаривал с Зонтиком мгновение назад. Однако некоторые его пророчества действительно ввергали в ужас. Особенно всё то, что он сказал про Алебарда. Агония, беспомощность... Угасание надежды... Разве могло оружие чувствовать это? Щит, очевидно, превратил Алебарда в предмет без разума и эмоций. Ведь так? Наверняка Хундсгугель подразумевал нечто иное, не буквальное значение, скрытое, очень и очень глубокое, как всегда, но Зонтик этого не понял. Что ж, по крайней мере, он повидался со старым другом — или же скорее знакомым. И пусть всё прошло не совсем так, как он ожидал, пожалуй, события оказались... очевидными. Охранник, сопровождающий их до этого, пожал плечами. Главным для него оставалось спокойствие в тюрьме. Если безумец не устроил хаос, беспокоиться было не о чем. В остальном он сделал всё, что мог. Зонтик и Пасгард готовились уйти обратно. Второй не переставал осматриваться и прислушиваться к шумам. Наличие здесь преступников странным образом впечатляло его. Не потому, что он был рад наличию преступности в Зонтопии, а потому что уважал Министра Защиты и его людей за проделанную работу. Когда Зонтик ошибся и выпустил всех, они расслабились и были готовы прощать всех. Но и сам Зонтик, и патрульные научились ответственности. Даже когда Алебард не давил на полицию, та работала. Пасгард испытывал некоторую... гордость, пусть и не демонстрировал этого открыто. «Пойдём? Не думаю, что мы добьёмся от него чего-то ещё», — он постарался привести погружённого в свои мысли Зонтика в чувство, и тот опомнился. Пасгард был прав: они с Хундсгугелем обсудили всё, что могли. Он бы не вернулся к двери. В сопровождении всё того же молчаливого охранника, который лишь в конце поблагодарил обоих за своеобразную проверку тюрьмы, они покинули здание, после чего направились назад в замок. Зонтик так и не смог выбросить из головы слова Хундсгугеля про Алебарда. Что-то здесь было не так... Что он знал, чего не знал сам Зонтик, Пасгард и, может быть, даже Щит? Обладал ли он вообще сверхъестественными способностями, связанными с предсказанием будущего, или Зонтик надумывал, цепляясь к каждому неоднозначному слову? Пасгард посоветовал не нагружать себя этим, но теперь он не мог отделаться от мысли, что состояние Алебарда на самом деле представляло из себя нечто иное, нежели просто отсутствие сознания. «Переживаю за Алебарда, — Зонтик снова подал голос. — Что-то не так, я это чувствую. И дело не только в том, что он превратился в просто оружие. Да, может быть, Хундсгугель просто наговорил выдумок, но... Ох, не знаю, как это объяснить. Да и я уже дал согласие, что при штурме Щитом замка можно будет пожертвовать алебардой, если без этого будет не обойтись, но... Я не знаю. Если послушать слова Хундсгугеля, Щит будто бы доберётся с алебардой в руках до нас с тобой. А потом... Уже и не знаю. Наверное, разбираться в этом нам всё равно придётся по ситуации, ведь никогда не угадаешь, как всё обернётся. И всё же... Алебард...» — он так и не смог договорить. Мысль о том, что Алебард никогда не вернётся, пожирала его изнутри. После всего, что произошло между ними, после того, как они наконец-то поняли друг друга, Алебард не мог так просто исчезнуть! «Я... Не знаю. Не думаю, что стоит волноваться ещё больше из-за россказней психа. Я... понимаю, что ты переживаешь из-за Алебарда, и я тоже волнуюсь, но помни, что мы уже приняли решение. Даже если оно тяжёлое. Для тебя. Для меня. Для... Для всех, возможно», — Пасгард огорчённо вздохнул. Сколько бы он ни старался поддержать Зонтика, он тоже переживал из-за Алебарда и его исчезновения. Он знал, что если генератор разрядится, вернуть того к человеческому виду уже не получится. А если не разрядится... Наверняка не вернётся тот самый Алебард, как и объяснял Зонтик. Ведь невозможно было восстановить каждое его воспоминание с нуля. И это тревожило Пасгарда не меньше, чем Зонтика. Он старался отгонять подобные мысли прочь. Если бы он тоже впал в панику, оба бы пострадали: и морально, и, возможно, физически. «П-пожалуй, так... Ха-ха, мне всё же ещё нужно учиться твёрдости и смиряться со своими же решениями. Нельзя быть таким нерешительным, наверное... — пробормотал Зонтик, и Пасгард аккуратно погладил его по руке. Несмотря на твёрдость и некоторую резкость в суждениях, когда дело доходило до поддержки, он изо всех сил старался быть мягче. — Спасибо тебе. Однажды мы справимся. Однажды. Я... Я правда верю в это. Возможно, Щит атакует со дня на день, но мы будем готовы к этому, верно?» — Зонтик понадеялся на положительный ответ, и Пасгард уверенно закивал, без лишних слов демонстрируя согласие. Тогда же они добрались до замка. Конечно же, охрана легко пропустила их внутрь, и они вернулись в комнату Зонтика с просторной кроватью, на которую уселись. — Знаешь, я даже удивлён тому, как сейчас выглядит тюрьма, — неожиданно для Зонтика Пасгард затронул совсем другую тему. — Ещё недавно я бы не поверил, что Штехцойг и его люди действительно стараются. — О, кстати, насчёт этого. И работы для тебя. Эм... Ты... Ну, ты хотел найти для себя новое занятие, но в итоге так и не вышло из-за всего этого с Щитом и остальным... Но я вот тут думал... Может быть, ты хотел бы работать вместе со мной? Ну, быть кем-то вроде советника. Или контролировать некоторые важные сферы в стране... Ох, звучу так, будто ищу замену для Алебарда... Н-но я не то имею в виду! Если он вернётся, то мы будем работать все вместе. А если всё же... Если всё же нет, ты, ну, не заменишь его... Ох, в смысле... — Зонтик приложил руку ко лбу. Он формулировал предложения совершенно неправильно. — В общем, я не буду видеть в тебе просто замену Алебарда. Но ты мог бы быть важным лицом. Вряд ли эта должность будет называться «первый министр». Но... Ох, ты понимаешь? Можно сказать, что ты будешь следить за порядком в Зонтопии, как тебе и хотелось бы... — О, это... Звучит очень даже... — Пасгард неуверенно отвёл взгляд. Он глубоко оценил идею, но вместе с тем она прозвучала столь внезапно, что он растерялся. — Сочту за честь иметь эту должность, какой бы она в итоге ни оказалась. — Э-э-эй, ну что ты! Говоришь так, будто я какой-то очень-очень важный почти незнакомый тебе человек, — в шутку произнёс. — Я... рад, что ты рад, ха-ха, но, наверное, можно без таких формальностей! Х-хотя, если тебе так больше нравится... — заикнулся Зонтик, не подумав, что может по случайности обидеть Пасгарда за манеру речи. — Нет, ты прав. Я просто растерялся. Не каждый день услышишь такое, — тот улыбнулся и придвинулся к Зонтику, после чего положил голову ему на плечо. — Однажды Щит окажется здесь, и мы справимся с ним. А уж затем увидим, что преподнесёт будущее. Да? — Да... Только бы предсказания Хундсгугеля не сбылись в худшем смысле этого слова... — Зонтик закрыл глаза, приобнял Пасгарда одной рукой и попытался расслабиться. Что бы ни ждало их впереди, они преодолеют трудности. Они обязательно это сделают.***
«Ну всё, ребят, хорош уже на меня так пристально смотреть, будто я убил кого-то. Лучше бы всяких псевдополитиков с их непонятными программами подозревали», — голос Полдрона, говорящего с патрульными, привлёк внимание Телеграфиста и Жака. Они сидели на диване смирно, стараясь даже не дышать. Так полиция бы точно не засекла их. И с чего же вдруг она заподозрила Полдрона в неладном... Проговорился? Вытворил что-то странное? Нагрубил патрульным, и они тут же позволили предвзятости взять над ними верх, чтобы осудить его за каждую мелочь? Телеграфист бы не удивился подобному с их стороны, но не подавал виду, что сильно встревожен. В его взгляде читалось раздражение, однако помимо этого он больше ничего не выражал. Жак же приобнимал себя и не шевелился. Послышался щелчок: Полдрон закрыл дверь. Наконец-то договорился с патрульными... Телеграфист и Жак по-прежнему не шевелились, ожидая, когда он сам зайдёт в гостиную. Не хотелось бы ринуться к нему, чтобы обнаружить в коридоре подставу в виде нескольких полицейских с озлобленным видом. К счастью, подобного не случилось. Полдрон зашёл в комнату с небольшим мешком. Кроме поиска чего-то, хотя бы отдалённо напоминающего работу, он всё-таки заглянул за разного рода вещами. Во взгляде Телеграфиста промелькнуло любопытство. Как и Жаку стало интересно, что же именно сейчас хранилось в потёртом мешке с парой заплаток. Он не выглядел слишком объёмным. Наверное, Полдрон почти ничего не купил... Но это не значило, что стоило отказаться от любопытства! — Ну, чего у тебя там? Что по работе? Что купил? — заговорил Телеграфист. — Ну, потенциальные рабочие места на стройке всякого действительно есть. Можно попробовать устроиться, если внезапно не случится непонятно что, — улыбнулся Полдрон. — Ну а кроме этого... Да, я прикупил пару мелочей. Тебе понравится. — У-у-у, купил что-то для Телеграфиста? — с энтузиазмом вопросил Жак, зная, что подарки (если, конечно, их можно было назвать таковыми) обычно способствуют укреплению дружбы. — Покажи, покажи! — Ладно, — Полдрон достал из мешка небольшую тетрадочку и передал Телеграфисту. — Знаю, как ты любишь писать штуки. И, раз уж старый этот твой дневник всё... Ну, можешь попробовать начать новый. — Э... — запнулся Телеграфист. Он осторожно взял тетрадку в руки и открыл её. Совершенно чистая, аккуратная, чем-то она напоминала его старый дневник, а в чём-то полностью отличалась. Обычный листок бумаги, на котором Телеграфист сделал пару записей, никогда бы с ней не сравнился. Но больше всего удивляло другое. Полдрон в самом деле потратил время и деньги, чтобы приобрести для Телеграфиста новый дневник, хотя мог сохранить эти монеты, зная, что их и так сейчас не хватает на троих человек. Вот ведь сумасшедший... Так хотелось сказать Телеграфисту: и вслух, и в мыслях — но на удивление он не мог себя заставить. Мысль о подарке... по-своему согревала. Таких странных чувств он ещё не испытывал, даже когда весело проводил время с Жаком. Это было нечто иное, нечто ещё более непривычное, чем всё, что Телеграфист ощутил до этого. И вот теперь он не сводил взгляд с немного блеклой синеватой тетрадки. — Тебе хотелось новых вещей взамен тех, что ты потерял, ну и вот. Подвеску я не взял, потому что не знаю, что бы тут подошло, зато есть ещё это, — Полдрон достал из мешка небольшую тёмно-синюю резинку и протянул Телеграфисту. — Ты вроде бы очень хотел вернуть хвостик. Хотя знаешь, по-моему, ты и с распущенными волосами выглядишь неплохо, так что не парился бы. Ненадолго отложив тетрадь, Телеграфист взял и небольшую резинку. Полдрон в самом деле... Позаботился о таких мелочах, несмотря на то, что всегда мог игнорировать требования Телеграфиста и сохранять деньги на более важные вещи. Наверняка резинка почти ничего не стоила, но даже так Полдрону стоило бы приберечь монеты. И всё равно он купил её. Да и к тому же... Что он сейчас сказал? «Ты и с распущенными волосами выглядишь неплохо», — именно, фраза была такой. Полдрон просто подшучивал, снова мстил за прошлые розыгрыши Телеграфиста с флиртом, или же... говорил это всерьёз, искренне, не пытаясь насмехаться или просто использовать другого человека в своих целях за счёт лживых комплиментов? Что же... Телеграфист замялся, по какой-то причине не зная, как реагировать. — У-у, вот круто, Полдрон подарил тебе штуки! Ты хотел и дневник, и резинку — и вот они есть! Ты ведь рад? А то лицо у тебя какое-то глупенькое! — воскликнул Жак и хихикнул. — Ага... — невнятно ответил Телеграфист. — Ага, что рад, или ага, что лицо глупенькое? — с улыбкой в шутку поинтересовался Полдрон. — А-а, я рад, я рад! Молодец, что потратил на меня деньги, которых у тебя и так мало! Ну или типа того... — Телеграфист отвёл взгляд и положил резинку на новую тетрадь вместо того, чтобы завязать волосы. — Ого, ты даже не будешь возвращать хвостик? Так хотел же! — поразился Жак. — Я верну его! Попозже. Мне... лень его делать, — выдумал нелепую отговорку Телеграфист. Полдрон негромко рассмеялся и сел справа от него. Всё-таки Телеграфист изменился за последнее время. Сколько бы он ни пытался хвастаться и выдумывать разные странные способы выбесить других, он всё равно не был тем самым злобным эгоистичным заговорщиком. Как и не был тем, кто, обидевшись на всю страну после попадания в тюрьму, пытался отыграться на невинных, заявляя, что так правильнее. Полдрон, как и всегда, не мог забыть его прошлых поступков, всего того, что он натворил. Однако с каждым днём всё больше ему удавалось это... компенсировать. Адекватным, даже если частенько раздражающим, поведением. Заботой о Жаке. Готовностью защищать того, кого он назвал своим братом. Исправился ли Телеграфист полностью? Нет. И сейчас порой он творил хаос, шёл против полицейских. Но и Полдрона обвиняли в подобных деяниях, так кто же он был такой, чтобы осуждать? — Кстати, Полдрон, а что там у тебя было с полицейскими? Они тебя домой пускать не хотели, что ли? — поинтересовался Жак. — Видимо, насторожились из-за купленных предметов. Тетрадка, резинка для волос... Тупо, конечно, так как кто угодно может купить такие штуки, но я не удивляюсь, что они предвзяты ко мне. Ну, я же для них сектант или как там они это называют, — Полдрон вздохнул. — Короче, если что, будем поаккуратнее. Но пока я никаких подозрительных шумов не слышу, так что вряд ли они следят. — Фух! — облегчённо выдохнул Жак. — Та-а-ак, а чем теперь займёмся? Телега, есть мысли? — Я... Знаете, пойду что-нибудь напишу. Без вас. Дневник не читать: тебя, Жак, особенно предупреждаю, — а вы... Ну, делайте, что хотите! Можете думать о том, что я от вас прячу, хе-хе. И да, хватит называть меня Телегой! С новым дневником и карандашом он убежал в комнату Полдрона, не позволив им с Жаком ответить. Резинка для волос осталась на диване, и Телеграфист так и не подумал завязать их в хвост для возвращения старого образа. В спальне же он уселся на кровать, опёрся спиной на стену, прижал колени к груди, положил на них тетрадь и принялся писать. Чем дольше он находился вне тюрьмы, тем больше мыслей накапливалось в его голове, и особенно это участилось в последнее время, когда он вместе с Жаком застрял в доме Полдрона. Некоторые свои мысли по этому поводу Телеграфист высказал на листочке, но многие так и остались внутри, ведь он не мог заставить себя произнести всего этого вслух, перед Жаком и Полдроном. Невольно ему подумалось о том, как же ему повезло, что они решили не идти за ним и позволили ему остаться наедине с самим собой. Таким образом скоро он создал первые записи в дневнике. Или же одну запись, раздробленную на несколько. «Вау, реально пишу в новом дневнике. И я даже не потратил на него ни монетки, потому что мне его подарили или типа того. Это так странно... Полдрон реально это сделал, хотя мог просто забить. Сейчас-то, когда он ещё работу не нашёл, а денег и так мало! Но мне приятно, что он купил эту штуку... Конечно же, я не буду об этом распинаться, но мне приятно. Р-р-р, вот я точно привязываюсь к нему! Я начал теряться рядом с ним. Особенно после вчерашнего прикола. Этого ещё не хватало, я же не такой! Чего он вообще делает мне какие-то искренние комплименты и прочее? Разве всё не должно ограничиваться просто шутками? Подшутили друг на другом, посмеялись, отомстили не всерьёз, и хватит. А он... Он такой... Мне нравится... Но мне не нравится, что мне это нравится! Забыли». «Да и вообще, Жак тоже хорош. Самый раздражающий брат во всей Зонтопии. Он меня подставляет! В смысле, я бы тоже мог его подставить, и в первые дни нашего знакомства я даже подумывал о том, чтобы в случае чего его использовать как-нибудь, но это было давно, а не сейчас, а сейчас он всё равно выставляет меня придурком перед Полдроном! А ещё продолжает называть тупой кличкой. Серьёзно, лучше бы они продолжили называть меня Графом. А если им это кажется таким уж пафосным, придумали что-то ещё. Хотя, Полдрон особо не цепляется с глупыми именами, а вот Жак, этот Жак... Стукну! А вообще, я как-то слишком часто упоминаю Полдрона в последних записях. Вот тебе и совместное времяпровождение, уже какая-то зависимость вырабатывается... Всё, всё, хватит». «И всё же! Может быть, просто высказаться, как есть, выплеснуть всё это как-то вслух, а не просто прятать в дневнике... Бр-р, нет, тогда Полдрон и Жак посчитают меня размазнёй. А может, и не посчитают... Зато я себя посчитаю. Я ведь не изменился, не стоит забывать. Хотя я не завязал волосы... И что вообще на меня нашло в тот момент? То, что Полдрон сказал мне пару хороших слов, не значит, что я должен отказываться от старого себя и ходить перед ним так, как он хочет. В смысле, не то чтобы он реально требовал этого, иначе он бы вообще не покупал резинку, просто... Да что я несу?! Ведение нового дневника внезапно выматывает. Кто бы мог подумать. Стоит поразмыслить о чём-то другом. Без того, чтобы опять возвращаться к Полдрону и тому, что он слишком уж добр со мной». Телеграфист отложил новенький дневник и разлёгся на кровати. Жак и Полдрон беседовали в гостиной, но он не слышал, о чём именно, и не слишком хотел слышать. Он верил, что однажды его метания закончатся, однако не знал, как этого достичь. Дни шли, ему становилось всё лучше, и в то же время менялось отношение к нему Полдрона. Почему же Телеграфист так боялся заиметь ещё одного полноценного, настоящего друга? Чем Полдрон отличался от Жака, кроме разве что меньшей детской наивности? На эти вопросы Телеграфист не находил ответа. Он тихо усмехнулся. Всё-таки начал признавать, что боится... Позорище! Старый Телеграфист бы себе такого не позволил. Он изменился. Точно изменился. А вот в какую сторону, ему ещё предстояло узнать. Мог ли следующий день хоть что-то прояснить?..***
«И куда же мы направляемся... Это ведь не штурм замка, ты задумал нечто иное, я знаю. Ты недостаточно натренировался, чтобы отправляться туда, так что же...» — размышлял Алебард, находясь в руках Щита. Раньше тот не перемещал его никуда, кроме нового убежища, поэтому для него стало непривычным осознание, что вместе они направляются к месту, отличному от многочисленных старых укрытий. Щит был решителен и твёрдо двигался в нужном направлении, да только Алебард не знал, что есть нужное направление. И зачем он вообще взял с собой оружие, если не для манипуляций? Он всегда имел под рукой генератор, и если он задумал разделаться с недоброжелателем вне замка, он бы с лёгкостью использовал всемогущую вещь. Или хотя бы кинжал, если уж так жалел энергию. Что-то здесь было не так, и Алебард, вопреки апатии, позволил себе потревожиться. Щит остановился. Алебард попытался прислушаться к приглушённым звукам. Ничего особенного. Он не улавливал голосов полицейских. Очевидно, они всё ещё прятались в переулке и не показывались людям. Щит точно не планировал штурма сегодня. Но что же он тогда задумал, куда направился, какой план вынашивал на этот раз? Он ведь не успел подкараулить Великого Зонтика и Пасгарда ранее, чтобы напасть на них, как раньше, в тот самый день, когда он пронзил Пасгарда и почти убил его? Нет, Алебард бы заслышал голоса, хотя бы малейший намёк на них, самые неразборчивые слова, но он бы всё это уловил... Это он знал наверняка. Поэтому он приготовился к более неожиданному развитию событий. В своём нынешнем состоянии Щит мог выйти против кого угодно, даже в ущерб себе. И, кого бы он ни выбрал, Алебард предчувствовал, что на этот раз сыграет роль в избавлении от этого человека. — Пикадиль? — почти шипящим голосом негромко проговорил Щит, и Алебарду вмиг всё стало понятно. — Уже вечер. Можешь впустить меня, и мы обсудим всё то, что тебе так нужно. Щит не так часто упоминал Пикадиля в укрытии, но со временем Алебард понял, что между ними образовалась некая связь. Союз. Или же скорее его подобие. Никогда бы глава секты и известный, наверное, всей Зонтопии человек, что пожелал не верить в само существование Зонтика, не смогли бы по-настоящему поладить и объединиться для общей цели. Если бы Алебарду пришлось выбирать, в чьи мерзкие руки он попадёт, он бы выбрал Пикадиля. Этот человек рисковал куда быстрее подорвать всеобщую веру, но, по крайней мере, он обладал достаточной адекватностью и не срывался по пустякам, а следовательно, не уничтожал всё на своём пути. Но, если уж Щит решил взять на встречу с ним оружие, переговоры могли закончиться плачевно. Алебард заслышал, как отворились оконные ставни. — Ах... И что же я вижу... Я не такой страшный, знаешь ли, тебе необязательно было приносить на встречу со мной оружие. Хотя, должен признать, выглядит впечатляюще, — Пикадиль прищурился и осмотрел алебарду в руках Щита. Аккуратная, чистая, не потрёпанная, в отличие от него самого. Похоже, он заботился об оружии больше, чем о себе. — Забирайся, только не испачкай окно. Я уже подготовил все свои записи. Посмотрим, насколько они сочетаются с твоими и насколько осмысленно для тебя вообще отправляться штурмовать замок. Пикадиль отошёл, позволяя Щиту забраться в его дом через окно. Тот же, стараясь не уронить тяжёлую алебарду, так и поступил. Из-за оружия в руках его движения выглядели слегка неуклюжими, но Щит перебарывал себя. При штурме ему предстояло совершать куда более сложные движения, и он не смел медлить, когда дело касалось таких мелочей. Пикадиль, наблюдая за ним, лишь немного побрезговал: догадывался, что Щит оставит на подоконнике следы своих грязных ботинок. Но ничего поделать с этим было нельзя. Он забрался внутрь, осмотрелся, будто бы подумал, что что-то потерял, и устремил взгляд на Пикадиля, который тут же без слов указал следовать за ним. Так они добрались до кабинета, и Пикадиль позволил Щиту сесть за стол. Алебарда осталась рядом с ним. — Перед тем, как мы начнём, позволишь узнать, где же ты достал такое оружие? Алебарда... Я нахожу это ироничным. Ты так стремился уничтожить Алебарда, а теперь носишь с собой оружие, в честь которого он был назван. Или же это не просто совпадение? — Пикадиль приподнял одну бровь. — Тебе это знать не положено. Переходи к сути дела, а не болтай. Что ты хотел сказать? Каковы твои теории? — допросил его Щит, слегка ударив кулаком по столу. — Что ж... — Пикадиль разложил перед собой бумаги и торопливо окинул кабинет взглядом. Всё, что Щит мог посчитать ценным, он запрятал ещё до появления сектанта здесь. Не хотелось бы оказаться обворованным после этого разговора. — Должен признаться, поначалу я едва ли доверял тебе, когда ты рассказывал свои теории про Койфа. Про то, что видел, как он заходит в замок... Но не так давно я увидел это собственными глазами. И подслушал немного его разговоров с Пасгардом. Он говорил очень любопытные вещи: например, сожалел о том, что сказал Алебарду, будто бы его не стоило создавать. Что это может значить, я не понял до конца. Но у меня есть несколько предположений о том, кем является Койф и какую роль он играет в действующей власти. Пока Щит выслушивал Пикадиля, Алебард также внимательно следил за его речью. Он подслушал разговор Великого Зонтика с Пасгардом... Это было не к добру. Ненадолго Алебард порадовался, что Зонтик не забыл о нём и всё ещё тревожится, однако главным сейчас было не это, а его же безопасность. Пикадиль не доходил до таких же крайностей, как сектанты, и наверняка не придумал бы откровенно безумных теорий, но вот его аналитичность могла навести его на верные мысли. К сожалению для Алебарда и самого Зонтика... Впрочем, догадаться о том, кем «Койф» являлся на самом деле, было достаточно сложно, уж тем более для неверующего человека, как Пикадиль, который начисто отрицал существование правителя как такового и не считал его реальным человеком, заявляя, что это лишь образ. — Вероятно, Койф — одно из доверенных лиц Алебарда. И всё, что происходило между ними в тюрьме — действительно не более, чем спектакль для поднятия репутации «внезапно подобревшего» Алебарда, который будто бы послушался незнакомца. Это объясняет, почему сразу после бунта Койф стал проводить почти всё время с Пасгардом, одним из главных подчинённых Алебарда. Минусы у этой теории тоже есть. Будь Койф действительно важной персоной, думаю, он бы активно показывался то тут, то там и до бунта, но до этого момента его если кто и видел, то редко, — высказал Пикадиль первое предположение. — Как я и сказал, сообщник Алебарда и не более того. Если он прячется в замке, я расправлюсь с ним, и мне плевать, насколько высоко его положение, — почти прорычал Щит, сжимая руки в кулаки. — Но он также может быть подставным лицом. Не только он может влиять на народ за счёт образа спасителя, но, думаю, при желании Алебард бы даже выдал его за самого Зонтика. Едва ли появлялся в Зонтопии, потом появился, да ещё и из ниоткуда, и неожиданно спас стольких людей. Узрите же бога! — Пикадиль попытался спародировать Алебарда. — Однако для подтверждения этой теории у меня не хватает фактов. Могу сказать лишь то, что я бы не удивился, если бы однажды Койф вдруг назвался Зонтиком. Алебард снова напрягся. Зная Зонтика, при штурме замка Щитом тот бы наверняка попытался раскрыть себя перед окончательно обезумевшим сектантом, заставить его одуматься, признаться в том, кто он, только бы Щит остановился. Но с такими теориями он бы не поверил даже искренним словам Зонтика с признанием и продолжил видеть в нём Койфа — лжеца и эгоиста, каковым его считал. Алебард и раньше не рассчитывал, что признание Зонтика легко сработает на Щите, если он задумает осуществить подобное, но теперь он окончательно убедился, что план провалится. Надеялся Зонтик победить Щита таким образом или нет, а ему стоило быть предельно осторожным. Алебард продолжил прислушиваться. — Третья теория, возможно, тебе понравится. Она заключается в том, что Зонтик... Возможно, существует. Однако я больше склоняюсь к тому, что это не он сам, а просто... что-то, что есть у власти, но что она скрывает от нас. Если уж Койф упоминал создание Алебарда, быть может, правящая верхушка обладает вещью, способной создавать? Вот только тогда Койф, похоже, лицо даже более важное, чем Алебард. Если, конечно, он имел в виду создание Алебарда своими руками в том разговоре с Пасгардом. Я не верю в магию. И в создание всего из ничего. Но и сомневаюсь, что те слова Койф произнёс просто так, — признал Пикадиль. — Создать всё из ничего... Конечно же, это невозможно, — отрезал Щит, не желая рассказывать про генератор. — Но я всё больше убеждаюсь, какую же огромную роль Койф играет во всём этом. Возможно, он даже более серьёзная цель, чем Алебард, и мне изначально стоило избавляться в первую очередь от него. Но когда я доберусь до замка, с ним будет покончено. Я это знаю. А если кто-то останется после него, все эти сообщники, Пасгард, проклятый Телеграфист, то я... — Полностью уверен, что Телеграфист — ах, как же его звали на самом деле, и не помню уже... — с этим не связан. По крайней мере, сейчас. Разве после заговора он не отправлялся в тюрьму? Там он и проводил время, а потом сбежал. Но будь он сообщником Алебарда, он бы уже запрятался в замке, а не в убогом доме Полдрона. Не думаю, что его вообще стоит рассматривать как угрозу. Каким бы ни был его статус раньше, сейчас он никто. Или же ты знаешь о нём что-то ещё? Как и об остальных? Или свою секретную информацию ты мне всё-таки не расскажешь? — попытался надавить на него Пикадиль. — Я знаю про Телеграфиста столько же, сколько и ты. Но также знаю, что он опасен. Он... — Щит запнулся. — Однажды он повредил мне руку, — он не стал вдаваться в подробности, чтобы не вызвать подозрений, иначе пришлось бы рассказать, что он залечил повреждение генератором. — Значит, он против меня и представляет опасность. — Будь он на стороне Алебарда, он бы ни за что не остался в доме Полдрона. И сам Полдрон бы скорее всего просто избил его до полусмерти. Верно, Телеграфист также и не на твоей стороне. Он... сам по себе. И тратить время на него сейчас бессмысленно. Сосредоточься на Койфе и не растрачивай силы на лишних. Ты пытаешься ухватиться за всех и сразу, причисляя всех к сообщникам Алебарда. Это нелепо, — прямо высказался Пикадиль. — Тц... Это всё, что ты хотел со мной обсудить? — грубо вопросил Щит. Надменный тон Пикадиля всё больше злил его. — Может быть. Но теперь меня никак не покидает интерес к твоей алебарде. Где достал такую аккуратную? И зачем ко мне принёс? Не похвастаться ведь? Убить надумал прямо в моём доме?.. — предположил Пикадиль с усмешкой. — Было бы довольно обидно. Но ты выглядишь таким злобным, что мне почти страшно. В самом деле, ты... Я бы сказал, ты в напряжении. Не пробовал успокаиваться? Может быть... рисованием занимаешься, чтобы расслабиться? Любопытные пятна краски у тебя на одежде. Однажды заметил, а с тех пор спросить всё хочется. С каких пор искусством увлекаешься? Щит замолк. Похоже, Пикадиль заманил его сюда далеко не для спокойных переговоров. Он заметил улику, краску на одежде, при своём знании, что известная в Зонтопии художница Мантия пропала. Верно, именно на случай непредвиденного со стороны Пикадиля Щит взял с собой алебарду. Но стоило ли оно того?.. Он бросил взгляд на оружие, а затем перевёл его обратно на Пикадиля, который смотрел на него в ответ с мерзкой улыбочкой, будто бы молча, без единого слова, теперь выпытывал у него информацию, чтобы подставить. Запрятались ли полицейские в одной из комнат его дома, чтобы одномоментно схватить, как только Пикадиль подаст знак? Щит приготовился к атаке, однако перед этим попытался оправдаться. — Не твоё дело. Не переводи тему. Мы говорили про сообщников Алебарда, а не такую мелочь, как пятна, — Щит встал из-за стола и дотронулся до оружия, готовый схватиться за него и атаковать. — Мне всего лишь интересно. Думаю, ты уж знаешь новость о пропаже Мантии. Известная художница, рисовала картины прямо на площади, и вдруг беспричинно пропала. После совета Полдрона нарисовать Зонтика с двумя глазами. Какое совпадение, что это также интересно тебе. И какое совпадение, что теперь на твоей одежде краска. Вы виделись с Мантией, не так ли? Но если бы встреча прошла спокойно, она бы давно вернулась домой и даже на рабочее место. Так неужели?.. — Пикадиль не стал проговаривать вопрос полностью и, невзирая на опасность, также поднялся из-за стола и подошёл вплотную к Щиту. — Не двигайся! — резким движением тот приставил алебарду к его шее. Пикадиль замолк, но не убрал с лица ухмылку. Щит осознавал всё больше. Он выпытывал правду. Именно тот человек, которого Щит не мог позволить себе убить ради Мантии, вынуждал его прибегнуть к насилию. Слишком внимательный и рассудительный, конечно же, он понял всё гораздо быстрее, чем полиция, Алебард, Койф или Пасгард. Так как же Пикадиль мог подставить Щита из-за беспокойства о человеке, которого не знал? Или дело было исключительно в личной выгоде? Щит и не знал, чего именно ожидал от столь эгоистичного, но, к сожалению, достаточно умного человека. Особенно когда клинки алебарды почти у самого лица не заставили его испугаться или даже немного содрогнуться. — Так я и думал. Ты навредил ей, не так ли? Видишь ли, у меня есть принципы, и, даже если я готов использовать тебя как грубую силу, я не позволю себе сотрудничать с тем, кто мучает невинных жителей. Правящая верхушка — это одно. Обыкновенные зонтопийцы — другое. И если ты пересёк черту... Но если же нет, скрывать тебе нечего, как и угрожать. Ведь так? — продолжал спрашивать Пикадиль. «Похоже, у тебя проблемы, Щит, — мысленно указал Алебард. — Что ты сделаешь теперь? Убьёшь его, человека, которого ты оставляешь ради уважения к Мантии, и полностью уничтожишь тем самым последние проблески человечности в себе?» — Я... Я ничего не делал с Мантией. И я не знаю, где она. Может быть... М-может быть, Алебард что-то сотворил с ней, — по мере того, как Щит отвечал Пикадилю, его голос дрожал всё сильнее. Он легко обвинял Алебарда во всём, но умалчивать о своей вине здесь было для него мучительно. Ведь это он, это он убил Мантию! — Ты лжёшь, — заявил Пикадиль, реагируя на его дрожащий голос, а спустя мгновение — уже и руки. — Что ты сделал с ней? — Это... Я не хотел этого! Это вышло случайно, поэтому замолкни! — выпалил Щит. — Я знал, что ты позвал меня неспроста, но это... Просто заставить меня признать, что я её... Я её... Убил... — процедил он сквозь зубы. «Что ж, вот ты и выдал себя. Похоже, после этого не следует ожидать хорошего конца для Пикадиля. В иных обстоятельствах я мог бы этому обрадоваться, но сейчас...» — Алебард приготовился к тому, что скоро Щит использует его как оружие. — Ожидаемо, — ответил Щиту Пикадиль. — И так же отвратительно. Для тебя, человека, который клянётся, что преследует благую цель, убивать невинных должно быть позорно. Но ты делаешь это, а потом называешь это случайностью. И я действительно не желаю иметь союза с такими людьми, как ты. Более того, раз уж я оказался прав, и дела обстоят так плачевно, может быть, это моя обязанность — остановить тебя. И если уж я пожелаю править Зонтопией, первым делом мне стоит убедиться, что ей не навредят создания, вроде тебя. Перед тем, как Щит успел по-настоящему атаковать его, Пикадиль резко ударил его по ногам своей, чем заставил его выронить оружие из рук. Алебард проявил неподдельный интерес к происходящему: мог ли этот человек если не убить, то хотя бы поранить Щита? Вот только Пикадиль не имел склонности к насилию. Достаточно для него было и того, что алебарда оказалась на полу, как и сам Щит: упал на колени, так жалко и позорно, как и подобало столь мерзким людям. Пикадиль почти схватил оружие: не для атаки, а для того, чтобы окончательно лишить Щита такой ценной вещи. Но в последний момент тот потянулся вперёд, схватил его за руку и повалил вслед за собой на пол, после чего поднялся, пнул Пикадиля и взял алебарду. — Даже не думай так со мной обращаться, — тот на земле не задержался и встал, а уже в следующий миг увернулся от оружия, которым взмахнул Щит. Тот почти перестал понимать, что делает. Убийство Пикадиля означало отказ послушать Мантию и назвать его невинным человеком. Только за неё и её слова Щит держался в последнее время, чтобы не позволить себе опуститься на самое дно. Но Пикадиль!.. О, Пикадиль был рад не только пристыдить его, но и избавиться от него. Если он надеялся на это, Щит намеревался дать отпор, атаковать его, ранить, а если иного выбора не будет, то и убить. Этот эгоистичный наглец позволял себе слишком многое и слишком часто путался под ногами. Может быть... Мантия всё же ошиблась, назвав его невиновным. Сообщник Алебарда или нет, подозрительный иностранец мрачного вида или нет, но он был угрозой! — Стой ты смирно!.. — потребовал Щит. — Я никогда не доверял тебе, но Мантия сказала, что ты не совершал зла. Столько раз мне хотелось просто убрать тебя и не видеть больше твоего самодовольного лица, но ради неё я терпел до последнего. Ты же!.. Ты специально издеваешься надо мной? Ты хочешь смерти? — он беспощадно взмахивал алебардой в воздухе, но Пикадиль оказался куда более ловким, чем он представлял. — Я хочу благополучия для Зонтопии, и я знаю, что не добьюсь этого, когда в стране есть люди, как ты. Я хотел убедиться, хотел узнать, что у тебя на уме, и теперь, когда я понимаю, я не должен позволить тебе совершить ни единого проступка. Ведь даже сейчас!.. — Пикадиль снова уклонился, задевая один из стульев. — Даже сейчас ты стремишься убить невинного из-за своей агрессии и сумасшествия! — прикрикнул он. — Благополучия не наступит, пока я не расправлюсь с сообщниками Алебарда! И я знаю, что тебя оно на самом деле не беспокоит! Ты просто боишься, что я уничтожу всех, кем ты хотел бы править, верно? — грозно спросил Щит. — О, я не настолько эгоистичен, как ты. Именно поэтому я не могу смириться со смертями обычных людей. И я знаю, что ты продолжишь убивать их, если тебя не остановить. Ты ничем не отличаешься от Алебарда! — после очередного взмаха оружием Пикадиль резко схватился за него и изо всех сил пнул Щита ногой, из-за чего тот снова упал на землю. Странная вещь круглой формы, с вертушкой и кнопкой, выпала из кармана его плаща. — Хм? И что же это? — Тц... — Щит немедленно схватил генератор, пока Пикадиль не отнял и его. Алебард насторожился. Впервые за долгое время к нему прикасался кто-то, кроме Щита. Было ли это лучше? Не намного. Никто, кроме Зонтика, не мог свободно трогать его и пользоваться им, но руки Пикадиля, по крайней мере, ощущались чистыми и аккуратными. Вот только Щит обладал куда более мощным оружием, чем он на данный момент. Хватило бы у этого безумца смелости вновь убить человека одним нажатием на кнопку генератора? Или же его переживания о Мантии заставили бы его опомниться? Алебард знал, что не повлияет на исход неожиданного конфликта. Он мог только ждать и предполагать, закончится ли ссора трагично, или Щиту удастся совладать с собой и мирно отступить. — Что это, Щит? — повторил Пикадиль. — Очень уж ты внимателен к этой вещи. Послушай, мы оба знаем, что я не приверженец насилия, да и, будем уж честны, с алебардой управляться совсем не умею — даже держать её тяжело — поэтому... У тебя ещё есть шанс достойно объясниться. А также сдаться, признаться во всех своих преступлениях и, возможно, отправиться в тюрьму. Страшное место, но убийцы заслуживают попасть туда больше, чем люди с иным мнением. — Замолчи. Или я... Я... — дрожащими руками Щит направил генератор на него, зная, что всё равно не сможет убить его таким образом. — Ты хочешь пойти против меня с... этим? Должно быть, очень важная вещь. Неужели ты пытаешься подтвердить мою «теорию номер три»? А я уж было подумал, что она слишком бессмысленна... — Пикадиль отступил и подошёл поближе к столу, поставил рядом с ним алебарду, придержал её одной рукой, а второй принялся писать что-то на пустом листе. — Кто бы мог подумать, ещё недавно вы, Искатели, просто изрисовывали бумажки. А потом складывали их в самолётики, — именно это Пикадиль и сделал, а потом, волоча за собой алебарду, отправил самолётик в небольшое окно. — И отправляли. А теперь вместо бумажек у тебя загадочная вещь, о назначении которой ты умалчиваешь. Поразительно. Но и моё терпение не безгранично. И я также знаю, что ты меня тоже не пощадишь. Поэтому, как закончится наш конфликт? Ты признаешь себя убийцей невинных и сдашься? Или подтвердишь звание? — Заткнись! — гневно выпалил Щит и почти стукнул по кнопке генератора кулаком. Резкая вспышка не убила Пикадиля, но легонько ударила его током: наконец-то от растерянности он не успел увернуться. Алебарда выпала у него из рук, Щит спрятал генератор, толкнул Пикадиля на пол и забрал её, после чего надавил ногой на его тело. — Ты не смеешь называть меня убийцей невинных, потому что я знаю свои замыслы и знаю, что ни за что бы не убил Мантию просто так. Но ты!.. Эгоистичный, самодовольный, мерзкий, манипулятивный... Прости, Мантия, но ты ошиблась. Пикадиль может представлять угрозу для нас. Если бы только мы оба поняли это сразу... — И это последние секунды моей жизни... Так убого. Признаю, этот заряд застал меня врасплох. Но знаешь, что? Я могу презирать Алебарда и ему подобных сколько угодно. Как и осуждать идиотов, вроде Полдрона. Но я надеюсь, что в итоге каждый, абсолютно каждый, независимо от моего отношения к нему, сыграет свою роль в том, чтобы остановить тебя. И в итоге!.. — Пикадиль не успел договорить. Разъярённый Щит ударил его клинком прямо по груди. — Кх-х-х-х... К-как... Жаль. Я д-действительно хотел сделать Зонтопию... л-лучше. Надеюсь, совершённое будет преследовать тебя до конца твоих дней. А я... Я... — его глаза заслезились. — Надеюсь, после всего этого меня не ожидает забвение. Было бы... ужасно... обидно... бесславно... погибнуть... и просто сгинуть в небытие. Такой участи... я могу пожелать только тебе, Щит. Прощай. Глаза Пикадиля закрылись, он затих и перестал дышать. На груди осталась огромная рана, а кровь быстро пропитала ткань изящной рубашки. Щит отвёл взгляд. Вот он и победил Пикадиля, очередного врага, которому никогда не доверял. Он не испытывал гордости, не злорадствовал, не думал насмехаться над Пикадилем. Он не чувствовал ничего, кроме пустоты и запрятанного вглубь мыслей чувства стыда. Этим убийством он наверняка подвёл Мантию. Уничтожил последнее, что ещё связывало его с реальностью. Она была бы разочарована, узнав. Но Щит не мог отменить этого решения. Он подошёл к окну. Что же Пикадиль отправил? Стоило ли опасаться, что в его послании улика для полиции? Нет. Он не знал расположения убежища Щита и не мог его раскрыть. Что бы там ни было, Пикадиль бросил тот самолётик исключительно ради насмешки над «убогим обычаем Искателей». — Вот и всё... — пробормотал Щит. «Омерзительно. Совершенно бессмысленное убийство. Что ж, сколько бы ты ни дорожил убитой Мантией, ты её подвёл. Пикадиль стал для тебя такой же жертвой, как и она. И, учитывая то, что мои клинки теперь покрыты кровью, я знаю, что ты сделаешь со мной дальше. Надеюсь, к тому времени моё сознание угаснет, или же я сам заставлю его это сделать. Убирайся из этого дома, ты, животное», — выругался Алебард. — Пора идти. Однажды его найдут. Я... Извини, Мантия. Прости, пожалуйста, — Щит выбрался из дома Пикадиля и направился назад к укрытию. — Я поступил правильно. Пикадиль вышел против меня, и я должен был что-то предпринять. Мантия бы поняла это, поняла бы, что ошиблась насчёт него. Но я... Почему же теперь моя главная цель кажется ещё более далёкой и бессмысленной, чем раньше?.. Ответа не последовало.