Ты и я

Жить с Минхо намного приятнее, чем вернуться в Инчхон. Джисон удивлен тем, насколько хорошо они ладят друг с другом как соседи по квартире; для двух людей, которые, кажется, действуют совершенно по-разному, их стили жизни неожиданно совпадают. Каждый раз, когда Джисон случайно наступает Минхо на пальцы ног, это не вызывает ничего, кроме аккуратного исправления, всегда формулируемого таким образом, чтобы Джисон не краснел от смущения. В новой квартире Джисон чувствует себя комфортно, как будто он может поставить на нее столько же прав, сколько и на самого себя. И хотя он скучает по номеру 27, он не может отрицать, что иметь собственное пространство тоже приятно. Конечно, родители не особо довольны его решением переехать, даже если они неохотно продолжают переводить ему деньги, которые позволяют ему это сделать. Но опять же, Джисон никогда не ожидал, что они будут такими. Примерно через неделю после зимних каникул он возвращается в Инчхон на один день, чтобы навестить их и собрать всё, что он хочет увезти с собой. Если бы не тот факт, что Минхо сопровождает его, как в качестве моральной поддержки, так и для того, чтобы успокоить гнев его родителей, дав им узнать, с кем живет Джисон, он знает, что визит прошёл бы намного хуже. Его отношения с родителями в течение предыдущего семестра были... напряжёнными, что уж тут говорить. Они каждый раз оказываются в тупике, когда дело доходит практически до всех насущных вопросов, будь то решение Джисона съехать или его убеждение, что они не должны были скрывать от него его болезнь. Немалая часть их разговоров в течение семестра быстро сгорала, превращалась в пепел и споры в приступах гнева. Они постоянно то грызутся друг с другом, то обходят слона в комнате, который угрожает их раздавить. Это было просто-напросто утомительно, хотя Джисон солгал бы, если бы сказал, что он совершенно невиновен в этой ситуации. Даже если он говорит себе, что собирается вести себя спокойно, что-то в его маме и папе вызывает у него вспышку гнева так же быстро, как и у них. Он и правда их сын. Не важно, сколько он говорит, что попытается взглянуть на вещи с их точки зрения; как только они затрагивают одну из этих страшных тем, Джисон упирается и отказывается идти им навстречу. Скажи им слово, они в ответ два. Он больше не будет послушным для них. При этом он не исключает их из своей жизни. Он может не соглашаться с половиной того дерьма, которое они несут, но Джисон понимает, что за эти годы заставил своих родителей через многое пройти и что они многим пожертвовали ради него. Он не отпустит их полностью. Он не сможет. Вот почему он до сих пор отвечает на их телефонные звонки, вот почему он до сих пор иногда пишет им, вот почему он возвращается в свою старую квартиру в Инчхоне на день вместо того, чтобы просто разом забрать все свои вещи и уйти. Учитывая состояние их отношений, визит домой всё ещё довольно неловкий. Тяжесть их ссор висит над ними в воздухе, когда они сидят за обеденным столом и ведут светскую беседу, которую Минхо и мама Джисона гордо тянут, как настоящие чемпионы. Но все они заканчивают это дело невредимыми. Как-то. Однако, что более важно, его родители не узнают о состоянии Джисона. Ханахаки не показывалась всё то время, что Джисон провёл в Инчхоне, и вспыхивает только тогда, когда они запихивают вещи в багажник машины, которую арендовал Минхо. Даже тогда Джисон носит маску, так что лепесток, который он легко выкашливает, остается незаметным. Он сваливает всё на холод и запрыгивает на пассажирское сиденье, делая вид, что пытается согреться. На данный момент Минхо тоже не знает о Ханахаки Джисона. Джисон понимает, что это лишь вопрос времени, когда он узнает — и, соответственно, когда узнает и Сынмин, если Феликс ещё не сказал ему. Он не сможет скрывать это вечно, особенно пока они живут вместе. Однако Джисон надеется, что болезнь пройдёт до того, как ему придётся рассказать. Можете назвать его эгоистом, но он просто не хочет видеть, как ласковый взгляд, которым Минхо смотрит на них с Феликсом, сменяется жалостью, не хочет добавлять его в список людей, которые видят их и знают, что в их отношениях что-то не так. Как Хёнджин, который предупредил Джисона быть осторожным, когда они объявили об отношениях, и доктор Квон, который до сих пор не верит, что Феликс на самом деле любит его, потому что это противоречит абсолютно всем медицинским познаниям о болезни. — Твои родители кажутся милыми, — комментирует Минхо, пока они проезжают по оживлённым дорогам Инчхона. С другой стороны окна с неба начинают падать свежие снежинки. Стеклоочистители смахивают их. — Кимчи-джиггэ твоей мамы тоже было очень хорошим. Серьёзно, мне нужен её рецепт. — Я удивлен, что они не отпугнули тебя, — говорит Джисон. — Не думаю, что мой папа хоть раз улыбнулся за всё время, что мы были там. Минхо начинает смеяться. — Да, не думаю. Но, эй, по крайней мере, он не выгнал нас, верно? Всё дело в этих маленьких шажках. Маленьких шажках, да? На данный момент Джисон даже не знает, к какой конечной цели они идут. Он просто изо дня в день выясняет отношения с родителями. Вздохнув, он регулирует пассажирское сиденье так, чтобы ещё немного откинуться назад, свернувшись калачиком на боку в не такой стесняющей позе. Ремень безопасности впивается в основание шеи, но он не обращает на это внимания, закрывая глаза. — Разбуди меня, когда мы вернёмся, — бормочет он. — Конечно. Минхо прибавляет громкости музыке. Спокойная R&B-песня из его плейлиста наполняет машину, словно колыбельная, убаюкивая Джисона, когда ровное движение машины укачивает его, усыпляя. Последнее, что он помнит, это то, как Минхо напевает себе под нос тихим, но приятным голосом. Когда он просыпается, они уже в двух минутах от их квартиры. В отличие от Инчхона, сегодня ночью в Сеуле нет нового снега, на улицах осталась только серая жижа, по которой топчутся жители города. Он выходит из машины, как только они припарковываются, под ботинками хрустит песок, разбросанный администрацией. Грудь сжимает от холода, потом из-за лепестка, потом снова из-за холода. — Залезай внутрь, пока не заболел, дурак, — говорит Минхо, подталкаивая его ко входу после того, как Джисон прокашлялся. — Какого хрена ты торчишь на улице на морозе? Джисон слишком сонный, чтобы ответить на это саркастической колкостью. Он едва не вваливается в их квартиру, сбрасывая ботинки у входного коврика, а затем падает на диван, откинув голову на подлокотник. Минхо подходит и усаживается ему на живот после того, как затащил остальные вещи Джисона. — Что хочешь заказать на ужин? Я не хочу готовить. Джисон пожимает плечами. Зевнув в маску, он говорит: — Ты решай. Я слишком устал, чтобы думать. — Ты хочешь сказать, что тебе действительно есть чем? Минхо изображает удивление и постукивает костяшками по лбу Джисона, словно проверяя, не пусто ли там. Джисон делает слабую попытку оттолкнуть его, но Минхо просто снова стучит по его голове. — Тогда у нас будет курица, — решает он. — Я сейчас в опасной близости к нулю на счёте, поэтому я не могу позволить себе ничего слишком дорогого. — Я могу заплатить, — начинает Джисон, но Минхо просто стучит ему по голове в третий раз. — Замолчи. Не говори глупостей. — Я веду себя хорошо. — Ты ведёшь себя глупо, — говорит он. — Но да, у нас будет курица. Я знаю милое местечко по дороге, где делают безумно вкусные острые крылышки не особо дорого. Тебе понравится. Никогда в жизни Джисон не любил острую пищу, но опять же, он слишком устал, чтобы возражать. Он позволяет Минхо сделать заказ, пока сам засыпает во второй раз. Это своего рода сон, когда он всё ещё немного осознает всё, что происходит вокруг него: вибрация телефона в кармане от каждого уведомления сменяется давление веса Минхо на его живот, какой-то звук прерывающегося видео, нарушающего безмятежность их квартиры. Он осознаёт это, но воспринимается всё это как бы на расстоянии. — Вставай, соня, — говорит Минхо некоторое время спустя. Он больше не сидит на Джисоне, теперь он нависает над ним, тряся его за плечо. — Еда приехала. Они не удосуживаются пойти ужинать на кухню, вместо этого сидят на полу за кофейным столиком. Минхо подталкивает к Джисону коробку курицы с солью и перцем и картошкой фри, а сам лакомится крыльями ярко-красного цвета липкими от соуса кончиками пальцев. На этот раз Джисон ест медленно, ковыряясь в еде. Их развлечением становится какое-то рандомное шоу о рыбалке по телеку. Глядя на айдола, который гордо размахивает большой рыбой перед камерой, Минхо внезапно говорит, будто они всё это время о чём-то говорили, хотя на самом деле этого не было: — Знаешь, ты должен гордиться собой. Джисон моргает. — Хм? — Нелегко идти против своих родителей, — говорит он. Его взгляд прикован к телевизору, но краснеющие кончики ушей выдают, что его слова не так случайны, как он пытается заставить их выглядеть. — Ещё труднее сохранить их в своей жизни после того, как ты пошёл против них. Я знаю, что сегодняшний день, должно быть, был для тебя важным, так что... Ты должен гордиться тем, как ты справился с этим. Это всё. Джисон не уверен, что согласен. Он не чувствует, что сделал что-то достаточно исключительное, чтобы гордиться собой. Но Минхо прав: сегодня для него был большой день. Это был первый раз, когда он лично увидел своих родителей после того, как летом сбежал в путешествие. После того, как он узнал правду о своём прошлом. Они не обсуждали их ложь, так как Минхо тоже был там — и потому что больше нечего обсуждать, поскольку они уже сказали всё, что нужно было сказать — но присутствие разоблачения всё ещё ощущалось в комнате. Они не обсуждали многие вещи, откровенно говоря. Ни прошлую инфекцию Джисона, ни тот факт, что он снова заболел, или его депрессию, или что у него есть парень, и что его зовут Ли Феликс. Видеть его родителей было неловко и сбивающе с толку, и не совсем приятно, но и не очень неприятно. Это заставило Джисона переживать всевозможные противоречивые эмоции, которые он не может понять даже сейчас. Он просто рад, что рядом с ним был друг, который помог ему пройти через это. Рад, что этим другом оказался Минхо, который, возможно, не владеет полным списком фактов, но всё равно всё понимает. Джисон думает обо всём этом, но в итоге из его уст вырывается простое: — Спасибо, хён, — он пытается придать голосу небрежный тон, примерно как Минхо, добавляя: — И спасибо, что пошёл со мной. — Ну, кто-то должен был отвезти туда твою задницу, — говорит Минхо. — У тебя даже нет прав. — Когда-нибудь я их получу, — протестует Джисон, в словах присутствует жалостливая нотка. — Это было очень непровоцирующе, хён! — Возможно. Это правда в любом случае, не так ли? В любом случае, я мог бы возить тебя туда и обратно, но ты сам по себе, когда дело доходит до распаковки твоего барахла. У меня сегодня жаркое свидание с The Great British Bake-Off,так что, как бы мне ни хотелось быть милым, я ничем не могу тебе помочь. — Жестокость, тебя точно зовут Ли Минхо, — вздыхает он. В ответ Минхо показывает два знака мира липкими измазанными соусом пальцами. За день до Рождества Феликс возвращается из Йонъина, чтобы провести следующие несколько дней в Сеуле с Джисоном. Он немножко больше чем пучок светлых волос в куче слоёв одежды и наушниках, когда выходит из метро прямо в объятия Джисона, где он кладёт обе руки ему на щёки и целует его прямо посреди станции, глубоко и долго. Когда они наконец отстраняются, Джисон снова с трудом переводит дыхание. — Ну, это типа один из способов поздороваться, — тихо говорит он. Феликс улыбается, и кажется, что само солнце спустилось на эту платформу перед станцией. — Привет. О Боже. Он такой красивый, это едва может быть возможно. Джисон чувствует, как его дыхание снова выходит из-под контроля. Его щёки согреваются под лучами света Феликса, всё ещё держащего его лицо в ладонях. — Привет. Улыбка становится шире. Бабочки в животе Джисона взлетают в воздух с удвоенной силой, кружась петлями и пируэтами, пока он не начинает нервничать. Когда Феликс наклоняется, чтобы провести своим носом по всей длине спинки носа Джисона, эти бабочки чуть не теряют рассудок, как и он сам. Прошло совсем немного времени с тех пор, как они виделись в последний раз, но, чёрт возьми, власть Феликса над ним неоспорима. — Я скучал по тебе, — с нежностью говорит Феликс. — Я знаю, что мы говорили по телефону каждый день, но на самом деле это не то же самое, да? — Не то же, — соглашается Джисон. Как бы он ни наслаждался их разговорами, особенно глубокими ночами, когда в мире не существует никого, кроме них двоих, этим он наслаждается ещё больше. Снова видеть перед собой Феликса, осыпающего поцелуями случайные части тела Джисона, вдыхающий тот же задымленный воздух, что и он. Он тоже скучал по нему. Прошлой ночью выпал свежий снег, а сегодня утром ещё раз, поэтому они возвращаются живописным маршрутом к квартире Джисона, сначала прогуливаясь по одному из местных парков. Пейзажи будто сняты с открытки: дорожка вдоль деревьев с белыми от снега ветвями, обледеневшие от мороза кусты, пустые кованые скамейки, на которые можно присесть. Вид настолько красивый, что они не могут устоять перед тем, чтобы не сфотографировать его, а затем и друг друга, позируя на фоне. Затем они вместе делают кучу селфи, прижавшись щеками друг к другу и корча рожи в камеру. — Вау, мы на самом деле такая мощная пара, — говорит Джисон, листая галерею. — Мы тут так хорошо выглядим. Феликс смеётся. — А ещё мы скромные. Воу, ты прав, мы реально хорошо выглядим здесь. Думаю, я опубликую это в своей инсте. — Боже, ты так одержим мной, — вздыхает Джисон. Он снова смеётся. — Довольно сильно, да. Они продолжают свою прогулку по парку, взявшись за руки, пока снег хрустит под их ногами на дорожке. Чем дальше они идут, тем оживлённее становится, появляется всё больше семей и пар, слоняющихся по снегу. Праздник витает в воздухе, заряжая души всех вокруг. Джисон тоже чувствует, как это проникает в него, чему способствуют рождественские песни, играющие из динамиков грузовика с десертами, припаркованного неподалеку. — О, смотри! — вдруг восклицает Феликс, дергая Джисона за руку. — Белка! Джисон резко поворачивает голову в том направлении, куда он указывает, как раз вовремя, чтобы увидеть, как та мчится вверх по стволу дерева, проскальзывая между ветвями. Он трепетно вздыхает. — Ух ты. Я всегда думал, что белки впадают в спячку зимой. — Я думаю, что некоторые виды так и делают, а другие нет, — говорит Феликс. Затем он щипает Джисона за щёку свободной рукой, дразняще улыбаясь. — Этот — нет. — В спячку, может, и не впадает, — соглашается он, — зато кусается. Он щёлкает зубами по пальцам Феликса. Визжа, Феликс вырывает руку, но Джисон просто тянет его обратно, в улыбке обнажая зубы и игриво рыча, и наклоняется к его лицу. Феликс смеётся. — Ты милый. — Я ужасный. Жуткий. Самое страшное существо Республики Корея. — Супер страшное, — соглашается Ли, больше не пытаясь вырваться из его хватки. Он обводит рукой плечи Джисона сзади и прижимается носом к его щеке, зарываясь в него. — У меня буквально трясутся коленки, пока мы говорим об этом. — Да, так и надо. — Меня сейчас так ужасно трясёт. Я никогда в жизни не был так напуган. Джисон проводит рукой вдоль позвоночника Феликса, затем сдвигает её в сторону, обхватывая его талию. — Ммм. Я рад, что ты наконец осознал, насколько я крут и силён. — Так крут. Так силён. Это действительно вдохновляет. — Ну, я и вправду имею тенденцию оказывать такое влияние на людей. Феликс расплывается в новой улыбке, на этот раз широкой и ослепительной, её сияние отражается от снега, как свет в призме. Он самый захватывающий дух человек, которого Джисон когда-либо видел. Каждый раз, когда он смотрит на него, он влюбляется немного сильнее. — Пойдём, — тихо говорит Джисон, вырываясь из задумчивости. Он отступает от Феликса, разрушая чары, которыми тот его убаюкал, и начинает тянуть его за руку по дорожке. — Нам надо идти. У меня ноги мёрзнут, и я почти уверен, что Минхо-хён приготовит для нас горячий шоколад, когда мы вернёмся. — Ни слова больше, — говорит Феликс и набирает темп. Сравнивая отрезок "Не забывай меня" и все похвалы, которые он получил с момента выхода в эфир, дни, которые Феликс проводит в Сеуле на Рождество, почти достойны их собственного сериала с номинацией на премию "Эмми". Возможно, праздничное веселье действительно заразило Джисона или оно просто просочилось в мир, чтобы сделать его немного более волшебным. В любом случае, Джисону кажется, что он почти живёт как в сборнике рассказов о том, как разворачиваются их дни. В день возвращения Феликса они путешествуют по городу. Пьют с Минхо горячий шоколад с зефиром в их гостиной, затем довольствуются немецкими сосисками с прилавка рождественской ярмарки, а затем возвращаются в кафе, чтобы отведать кексы с нарисованными на них оленями, латте с гоголь-моголем . Рядом с кампусом Корейского университета есть каток, где они соревнуются, и там есть эмигрант, одетый в Санту, посреди Итэвона, с которым они фотографируются, и устраивают импровизированную битву снежками прямо перед квартирой, когда наконец возвращаются домой. После того, как они переоделись во что-то более сухое, они с Минхо, свернувшись калачиком, смотрят первый фильм "Один дома", а затем заканчивают вечер. Они втискиваются в двуспальную кровать Джисона, как только приходит время спать. Феликс обнимает Джисона, а Джисон обнимает Пумбу, и они засыпают, прижавшись друг к другу вот так, как выемки замка и зазубренная сторона ключа. Прежде чем они вырубаются, Феликс целует Джисона в затылок и бормочет ему в кожу "я люблю тебя", его голос падает к концу предложения из-за усталости. Джисон сплетает их ноги вместе и похлопывает Феликса по тыльной стороне руки в ответ. Когда он просыпается следующим утром, он вертится в полусне, укладывая голову на грудь Феликса. Пумбы нигде не видно, вместо него Джисон обнимает своего парня. Грудь Феликса под его щекой поднимается медленными и ровными движениями, его дыхание шевелит пряди волос Джисона, пока он спит. Джисон сосредотачивается на этом несколько минут и слушает биение сердца в груди под своим ухом. Затем он встаёт. Сдирает ногтями лепесток, прилипший к внутренней стороне щеки, и отрывает тот, который каким-то образом прилип и трепещет в уголке губ Феликса. Он собирает остальные, которые находит в постели, а затем смывает их в унитаз. Затем он чистит зубы и принимает тёплый душ, чтобы подготовиться к новому дню. Феликс просыпается к тому времени, когда Джисон возвращается в спальню. Он лениво потягивается, как кот, но когда замечает Джисона, то тянет руки к нему, пока тот не подходит ближе. Потянув Джисона вниз, чтобы тот лёг на него сверху, Феликс оставляет несвежий поцелуй в яблочко его щеки. — Счастливого Рождества, детка, — бормочет он. Его голос низкий и хриплый ото сна, и это посылает дрожь до самого основания позвоночника Джисона. — Давай сделаем его первым из многих, хорошо? Джисон быстро целует Феликса в губы, посылая к чёрту утреннее дыхание. — Ага. С Рождеством, Ликси. Что ты думаешь о том, чтобы остаться дома и провести день в квартире вместо того, чтобы идти праздновать куда-то? — Боже мой, да. У меня всё ещё болят ноги после вчерашней прогулки, так что меня это более чем устраивает. — Отлично. Тогда мы можем устроить рождественский киномарафон. — Звучит неплохо, — говорит Феликс. Его рука лениво скользит вверх и вниз по спине Джисона. — О, давай посмотрим "Полярный экспресс". Прошло много лет с тех пор, как я видел это. И они смотрят "Полярный экспресс". Как только им удается вылезти из постели, чтобы позавтракать, они обнаруживают, что Минхо уже проснулся и свернулся калачиком с чашкой кофе, его очки примостились на переносице. Поскольку у него нет собственных планов на Рождество, они легко подключают его к своим. Вот почему они все берут свои лучшие одеяла и пуховое одеяло Джисона, взбивают пару мисок попкорна с маслом, приготовленного в микроволновке, и втискиваются в один диван, чтобы посмотреть кучу хороших рождественских фильмов. На ранний ужин Минхо решает, что приготовит всем говядину по-веллингтонски с различными овощными гарнирами и картофелем по-французски. Он привлекает их обоих к помощи на кухне, хотя Джисон мало что может сделать, так как он не особенно одарён в этой области. Но он делает всё возможное, и это действительно важно. И он даже ничего не портит, потому что, когда они садятся есть, еда получилась безупречной. — Вау! — говорит Феликс после того, как проглатывает первый кусок говядины. — Да здравствует шеф-повар Минхо! Это безумно хорошо. Минхо прячет улыбку за глотком вина. — Я полагаю, всё хорошо, — небрежно говорит он, но невозможно отрицать, как он светится в ответ на комплимент. — Не забудьте про свою спаржу. — Да, пап, — хихикает Джисон. В отместку Минхо целится ему в лицо брюссельской капустой. К счастью, у него хреновый прицел, и он промахивается. После ужина он оставляет их на несколько часов одних. Он изображает, что после целого дня, проведенного с ними, ему нужно немного времени на себя, но они оба знают, что на самом деле это потому, что он хочет, чтобы у них было немного времени для себя. В конце концов, Рождество — это большое событие для пар. Как только Минхо уходит в свою комнату, Феликс едва не накидывается на Джисона, опрокидывая его на спину поперёк дивана. — Что за... Феликс! — Рождественские поцелуи! — восклицает он, по-смешному вытягивая губы. — Я должен подарить тебе твои рождественские поцелуи! Он начинает осыпать их по всему лицу Джисона, становясь все более и более смазанными из-за причмокиваний, когда Джисон смеётся и извивается под ним. Сначала он сопротивляется, пытаясь удержать Феликса на расстоянии, но вскоре прекращает эти попытки и поворачивает голову, ловя губы Феликса своими. Что-то довольно бормоча, Феликс полностью растворяется в поцелуе, их губы скользят друг по другу, пока они укладываются на диван. Когда Феликс отстраняется, он слегка улыбается. — Вау. Жаль, что мы не могли сделать это раньше. — Я думаю, что если бы мы это сделали, мы бы травмировали Минхо-хёна на всю жизнь. — Хм, возможно. Но теперь, когда он ушёл, мы можем обменяться подарками! — Ты имеешь в виду рождественские поцелуи, не так ли? — спрашивает Джисон, изображая удивление. Говоря это, он похлопывает Феликса по заднице, побуждая его встать. Они оба оставили свои подарки рядом с камином до тех пор, пока не пришло время их отдавать, поэтому он направляется туда, чтобы забрать их подарки. Он протягивает Феликсу мешок с подарками, только чтобы рассмеяться, когда ему приходится забрать его обратно через пять секунд, когда они обмениваются подарками. — Ты первый, — говорит Феликс. Он выглядит так, будто вот-вот лопнет от волнения. — Хочу увидеть твою реакцию. По центру папиросной бумаги лежат открытка и квадратный пакетик среднего размера, завернутый намного аккуратнее, чем подарок Джисона для Феликса. Он достаёт его, открывая чёрную коробку с серебряным тиснением и названием неизвестного ему бренда. Когда он открывает её, на бархатной подушке рядом лежат две цепочки. — Я был в городе на прошлой неделе, когда увидел их, — говорит Феликс, подсаживаясь ближе, тоже глядя на украшения. Он показывает на каждый из кулонов по очереди, сияя. — Смотри, это ты, а это я. Я подумал, что могу носить это, а ты можешь вот это — вроде парных украшений, понимаешь? Только индивидуально для нас. Что думаешь? Джисон смотрит на эти две цепочки, на одной кулон в виде белки и в виде птички на другой, и чувствует, как у него необъяснимым образом перехватывает горло. Это, пожалуй, самый дурацкий подарок, который мог придумать Феликс. Ему нравится это. — Сони? — зовёт Феликс, в его голосе проскальзывает нотка беспокойства. — О чёрт, тебе это не нравится? Я могу вернуть их, если хочешь, у меня ещё лежит чек дома, так что это действительно не будет проблемой... — Наденешь это на меня? — спрашивает Джисон. Феликс обрывается посреди своей бессвязной речи, его щеки покрываются румянцем. — Ой. Ээм, да, конечно, сейчас. Он достает из коробки цепочку с птичкой и надевает её на шею Джисона. Пальцы Феликса аккуратно касаются кожи с задней стороны шеи. От места касания согревающее тепло разливается по всему телу. Цепочка защёлкивается, кулон слегка ударяется о грудь Джисона. — Хорошо? — Хорошо, — подтверждает он. Затем фыркает. — Это очень похоже на какой-то школьный мюзикл, — он с ухмылкой поворачивается на Феликса, мило спрашивая: — "Т" это "Трой"? — Нет, Габриэлла, — совершенно серьёзно отвечает Феликс. — "Т" это тиддис. Они оба смеются. Когда пришло время Феликсу открыть свой подарок, хорошее настроение Джисона немного поутихло, а его нервы едва не выплескивались наружу. Закусив губу, он наблюдает, как Феликс разворачивает небрежную упаковку, в которую Джисон замотал подарок прошлой ночью; и разворачивает стеклянную музыкальную табличку. Обложка представляет собой снимок ночного неба, а название песни под картинкой гласит "3:25 AM". Исполнитель J.ONE. Феликс смотрит на него, немного сбитый с толку. — Я знаю, что у тебя иногда бывают проблемы со сном, — Джисон бросается объясниться прежде, чем Феликс успевает что-то сказать, слишком нервный, чтобы молчать. — Поэтому я хотел сделать для тебя что-то, что ты мог бы слушать такими ночами — что-то, что поможет тебе расслабиться, если в этом есть смысл? Например, я знаю, что у тебя есть плейлист, который ты обычно слушаешь, и в основном это просто спокойные песни Coldplay, но я подумал, может быть, ты мог бы добавить ещё одну в этот плейлист, если хочешь? Но потом я подумал, что просто написать тебе песню было бы так себе, потому что песня это не что-то физическое, не осязаемое, правильно, так что тогда я на самом деле должен подарить тебе? Тогда я начал искать в Интернете и нашел эту табличку — смотри, она даже загорается, если нажать кнопку! — и если отсканировать QR-код, тебя перекинет прямо на песню. Я подумал, что это будет более крутым способ подарить тебе её. Феликс смотрит на Джисона, его лицо непроницаемо. — Ты написал мне песню? — Эм, — он краснеет. — Да. Она не так уж хороша, но я... ну, я имею в виду, я пытался, так что я просто- уф! Во второй раз меньше чем за час он оказывается на спине, а Феликс лежит на нём. На этот раз без поцелуев, только руки Феликса вокруг него, когда он заключает Джисона в объятия. Неуверенно Джисон обнимает его в ответ. — Полагаю, тебе понравилось? — рискует он спросить. Феликс хихикает ему в плечо, и звук подозрительно влажный. — Да, понравилось. Правда, очень понравилось. Джисон облегчённо выдыхает. — Хорошо. Просто... не возлагай слишком больших надежд, пока не послушаешь её, в песне нет ничего новаторского или типа того. — Заткнись, — говорит он. — Я уже люблю её. Everglow выходят с перекрутки, этот шедевр теперь моя новая ночная песня. — Ты ещё даже не послушал. — Мне всё равно. Мне понравится, даже если ты будешь просто кричать в микрофон в течение пяти минут. Что ж, это будет один из способов заставить Феликса уснуть, это точно. Остаток Рождества они проводят, свернувшись калачиком, с включенным радио на заднем плане, то болтая, то просто молча сидя, в зависимости от настроения. В этом нет ничего особенного, но Джисон не хотел бы, чтобы это было как-то по-другому. В оставшиеся дни визита Феликса они стараются ходить на небольшие свидания, чтобы максимально использовать эти дни вместе. Походы в любимое собачье кафе Феликса, какие-то маленькие магазины, которые он видел в ленте тиктока, вечер в караоке и всё такое. К сожалению, вскоре наступает его время возвращаться домой, сокращая их совместное времяпровождение раньше, чем им хотелось бы. Ни один из них не хочет, чтобы Феликс уезжал, но у него есть семья, к которой он должен вернуться, так что ему приходится. Кроме того, они уже запланировали, что Джисон поедет в Йонъин где-то в январе, не желая ждать выпуска Минхо, чтобы снова увидеться. Они выживут. В день, когда Феликс уезжает, Джисон провожает его до станции и прощается поцелуем и объятиями. На обратном пути он кашляет, и два лепестка выскакивает между его губ, мокрые от слюны. Он достаёт их из складок маски, бросает в первую же мусорную корзину, мимо которой проходит, и идёт дальше. Зимние каникулы проходят без особых происшествий. Большинство дней Джисона проходят одинаково, но всё равно не так, как летом. Тогда у него было обескураживающе слабое представление о течении времени, и почти каждое его взаимодействие с остальным миром было бесцветным и ограниченным. К счастью, на этот раз у него нет спадов из-за депрессии, но он впадает в обычную рутину, которая помогает дням сливаться в одно большое пятно. Тем не менее, это хорошая рутина. Джисон просыпается тогда, когда его тело считает нужным, и немного валяется в постели. Когда его желудок урчит и требует еды, он выкатывается из-под одеяла и идёт готовить вкусный завтрак (читайте: варенье на тосте или остатки вчерашнего ужина). Если Минхо дома, Джисон составляет ему компанию, если нет, то он включает какую-нибудь музыку и просто болтается сам по себе. На самом деле болтание самому по себе целыми днями не было утрированием. Иногда Минхо проявляет инициативу и утаскивает его от написания песен на прогулку, чтобы Джисон хотя бы подышал свежим воздухом. Иногда приходит Хёнджин и проводит с ним день, составляя список фильмов и дорам, которые хочет посмотреть вместе. Однажды Джисона на мгновение вырывает из дремоты Сынмин, сидящий рядом на диване, который шепчет "где шоколадное печенье хёна?", а затем Джисон полностью приходит в сознание, когда Минхо размахивает лопаткой перед Сынмином, словно это оружие, и бессвязно кричит. Они с Феликсом снова поддерживают непрерывный поток разговоров, хотя на этот раз их намного больше. Будь то сообщения, чтобы пожелать друг другу доброго утра (даже если время далеко за полудень), или видеозвонки днём, или телефонные звонки ночью, когда они засыпают под звуки сопения друг друга, удачно преодолевая расстояние между Йонъином и Сеулом, учитывая обстоятельства. Джисон всё ещё скучает по Феликсу, но это само собой разумеющееся. Конечно, он скучает по нему. Почему он не должен? Проходят дни, затем недели. Вскоре после Лунного Нового Года Минхо начинает работать в танцевальной труппе, которая нашла его на третьем курсе, даже до того, как он официально закончил учебу. Когда он занят этим, Хёнджин и Сынмин прилагают заметные усилия, чтобы чаще приходить в квартиру, решив составить Джисону компанию, даже если всё, что они делают, — это просто сидят в одной комнате, пока каждый занимается своими делами. Хотя Джисон и не говорит об этом часто, он ценит их усилия, направленные на то, чтобы он не чувствовал себя таким одиноким без Минхо. Прежде чем он это осознает, снова происходит одно за другим. Феликс возвращается в Сеул, чтобы отпраздновать с ним День Святого Валентина, окружая его прилипчивыми поцелуями и руками, обвивающими его бока, и глазами, из которых течет мёд всякий раз, когда он хоть мельком смотрит на Джисона. Затем несколько дней спустя доктор Квон во время осмотра подтверждает, что Ханахаки всё ещё медленно растёт. Затем Минхо окончательно завершает обучение, когда февраль подходит к концу, его глаза сияют со сцены, когда он принимает награду за то, что стал лучшим учеником на своём курсе. Джисон фотографируется с Минхо в выпускной мантии, который улыбается шире, чем Джисон когда-либо видел. Позже он устраивает небольшую вечеринку для их группы из пяти человек в их квартире, чтобы отпраздновать четыре года тяжёлой и честной работы, и пытается заглушить отсутствие семьи Минхо их праздниками. Затем, слишком быстро, март снова стучит в их дверь, возвещая начало второго года обучения Джисона в Университет K-Arts. В заявках на общагу в K-Arts есть небольшой раздел, в котором студентов просят указать имена тех, с кем они хотели бы жить, с указанием номеров студенческих билетов, в обещании сделать всё возможное. В прошлом году Сынмину и Феликсу повезло друг с другом, а вот Хёнджин остался жить с кем-то новеньким; на этот раз Феликсу приходится подружиться с незнакомцем. Он и его сосед по комнате, студент второго курса мультимедиа по имени Кёнхо, не особенно близки, хотя и не враждебны по отношению друг к другу. Они просто работают по двум совершенно разным графикам и довольствуются тем, что просто сосуществуют в одном и том же пространстве, когда Кёнхо не ночует в квартире своей девушки. И снова его друзья называют своим домом комнаты в общаге в кампусе Сёкван-дон, на этот раз им выделили комнаты всего в четырёх дверях друг от друга на верхнем этаже здания. Странно подниматься до последнего этажа каждый раз, когда Джисон приезжает — что бывает часто — вместо того, чтобы выйти из лифта на первом и пойти в комнату номер 27. (Он проходит мимо своей старой комнаты в первый же день, когда приезжает в общагу, желая предаться ностальгии, и замечает, как один из новых жильцов вешает плакат Slam Dunk на то место, где раньше висел плакат Хёнджина с GOT7. Это зрелище по непонятной причине заставляет его загрустить. Джисон спешит дальше, прежде чем новый студент успевает повернуться и заметить его, хмуро задержавшегося в открытом дверном проёме). Поскольку общага находится ближе к университетскому городку, чем квартира Джисона, гораздо проще торчать там между занятиями, чем возвращаться домой, поэтому Джисон максимально использует эту возможность. Как только его утренний урок оркестровки во вторник заканчивается, он обычно мчится на верхний этаж в надежде найти кровать, в которой он сможет вздремнуть до своего мастер-класса по композиции. Занятия на втором курсе тяжелее, чем он ожидал, и это необычайно обременительно для его тела, а оркестровка всегда почему-то лишает его сил. Как следствие —еженедельный сон в одно и то же время. В этот вторник он сначала заходит на кухню, услышав что-то похожее на медовый голос Сынмина, доносящийся оттуда. Это оказывается хорошим решением, потому что, когда он просовывает голову, все трое его друзей сидят за островком кухонного стола, завтракают или пьют утренний кофе. Пел и правда Сынмин, как и подозревал Джисон: очевидно, он исполняет серенаду Хёнджину в исполнении Love Again. Не самая романтичная из песен, но эй, кто такой Джисон, чтобы судить? — Не оставляй меня, детка, — напевает Сынмин, держа у рта венчик вместо микрофона. — Просто останься на ночь, детка. Хёнджин изо всех сил старается казаться невозмутимым, его губы сжаты в ровную линию, а брови подняты высоко на лбу, когда Сынмин придвигается к нему ближе. С другой стороны стола сидит Феликс и широко улыбается этому без каких-либо угрызений совести. Ещё не замеченный ни одним из них Джисон даёт знать о своём присутствии только тогда, когда Сынмин переходит к предприпеву, вступая с ним в песню, напевая на октаву выше, чтобы дополнить нижний регистр Сынмина. Его вступление заставляет ребят вздрогнуть от удивления, но Сынмин легко принимает его, не пропуская ни секунды. Когда они заканчивают припев вместе, он отвечает на пятюню Джисона. — Нам реально нужно, чтобы этот дуэт состоялся, Сони. Чего ты ждешь? Займись этим уже сейчас. — Скоро, — обещает Джисон. Он останавливается рядом с Феликсом, который обнимает бёдра Джисона и поднимает лицо в ожидании. Джисон нежно целует его в губы. — Доброе утро, — говорит он. — Разве у тебя скоро не будет урока? — Да, но мне лень идти сегодня, так что я не собираюсь, — говорит Феликс. Он прижимается носом к плечу Джисона, когда тот садится рядом. — Вздремнёшь у меня на этой неделе? Я присоединюсь к тебе. Джисон пожимает плечами. — Только если ты не будешь забирать все одеяла. — Это было один раз! Обычно ты их забираешь! — Это моё право, данное Богом, — говорит Джисон. Другая его цель — украсть кусочек завтрака Феликса. Сосредоточившись на жареном с яйцом рисе, он добавляет: — Значит, ты весь день пропускаешь занятия? — Только утро, — говорит он. — У меня послеобеденная практика, и я не могу её пропустить, если только не хочу, чтобы мой учитель завтра меня убил. Я провожу тебя на композицию, если ты меня разбудишь к этому времени. — Звучит как план. — Ой, — говорит Хёнджин, в равной степени влюбленный и недовольный. Он склоняется над своей тарелкой с фруктами, опустив губы, как ребёнок. — Хотел бы я, чтобы кто-нибудь провожал меня на занятия. Почему ты никогда не провожаешь меня до кампуса, Сынминни? Разве ты меня не любишь? — Зачем мне, если я не твой парень? — Как низко с твоей стороны, — холодно говорит Хёнджин. — Тот факт, что ты бы сделал что-то приятное, только если бы встречался со мной, просто омерзителен. Тебе должно быть стыдно за себя. Сынмину пофигу. — На самом деле, меня это вполне устраивает. — Эй, Ким Сынмин! Они все падают со смеху, когда Хёнджин впадает в одну из своих вспышек драмы. В другой жизни он точно был бы на пути к тому, чтобы стать актером. Джисон в этом уверен. У него определенно есть предрасполоежнность к этому, если не что-то большее. Завтрак проходит с драмой, пением и смехом. Джисон рад, что он остался здесь, а не ушёл вздремнуть, потому что его друзья никогда не перестают смешить его своими выходками, заставляя живот болеть от передышки. Тем не менее, он должен признать, что к тому моменту, когда он вползает в комнату Феликса, он едва стоит на ногах. Когда Феликс ныряет с ним под одеяло, Джисон почти прижимает его к себе, устраиваясь поудобнее и, наконец, готовясь немного поспать. — Ты хорошо пахнешь, — замечает он через мгновение. Он утыкается носом в ямку между ключицами Феликса. — Новый гель для душа? — Да, это тот органический, который я купил на днях. Иланг-иланг и жасмин, по-моему. — Пахнет очень хорошо, — говорит Джисон. Он делает приятный, долгий вдох кожи Феликса. Пахнет очень, очень хорошо. Феликс начинает смеяться, извиваясь под ним. — Ради всего святого, не нюхай меня так, это щекотно! — Но ты так хорошо пахнешь. — Это не отменяет того факта, что это щекотно! — Нет, но это оправдывает мои действия. Что означает, что это нормально, если я буду нюхать тебя вот так, даже если это щекотно. Если ты не хотел, чтобы тебя нюхал, то зря покупал такой крутой гель. — Ну, мне это кажется неправильным, — размышляет Феликс. Он сжимает Джисона левой рукой, а затем начинает почёсывать его волосы правой, нежность тянется вслед за движениями его пальцев. — Кстати, о душе, знаешь, что я заметил в душе на днях? Джисон качает головой. Мир грёз быстро приближается к Джисону, но он цепляется за сознание только ради Феликса. — В общем, я тёр своё тело мочалкой — знаешь, отшелушивание и всё такое. Но потом я перешёл к ногам и понял: у меня на больших пальцах волосы. Заявление было произнесено с заметными ужасом и восторгом, чтобы вывести Джисона из его легкой дремоты. Он дёргается в объятиях Феликса, а затем искоса смотрит на него, наполовину сбитый с толку, наполовину удивленный. — У тебя что? — Я даже не вру, они правда есть. И довольно тёмные. Типа, темнее и толще, чем я ожидал, учитывая, где они находятся. Смотри! С этими словами он сбрасывает с них одеяло, а затем поднимает одну ногу в воздух, приближая её к ним. Его гибкость впечатляет. Несмотря на это, Джисон сжаливается над ним и садится, обхватывая рукой лодыжку Феликса и удерживая его ногу в воздухе. Взглянув, он подтверждает заявление Феликса: на его большом пальце действительно есть волоски. Кто бы мог подумать? — Чёрт, — замечает он, отпуская ногу Феликса. Та с глухим стуком падает обратно на матрас, как и Джисон, снова перекатываясь в объятиях своего парня. — И правда. Честно говоря, это логично, у тебя вообще много волос, — на его руках, под ними, на ногах, волосы сгущаются вместе в толстую счастливую дорожку, идущую вниз по его животу. Должно быть всё из-за тестостерона или чего-то в этом роде. Или чего-то, что управляет подобными вещами. — Правда. На самом деле, меня не волнует всё остальное, потому что обычно, но пальцы на ногах? Пальцы на ногах. Из всех мест, честное слово! Как ты думаешь, мне стоит сделать лазерную эпиляцию только в этом месте? Тут Джисон впадает в истерику. Весь этот разговор был таким нелепым, что он был почти уверен, что придумал его, находясь в состоянии между сном и явью. О чём они вообще говорят? Он свернулся калачиком в руках Феликса, слабо смеясь в изгиб его шеи. Через несколько секунд Феликс тоже разражается смехом. На этот раз это был тот самый его смех, который к концу становился всё ниже, звуча из глубины его груди. Это один из любимых звуков Джисона. Насыщенный и тёплый, этот звук заставляет Джисона чувствовать нежность внутри и какую-то липкость, будто его кровь и органы заменились какой-то самой сладкой, самой приятной карамельной начинкой. Он вслушивается в этот смех, наполняющий воздух, чувствует, чувствует, как грудь Феликса подрагивает от этого, встречается с его глазами, перевернутыми по форме изогнутых от радости полосочек, и чувствует такую ​​невероятную любовь. Усталость, да. Немного в бреду, конечно. Но всё равно любовь. Счастье. — Ты смешной, — говорит он Феликсу, не в силах сдержать ухмылку. Феликс сияет. — До смешного люблю тебя, — воркует он. В ответ он получает полустон, на который и был нацелен, но за этим следует ещё один всплеск смеха. Этот более сдержанный, лёгкое хихиканье, а не смех, вызывающий боль в животе, как раньше. Быстро переходит в кашель. Этот один из наименее болезненных, и лепесток, который оседает на поверхность языка, легко разжёвывается, как жевательная резинка, хотя на вкус он как дерьмо. Джисон проглатывает его, морщась. Руки вокруг него почти незаметно сжимаются крепче. — Спокойной ночи, — бормочет Джисон, теснее прижимаясь к Феликсу. Сейчас время далеко от ночи, но это не важно. — Разбуди меня, когда нужно будет идти на семинар. — Спи крепко, детка, — говорит Феликс. Он целует Джисона в макушку, снова обнимает его, и они вдвоём засыпают, отсчитывая секунды.