Гермиона рассеянно рассматривала коллекцию старинных пистолетов, развешанных на стене в гостиной, но, судя по тому, как часто она поглядывала на дверь, экспонаты её не очень интересовали. Наконец вернулся Гарри. В нём явно что-то изменилось — движения стали раскоординированными, лицо приобрело расслабленное выражение, а глаза… Приглядевшись, Гермиона с ужасом обнаружила, что зрачки расширены и ярко-зелёные радужки едва видны.
— Я решил не ждать, пока ты уйдёшь, — ухмыльнулся он. — Хотела докопаться до истины — наслаждайся.
— О Боже! — Гермиона прикрыла рот ладонью и сделала шаг назад. — Не может быть… Гарри!..
— Вот так, подруга, — не переставая ухмыляться, он развалился в кресле, с которого открывался прекрасный вид на коллекцию. Правда, в настоящий момент часть экспонатов загораживала Гермиона, и Гарри лениво махнул ей, чтобы она села в соседнее кресло.
— Твой гип-но-ти-зёр, — заговорил он, растягивая слова, — закодировал меня не нюхать кокс. Я и не нюхаю. Почти шесть лет уже. Но знаешь, что-то жизнь от этого слаще не стала. Лет пять прошло, пока я понял, что ничего не меняется. Я просто бегаю по кругу. Апатия — норма — эйфория — срыв — запой — и снова апатия. Год назад ещё и на таблетки подсел. Я был в Австрии в один из... периодов активности. Горные лыжи там, сноуборд, прыжки с парашютом… Я в это время обычно сплю плохо, часа два-три в сутки, не больше. Пожаловался одному из… как бы его назвать?.. Одному из товарищей по этим развлечениям, ну он и угостил меня таблеткой. Тогда я впервые за долгое время проспал всю ночь. На следующий день раздобыл себе такие же и с тех пор с ними не расстаюсь. Правда, дозу повышать приходится, а таблетки эти просто так не купишь, добыть их — целое дело. Дорого обходятся, заразы! Потом я понял, что они не только спать помогают, но и... не важно. Короче, дозу пришлось увеличивать. Вот в последнее время мне и перестало хватать денег. — Гарри повернул голову и насмешливо взглянул на Гермиону. — Ну как, я удовлетворил твоё любопытство?
Гермиона сидела на краешке кресла и с болью смотрела на него.
— Почему ты не обратился за помощью, когда понял, что это происходит циклично?
Гарри фыркнул.
— А я обращался! Меня обрадовали, сообщив, что у меня какой-то там психоз, и предложили лечение. Которое заключалось в том, что я должен соблюдать режим, диету, не пить, не курить, постоянно находиться под контролем целителей и регулярно ложиться в больницу для профилактики. Меня это не устраивало. К счастью, — он отвесил Гермионе издевательский поклон, — у меня уже не было опекунши в твоём лице, и никто не мог меня заставить.
— Гарри, ты же не ребёнок, чтобы отказываться от лечения назло мне! Чего ради? Чтобы мне стало стыдно за то, что я спасла тебя от разорения против твоей воли?
— При чём тут ты? — отмахнулся Гарри. — Дело вообще не в этом.
Взмахнув палочкой, он призвал бутылку виски, заполненную примерно на треть, и сделал глоток прямо из горлышка.
— Гарри, не надо! — застонала Гермиона. — С твоими таблетками алкоголь неизвестно как среагирует! Можно отравиться, даже умереть.
— Отстань, — лениво отмахнулся он, поставив бутылку на пол у своих ног. — Хотела знать — так слушай. Или проваливай. Дважды повторять не стану.
Гермионе было явно не по себе, но она осталась. Гарри помолчал, снова отхлебнул из бутылки и заговорил каким-то совершенно мёртвым голосом, тяжело роняя слова.
— Ты же смотришь маггловское кино? — Не дожидаясь реакции, он ответил сам. — Конечно, смотришь... Смотрела «Убить Билла»?
Гермиона кивнула. Впрочем, Гарри ответа и не ждал.
— Там есть такая фраза:
«Воины и их враги не могут жить друг без друга. И теперь, когда твой враг мёртв и уже не придёт на поле боя... Что именно ты чувствуешь? Облегчение или сожаление?» Дамблдор и его окружение растили из меня воина. А враг у меня и так был — почти с рождения. Так что я
знаю ответ на этот вопрос. Понимаешь?
Гермиона долго молчала. Потом попросила:
— Скажи мне
свой ответ, Гарри.
— Сначала, конечно, облегчение, — медленно заговорил Гарри. — А потом началось… Я не мог понять, что со мной, всё думал, что это скоро пройдёт.
Он же злодей и всякое такое... Естественно, его нужно было остановить. Но оказалось, что он был
слишком большой частью моей жизни. Когда его не стало... Это как дыра в душе, дыра такого размера, что забыть о ней невозможно. Я не знал, что мне делать, метался из крайности в крайность, пытаясь понять или хотя бы забыться. И только услышав эту фразу, понял — вот оно! Я никому не мог об этом рассказать, любой, кому бы я открылся, решил бы, что я окончательно рехнулся. В какой-то мере понять мог разве что Джордж Уизли, он же Фреда потерял. Говорят, у близнецов особая связь друг с другом, что-то там из тонких материй... Но и то — вряд ли он проникся бы, если бы я начал сравнивать его потерю со своей. Это же тот-кого-как-там-его! Но, как выяснилось, когда теряешь
такой кусок жизни, разницы особо нет, хороший он был или плохой. Такую пустоту ничем не заполнишь. Во всяком случае, я не смог. Пока
он был жив, я его ненавидел, боялся, презирал, мечтал покончить с ним — но ощущал себя живым. На контрасте с чувствами, которые я испытывал к Тому Реддлу, я острее радовался тому хорошему, что было в моей жизни, сильнее любил тех, кто мне дорог. Жизнь была яркая. Насыщенная. Ушёл он — тусклым стало всё.
— А ещё крестраж этот... — продолжил он через некоторое время. — Ты ведь в курсе, как я жил у тётки. Если вдуматься, мне тогда вообще не за что было зацепиться, чтобы хоть на что-то надеяться. В прошлом — как врали мне Дурсли — у меня были никчемные родители, которым было на меня плевать. В настоящем всё было беспросветно — в доме Дурслей жизнь была ужасной, в школе меня гнобили, ни одного друга, ни одного близкого человека! Будущее... Дурсли обещали выгнать меня сразу, как мне исполнится восемнадцать, и прочили мне такую же никчемную жизнь, как у моих родителей, и скорую смерть под мостом. Странно, что я вообще тогда руки на себя не наложил. А знаешь, что меня поддерживало?
— Что? — шёпотом спросила Гермиона.
Гарри снова глотнул виски.
— В конце особенно тяжёлых дней, когда я уже засыпал, на границе сна и яви я как будто слышал чей-то тихий голос. Он нашёптывал мне:
«Не верь им! Никому не верь, кто плохо говорит о тебе. Ты не такой — ты справишься. Ты это всё переживёшь и у тебя будет — ты слышишь? Будет! — совсем другая жизнь!» Если бы не он, не знаю, как бы я дотянул до одиннадцати лет. До встречи с Хагридом... Мне потом говорили, что тот первый год, который я прожил вместе с родителями, давал мне силы держаться. Кто его знает, может и давал, но если бы не этот голос, не знаю, как бы я выдержал. Потом, когда моя жизнь переменилась, он почти всегда молчал, но если случалось что-то совсем ужасное — такое, как смерть Сириуса, или Дамблдора — он приходил ко мне во сне и успокаивал. И только когда я узнал, что я тоже крестраж, я понял,
чей это был голос. Понял, что всё это — его сочувствие, его поддержка — было ложью, что это говорил кусок реддловой души, и что он просто хотел, чтобы я, как его вместилище, был жив и здоров. Он скрывал от меня свои цели, и я
знаю, что лично на меня ему было плевать, я
всё знаю! Умом осознаю, но поделать ничего не могу — с тех пор, как я понял, что тот голос замолчал навсегда, мне плохо! Мне
постоянно плохо!
Гарри снял очки и потëр лицо руками.
— Я перестал понимать язык змей... Даже палочка моя — первая и самая любимая — перестала меня слушаться. Точнее, она слушалась, но стала как будто чужой.
— Почему?
— Это я тоже только потом понял. У наших с Томом палочек была родственная сердцевина, так?
— И что?
— А то! Он свою палочку выбрал сам — вернее, она выбрала его. А моя — родственница его палочки — выбрала меня потому, что почувствовала родство. Но не со мной родство, а с тем куском
его души! Когда крестраж погиб, я стал для своей палочки чужим. Пришлось покупать другую. Она слушалась меня, но... Это уже было не то. Даже магия моя изменилась. Она работала, но не было уже того кайфа, когда я колдовал. И ни в чëм больше не было. Ты не можешь помочь мне, Гермиона. Никто не может. Вот так.
Гарри запрокинул голову и влил в себя остатки виски.
— А теперь уходи, — хрипло сказал он. Гермиона не пошевелилась, Гарри надел очки, взглянул на неё, увидел, что она плачет, разозлился и рявкнул так, что она вздрогнула. — Уходи, я сказал! Сейчас же! Чего расселась? Убирайся отсюда со своей заботой, слезами и соплями! Быстро нахуй пошла, чего тебе не ясно?
— Гарри, пожалуйста! Нельзя так! Давай хоть Снейпа позовём, ты же говорил, что он помогает тебе. Он даст какой-нибудь антидот, и я уйду.
— Нет! — Гарри вскочил с места, пошатнулся, но устоял и в два шага оказался рядом с Гермионой. Схватив её за руки, он рывком выдернул её из кресла. — Я сказал — убирайся вон!
Он протащил её мимо кресла, развернул спиной к себе и с силой толкнул в сторону двери. Гермиона пролетела пару футов, с трудом удержавшись на ногах. Выхватив палочку, она обернулась к Гарри. Она не могла просто так уйти, ей нужно было вывести его из этого состояния. Гарри, которого она знала, ни при каких обстоятельствах не поднял бы руку на девушку — это было просто немыслимо. Значит, сейчас в его крови такой коктейль, что оставить всё как есть, возможно означало оставить его умирать. Она чуть замешкалась, выбирая, какое заклинание использовать, и в следующую секунду разъярённый Гарри уже оказался рядом, вывернул ей руку, выдернул палочку и отшвырнул в сторону. Его вид стал почти безумным и Гермиона чуть не закричала от страха. Лишь мысль о том, что показав свой испуг она может раззадорить его, заставила её взять себя в руки.
— Гарри, — она старалась говорить спокойно, но голос всё равно дрожал. — Гарри, я просто хочу тебе помочь. Пожалуйста, послушай меня. Давай позовём профессора Снейпа. Или позволь мне поискать что-нибудь в твоей аптечке. Я что-нибудь найду, тебе станет лучше…
Она пыталась аккуратно вытащить руки из захвата, но Гарри держал их крепко. С издевательской улыбкой одним рывком притянул её к себе.
— Станет лучше, говоришь? — он наклонился к ней, дыша в лицо парами виски. — А мне и так неплохо. И ты можешь сделать мне ещё лучше.
Схватив Гермиону за косу у основания, другой рукой он начал медленно задирать подол её платья, хрипло шепча на ухо:
— Ну же, Гермиона! Что же ты вся съёжилась?.. Признайся, ты же хочешь чего-то в этом роде. Тебе же тоже скучно жить… Уж это-то я понимаю. Этот твой… как его там… Робинсон… Я видел вас вместе. Когда он не видел, ты смотрела на него так, будто вы женаты лет тридцать, и он тебе до смерти надоел. Скажешь, не так? — Гарри издевательски ухмыльнулся и начал поглаживать её ягодицы. Гермиона дёрнулась, упёрлась руками ему в грудь, но вырваться не смогла: Гарри крепко держал её за косу. — Тебе ведь тоже не хватает риска, правда? Иначе зачем ты оставалась здесь, пока я напивался? Ты же умная, знала, какой эффект дают препараты с алкоголем. Захотелось острых ощущений? Ну давай же, соглашайся. Хоть будет что вспомнить!
— Гарри, пожалуйста. Гарри, не надо… это же я, Гермиона Грейнджер, твоя школьная подруга, зубрилка с торчащими зубами… Отпусти меня, пожалуйста, — тихим монотонным голосом твердила она, надеясь пробиться к его сознанию. — Тебе же стыдно будет, когда ты проспишься и вспомнишь. Гарри... Пожалуйста, не надо… — вспомнив довод, который иногда помогает девушкам, она проговорила тихим и жалобным голосом. — Гарри, мне нельзя. У меня месячные.
Он на секунду замер, а потом снова громко зашептал ей на ухо.
— А-а, я понял. Хорошая девочка не может просто так согласиться переспать с пьяным старым другом. Ей будет стыдно. Понимаю. Тогда давай сделаем так.
Гарри вынул руку из-под платья и прихватил Гермиону повыше локтя. Подталкивая впереди себя, он довёл её до стены, увешанной оружием, и придавил бедром, не позволяя вырваться. Затем выпустил косу и снял со стены один из коллекционных пистолетов.
— Он заряжен, Гермиона, — шепнул он ей на ухо, когда она попыталась перехватить его руку.
— Врёшь, — так же тихо ответила она.
— Хочешь проверить?
Гарри отпустил её, сделал два шага назад и приставил пистолет к ямке у основания нижней челюсти. Гермиона охнула от неожиданности, а Гарри хищно посмотрел на неё и облизнулся.
— Я освобождаю тебя от угрызений совести, Гермиона. Иди сюда… Опустись на колени, расстегни мне ремень… Доставь мне удовольствие. Или я выстрелю себе в голову. Вот такой выбор. Зато твоя совесть будет спокойна. Считаю до трёх. Раз…
Гермиона шагнула навстречу Гарри и постаралась поймать его взгляд.
— Гарри, пожалуйста, не шути так.
— Два… — Гарри взвёл курок.
Гермиона опустилась на колени и замерла. Шли секунды. Гарри молчал.
— Убери пистолет, — глухо проговорила она, поднимая руки и берясь за ремень.
— Дура! — заорал Гарри, ухватив её свободной рукой за предплечье и рывком подняв на ноги. — Почему ты такая дура?!! Я думал, ты врежешь мне по яйцами и уйдёшь! Любая нормальная девка так бы сделала! Да что с тобой не так?
Несколько секунд Гермиона ошарашено смотрела на Гарри, а потом вырвала руку и с силой ударила его по лицу. Потом ещё раз. И ещё. Не пытаясь уклониться, он принял все удары, а потом медленно осел на ковёр и положил пистолет рядом. Достав из кармана пузырёк с отрезвляющим, сковырнул пробку и выпил зелье одним глотком. Потом снова взял Гермиону за безжизненно повисшую руку и прижал её ладонь к своей щеке.
— Прости меня, — просипел он. — Пожалуйста... Прости…
Гермиона без сил опустилась на ковёр рядом с ним и, закрыв лицо руками, зарыдала. Гарри неловко прижал её к себе и погладил по плечу.
— Не надо, Гермиона… Не надо. Я же притворялся… На меня таблетки
так не действуют, я всё равно понимаю, что творю. Даже с виски. Я был зол, хотел напугать тебя. Но я бы никогда… Ну пожалуйста, не плачь… Я и подумать не мог, что ты... согласишься.
— Я после этого больше никогда не стала бы с тобой разговаривать, — глухо произнесла она, не поднимая головы. — Никогда не простила бы тебя. Близко бы не подошла! Но я не могла позволить, чтобы ты в таком состоянии пустил себе пулю в голову у меня на глазах. Какая же ты сволочь, Гарри...
Он продолжал держать Гермиону в объятиях и шептал, уткнувшись лицом в её волосы:
— Сволочь... Хуже, чем сволочь, — Гарри как-то резко вздохнул и сказал сдавленным голосом. — Но я бы не сделал этого. Никогда бы не сделал. Прости...
* * *
— Но это же всё равно ненормально, — сказала Гермиона, немного успокоившись. — Когда-нибудь ты сорвешься и сделаешь что-то ужасное. Или просто угробишь себя! Почему ты отказываешься лечиться?
Гарри помолчал, потом немного отодвинулся и вытер пальцами её залитое слезами лицо.
— Хорошо. — Он снова прижал подругу к груди и начал бережно покачивать её, тихо приговаривая. — Завтра я встречусь со Снейпом, скажу ему, что согласен. Буду делать всё, что он скажет. А потом, когда вылечусь — ну, более-менее — снова уеду. Навсегда. Куда-нибудь, где меня никто не знает. Продам этот дом. Куплю маленькую ферму в Америке. Коз заведу... Собаку... Большую, чёрную, лохматую... Как Сириус... Тебя в гости позову. Никого видеть не хочу. А тебя позову. И Снейпа позову. Он столько возился со мной... И он ведь нравится тебе. Ну-ну, не возражай, я же не слепой... Всё будет хорошо.
Он всё говорил и говорил, а Гермиона снова плакала, уткнувшись лицом ему в плечо. Когда она успокоилась, Гарри встал, помог ей подняться и поднял с пола пистолет, собираясь вернуть его на место.
— Он что, правда заряжен?
— Да нет, конечно. Вначале я действительно их заряженными на стене держал, мне это казалось забавным. А потом Джинни меня убедила, что это глупо: у меня всё же гости бывают иногда, вдруг кто-нибудь подшутить захочет? Она даже проследила, чтобы я все их разрядил от греха подальше.
— Ты точно все разрядил? Проверил?
— За кого ты меня принимаешь? Что я, совсем дурак по-твоему?
Гермиона выразительно хмыкнула.
— Да разряжен он, разряжен! Вот, смотри! — Гарри гордо улыбнулся, а затем одним быстрым движением приставил пистолет к груди и нажал на курок.
* * *
Всё произошло в один миг.
Гарри, который только что говорил с ней, шутил и строил планы на будущее, теперь, отброшенный выстрелом, в неестественной позе лежал в кресле, глядя в потолок пустым и неподвижным взглядом. Пистолет, выпавший из его руки, валялся рядом с креслом, на полу.
Несколько секунд Гермиона не мигая смотрела на неподвижное тело, не в силах осознать случившееся. Это не могло быть правдой! Вот сейчас, ещё секунда, и Гарри засмеётся, встанет, скажет, что это была шутка, и тогда... С каким наслаждением она набьёт ему лицо! До синяков, до крови!.. Но секунды шли, и ничего не менялось. Наконец Гермиона судорожно попыталась поглубже вздохнуть, в глазах у неё потемнело, и она мешком повалилась на пол.
