Ты и я

Музыкальное продюсирование намного лучше, чем бизнес-администрирование Джисона в INU. Конечно, лекции рано утром всё ещё никогда не будут чем-то хорошим, но этого следовало ожидать. Никто не хочет сидеть в лекционном зале в девять утра, пытаясь фокусировать внимание на том, кто говорит с ним с трибуны впереди, и делать записи два часа подряд. Во всяком случае, было бы ещё страннее, если бы Джисон вдруг с нетерпением ждал лекций по утрам. Хотя всё, кроме того, что он притащил свою задницу в университет на рассвете, здорово. Джисон никогда не чувствовал себя настолько воодушевлённым учёбой. Прежде чем он это осознает, вдохновение снова просачивается в него через кончики пальцев. Музыка для него — верный друг, на которого он привык полагаться всякий раз, когда чувствует себя подавленным и одиноким. Он очень скучал по его присутствию, поэтому с радостью приветствует его возвращение, погружаясь как в личные проекты, так и в домашние задания. Если он не играет на струнах гитары на парах "Практики игры на инструментах" или не анализирует тенденции в западной музыке, то он пишет тексты песен в своём блокноте и бронирует студию, чтобы попытаться применить свои новые навыки. Люди на новой специальности намного дружелюбнее, чем на предыдущей. В его классах много иностранных студентов, и они всегда рады преодолеть барьер между собой и Джисоном, чтобы максимально использовать своё время за границей, даже если Джисон недостаточно смел, чтобы сделать первый шаг. Джисон замечает, что сдружился со многими студентами до такой степени, что они начинают занимать для него место. У него никогда не было этого в Инчхоне. — Что насчет этого? — спрашивает Кай, постукивая пальцем по одному из листов, разложенных на их столе. — Кажется, это будет легко проанализировать. Я почти уверен, что мой отец включал это на нашем дисковом проигрывателе, когда я был маленьким. Это ещё один из тех надоедливых стартов в девять утра. На этот раз Джисон находится на семинаре по модулю "западная музыка 20-го века", что означает, что он не в настроении сильно напрягать свои умственные способности. Он просматривает текст на листе и кивает. — Да, звучит неплохо, — соглашается он. — Хотя не думаю, что узнаю эту песню. — Это довольно стандартный поп-хит, — говорит Кай. Он достаёт наушники из кармана и даёт один Джисону, вставляя штекер в свой телефон. — Подростковая поп-звезда, вышедшая из Диснея или Никелодеона, точно не знаю. Я думаю, что пару лет спустя она превратилась в Кристину Агилеру для всех. Джисон вставляет наушник и закрывает глаза, с любопытством вслушиваясь в песню. Кай прав. В этом нет ничего особенно новаторского. Базовая структура ABABCB, двенадцать тактов на куплет, четыре на распевку и восемь на припев. Классическая въедливая мелодия, так что Джисон понимает, почему она была так популярна, особенно если этот медовый вокал принадлежит популярной звезде-подростку. Тем не менее, лирика немного клиширована, повествует о певице, безответно влюбившейся в своего лучшего друга и из-за этого кашляющей цветами. К тому времени, как песня подходит к концу, она и её лучший друг безумно влюблены друг в друга, и единственные цветы — те, что что она держит в руках, идя к алтарю. — Мило, — комментирует он. Кай усмехается. — Мальчик, от тебя у меня голова кругом идёт. Розы льются фонтаном изо рта. — Ещё милее, — воркует Джисон, щипая Кая за щёку. Он с хмурым взглядом отбрасывает его руку. — Я не милый. Я на шесть дюймов выше тебя — это целый заказ в Subway! — А ещё на два года младше. Да, ты. Они делают свою работу медленно, предпочитая обсудить последнюю серию нового эстрадного шоу, показываемого по всей стране. К тому времени, когда их наставник призывает их представить то, что они наобсуждали о песне, которую они выбрали для анализа, они вдвоём написали от силы по пять слов. К счастью, Джисон всегда хорошо импровизировал, когда дело доходило до какой-то ерунды. Он быстро анализирует романтизм болезни ханахаки в популярных СМИ и то, как песня способствует этому своей яркой и попсовой мелодией. Затем он указывает на несколько конкретных строк во втором куплете, лирика кажется не совсем последовательной даже Джисону с его впечатляющим знанием английского языка, и утверждает, что этот романтизм еще больше усиливается за счет использования мелодической математики в композиции песни. Песня задумывалась как радио-хит, не более того, что видно по поверхностному тексту и относительно спокойному развитию мелодии. — Хороший анализ, — говорит господин Ким, одобрительно кивая. — Вы действительно подумали об этом с разных сторон, как с технической точки зрения, так и в культурном контексте. Хорошая работа, ребята. Кай сжимает бедро под столом, в его глазах плещется смех. — Братан, — говорит он, когда они выходят из класса десятью минутами позже, — как, чёрт возьми, ты всё это придумал с ходу? Джисон пожимает плечами. — Мне тоже интересно. Я даже не помню, что я вообще говорил, я просто начал говорить и надеялся, что это правильно. Он смеётся. — Ты такой гений, хён. Серьёзно. Джисон гордится собой. Как бы он ни ладил со своими однокурсниками, они не основные люди, с которыми Джисон проводит время. Свободное время Джисон предпочитает проводить с Хёнджином и его друзьями. Они собираются вместе всякий раз когда выпадает возможность, или бродят по городу в неучебное время, или отдыхают в общаге. Через несколько недель Джисон может с уверенностью сказать, что они его основная группа друзей — и, кажется, это взаимно, потому что они приходят к нему так же часто, как он к ним. Они даже добавили его в свой чат в катоке. Прошло так много времени с тех пор, как Джисон был частью сплоченной группы людей. Когда его семья впервые переехала в Инчхон, он присоединился к более широкой группе мальчиков в своей местной средней школе, и хотя он достаточно хорошо ладил с большинством из них, эта дружба не сохранилась после выпуска. В INU он просто слонялся по кампусу, так и не сумев ни с кем подружиться. Однако здесь, в K-Arts, он часть чего-то. Не просто проходимец или кто-то, кто приходит и уходит. На этот раз он один из них. И это творит чудеса, обуздывая хищную пасть одиночества, которая поглотила его целиком за последние несколько лет. Его дружба с каждым из парней отличается. Например, когда дело доходит до Хёнджина, Джисон чувствует себя ближе к нему, чем к кому-либо ещё. Может быть, это потому, что они соседи по комнате, но Джисон не думает, что причина именно в этом. В конце концов, не все ладят со своим соседом по комнате. К счастью, он заметил, что они с Хёнджином удивительно похожи и хорошо подпитываются энергией друг друга, часто думая в одном направлении. Иногда Джисон что-то говорит, и Хёнджин взволнованно поворачивается к нему с горящими глазами, потому что боже мой, я как раз собирался сказать то же самое, какого хрена? Они действительно похожи как две капли воды. Хёнджин просто немного более открыт, чем он. Сынмин более спокойный в жизни Джисона, но он понял, что его вежливое, собранное поведение довольно обманчиво. Из всех них Сынмин — тот, кто выкидывает больше всего шуток. Маленькие безобидные, такие как прятать телефон Джисона всякий раз, когда он оставляет его без присмотра, или съесть чей-то шашлык, когда кто-то отворачивается, а затем притворяться, будто не знает, куда он делся. Он как чертёнок. Подшутит, но никогда не вредит. Его любимая жертва, безусловно, Минхо, хотя бы потому, что Минхо понимает что происходит гораздо быстрее, чем все остальные, его глаза угрожающе суживаются, когда он поворачивается, выплёскивая свой гнев на Сынмина. К его чести, Сынмин на это никогда не обижается. С Минхо Джисон тоже хорошо ладит. Он может быть довольно эксцентричным и угрожающим чем-то реально опасным, но с ним также удивительно легко разговаривать. Он разговаривает с Джисоном, как будто они знают друг друга много лет, и подмечает какие-то мелочи, чтобы вернуться к ним позже. Например, когда Джисон мельком упоминает, что ему нужно купить новые наушники, потому что его находятся в той фазе, когда их нужно расположить определенным сложным образом, чтобы они оба работали; и через несколько дней, когда Джисона возвращается в свою комнату, он находит новые, более дорогие наушники рядом с Тоторо на прикроватной тумбочке. Когда он спросил об этом Минхо, тот, не колеблясь, начал отрицать свою причастность. ("Не верь ему", — говорит Хёнджин, не отрывая взгляда от книги, которую читает. — "Он потратил по крайней мере две минуты, пытаясь расположить их на твоей тумбочке именно так, как он хотел, прежде чем ушёл. На самом деле это было довольно мило. Минхо смотрит на него, обещание возмездия горит в его глазах. — Ты будто просишь, чтобы тебя заживо запекли на завтрак, Хван Хёнджин".) И только с Феликсом у Джисона какая-то затяжная неловкость. Тем не менее, это не что-то плохое. Просто они никогда не тусуются друг с другом наедине, и когда они находятся в одной комнате, всегда возникает странное напряжение, которое вздымает воздух — хотя это может быть из-за того, что Джисон слишком много думает. Может быть, он просто считывает атмосферу, поскольку Феликс заставляет его чувствовать себя странно и запутанно внутри. Может быть, это потому, что у Феликса до сих пор самый пристальный взгляд, который Джисон когда-либо встречал, и он думает, что иногда чувствует его на себе, но он всегда слишком застенчив, чтобы оглянуться, чтобы убедиться так ли это. Или, может быть, он просто не знает, как вести себя с кем-то, кто является живым воплощением типажа Джисона. Потому что серьёзно. Какими бы привлекательными ни были все его новые друзья, никто не заставит его чувствовать себя настолько взволнованным, как Феликс. Есть что-то двойственное в его красивых, изящных чертах лица и глубоком басистом голосе, что заставляет колени Джисона подкашиваться. Он не знает, как преодолеть это, как разрушить последнюю стену между ними, чтобы они могли стать настоящими друзьями. Если не считать его лёгкой влюбленности в Феликса, всё остальное идет отлично. И это не похоже на то, что влюблённость занимает какую-то большую часть его жизни. Она просто... есть. Висит, как украшение на новогодней елке. Так что да, у него все хорошо. Честно. — Ты уверен? — с сомнением спрашивает мама по телефону. — Потому что ты можешь сказать мне правду, если это не так. Я не буду злиться. — Ма, всё в порядке, — твёрдо говорит Джисон. Он ложится на кровать и смотрит на свой потолок, белоснежно чистый, который, вероятно, покрасили прямо перед началом нового учебного года. — Я обещаю, что у меня всё хорошо здесь. Мне очень нравится моя специальность, все мои лекторы очень крутые, и мои однокурсники тоже. И у меня есть хорошая компания друзей. Он слышит, как отец ворчит на другом конце провода, его плохо слышно из-за расстояния. Мама успокаивает его, в её тоне слышится упрёк. Джисон переворачивается. Он уже предполагает, что за чушь несёт его отец, но не хочет этого слышать. — Если ты говоришь, что всё в порядке, то, наверное, так и должно быть, — спустя мгновение вздыхает его мама. Разочарование, скрывающееся за этой уступкой, неоспоримо; Джисон не сомневается, что она в какой-то степени надеялась, что он будет несчастен в K-Arts и захочет вернуться домой как можно скорее. Низкий шанс, что это произойдёт. Он имеет в виду это, когда говорит, что счастлив здесь. — Убедись, что ты осторожен там. Как твоя голова в последнее время? — Всё хорошо. У меня было всего несколько мигреней, и с ними можно было справиться. Ничего особо болезненного. — Хорошо. Обязательно принимай обезболивающие, если становится слишком плохо. Или сходи к врачу на осмотр, чтобы узнать, что они скажут. Джисон не может сопротивляться желанию закатить глаза. — Да, ма, я знаю. Я не ребёнок, ты же знаешь. — Я просто говорю, — защищаясь, протестует она. — Я больше ничего тебе сказать не могу? Можно подумать, что я пытаюсь убить тебя, учитывая, как ты порой отвечаешь. Я не могу переживать за собственного сына? — Что из того, что я сказал, натолкнуло тебя на это? — раздражённо говорит он. — Всё, что я сказал, это то, что я знаю, что должен принять обезболивающее, если у меня мигрень. Это логично, ма. Это всё. Я не говорил, что ты не можешь заботиться обо мне. — Ну, учитывая то, как ты вёл себя в последнее время... Оставшая часть разговора переходит в ссору. Не такую серьёзную, как в преддверии его отъезда, но ясно, что его родителям всё ещё трудно переварить его отсутствие. Как бы Джисон ни понимал, что им трудно смириться с тем, что их единственный ребенок ушёл из дома, он хотел бы, чтобы они не позволили этому просочиться в их телефонные звонки. Он тоже скучает по ним и не хочет тратить разговоры на очередную ссору. Как только они вешают трубку, Джисон вздыхает и скатывается с кровати. Несмотря на то, что Хёнджин ещё не вернулся, их комната сейчас кажется слишком маленькой и вызывающей клаустрофобию, и ему просто нужно быть где-то ещё, чтобы очистить свои мысли. Он направляется в гостиную, в надежде отвлечься телевизором. Когда он входит, в гостиной не так уж и много народу, всего около дюжины студентов слоняются по общей комнате. Пара из них уже заняла телевизор и смотрит документальный фильм о преступлениях. Джисон предпочитает документалки не о людях, поэтому он оставляет их и подходит к одному из автоматов. Покупает пачку коккалкорна и прислоняется к автомату, открывая свою закуску и осматривая комнату. Он не узнает здесь ни одного лица, по крайней мере, не настолько, чтобы подойти и попытаться завязать с кем-нибудь разговор. Он мог бы просто положить свою задницу на диван и полазить в своём телефоне, но вибрация в правой ягодице говорит ему, что мама пишет кучу извинений, а он не хочет видеть это прямо сейчас, даже если мельком. В конце концов, он подходит к бильярдному столу. Наверное, это выглядит немного жалко играть в бильярд в одиночку, тем более, что Джисон даже не знает правил, но он откладывает коккалкорн в сторону, вытирает пальцы и оборачивает их вокруг одной из палочек для бильярда. Он начинает играть, пытаясь забить шарики в лунки, прищурившись по всей длине клюшки на свои цели. Он не очень хорош в этом. В большинстве случаев он даже не попадает по белому шару, кий соскальзывает со стола и летит мимо. Всякий раз, когда ему удаётся попасть по нему, он никогда не идёт в том направлении, в котором Джисон задумывал. Несмотря на то, как хреново у него получается, Джисон продолжает. Это хорошо отвлекает от мыслей, крутящихся в его голове, а ещё от ряби в глазах, что говорит ему лечь пораньше сегодня, чтобы избежать худшей из боли, которая, как он знает, уже не за горами. Он низко сгибается в бёдрах, пытаясь поравнять свой кий с белым шаром. Когда это не срабатывает, он встаёт на носки и поднимает колено над краем стола, пытаясь таким образом получить преимущество. — Не думаю, что играть нужно так. Джисон вздрагивает, взвизгивая. Он поворачивает голову через плечо и обнаруживает Феликса, стоящего позади него, с руками в карманах ветровки. Других их парней с ним нет. — Я… — сбивчиво говорит Джисон. — Я не очень хорош в бильярде. Феликс улыбается. Это самая красивая улыбка, которую Джисон когда-либо видел. Его щёки напрягаются, пока глаза превратятся в щелочки, а нос слегка сморщивается вокруг изящного кончика. Верхний ряд его зубов такой же красивый и ровный, и это всё просто очень... красиво. Джисон сглатывает. Не то чтобы он раньше не видел улыбку Феликса. Просто это первый раз, когда эта улыбка направлена прямо ​​на него. — Я вижу, — дразнит Феликс. — Хочешь, я помогу? Он моргает. — Эм-. К-Конечно. Одну- одну секунду. Он спрыгивает с бильярдного стола, немного неуверенно приземляясь на ноги. Феликс подходит ближе, чтобы удержать его в вертикальном положении. Мягкое, как перышко, прикосновение его пальцев к локтю Джисона очень тёплое. Мгновение спустя оно исчезает. Джисон пытается не дать этому повлиять на себя и вместо этого поворачивается к Феликсу с сияющим взглядом. — Так! — говорит он. — Какие-нибудь советы? Феликс внимательно смотрит на него, прежде чем склонить голову набок. — Кхм. Может, ты покажешь, как целишься, и я посмотрю на ошибки? — Звучит отлично. Джисон принимает свою обычную позу — то есть ту, в которой он не перекидывает ногу через край бильярдного стола, — и низко сгибается в бёдрах, зажмурив один глаз, и смотрит на кий по всей длине на белый шар. Он чувствует себя странно смущённо, как будто он в своей звукозаписывающей будке ждёт, как профессор и его однокурсники раскритикуют его работу. — Ты слишком высоко держишь, — говорит Феликс. — Твоя рука должна быть на уровне бедра. Поставь его ближе к задней части кия, а потом ослабь хватку. Он выпрямляется и пытается следовать его инструкциям. — Так нормально? — Э-э... типа того. Феликс подходит ближе, отрывая пальцы Джисона от кия, а затем отводит их назад ещё на дюйм. Он снова давит на них, побуждая согнуть их вокруг древка. Он так близко, что Джисон чувствует слабый запах одеколона на его коже. Он снова сглатывает. — Вот, — удовлетворённо бормочет Феликс. — Так-то лучше. Незадолго до того, как он снова взглянул на Джисона, Джисон отводит глаза, не желая, чтобы его поймали на том, как он пялился. Мгновение он чувствует внимание Феликса на своём лице, прежде чем он отступает и предлагает Джисону снова прицелиться. По большей части, получается то же самое. Все ракурсы Джисона смещены, поэтому Феликс снова поправляет его, его руки твёрдые, когда он ставит Джисона в нужное положение. Если бы с ним был Хёнджин, Джисон уже сделал бы с десяток замечаний, от намёков до наигранно раздражённых, но он молчит, пытаясь сохранить ровное дыхание, пока Феликс наклоняется слишком близко, в его личное пространство. Он прекрасно знает, сколько дюймов их разделяет. По шороху одежды Феликса, когда он ёрзает рядом, по тому, как горячо становится в затылке от румянца. — Попробуй ещё раз, — говорит Феликс. Стряхнув с себя подкрадывающуюся внутреннюю истерику из-за влюбленности, Джисон делает глубокий вдох, а затем дергает рукой вперёд. Кий бьёт по белому шару, отталкивая его на несколько дюймов. — Здорово! — ободряюще говорит Ли. — Не особо, — смущённо говорит Джисон. — Он даже почти не двинулся. — Нет, тебе просто нужно вложить больше силы в удар. Но начало было хорошим. Тебе стоит попробовать ещё раз. Он обходит стол, возвращая шар на место, и они делают вторую попытку. После этого ещё несколько раз, Джисон всё ещё не совсем освоился, но в конце концов он бьёт кием по белому шару, и тот отлетает, сбивая несколько других шаров. Один из них отскакивает и падает в боковой карман. Джисон в шоке моргает, а затем громко восклицает, поворачиваясь к Феликсу со светящимся лицом. — Я сделал это! Феликс улыбается своей милой улыбкой. — Да, точно. — Теперь я практически профессионал, — хвастается Джисон. — Я мог бы поехать на чемпионат мира, если бы захотел. — Остынь, — говорит Феликс, смеясь. — Может быть, сначала ты попробуешь победить меня, а потом мы посмотрим насчёт чемпионатов. Воодушёвленный своей победой Джисон даже не думает о том, чтобы чувствовать себя неловко или нервничать рядом с Феликсом. — Гм, бля, готов поспорить. Я вытру тобой пол, Ли Феликс. Только смотри. — Ты вообще знаешь правила бильярда? — с задором спрашивает он. — Угу. Забей как можно больше шаров и выиграй. Что ещё тут может быть? Оказывается, это не совсем цель бильярда, но в защиту Джисона, он никогда в жизни прежде не видел бильярдный стол, пока не переехал в университет — откуда он должен был знать? Феликс кратко рассказывает ему правила, которые в одно ухо входят и из другого вылетают, а затем они начинают играть. Ни для кого из них не было сюрпризом, когда Джисон проигрывал все три раунда, но он всё ещё злится на то, как всё было сфальсифицировано, когда они отложили свои бильярдные клюшки. Он обиженно ковыряется в остатках ккоккалкорна. — Я мог бы выиграть последний раунд, если бы футбольный матч по телевизору не играл так громко. Это отвлекало меня. — Уверен, так бы и было, — говорит Феликс тоном, по которому становится ясно, что он говорит это просто для того, чтобы успокоить Джисона. Он подходит, толкая Джисона в плечо. — Не хочешь заказать айс-американо в Haven кафе, чтобы перестать так сильно дуться? Я даже готов заплатить, если хочешь. Джисон с нетерпением выпрямляется. — Правда? Он пожимает плечами. — Да. Почему бы и нет? — Хорошо! Тогда идём туда сейчас же! Давай. Он обхватывает рукой запястье Феликса и тянет его на выход. Только когда они уже вышли, он понимает, что сделал. Пискнув, он опускает руку и торопливо прочищает горло. Боже, он надеется, что Феликс после этого не думает, что он чудак какой-то. Он не собирался переходить никаких границ. Если да, то Феликс ничего не говорит. Позже, когда они доходят до перекрестка с главной улицей, его рука ложится на плечи Джисона и остаётся там до конца дороги в кафе. В преддверии особенно неприятной мигрени тело Джисона обычно оставляет ему несколько подсказок о надвигающейся боли. Он склонен упускать самые ранние признаки — ломость в костях, то, как он слишком долго залеживается в своей постели, потому что находиться рядом с кем-либо просто слишком сложно для его обострённых чувств, — но невозможно не заметить симптомы в атмосфере вокруг него. В середине видео распаковки в YouTube, которое он смотрит, мизинец на левой руке немеет. Он пытается привести это в какое-то чувство, но вздрагивает, когда из-за этого по нервам проходит жуткая дрожь. Остальные пальцы быстро следуют примеру мизинца Дерьмо. Когда это чувство начинает расползаться по всей руке, как сыпь, Джисон спотыкается о занавеску, задёргивая её, блокируя свет из окна настолько хорошо, насколько возможно в этот ранний полдень. Голова начинает кружиться тем сильнее, чем дольше он находится в вертикальном положении. Дерьмо. Будет плохо. Он уже чувствует это своим нутром. Зная, что лучше не ждать, пока всё станет ещё хуже, Джисон роется в прикроватном ящике в поисках обезболивающих. Что бы ни происходило с его левой рукой, оно ухудшается с каждым ударом его сердца; он уже чувствует, как онемение доползает к нижней части его челюсти. Трясущимися руками ему удается вытащить пару таблеток из блистера и бросить их в рот, запивая водой. Затем он залезает под одеяло с головой и ждёт. Мигрень приходит резко. Пульсирует в правой части черепа, сильно и ещё более безжалостно. Джисон зажмуривает глаза и изо всех сил пытается выровнять дыхание, отчаянно пытаясь заснуть, надеясь, чтобы это волшебным образом подействовало как можно скорее, пока он считает. Но он может думать только о том, как сильно болит голова. Чертовски больно, и он даже не может с этим ничего сделать. Не может ничего, кроме как прятаться под одеялом, словно маленький ребёнок, который боится монстра под своей кроватью и молится, чтобы он не съел его до утра. За его веками проступают слёзы, протискиваясь сквозь щелочки, как лава. — Хан Джисони! В какой-то момент среди тумана боли дверь в их комнату с грохотом распахивается, и Хёнджин врывается так драматично, как и обычно. От этого мигрень Джисона вспыхивает с новой силой, и он скулит, кусая губу так сильно, что чуть не покусывает её. — Я наконец-то сдал задание, о котором говорил на днях, — восклицает Хёнджин. Его голос чертовски громкий. Каждый слог — это ещё один гвоздь на старой классной доске, выцарапающий непонятный визг, пронзающий уши Джисона. — Знаешь, из самого грёбаного ада? Абсолютное гребаное проклятие моего существования последние пару недель? Эта сука? Итак, мы собираемся выпить, чтобы отпраздновать мою новообретенную свободу. Мне всё равно, что ещё нет пяти часов, мне нужно напиться в говнину. Джисон не отвечает. Ему кажется, что если он это сделает, его голова просто расколется от усилий. Чтобы не быть перебитым, Хёнджин ругает: — Да, Хан Джисон! Не говори мне, что ты уже спишь, кусок дерьма. Мы празднуем сегодня вечером и да поможет мне Бог! Он шагает вперёд — топот, топот, топот с каждым шагом отдаётся в глубине черепа Джисона — а затем срывает одеяло с его головы. Джисон автоматически открывает глаза, но свет успел попасть и ударил по нему его, как осколки стекла. Он хнычет, закрывает лицо рукой и поворачивается к подушке в поисках облегчения. — Дерьмо, — говорит Хёнджин, весь восторг исчезает из его голоса. Он отбрасывает одеяло и совершенно серьёзно спрашивает: — Ты в порядке? Что-то случилось? Мне нужно кого-то побить? Я могу сделать это для тебя, серьёзно, я сильнее, чем выгляжу. Преодолев тяжесть языка, Джисону удается пробормотать: — М-мигрень. Оч-чень сильная. Б-больно. — А, да, — его голос мягкий, Хёнджин начинает проводить пальцами по волосам Джисона, предлагая то немногое утешение, на которое способен. — Тебе что-нибудь нужно? Вода, обезболивающие, еда? — Просто... просто поспать. — Хорошо. Я пойду в комнату Сынмина и Ликса. Позвони мне, если тебе что-нибудь понадобится, хорошо? Джисон склоняет голову в едва заметном кивке, максимум, на что он сейчас способен. Хёнджин нежно почесывает пальцами кожу его головы ещё несколько мгновений, а затем выпрямляется, снова накрывая его одеялами. Он выходит из комнаты гораздо тише, чем вошёл, шаги по ковру еле слышны, а дверь медленно и тихо щёлкает, а не врезается в раму, как обычно. Тишина, оставшаяся после него, почти оглушает, но это также самое сладкое облегчение, которое Хёнджин мог ему дать. Джисон держит глаза закрытыми, сосредотачивается на своем дыхании и пытается переждать бурю. Каким-то чудом Джисону удается вырубиться и проспать оставшуюся часть мигрени. Через несколько часов он просыпается с пересохшим горлом и одеревеневшим телом в кромешно-чёрной комнате. Ночь действительно наступила. Мир вокруг него так тих, ничто не беспокоит его, кроме приглушенных басов вечеринки парой этажей выше и шума сеульского движения — но даже это кажется далеким и приглушённым, как будто ничто из этого не может до него достать. Все это скрыто от Джисона за стеной из стекла и стали, где оно не может навредить ему. Пробуждение после сна всегда немного дезориентирует, поэтому Джисон несколько мгновений пытается вспомнить, что произошло, или оценить, сколько времени прошло с тех пор, как он уснул. Затем он вспоминает странный звон в руке и удар мигрени, как стучало в голове и раскалывалось до полусмерти, пока он хныкал под одеялом. Сейчас мигрень ушла, но по боли в конечностях он может сказать, что он будет ощущать последствия ещё ближайшие пару дней. Сейчас он позволяет своей кровати окутать его комфортом. Шевелит пальцами, которыми раньше едва мог двигать, проводит языком по пересохшим губам, как будто это растворит ком в горле, сохраняет ровное, ровное и медленное дыхание. Мгновением позже он понимает, что он не единственный, кто дышит в этой комнате. Слишком уставший, чтобы заволноваться, он переворачивается на бок, чтобы посмотреть, кто этот молчаливый нарушитель. В комнате почти нет света, так как шторы закрыты, но глаза Джисона медленно привыкают к беспорядку теней. Он изучает человека, присевшего рядом с его кроватью и молча возящегося с чем-то на прикроватной тумбочке. Анализирует, как волосы этого человека падают ему на глаза, прослеживает изгиб его носа, вдыхает фруктовый аромат духов. — Феликс? — спрашивает он. Феликс вздрагивает, вспискивая. Он резко поворачивает голову к Джисону. — Джисон! Я-я думал, ты спишь. Я же не разбудил тебя? У Джисона есть подлое предчувствие, что может быть. Он не знает наверняка, что выдернуло его из сна, но он знает, что что-то сделало, даже если он вышел, не зная, что происходит. Как бы то ни было, вина в голосе Феликса заставляет его покачать головой. — Нет, — говорит он. Его голос звучит как хрип, в горле слишком сухо, чтобы выдержать что-то более сильное. Он выпрямляется, а затем сбрасывает одеяло, вес которого внезапно становится слишком большим, чтобы выдерживать его дальше. Он понимает, что в этой комнате слишком жарко. Окно, должно быть, закрыто. — Кажется, я немного поспал. — Сейчас почти десять, если это поможет. О, точно. Значит, он проспал довольно много времени, думает Джисон; он не может точно сказать, сколько часов прошло, поскольку он не знает, сколько времени ему понадобилось, чтобы окончательно уснуть. Это хорошо. Эта мигрень была определенно короткой, учитывая все обстоятельства, даже если она и была пиздецки болезненной. Джисон просто рад, что это не перенеслось на завтра. — Что ты тут делаешь? — спрашивает он, косясь на Феликса. Это выходит грубее, чем он хотел, поэтому он торопливо добавляет: — Э-э, не то чтобы тебе нельзя было здесь находиться или что-то в этом роде. Мне просто интересно, почему ты тут. Я не говорю, что ты должен уйти — если только ты не хочешь уйти. Феликс тихо усмехается. Этот звук такой же плавный и насыщенный, как бархат, скользит по щекам Джисона, оставляя после себя тёплый след. Он чувствует, как это чувство закипает под его кожей. — Не волнуйся, я так не думал. Я просто пришёл занести немного еды, потому что подумал, что ты можешь проголодаться после сна. Я не... ну, я не знаю, когда ты последний раз ел и понравится ли тебе то, что я приготовил, но я подумал, что ты не захочешь идти на кухню из-за своей мигрени. Так что я подумал, что мог бы сделать что-нибудь для тебя, верно? Помочь? Так что да. Это всё. Оу. Это последнее, что Джисон ожидал от него. Признание оседает где-то в основании его желудка, напоминая порхающих бабочек. — О, — говорит он. Он надеется, что это не звучит так глупо, как он думает. — Спасибо. Это... это очень мило с твоей стороны. — Да ничего особенно, на самом деле. Тебе даже не нужно это есть, если ты не хочешь. Феликс ёрзает на полу. Только тогда Джисон понимает, насколько это, вероятно, неловко для него. Они оба в полной темноте, едва различают черты лиц друг друга, но всё равно изо всех сил стараются поддержать разговор. Вероятно, он просто хотел оставить еду, пока Джисон был в отключке, а затем уйти. А тут Джисон вдруг очухался, делая всё слишком напряжённым из-за своей глупой влюблённости. Неудивительно, что Феликс чувствует себя неуютно. Он откашливается. — Ээм, я и правда немного проголодался, когда ты упомянул об этом, поэтому я думаю, что сейчас поем. Ты можешь... ты можешь включить кольцевую лампу Хёнджина? Там куча разных настроек. Просто поставь её на жёлтое освещение с минимальной яркостью. Мигрень уже почти прошла, так что всё должно быть в порядке. — А, да. Да, конечно, сейчас. Дай мне минутку. Масса теней, которыми был Феликс, отдаляется в другой конец комнаты. Несколько вещей с грохотом падают на пол, когда он случайно задевает их с прикроватной тумбочки Хёнджина, тихо ругаясь после того, как они падают. Джисон не может не засмеяться над его разочарованием, и, возможно, это всё, что им нужно, чтобы снять напряжение, потому что к тому времени, когда включается свет и заливает комнату мягким золотым сиянием, Феликс тоже улыбается. Он начинает подбирать с пола средства по уходу за кожей Хёнджина, фальшиво вздыхая. — Долбаный Хван Хёнджин. Почему бы ему не хранить такие вещи в одном большом пакете? Так намного удобнее. Джисон пожимает плечами. Он даже не пользуется средствами по уходу за кожей, так что весь набор для него неудобен. Он понятия не имеет, как у Хёнджина хватает терпения пользоваться этим каждое утро и на ночь. Может быть, поэтому Хёнджин выглядит так хорошо. Пока Феликс поправляет прикроватную тумбочку Хёнджина, Джисон сам тянется за пластиковыми контейнерами. Их два, один стоит поверх другого рядом с его кактусом. Прямо на первом приклеен жёлтый стикер. Хорошо кушай и отдыхай!!! Надеюсь, тебе скоро станет лучше :) — Ликси xox Почерк Феликса милый. Он аккуратный и ровный, почти как шрифт в Интернете, и над каждым своим восклицательным знаком крошечные сердечки. Всё это так... мило. Самая большая улыбка во вселенной расползается по лицу Джисона, когда он вглядывается в записку. — О Боже. Ты прочитал это. Вот дерьмо. Джисон поднимает взгляд на звук полнейшего ужаса в голосе Феликса, всё ещё улыбаясь. Он вопросительно смотрит на него. — Да? Она была прямо на крышке. — Да, но я не... — он краснеет, а затем бормочет, глядя на ковер, — я не ожидал, что окажусь с тобой в одной комнате, когда писал это. — Это мило, — говорит Джисон. (Ты милый, думает он на самом деле.) Во всяком случае, Феликс краснеет ещё больше. Он что-то бормочет себе под нос, но Джисону не удаётся разобрать это. Затем он тихо взвизгивает, словно пытаясь выпустить всё своё смущение в одном резком крике, и отворачивается, снова сосредоточив свое внимание на хёнджиновых средствах по уходу. Всё ещё улыбаясь, Джисон позволяет ему сбежать. Это не длится долго. За десять секунд Феликс вернул последнюю вещь Хёнджина на место. Он вскакивает на ноги, растирая колени. Джисон полагает, что Ликс собирается попрощаться, поэтому готовится проводить его у двери, но тут Феликс в пару шагов пересекает комнату и садится на кровать рядом с ним. Его рот захлопывается. Оу. Опять. — Я приготовил тебе мускатную тыкву с коричневым рисом, — говорит Феликс, указывая на большую ёмкость в нижней части стопки. Он, по-видимому, не замечает, как его решение остаться здесь выбило Джисона из колеи. Честно говоря, Джисон даже не знает, почему он вообще ожидал, что Феликс уйдет; он просто... думал, что так будет. По какой угодно причине. — Не знаю, понравится ли тебе, но кабачки и коричневый рис хороши при мигрени, так что я решил попробовать приготовить их. Это типа как плов, не знаю. Я просто делал всё, что получалось. Но... да. Надеюсь, я тебя не отравлю! Если ты заболеешь, то знай, что мне очень жаль. Я честно старался изо всех сил. Джисон смеётся. — Всё отлично. Ты хорошо готовишь, я уверен, что со мной всё будет в порядке. — Не так хорошо, как Минхо-хён. — Все равно лучше, чем я. Если я пережил свою собственную стряпню, меня вполне устроит твоя. Не беспокойся об этом, чувак. Прекратив спор, Феликс просто пожимает его локоть. Джисон довольно толкает его в плечо, а затем возвращает своё внимание к контейнерам. Он указывает на маленький вверху, к которому была прикреплена записка. — А что в этом? — он не ждёт ответа Феликса и просто открывает крышку. Внутри едва помещается большой толстый кусок... — Чизкейк?! Чёрт возьми, Ликс, это мой любимый десерт! Серьёзно? Он сияет, глядя на чизкейк, а затем снова на Феликса. Чёрт, если он будет получать чизкейк каждый раз, когда у него мигрень, он может просто перестать жаловаться на то, что ему приходится страдать от них. Или, по крайней мере, жаловаться меньше. — Ага, — говорит Феликс, робко улыбаясь. — Если я приготовил тебе основное блюдо, то надо и десерт, верно? Я подумал, что все любят чизкейк, поэтому выбрал его, это хорошо? Джисону не просто нравится чизкейк. Он влюблён в него. Чизкейк — величайшее изобретение человечества, насколько он может судить. Независимо от вкуса, это десерт, который всегда восхитителен. По его скромному мнению, это вершина выпечки. Если кто-нибудь попросит его, он отправится на гору Килиманджаро за чизкейком. — Ли Феликс, — говорит он со всей серьёзностью, — я отдам тебе моего первенца. Тот смеётся. — Замолчи! — Я серьёзно. — Я тоже, дурак, — ласково говорит он. Он обнимает Джисона одной рукой и потирается о его плечо, сжимая мышцу. Вес его тела к телу Джисона ощущаестя довольно приятно. — Поторопись и съешь уже свою еду, пока не умер с голоду. Если выживешь после этого, то можешь пообещать мне своих будущих детей. — Договорились, — говорит Джисон и выпрямляется. После этой Большой Мигрени новых таких же масштабов не было, хотя были более мелкие, с которыми легче иметь дело, и более длительные, которые доставляют больше неудобств, засоряют последующие недели. По большей части Джисон может справляться с ними, и ни одна из них не оставляет его неспособным продолжать свой день. Иметь их всё ещё не особо весело, и он бы предпочел быть без них, но он борется с мигренями с тех пор, как был подростком, и знает, что он ничего не может сделать, кроме как продолжать страдать от них. Единственным хорошим моментом, касающимся его состояния, является то, что его друзья действительно спокойно относятся к этому. Когда Джисон учился в старшей школе, не все были такими понимающими, способными понять, почему он предпочитает сидеть в классе во время обеда, а не играть в футбол на детской площадке, поэтому он беспокоился, что в универе будет то же самое. Просто поменять футбол на игровой площадке на вечеринки в клубе или на пьянки в чьей-нибудь комнате. К счастью, ребята не такие. Даже если никто из них не может понять, через что проходит Джисон, они как будто даже не задумываются об этом, когда начинают корректировать своё поведение, чтобы помочь ему, когда он в этом нуждается. Теперь всякий раз, когда его мучает мигрень, Хёнджин превращает свой обычный громкий образ во что-то более сдержанное и спокойное, тихо придерживаясь своей части комнаты или полностью покидая её, чтобы дать Джисону необходимое пространство. Сынмин и Минхо, с другой стороны, всегда быстро замечают предупреждающие знаки о том, что происходит, и делают всё возможное, чтобы убедиться, что Джисон сможет спокойно пережить это. После этого Феликс всегда появляется, чтобы поприветствовать Джисона с возвращением к нормальному функционированию с едой, тихой беседой и улыбкой. Никто не заставляет его чувствовать себя неловко из-за этого или вести себя так, будто вокруг него нужно ходить на цыпочках. Они не относятся к нему как к хрупкой стеклянной статуэтке, которую нужно постоянно держать на виду, завернуть в пузырчатую пленку, а затем снова упаковать на всякий случай. Они просто подстраиваются, когда в этом возникает необходимость, и продолжают вести себя как обычно, когда всё проходит. Как будто Джисон нормальный. Он очень благодарен им за это. Он хотел бы, чтобы его родители относились к нему так же, вместо того, чтобы вести себя так, будто он всего в трёх секундах от того, чтобы зачахнуть в K-Arts без них. Хотелось бы, чтобы они хоть раз верили в него немного больше. Он полагает, что не может полностью винить их за то, что они так чрезмерно опекают его; в конце концов, он их единственный сын. Неудивительно, что они беспокоятся о нём. Тем не менее, он хотел бы, чтобы они помнили, что он больше не ребёнок. Ему не нужно, чтобы они беспокойно нависали над его плечом, он может позаботиться о себе сам. Даже если бы K-Arts был полным крахом, как они не так уж и тайно хотели, по крайней мере, Джисон доказал это, когда перешёл сюда.