Ты и я

Он ускользает из квартиры до того, как кто-то из родителей проснётся. На кухонном столе он оставляет записку, которую нацарапал на обратной стороне конверта для счета за воду, сообщая родителям, что уходит на день и вернётся до темноты. Он не утруждает себя подробностями. Конечно, он мог бы сказать им, куда идёт, но вчерашняя ссора осталась липким осадком на зубах, будто ириска. Джисон не хочет давать им привилегию знать правду. Дорога в Йонъин оказалась длиннее, чем ему хотелось бы, учитывая, как рано утром он едет. Дорога до другого города занимает два метро и чуть более двух часов, но, в конце концов, Джисон выходит на платформу на станции Гихын, немного сонный и нуждаясь в кофеине, но, наконец, покидает Инчхон. — Сони! — кричит Феликс, махая рукой в ​​воздухе. Он выглядит бодрым, несмотря на ранний час, и даже более золотым, чем обычно, весь загорелый, с выступающими на коже веснушками. — Сюда! Джисон послушно идёт к нему. Впитывает каждый дюйм Феликса и то, как он заставляет каждую клеточку тела Джисона сжиматься от желания, даже когда их разделяет всего несколько дюймов. Как от одного только его взгляда Джисон слабеет от ощущения, что он заново открыл для себя частичку дома. И он тут же заливается слезами. — Сони, — испуганно говорит Феликс. — Боже, что-то случилось? Что не так? Всё. Всё не так. Всё не так, всего слишком много и одновременно недостаточно, и Джисон больше не знает, что делать, не знает, как избавиться от этой болезни, которая росла в нём всё лето. Всё, что он может сделать, это плакать. — Эй, эй. Феликс делает шаг вперёд и обнимает. Его руки крепко обнимают Джисона, обхватывают его так крепко, что он чувствует, будто его сдавливают со всех сторон. Боль радует. Это приземляет его, постепенно вытаскивая из чёрной дыры. Привязывает его к станции Гихын, к Йонъину, к Феликсу, к сегодняшнему дню. Джисон так же крепко цепляется за него, рыдая в его плечо. Феликс качает его из стороны в сторону, тихонько бормоча ему что-то в ухо. Когда Джисон успокаивается, Феликс проводит большими пальцами под его глазами, вытирая щёки. — Хочешь чизкейк? Я знаю магазин недалеко, в котором продаются действительно вкусные. Джисон фыркает. — Ч-чизкейк звучит неплохо. Феликс нежно улыбается. — Хорошо. Тогда пошли, — говорит он. Он касается губами лба Джисона, берёт его за руку и ведёт наружу. Несколько минут спустя они садятся друг напротив друга в кафе всего в паре улиц от вокзала, с двумя чашками кофе и кусочком лаймового чизкейка между ними. Феликс взял левую руку Джисона через стол и гладил большим пальцем его костяшки, терпеливо ожидая, когда Джисон заговорит. Он знает, что Феликсу было бы всё равно, если бы он вообще ничего не сказал, но после того, как Джисон так сильно разнылся в его плечо, он думает, что должен объясниться. Он хочет рассказать только поэтому, а ещё из-за того факта, что было бы хорошо иметь возможность поговорить об этом с кем-то. Он держал всё это запертым внутри себя так долго, что ему просто нужно выпустить это наружу. Сотни слов роятся за решеткой зубов, готовые вырваться из-под контроля, как только он откроет рот. Ему просто нужно найти в себе мужество. — Ничего страшного, если ты не хочешь ничего говорить, — говорит Феликс, когда Джисон молчит. — Тебе не нужно, если ты не хочешь. — Нет, я хочу, я просто... не знаю, с чего начать. — Как насчет с самого начала? — предлагает он. Начало....да, это лучшее место, чтобы начать. Так Джисон и делает. Он никогда раньше не говорил своим друзьям о причине своих мигреней, но теперь он это делает, рассказывая Феликсу о несчастном случае, который произошёл с ним, когда он был подростком. Как какой-то гонщик сбил его и оставил полумёртвым на улице и какие осложнения были после операции. Как когда он, наконец, проснулся, то словно чувствовал огонь в боку и сердце, которое болело с каждым ударом, которые оно давало, и головой, которая, казалось, буквально раскалывалась каждый раз, когда он пытался вспомнить, что произошло, или вообще хоть что-нибудь. Врачи сказали ему, что это была травма, полученная в результате серьёзного удара по голове, и что шансы когда-либо оправиться от последствий практически нулевые. Что это чудо, что он вообще остался жив после того, через что пришлось пройти его телу. Травмы того, что они чуть не потеряли сына, было достаточно, чтобы родители переехали в Инчхон, где воспоминания о том, что произошло, не ждали их за каждым углом. Поэтому, когда Джисона, наконец, выписали из больницы, он не вернулся на улицы Йонъина, на которых вырос. На улицы Йонъина, на которых чуть не умер. Вместо этого его привезли домой, в новую квартиру, в новый город, где он ничто и никого не знал. И хотя он пытался завести новых друзей, как только поправился достаточно, чтобы пойти в школу, ничего уже не было прежним. Всё, что у него было — это его родители. Его родители, которые так боялись его потерять, что предпочитали, чтобы он всё время оставался дома. Он рассказывает Феликсу о том, каким мучительным было это одиночество все эти годы. Как руки Инчхона обхватывают его горло, душат его с каждым днём, и как сильно его квартира похожа на тюрьму. Как всё, что он может делать, это плакать или просто лечь и позволить всему этому поглотить его, поглотить всю энергию и счастье, пока он не почувствует, что он ничто, кроме как просто оболочка чего-то ранее живого. Рассказывает о том, что его родители не понимают, почему всё так, и даже не заботятся о том, что он так себя чувствует потому что гниёт в этом доме, как труп. Потому что в их глазах они просто благодарны за то, что он всё ещё жив, даже если он чувствует, что делает что угодно, только не живёт, находясь там. — А сейчас они не пускают меня в эту поездку, — говорит он, вытирая слёзы, катившиеся по щекам, вываливая весь свой долго сдерживаемый багаж, давая Феликсу увидеть это, — хотя у них нет причин отказывать. И я просто... я чувствую, что мне там больше нечем дышать. Я знаю, что это такая мелочь, но... — Это не так, — говорит Феликс. — Похоже, это накапливалось уже очень долго. — Да, — шепчет он. Перед глазами всё дрожит от нового потока слёз. — Я не знаю, что делать, Ликс. Я не думаю, что выдержу ещё три или четыре недели. — Так не надо. Это легче сказать, чем сделать. Джисон раздраженно тянет себя за волосы. — Как? Мы пока не можем вернуться в общагу из-за правил, и я... — Переезжай к Минхо-хёну, — говорит Феликс. Когда Джисон колеблется, он продолжает: — Он бы не возражал, если бы ты переночевал у него дома несколько недель, ты знаешь, что он бы не возражал. И если ты не хочешь рассказывать ему все подробности, ты можешь просто сказать, что снова поссорился с родителями из-за K-Arts. Он бы понял, он тоже прошёл через это же. Джисон кусает губу. Предложение не безосновательно. Минхо не скрывает, что его отношения с семьей очень напряжённые, потому что они не одобряют его выбор карьеры, и он определенно достаточно заботлив, чтобы одолжить Джисону свой диван, независимо от того, как упорно он будет притворяться, что это доставляет ему огромные неудобства. Тем не менее мысль о том, чтобы уйти из дома раньше, никогда не приходила в голову Джисону. Как бы он ни ссорился со своими родителями, он всё равно их любит. — Я не знаю... Уловив его колебания, Феликс добавляет: — Или ты можешь попытаться поговорить с ними об этом. Объяснить, что ты чувствуешь. Это ещё более рискованный вариант, чем перспектива уехать раньше. Джисон знает своих родителей. Мысль о том, что кто-то может быть несчастлив дома, для них чужда, особенно с учётом того акцента, который они на этом делают. Мама всё ещё изо всех сил пытается понять, что одной семьи для Джисона больше недостаточно, даже после того, как он уехал учиться в университет. Между тем, общее отношение отца ко всему состоит в том, чтобы просто перетерпеть это, даже если это делает его несчастным, потому что это именно то, чего ожидают от всех в этом обществе. — Они не поймут, — отмахивается он. — Они просто говорят мне перестать быть таким кислым. Больше работай по дому, что-то в этом роде. Я имею в виду, я полагаю, что они не ошибаются, но я просто... никогда не могу себя заставить. Я не знаю почему. Я просто не могу. Феликс хмурится. — Сони, послушай. Не... не пойми это неправильно или что-то в этом роде, но... — он облизывает губы, подыскивая нужные слова. Его пальцы сжимаются на сжатом кулаке Джисона. — Я думаю, тебе стоит обратиться к врачу по этому поводу. Джисон моргает, сбитый с толку. — По какому? — Насчёт... этой черной дыры, о которой ты упоминаешь. Я думаю, что это может быть.... я имею в виду, мне кажется, что это может быть.... — он вздыхает, а затем пытается снова, сразу переходя к сути. — Мне кажется, что это может быть депрессия. Поэтому я думаю, тебе стоит поговорить с кем-нибудь об этом, посмотреть, могут ли тебе помочь с тем, что происходит. — Это не... я не... Предложение настолько неожиданное, что Джисон даже не знает, что сказать. Депрессия — такое тяжёлое слово. Он уже сталкивался с ним раньше в различных СМИ или в интернете в мутных понятиях, и точно знает, что это собой представляет. Люди, которые всё время плачут, люди, которые причиняют себе боль, которые отдаляются от общества или полностью исчезают из него. Это не про Джисона. Джисон иногда счастлив, но только не когда он дома. Он не причиняет себе вреда и не думает о том, чтобы покончить со всем этим. И он не уходит от общества, по крайней мере, не добровольно. Он затворник только потому, что сейчас у них каникулы. Но это первый раз, когда он вышел на улицу с тех пор, как вернулся в Инчхон. Он провёл всё лето вяло, оно просто проходило мимо, его разум угасал словно под пеленой густого тумана. Он ничего не делал, только лежал в постели день и ночь, чувствуя себя бессмысленным и пустым внутри. Иногда ему казалось, что он даже не существует. Оу. — Оу. — В этом нет ничего плохого, — ласково говорит Феликс. — Она есть у многих людей, даже если они не хотят в этом признаваться. И обратиться за помощью никогда не было чем-то плохим. Если бы у тебя была сломана нога, ты бы пошёл к врачу, не так ли? Так что нет ничего постыдного в том, чтобы обратиться за помощью и сейчас. — Да, я знаю, я просто... — Джисон сглатывает. — Я не понимал, что это так серьёзно. Оба теряются в своих мыслях и замолкают. Большой палец Феликса всё ещё скользит туда-сюда по костяшкам пальцев Джисона, мягко, как сахарная вата, и тепло, как лето. Глаза Джисона останавливаются на этом зрелище, его дыхание сбивается на короткую секунду. Теперь, когда он более менее успокоился, всё, о чём он может думать, это точка, где их руки соприкасаются. — Всё будет хорошо, — через мгновение говорит Феликс. Джисон отводит глаза от их рук, встречая его ободряющий взгляд. — И я буду рядом, чтобы помочь тебе пройти через это, пока ты этого хочешь. Джисон слегка улыбается ему. — Спасибо. — Давай ещё долго, да? Он вспоминает их сонный разговор несколько дней назад и кивает, чуть крепче сжимая руку Феликса в ответ. — Ты и я. — Ты и я, — соглашается Феликс. Их день в Йонъине проходит весело. Они завтракают не в магазине, где Джисон рассказал свою историю Феликсу, а в ресторане, который, как клянётся Феликс, продаёт лучшие вафли в Южной Корее, а затем едут на метро до парка развлечений Эверленд. Они проводят большую часть дня в Эверленде, бродя по разным секторам и наедаясь всякой вредной еды. Ни Джисон, ни Феликс не оказываются обладателями достаточно крепких желудков, когда дело доходит до американских горок, поэтому они, как правило, избегают этих аттракционов (за исключением действительно небольших), но остальная часть Эверленда достаточно интересна, чтобы компенсировать это. Джисон заставляет их проводить непомерно много времени в разделе "Зверополис", подлизываясь ко всем крутым животным. Его галерея заполняется быстрее, чем за последние месяцы. В Global Village есть несколько ресторанов, поэтому они идут туда на обед, но предпочитают вернуться в район Гихын на ужин. Там они бродят по улицам ближайшего городского центра, компенсируя съеденные за день калории. Даже несмотря на то, что они просто бродят, не имея в виду никакой цели, приятно просто быть рядом с Феликсом, не говоря ни о чём конкретном. И если часть причин, по которым это так приятно, заключается в том, что рука Феликса не покидает его плеча, то Джисону лучше держать это при себе. В конце концов, они решают, что пора пойти в "Кот с мороженным", чтобы посмотреть, продают ли они всё ещё то фисташковое мороженое, которое, как Джисон помнит, ел в детстве. Зайти в магазин — всё равно что прогуляться в прошлое. Те же картины с разными котятами вывешены на стенах, тот же выбор мороженого и десертов за стеклянной витриной — даже студент-кассир за прилавком с таким же скучающим выражением лица, несмотря на то, что лицо, в принципе, другое. Джисон не может перестать пошатываться от всего этого. — Один шарик фисташкового мороженого, пожалуйста, — говорит Феликс кассиру, пока Джисон с благоговением оглядывает магазин. Это так странно. Он так давно не был здесь. — И один шарик... хм, сливочного с печеньем? Да, сливочного с печеньем. — 12000 вон, — бубнит кассир. Прежде чем Джисон успевает дотянуться до своего кошелька, Феликс уже подался вперёд, прикладывая карту к аппарату. Кассир отдаёт ему чек, и они шаркают в сторону столов дожидаться своих десертов. Это хороший вечер, поэтому они решают не оставаться в кафе, чтобы насладиться своим мороженым. Джисон упоминает, что помнит, что здесь недалеко была детская площадка, на которую он ходил в детстве, а так как Феликс знает, о чём говорит, они идут туда. Они сидят на старючих качелях с ржавыми металлическими ручками, пинают лежащие под ними камни и медленно едят своё мороженое. — Итак, — говорит Феликс, глядя на него краем глаза. — Оно всё ещё соответствует его рекламе? Джисон смеётся с пластиковой ложкой во рту. Да, фисташковое мороженое по-прежнему оправдывает ожидания. Такое же вкусное, каким он его помнит, лёгкое и ореховое, и заканчивается быстрее, чем хотелось бы. И то, как они с Феликсом едят его, пока тусуются на этой паршивой маленькой детской площадке, студенты университета, сидя на скрипучих старых качелях, только делает его ещё лучше. Трудно совместить плачущее месиво, которым Джисон был этим утром, с тем, насколько довольным он себя чувствует прямо сейчас. Он мог бы остаться здесь навсегда. Они сидят там долго после того, как их мороженое давно закончилось. Разговаривают до тех пор, пока горло не начинает болеть, а животы не заколет от смеха. Они позволяют себе отдохнуть, наблюдая, как небо меняет цвета, когда солнце садится. Легкий ветерок начинает пробираться по улицам, когда температура падает. Джисон откидывает голову назад, закрывает глаза и позволяет себе насладиться моментом. Когда он снова открывает их, Феликс повторяет его положение. Руки сомкнулись вокруг металлических звеньев цепей его качелей, челюсти сжаты, когда он откидывается назад, позволяя свету заходящего солнца целовать его лицо. Если у Джисона до сих пор и были какие-то сомнения насчёт реальности этой влюбленности, то в эту секунду они умирали. К сожалению, они не могут остановить мир навечно. Ночь начинает приближаться, а вместе с ней приходит время Джисону ехать обратно в Инчхон. Они возвращаются на станцию, впереди Джисона ожидала двухчасовая дорога. Прежде чем они это осознают, пришло время попрощаться. Феликс снова обнимает его на платформе, так же крепко, как и утром. — Всё будет хорошо, — говорит он в волосы Джисона. — И если когда-нибудь покажется, что не будет, ты всегда можешь позвонить мне, мм? Я дам тебе дозу Ёнбок-TLC, когда ты захочешь. — Ага, — говорит Джисон, а затем хмурится. — Ёнбок? Феликс отшатывается в его объятиях. — Кхм. Ага. Я... — он замолкает, а затем с неловким выражением лица признается: — Моё корейское имя. Я больше не использую его, так что это была оговорка — я говорю это только тогда, когда обнимаю маму, чтобы подбодрить её. Пожалуйста, не говори об этом другим, они не дадут мне спокойно жить после этого. — Конечно. Ёнбок, ага. Это не то имя, которое Джисон дал бы Феликсу, потому что оно немного старомодно, но теперь, когда он думает об этом, оно подходит. Ли Феликс Ёнбок. Ему подходит. Он игнорирует это откровение и сосредотачивается на попытке запомнить Феликса в своих объятиях. Каким твёрдым и крепким он ощущается на груди. Насколько хорошо ощущается доза Ёнбок-TLC. Поезд подъезжает к станции с оглушительным скрежетом, и Джисону приходится отстраниться и шагнуть назад, в вагон, в Инчхон, где его снова поджидает его чёрная дыра. Джисон ожидает гнева родителей, когда вернется — в конце концов, он покинул город, не спросив сначала их разрешения, а потом игнорировал их звонки весь день, пока его не было дома, — но ему каким-то образом удаётся недооценить степень того, что ждало его. Словесный нагоняй, который он получил в ту ночь, был худшим за всю его жизнь. Отец рвал и метал от ярости, бил кулаками по кухонному столу и багровел от злости; маме едва удавалось сдерживать собственный гнев, не говоря уже о гневе мужа. Джисон спокойно всё терпел это, зная, что лучше не провоцировать их какой-либо перепалкой, но потом отец отобрал его телефон до конца лета. Его телефон — это главное, что связывает Джисона с внешним миром, что он использует, чтобы оставаться на связи со своими друзьями. Наказать его — это то, что Джисон может понять, но забрать его телефон на три недели? После того, как он рассказал им о том, как одиноко он себя чувствует каждый раз, когда он здесь? Это просто жестоко. Он возражает, но это бесполезно. Всё, что ему удается сделать, это ещё больше разозлить отца и вынудить его отобрать и ноутбук. Мама велит идти ему в комнату, прежде чем он успевает сделать ещё хуже, и когда он уходит туда, он в конечном итоге плачет, как и прошлой ночью, беспомощный и обиженный. Он плачет до тех пор, пока не может больше плакать, а затем засыпает, сидя на полу, слишком измотанный, чтобы сделать последние несколько шагов до кровати. Родители не меняют своего решения на следующий день, отец доходит до того, что берёт телефон и ноутбук Джисона с собой на работу, и они не передумали и на следующий день. Джисон умоляет маму, когда она возвращается из офиса, пытаясь рассказать ей о том, как тяжело ему было в последнее время и как то, что у него отобрали единственные связи с друзьями, усугубило ситуацию. Как он думает, что то, что с ним происходит, лежит глубже, чем просто одиночество или тоска по друзьям. Как он искренне боится того, что он иногда чувствует, что он чувствует уже много лет. И хотя она слушает его и успокаивающе проводит руками по его волосам, она всё равно говорит ему, что он должен нести ответственность за последствия своих действий. — Ты не думаешь, что я скучала по тебе, когда ты был в Сеуле? — спрашивает она. — Я плакала каждый день в течение двух недель, когда ты только съехал. Но я знала, что ничего не могу сделать, кроме как преодолеть это, потому что ты никогда не передумаешь. Ты сможешь сделать то же самое, Джисони. Раньше ты прекрасно обходился без этих друзей. После этого он бросает попытки заставить родителей понять. Он не совсем понимает, как проходит время после того дня, когда он съездил в Йонъин. Для него всё потеряло всякий смысл. Мир проходит мимо него, пока он лежит в своей постели и смотрит в потолок. Он никогда раньше не чувствовал себя таким изолированным, таким удалённым от всего вокруг. Вся энергия покинула его, всякое желание сделать что-то большее, чем совершать самые примитивные движения, у него иссякло. Ему кажется, что он может просто засохнуть в своей комнате, и никто ничего не узнает. Ему интересно, о чём сейчас могут думать его друзья. Интересно, вернулся ли Феликс в "Кота с мороженным". Однажды вечером он выходит из своей комнаты после ещё одного дня сурка, желудок требует еды, и он понимает, что рабочая сумка его мамы была сброшена на кухонный стол, но её самой нигде нет. Рядом лежит наспех сделанная записка. У тёти Сомин случилось чп, и мама ушла к ней. Папа вернётся поздно, занят на работе. Еда в духовке, просто разогрей её, когда захочешь. Люблю тебя сильно-сильно Джисон переводит взгляд с записки на её сумку, в глубине сознания вспыхивает тусклая искра. И вот тут-то ему и пришла в голову идея. Возможно, он не сможет отправлять текстовые сообщения или звонить своим друзьям, но он может зайти в каток и связаться с ними таким образом. Словно одержимый, он тянется к ноутбуку своей мамы и входит в учетную запись как гость, всё время бросая тревожные взгляды на дверь. Как только рабочий стол загружается, он спешит в каток, вводит данные своей учетной записи и ждёт, пока загрузятся чаты. У него просто астрономическое количество уведомлений, но большинство из них он игнорирует, отправляясь сразу в чат с Минхо. Последние несколько сообщений, которые он отправил — это ссылки на видео с котиками, потому что "Ликс говорит, что ты улизнул, чтобы встретиться с ним, и что твой телефон могли забрать, так что есть к чему вернуться". Нельзя терять время. Джисон обходит все формальности, даже не удосуживается ответить на видео с милыми котиками. Каким-то чудом недельная поездка продлится ещё пару дней. Она всё ещё продолжается — хотя его друзья предполагали, что он не появится из-за всего фиаско с конфискацией телефона — и хотя изначально они планировали выехать из Сеула в восемь утра, Джисону удается убедить Минхо сделать это немного раньше. В конце концов, Минхо помогает ему во многих аспектах, за что Джисон очень благодарен ему. Он не задаёт слишком много вопросов и не ведёт себя так, как будто то, что говорит Джисон, какая-то ерунда. Он просто понимает. Несмотря на то, что он знает, что прошло не так много времени с тех пор, как он был в Йонъин, Джисон чувствует, что прошла целая вечность с тех пор, как он был рядом с кем-то, кто пытался его понять. Прилив привязанности к своим друзьям поднимается внутри него. Возможно, в последнее время жизнь Джисона и пошла по говну, но, по крайней мере, у него есть они, чтобы помочь ему выжить. В конце концов наступает суббота. Такое ощущение, что на это уходят годы, хотя Джисон знает, что это был вопрос всего пары дней. Он ждёт, пока не убедится, что его родители уснули, а затем собирает чемодан рано ночью, перемещаясь по комнате как можно тише. Чуть позже пяти утра он пробирается в спальню родителей, чтобы стащить свой ноут и телефон из рабочей сумки отца. Отец спит крепко, особенно по выходным, потому что в течение рабочей недели он сильно выматывается. Несмотря на это, Джисон задерживает дыхание и всё время с тревогой смотрит на него. К счастью, ни он, ни мама не шевелятся, не обращая внимания на его присутствие в конце комнаты. Опасаясь, что в последний момент что-то пойдёт не так, Джисон не позволяет себе расслабиться, даже когда выходит из комнаты. Или когда он упаковывает последние свои вещи в комнате, или когда оставляет записку, объясняющую, куда он ушёл, на обеденном столе, и полностью выходит из квартиры. Его плечи напряжены, когда он уходит со своей улицы, колёса его чемодана пронзительно громко стучат по гравию асфальта. Он идет быстрым шагом, не смея оглянуться, чтобы не увидеть сердитое лицо своего отца позади себя. Он идёт всё дальше и дальше, пока не достигает знакомого здания мэрии. Там он делает круг, пока не оказывается у бокового входа, а затем садится на одну из каменных ступеней и ждёт. Кажется, что ожидание занимает ещё один век. Джисон всё время дёргается, в паранойе оглядываясь на каждый тихий звук, пока, наконец,ему не звонит Хёнджин. — Привет? — КАКДЕЛАБРАТАН, — кричит Хёнджин в трубку. Вздрагивая, Джисон одёргивает голову от телефона. Даже когда он держит на расстоянии, он слышит каждое слово, которое кричит Хёнджин. — МЫ ПРИМЕРНО В ПЯТИ МИНУТАХ ОТ МЭРИИ ИНЧХОНА, ТАК ЧТО ГОТОВЬСЯ К ВЕЧЕРИНКЕ, СУЧКА. А ЕЩЁ СКАЖИ НА КАКОЙ СТОРОНЕ ЗДАНИЯ ТЫ НАХОДИШЬСЯ, ПОТОМУ ЧТО СЫНМИН ПОСМОТРЕЛ ЭТО НА NAVER IMAGES, И ОНО ПИЗДЕЦ ОГРОМНОЕ. А ЕЩЁ, ДА, Я УЖЕ ВЫПИЛ ДВЕ ЧАШКИ КОФЕ, ПОТОМУ ЧТО СЕЙЧАС НИ СВЕТ НИ ЗАРЯ И Я ВСЁ ЕЩЁ ЧУВСТВУЮ СЕБЯ ПОЛУДОХЛЫМ. Джисон осторожно подносит телефон к уху. — Ты уверен? Потому что ты звучишь вовсе не полудохлым. — МОЙ МОЗГ РАБОТАЕТ, НО ТЕЛО УСТАЛО. — И твой голос проходит сквозь меня, — рявкает Минхо на заднем плане. — Говори как нормальный человек, пока я не вышвырнул тебя из машины. — ТЕХНИЧЕСКИ ЭТО НЕ ТВОЯ МАШИНА, ТЫ ПРОСТО АРЕНДУЕШЬ ЕЁ. — Хёнджин, клянусь богом, я так близок к тому, чтобы убить тебя... Эти двое начинают ссориться по другую сторону линии. Несмотря на свои нервы, Джисон не может не улыбнуться на их выходки. Он уже чувствует, как тяжесть, которая душила его всё это время, спадает с его плеч, дюйм за дюймом с каждым словом. Когда Сынмин забирает трубку у Хёнджина, чтобы поговорить с Джисоном, используя единственную клетку мозга, которой обладает их компания, он, наконец, получает возможность сказать им, где он прячется. После этого он остается на линии, слушая рассказ Сынмина о том, каким катастрофическим было их утро с самого начала. Похоже, именно это Джисон и ожидал от этих троих. Он не может не смеяться. Он скучал по этому. Скучал по ним. К тому времени перед ним подъезжает чёрная пятиместная машина, и Хёнджин высовывается из окна пассажирского сиденья, крича по-английски: — ЗАПРЫГИВАЙ, ЛОШАРА. МЫ ЕДЕМ ЗА ПОКУПКАМИ! — и Джисон чувствует себя легче, чем за последние недели. Он затаскивает свой чемодан в багажник и забирается на заднее сиденье рядом с Сынмином, который приветствует объятием одной рукой. — Рад снова тебя видеть, Сони, — тепло говорит он. Джисон не может перестать улыбаться. — Я тоже. Я так скучал по вам, ребят. — МЫ ТОЖЕ ПО ТЕБЕ СКУЧАЛИ, — едва ли не кричит Хёнджин спереди. — ТЫ ОДИН ИЗ МОИХ ЛЮБИМЫХ ЛЮДЕЙ. — Прекрати кричать! — рявкает Минхо, сжимая руку в кулак и тыча Хёнджина в плечо плоской стороной. — Ты сводишь меня с ума! Сынмин улыбается Джисону, но выражение его глаз максимально замученное. — Добро пожаловать в то, на что была похожа моя жизнь весь последний час. Пожалуйста. Присоединяйся ко мне в моих страданиях. Как бы безумно это ни звучало, Джисон не может придумать ничего лучше. Он откидывается на спинку сиденья, а Минхо включает нужную передачу и трогается с места, отъезжая от городской ратуши. Отсюда они отправляются в Йонъин за Феликсом. А потом ни что иное, как открытая дорога. Поездка длится чуть больше недели. Они выбирают живописный маршрут в Пусан, сначала заезжая в другие крупные города по пути, чтобы увидеть всё то, что им не доводилось видеть раньше. Интересно в живую видеть достопримечательности и памятники, о которых раньше они только читали или слышали от других людей, особенно те, которые являются реликвиями других времён, но ещё интереснее просто оказаться в другом месте. Поесть в маленьком кафе на какой-нибудь неизвестной улице, сходить в клубничный сад, чтобы собрать фрукты в маленькие плетеные корзинки, побродить по местам, которые никогда не попадут на большие карты или в туристические брошюры. Пальцы Хёнджина никогда не отрываются от телефона или полароидной камеры на шее. Он постоянно фотографирует их окружение или снимает видео о том, чем они занимаются, а затем выкладывает наиболее понравившиеся фотографии в свой личный инст. Каждую ночь Джисон с нежной улыбкой просматривает его посты в какой-то тесной комнате, которую они выбрали для ночлега, прижимая воспоминания к груди. Есть видео, на котором Хёнджин танцует на улице после спора. Фотография унылых Минхо и Сынмина после того, как они были вынуждены позировать в обнимку напротив витрины с керамическим котиком и щенком. Размытый снимок Джисона, спящего на своей куртке в парке Тэгу и упирающегося щекой в кулак. Сияющий Феликс, гордо размахивающий огромной сочной клубникой, которую он сорвал. Фотография всех пятерых на пляже Хёндэ, наблюдающих за восходом солнца. Джисон совсем не жалеет о своём решении сбежать ради этой поездки. Он не жалел, когда родители впервые после побега позвонили ему, разъярённые тем, что он сделал, и он всё ещё не жалеет, когда они наконец возвращаются в Сеул. Он принял правильное решение для своего здоровья, уйдя. Он уверен в этом. Единственное, о чём он сожалеет, так это о состоянии своих отношений с родителями. Однако, насколько он обеспокоен, это не может быть приписано ему одному. Вина лежит и на их плечах. Он вспоминает, как его отец наорал на него по телефону после того, как он проснулся от записки Джисона, едва переводя дыхание между предложениями и не позволяя Джисону вставить хоть слово. К концу он растворился в бессвязной мешанине ворчания и отрывочных криков, а затем сбросил, сказав Джисону даже не приходить домой на зимние каникулы, если он там так несчастен. Мама, с другой стороны, была в равной степени в ярости и убита горем. Она устроила Джисону разнос, которого он ожидал, хотя закончила его, попросив его, по крайней мере, держать её в курсе его местонахождения. — И не... то, что твой папа сказал ранее, — неохотно добавила она после того, как Джисон согласился присылать ей сообщения с обновлениями. — Он не это имел в виду. Ты ведь знаешь, да? Не пойми меня неправильно, он всё ещё злится на тебя за то, что ты сделал, и я тоже. Но ты всегда будешь желанным гостем дома, что бы он ни говорил. Что бы ты ни сделал. Что бы он ни сделал? Он бы не сделал ничего из этого, если бы его родители хоть раз послушали его. — Я пытался поговорить с вами, — тихо упрекает Джисон. Вдалеке он слышит смех друзей, возившихся с фильтрами Сноу на телефоне Минхо. — Я рассказал вам о том, как я себя чувствовал, но даже если бы я не говорил, вы видели, каким я был всё лето, и вы даже не подумали узнать, почему. Или даже просто спросить, как у меня дела. — Ну, ты всё равно мне никогда не открываешься, ты просто целыми днями сидишь в своей комнате. Ты бы не сказал мне, даже если бы я спросила. — А зачем мне? Когда всё, что вы делали, это говорили мне, что я слишком драматизирую или несправедлив к тебе в том, что я думаю или чувствую? Это всегда касалось вас. Как вы себя чувствуете, как что-то влияет на вас, но никогда не я. Ваше счастье имеет значение, а не моё. — Конечно, твоё счастье важно для меня, — сказала мама, обиженно. — Ты мой ребёнок. Мой единственный сын. Почему оно не должно быть важно? — Тогда почему у вас такие проблемы с тем, что я пытаюсь быть счастливым? — спрашивает Джисон. — Если мои друзья могут понять, то почему не могут... — Твои друзья? — прыскает она. — Как ты думаешь, дружеская любовь хоть сколько-нибудь сравнима с любовью матери к сыну? Ты вбил себе в голову, что мы с папой плохие, хотя мы единственные на этой планете, кто ставит тебя на первое место. Не твои друзья. Не твой лучший друг. Мы. Так было всегда и так будет всегда, что бы ты ни думал. И дело в том, что Джисон знал, что она верит в то, что говорит. Он знал, что всё, что говорили и делали его родители, коренилось в их любви к нему и страхе, сопровождавшем эту любовь. Но это не делало их поступки правильными. И это не изменило его мнения. — Мне нужно идти, — сказал Джисон. — Люблю тебя. На другом конце несколько секунд была тишина, но Джисон всё равно переждал. И наконец, она пробормотала: — Я тоже тебя люблю. Обязательно напиши мне. — Напишу. Он пишет ей сейчас, когда они подъезжают к автостоянке под многоквартирным домом Минхо. Сейчас они только вдвоём, Феликс высадился возле станции Гихын пару часов назад, а Хёнджин и Сынмин уютно устроились в своих кроватях в Каннаме. Минхо предложил Джисону ночевать у него, пока ему не дадут заселиться в общагу на второй семестр, за что Джисон безмерно благодарен. Он даже предложил им найти квартиру с двумя спальнями и переехать вместе после того, как он закончит учёбу, если Джисон всё ещё будет околачиваться в Сеуле на зимних каникулах. Джисон не знает пока своих планов на зимние каникулы, но предварительно отмечает эту идею. Он тащит свой чемодан до самой квартиры Минхо, усталый и запыхавшийся к тому времени, когда они добираются внутрь. Чёрт. По-видимому, всё лето, проведенное в постели, действительно сказывается на людях, если таково сейчас его физическое здоровье. — Чувствуй себя как дома, — говорит Минхо, показывая на большую комнату. — Хотя сначала я настаиваю, чтобы ты принял душ. — Конечно, — говорит Джисон. Он поднимает ноги и откидывается на диван, взяв телефон. Пусть они и вернулись из поездки только что, но он всё равно с ностальгией смотрит десятки постов за последнюю неделю в профиле Хёнджина. Один из его любимых объективно довольно низкого качества. На зернистом видео Джисон и Феликс освещены заходящим солнцем, а ветер задувает их волосы набок. Феликс становится на колени на песке прямо за Джисоном, положив руки ему на плечи, и делает вид, что кусает его за голову. Улыбка Джисона в ответ на это слишком большая и слишком широкая, губы приподняты, обнажая дёсны, когда он смеётся. Звук громкий, гнусавый и высокий — на самом деле больше похоже на кудахтанье. Но он счастлив. Очень счастлив. Мягко улыбаясь про себя, Джисон снова и снова пересматривает видео. В ту ночь, когда он ложится спать, он думает о пляже Хёндэ. Второй семестр начинается, когда наступает сентябрь. Джисон снова бросается в гущу событий, воодушевленный быстрым темпом всего вокруг и тем, что K-Arts всегда в движении, вперёд, вперёд. Его творческий запал снова возвращается к нему, пробиваясь сквозь туман, скрывавший его во время летних каникул, чтобы теперь излиться в песни, которые он пишет. Многие из них грустные, его рэп медленный и мелодичный, когда он пытается понять, какой была его жизнь в последнее время. Ещё он пробует свои силы в нескольких песнях о любви, желая выпустить клубок чувств, который он скрывает в себе, самым безопасным способом. Получается немного хреновато, но ему всё равно нравится. Сеул не решает всё за него. Это не какое-то волшебное лекарство — не в том смысле, в каком он надеялся ещё в марте, — хотя оно очень помогает. В нём нет того болезненного груза воспоминаний, который есть в Инчхоне, он не напоминает ему о бесконечных слезах и леденящем душу осознании того, что иногда он вообще ничего не чувствует. Вместо этого Сеул даёт ему обещание новых начинаний и более счастливого конца, чем тот, который он представлял себе в августе. При поддержке Феликса он наконец идёт к врачу и получает письменное подтверждение своей депрессии. В справке, с которой он уходит, говорится, что "важно обратиться за помощью к терапевту, если вы испытываете симптомы депрессии большую часть дня каждый день в течение более чем двух недель", что удивляет Джисона; он не уверен точно, когда начал чувствовать себя так, но это определённо ближе к двум годам, чем к двум неделям. Хотя, на самом деле, ближе к четырём. Это заставляет его меньше чувствовать себя так, будто он раздувает из мухи слона. Врач прописывает ему курс антидепрессантов после сеанса и записывает на приём через несколько месяцев, чтобы проверить, как идут успехи. После этого Феликс обнимает его. Он не рассказывает кому-то о своей депрессии особо много, но новости всё равно просачиваются в их группу. Никто не сообщает ему об этом, но на следующий день после того, как Джисон оставил свои антидепрессанты на прикроватной тумбочке, Хёнджин ни с того ни с сего угощает его чизкейком. И через несколько дней после этого Сынмин смахивает будильник с телефона Джисона, который тот поставил, чтобы не забыть принять дневную дозу, а затем обнимает его до конца вечера, не говоря ни слова. А вскоре после этого Минхо начинает каждое утро присылать ему ссылки на новые милые видео с животными. Через две недели после того, как он начал принимать лекарства, он набирается смелости, чтобы рассказать маме о диагнозе. Она молчит как минимум полминуты. Джисон может сказать, что она на самом деле не понимает, но, по крайней мере, на этот раз она не выдаёт это за драматизм и вместо этого изо всех сил старается понять, что он говорит. После того, как их разговор закончен, она пишет ему "я люблю тебя", Она, должно быть, сказала что-то и отцу, потому что он звонит Джисону, как только возвращается с работы, впервые с тех пор, как Джисон ушёл из дома. Конечно, он не спрашивает о его депрессии и просто придерживается безопасных тем, например, как дела на занятиях, но, по крайней мере, он не орёт. Кроме того, жизнь просто... продолжается, полагает Джисон. Иногда он просыпается в плохом настроении и знает, что сегодня будет плохой день, с таблетками или без них, и часто заканчивает ночь с сильной мигренью. И иногда он испытывает несколько побочных эффектов от антидепрессантов, без которых он мог бы обойтись, но, честно говоря, Джисон уже привык к этому, так что его это не слишком волнует. Однако по большей части он чувствует себя намного лучше. Его черная дыра неуклонно сужается сама по себе, и Джисон, например, очень этому рад. Его оценки стабильны, его круг друзей так же крепок, как и всегда, и его социальная жизнь не так уж плоха, учитывая все обстоятельства (хотя теперь о пьянках не может быть и речи — врач посоветовал отказаться от этого). И хотя у него нет планов признаваться кому-либо в своих чувствах к Феликсу, его личная жизнь не кажется такой уж безнадежной. Он, вроде как, читает между строк. Надеется, что забота Феликса о нём глубже, чем просто дружба, хотя знает, что шансы на то, что это правда, ничтожно малы. Честно говоря, всё, что он делает, это настраивает себя на разочарование. Но это всё ещё не мешает Джисону принимать всю заботу, любовь и поддержку Феликса и хранить их в груди, где он может погрузиться в нежно-розовые мечты о параллельных мирах, где всё это значит что-то большее. Просто... Феликс такой милый. На протяжении всего выздоровления Джисона он был неожиданным столбом опоры. Все его друзья без колебаний поддерживают его, но Феликс, кажется, делает всё возможное, чтобы не казаться навязывающимся. Он готовит еду Джисону каждый раз, когда у него плохой день, или у него нет сил ни на что, кроме как тащиться в кампус на занятия. Он разговаривает с ним по телефону каждый раз, когда его таблетки не дают ему уснуть, даже во время мигрени, которая опустошает его голову, говоря тихо, потому что по какой-то причине голос Феликса достаточно низкий, чтобы Джисону не захотелось кричать, слушая его. Он с радостью обнимает его так крепко, как только может, так долго, как того хочет Джисон, каждый раз, когда он чувствует жажду прикосновений и просто нуждается в том, чтобы кто-то был рядом. Чтобы удержать его и успокоить на том самом месте, где он стоит, пока он снова не сможет нормально дышать. Всё это и многое другое он делает без каких-либо жалоб. Просто улыбается своей ангельской улыбкой и помогает Джисону поправляться. Ёнбок-TLC. Джисон никогда не говорит это вслух, зная, что Феликсу не нравится его корейское имя, но это его любимая форма комфорта в мире. Больше всего ему нравится, когда они отдыхают вместе. Джисон любит засыпать, держа что-нибудь в руках — обычно своего плюшевого кабана — а Феликс всегда такой мягкий и податливый в его руках. Его тело теплее, чем у Джисона, но это не некомфортно. Это как заснуть рядом с огнём в большом камине. Он просыпается, чувствуя себя в безопасности, тепле и уюте, голова Феликса на его груди, его тело обвивается вокруг тела Джисона. Есть что-то волшебное в этих моментах. Когда кажется, что весь мир сводится только к ним двоим, лежащим на кровати, диване или в углу пола, где они заснули, где больше ничто не существует. Он посмотрит на Феликса, и вздох вырвется из его лёгких, и будет казаться, что он никогда больше не сможет его поймать обратно, потому что Джисон никак не может сделать что-то, кроме как таять перед ним. Что угодно, только не восхищаться россыпью веснушек на его щеках, или тем, как его светлые волосы падают ему на глаза, или крошечной капелькой слюны в уголке его губ, когда он засыпает. Ему нравится Феликс. Очень, очень нравится. И, может быть, Джисон никогда не наберётся смелости сказать ему это, но иногда он анализирует то, как Феликс ведёт себя рядом с ним, и думает, что, возможно, когда-нибудь наступит время, когда Джисон это сделает. Когда-нибудь, когда его сомнения перестанут заставлять его думать, что это немыслимо, чтобы Феликс ответил на его чувства. Насколько он знает, подобные мысли — бред. Хотя, может быть, и не совсем. В дни, когда Джисон чувствует себя немного увереннее, чем обычно, он думает, что даже их друзья могут подозревать возможность того, что между ними что-то назревает. Может быть, тот недовольный вскрик, который издал Минхо, когда они слишком увлеклись спорами о лучшем диснеевском злодее, был не из-за того, что он обиделся на то, что его выгнали из разговора, а из-за того, что он внутренне закатывал глаза, наблюдая, как эти оба снова втягивались в их личный маленький пузырь. Возможно, извинения Сынмина за то, что он прервал их "горячее свидание", когда он присоединился к их игре в бильярд, были не столько сарказмом, сколько поддразниванием их неразрешённых чувств. Может быть, Хёнджин дёрнул бровью, когда Феликс вышел из их комнаты, не из-за принесенного им американо со льдом, а из-за самого того факта, что там был Феликс. Или, может быть, всё это было именно так, и Джисон просто обманывает себя. Он не знает. Что он действительно знает, так это то, что он не возражает иногда быть немного глупым и мечтать о мире, где все эти вещи значат то, что он хочет, чтобы они значили. Где он не представляет, как смотрел бы на нежное лицо Феликса всякий раз, когда они разговаривают, и где просыпаться напротив его немного мутными ото сна глазами и утренним дыханием — это данность. И, может быть, наступит день, когда его чёрная дыра станет не чем иным, как дырочкой от булавки в полотне его жизни, а рядом с ним всё равно будет Феликс. Не только как Ёнбок-TLC или как один из его самых близких друзей. Но как тот, кого он сможет целовать, любить и обнимать. Джисон хотел бы этого. Правда хотел бы. А пока что мечтать не вредно.