Ты и я

Технически, Джисону не разрешается выкладывать музыку без одобрения компании. Сначала все песни проходят долгий процесс проверки, в ходе которого определяются, когда будет лучшая дата релиза, как создать нужную шумиху, какие маркетинговые методы лучше использовать для выпуска, с какими изданиями лучше связаться, чтобы убедиться, что песня не останется незамеченной. Что-то в этом роде. Джисон выпускает "Wish You Back" среди ночи в Торонто. Он выкладывает её на Soundcloud, что означает, что ему не нужно думать о денежной логистике от этой песни. Она бесплатна для всех. После этого он публикует ссылку на неё в своей инсте с подписью: для того, кого я отпустил. И ложится спать. Несколько часов спустя он просыпается от того, что кто-то стучит в его дверь. Когда он открывает, с мутным ото сна зрением и пытаясь подавить зевок, то видит раздувающиеся ноздри своего менеджера, его телефон уже поднят и разблокирован на обложке последнего сингла Джисона. — Что это, чёрт тебя дери, за свежее клип-артное говнецо с утра пораньше? — бросает Чонин. — Свежее клип-артное говнецо с утра пораньше, — немного суровый вердикт, по мнению Джисона. Конечно, всё, что он сделал, это загрузил фотографию чёрного квадрата из Naver Images, набрал название песни не совсем белым шрифтом и поместил это в правый нижний угол, но, по крайней мере, это было не в Comic Sans. Всего навсего простая, минималистичная обложка альбома. Поэтично. — Тебе не нравится? — спрашивает он, склонив голову набок. Чонин плечом проталкивается в комнату мимо Джисона. — Мне нравится, — резко говорит он. — Это, наверное, твой лучший сингл на сегодняшний день. Это просто, блять, не было одобрено к выпуску, не так ли? — Ну, как бы... технически, я это одобрил. — Даже не пытайся провернуть это со мной, — огрызается тот в ответ. Его злость не особо внушает доверия, когда он одет в пижаму с мультяшными утками. Чонин, кажется, понимает это, потому что драматично стонет и падает на кровать, проводя рукой по лицу. — Ты хоть представляешь, насколько из-за тебя усложнилась моя жизнь? Компания уже выела мне мозг из-за этого, они думают, что я не могу контролировать тебя или что-то в этом роде. Справедливости ради, это была бы точная оценка. Чонин всегда воспринимался не столько менеджером, сколько другом. Но Джисон не хочет стать причиной того, что тот останется без работы, поэтому он не признаёт, что согласен с его заявлением. — Я не думал, что это будет так серьёзно, — говорит он с лёгким раскаянием. — Это всего лишь одна песня. — У тебя контракт, — напоминает ему Чонин. — Это означает, что все песни сначала проходят через вышестоящие звенья. Ты не можешь просто взять и выложить, ты не какой-нибудь инди-артист, которому не перед кем отчитываться, кроме как перед самим собой. Джисон краснеет ещё немного. Он правда не думал, что это будет настолько серьёзно. С другой стороны, он опубликовал песню прошлой ночью после того, как уже выпил несколько бутылок пива и снова потерял счёт времени на @lovehhj. На этот раз это было вызвано роликом, который Хёнджин выложил о своей поездке в Амстердам. Так что, возможно, Джисон был не в лучшем положении, когда принял решение опубликовать "Wish You Back". — Извини, — бормочет он. Чонин снова вздыхает. Он садится прямо, бросая на Джисона взгляд, такой же неодобрительный, как у бабушки. — Я не собираюсь говорить, что всё в порядке, потому что меня действительно съедят заживо, когда мы вернемся в Сеул через пару дней– — Если ты хочешь, я могу– — Но, — перебивает он, подчёркивая это слово с некоторой важностью, — тебе повезло. Прошло всего несколько часов, но песня уже привлекла много внимания. Твоё имя даже залетело в тренды на Naver и в куче интернет-кафе. Об этом тоже уже есть пара статей — к счастью, пока все положительные. Люди впечатлены. А ещё все пытаются выяснить, кто этот "тот, кого ты отпустил". Джисон морщится. Да, это был глупый шаг с его стороны, даже он должен это признать. Он вспоминает оправдание, которое придумал прошлой ночью: он хотел, чтобы Феликс знал, что эта песня для него. Джисон всё ещё держится за это оправдание, если честно. Эта песня говорит обо всём, что он чувствовал с тех пор, как покинул Сидней, обнажает его сердце так, что ему ещё предстоит пожалеть об этом. При этом он не то чтобы хочет того внимания, которое привлекает широкая публика, размышляющая о том, для кого предназначена эта песня. Поскольку он не чувствует себя особенно знаменитым, он постоянно забывает, что за ним следит больше глаз, чем он осознает. — О, — говорит он немного запоздало. То, как Чонин смотрит на него — не что иное, как оценивание. — Кто бы это ни был, песня хорошая. Есть причина, по которой это становится вирусным. — О, — снова говорит Джисон. Губы растягиваются в лёгкой улыбке. — Спасибо. — Рано пока, сначала подожди, пока не получишь одобрение, прежде чем снова выкидывать что-то подобное, окей? Учитывая то, как песня звучит, она могла бы неплохо залететь в чарты, если бы была выпущен должным образом. Кто знает? Начальство может попросить тебя переиздать её с музыкальным клипом. Что-то типа того, как было с N.Flying несколько лет назад. Честно говоря, чарты были последним, о чём думал Джисон, когда писал песню. Всё, что было у него на уме — это отчаянное желание наконец направить всё, что он чувствовал из-за ситуации с Феликсом, в привычное ему русло. Слова могут ускользать от него, когда он пытается проанализировать то, что происходит в его собственной голове, но как только это оказывается на бумаге и сочетается с правильной комбинацией инструментов и правильным ритмом, это уже не так сложно. Написание песен было для него всё равно, что снять груз с плеч. Впервые за долгое время всё кажется таким понятным. Он хочет снова быть с Феликсом. Хочет вернуть то, от чего им пришлось отказаться. Ему просто нужно найти способ, чтобы Феликс это услышал. Технически, Джисон мог бы найти его номер или соцсети от кого-то, кого он знает. Если не от Хёнджина, то от Чана, так как у него контакты Ликса определённо всегда под рукой. Он просто не хочет отвечать ни на один из их вопросов, если он вдруг появится, пытаясь разузнать подробности о Феликсе, и ещё Джисон не хочет, чтобы Феликс чувствовал, что он загоняет его в угол. Так что вместо этого он решился на песню. Это рискованно, но он надеется, что она каким-то образом попадёт к Феликсу. У него есть предчувствие, что так и будет. После этого остаётся только посмотреть, как он отреагирует. Джисон вылезает из своих мыслей, слегка покачивая головой, только для того, чтобы встретиться с ещё одним странным взглядом Чонина. Он игнорирует это, вынуждая себя широко улыбнуться. — В таком случае, это означает, что всё сработало. У нас всё хорошо! — Да, — с энтузиазмом говорит Чонин, сарказм подслащивает его слова, как сахар. Он встаёт и пытается придать своему лицу самое суровое выражение, на которое способен, глаза сузились в щелочки, а палец направлен прямо на Джисона. — Сделаешь что-нибудь подобное ещё раз, и я обещаю, что убью тебя лично голыми руками. Джисон делает шаг назад, просто на всякий случай. — Принято к сведению. — Отлично. Затем Чонин улыбается, широко и искренне, но почему-то от этого становится ещё страшнее. Для того, кто выглядит как сама невинность, он, несомненно, очень страшен, когда прикладывает к этому усилия. Пижама с уточками и всё такое. — Поспи немного, тебе нужно встать через пару часов, — говорит он, похлопывая Джисона по плечу, когда проходит мимо по направлению к двери. — А теперь, если ты позволишь, мне нужно пойти и очаровать всех, чтобы спасти наши задницы. Увидимся. — Увидимся, — говорит Джисон. К тому моменту, как дверь закрывается, он уже в постели. Чуть более чем через двадцать четыре часа после выпуска "Wish You Back", посреди ночи звонит телефон. Это будит Джисона, и он вслепую нащупывает телефон, даже не потрудившись взглянуть на экран, чтобы прочитать имя контакта, прежде чем провести пальцем и снять трубку, а затем прижать к уху. — Алло? — бормочет он. Повисает небольшая пауза. А затем голос, такой же мягкий и низкий, каким он его помнит, раздаётся ответ: — Джисон. Он быстро садится в постели, глаза резко открываются. Все следы сна исчезают, будто сжигаются ударом молнии, которая только что пронзила его насквозь. Пульс начинает учащаться, ощутимо отдаваясь сбоку на шее. — Феликс, — выдыхает он, крепче сжимая телефон. Он сглатывает. — Привет. Ещё одна пауза. — Привет, — говорит Феликс через мгновение, так же неуверенно, как чувствует себя Джисон. Ему кажется, что он вот-вот растает и растечётся в лужу от одного звука его голоса. Боже, это именно то, чего ему не хватало годами. Как он вообще мог обходиться без этого? — Как... как у тебя дела? — Хорошо, — говорит Джисон. Сейчас, когда Феликс позвонил ему, он чувствует себя просто прекрасно. На вершине этого грёбаного мира. В его голосе проскальзывает улыбка. — Немного сонный, но в целом всё хорошо. — Сонный? Сколько у тебя времени? — Примерно половина третьего утра, — говорит Джисон. Он слышит, как Феликс ругается себе под нос, и сдавленно усмехается этому. — А что, сколько в Сиднее? — Семь с чем-то вечера, — говорит он. — Прости, я не думал, что разница во времени такая большая. Мне стоило проверить. Джисон пожимает плечами, хотя рядом нет никого, кто мог бы это увидеть. Он аккуратно откидывается на подушки, устраиваясь поудобнее, пока они непринужденно беседуют. Теперь, когда он больше не так взбудоражен голосом Феликса, ему не нужно сидеть так ровно, будто он палку проглотил. — Всё в порядке, не волнуйся. Можешь звонить мне в любое время. Снова тишина. Затем Феликс продолжает, на этот раз спрашивая Джисона, что он делал сегодня — ну, теперь уже вчера, но не суть — и слушает, как он рассказывает о концерте. Он внимательно слушает, пока Джисон болтает без умолку. Комментирует во всех нужных местах, удивлённо вздыхает, когда слышит, с кем Джисон в туре, отмахивается от извинений Джисона за то, что он так много болтает, уверяя, что всё нормально. Приятно вот так разговаривать с Феликсом. Это заставляет Джисона чувствовать, что, в конце концов, между ними всё не так уж и плохо; они просто два парня с чувствами друг к другу, разговаривающие по телефону. Конечно, Джисон не единственный, кто говорит. Ему так же не терпится узнать о настоящем Феликсе, как и о Феликсе-прошлом, поэтому Джисон задаёт вопросы. Он хочет знать всё о том, как прошёл концерт в академии, что Феликс делал сегодня на работе, как дела у Чана, здоров ли он. Ему нравится слушать, как Феликс говорит, так же сильно, как и разговаривать с ним. Нравится низкий звук его голоса и то, как он обдумывает свои слова. Он нравится в упор. Беседа хороша в том самом приятном виде, когда пальцы ног поджимаются к матрасу. Бабочки пляшут в животе, на лице глупая улыбка, растягивающая его губы, пульс периодически даёт перебои. Что-то типа этого. Боже, Джисон бы навсегда остался с этим чувством. Затем Феликс прочищает горло. — Послушай, Сони... ты, наверное, уже понял это, но я видел новую песню, которую ты опубликовал. Ну, слышал её, то есть. На этот раз сердцебиение Джисона учащается от предвкушения. Он облизывает уголки губ, внезапно осознав, насколько они сухие. — В самом деле? И что ты... что ты думаешь? Тебе понравилось? Тебе понравилось, о чём она? — Прекрасная песня, — тихо говорит он. — Красивая. — Спасибо, — говорит Джисон. Прежде чем он успевает добавить что-либо ещё, Феликс произносит: — Но это ничего не меняет. Всё, что чувствовал Джисон: эйфория, возносящая сердце к потолку, головокружение, бурлящее в его венах, — погасло, как свеча. Он холодеет, горло сжимается в тандеме с пальцами на телефоне. — Что ты имеешь в виду? — звучит не громко, он не осмеливается говорить громче, чем тихое бормотание себе под нос, будто боится, что любое превышение громкости воплотит то, что говорит Феликс, в реальность. Высеки это на камне, преврати во что-то, чему Джисон не сможет возразить. — Что это не меняет? — Джисон, пожалуйста. Ты знаешь, что я имею в виду. — Нет, я не знаю, — говорит он, хотя это так. — Тебе придётся разжевать. — Сони... Ужасное ощущение царапает внутренности, оставляя глубокие борозды на стенках. Джисон прикусывает губу и заставляет себя дышать ровно, когда влага затекает в уголки глаз. Всё должно было пойти совсем не так. Он вложил свои сердце и душу в эту песню — как это может быть ответом? — Сони, мы не можем сделать это снова, — вздыхает Феликс. — Почему нет? — требовательно спрашивает Джисон. — Теперь я знаю правду. Я знаю, кто ты на самом деле, и у меня уже есть чувства к тебе, так что- — Их нет. — Есть, — говорит он резко, настойчиво. В этом он уверен. — У меня были чувства к тебе с тех пор, как мы встретились в Сиднее. Сначала я не понял, что это было, но это правда. А потом я приехал в Лос-Анджелес и поговорил с Хёнджином о том, что произошло, и он сказал мне правду: что ты правда любил меня в K-Arts, независимо от болезни, и что я знал, что ты любил меня до самого конца. Он даже показал мне посты, которые заархивировал в инсте. Я сам видел доказательства. — Это ничего не меняет. — Это всё меняет, — утверждает он. Он знает, что его эмоции слышны в голосе, выдавая то, насколько он расстроен тем поворотом, который принял разговор. Ему всё равно. Неотложность ситуации охватывает его, побуждая убедить Феликса, что он не прав, убедить дать им ещё один шанс. Ему нужен ещё один шанс для них. — Мы уже трижды встречались. Три раза нас каким-то образом снова сводили вместе, хотя шансы на то, что это произойдёт, меньше одного на миллион. И теперь... и теперь ко мне возвращаются мелочи, рандомные вещи о том, как тебе нравится печь брауни и слушать Coldplay, вещи, о которых я даже не должен знать. Тебе не кажется, что это знак? — в отчаянии спрашивает он. — Тебе не кажется, что это что-то значит? — Нет, — говорит Феликс. Он звучит так же измученно, как и чувствует себя Джисон.— Нет, не кажется. — Ликс, пожалуйста, — умоляет он. — Не делай этого. — Нет смысла спорить об этом, ты уже знал, что это произойдёт. Чёрт возьми, ты даже сам сказал это в своей песне: я не вернусь. Я не могу. Джисон вытирает щёки, шмыгая носом. Он решительно сжимает челюсть и говорит: — Ты знаешь, что в песне я сказал гораздо больше, чем это, — когда на это нет ответа, он тихо спрашивает, — Ты собираешься проигнорировать всё остальное из-за этой маленькой строчки? Снова тишина. На этот раз тишину нарушает только дыхание Феликса на другом конце провода. Иногда слышно тихие шмыгания — единственное, что выдаёт то, в каком состоянии он находится. От этого ужасное чувство царапанья внутри Джисона усиливается, скребётся по стенкам, из которых состоит его тело, как будто это чувство намерено разорвать его изнутри. Джисон прижимает одну руку к животу и закрывает глаза, заставляя себя сохранять спокойствие. Он не хочет быть причиной слёз Феликса. Всё, что он хочет сделать, это иметь возможность протянуть руки через телефон и обнять его. Погладить его по волосам и прошептать, что всё будет хорошо, если он просто немного поверит в них. Однако учитывая, в каком темпе идёт разговор, к этому и близко не подойдёт. — Мы уже встретились три раза, — наконец говорит Феликс. Слова дрожат, но он продолжает. — Один раз, когда нам было восемь, один раз, когда нам было двадцать, и один раз, когда мы встретились в Сиднее. Джисон выдыхает. — Вот именно. Это должно что-то значить, верно? — Мы уже встретились три раза, — повторяет он, как будто Джисон даже не сказал ничего, — и два раза мне пришлось потерять тебя и попрощаться. Два раза я чуть не отправил тебя в могилу. Не проси меня сделать это в третий раз. — Третьего не буде- — О, да? Как ты можешь это гарантировать? Джисон не может. Как бы сильно он это ни ненавидел, он не может. Если однажды заболеть Ханахаки, то организм автоматически становится более восприимчив к рецидиву. У Джисона это было дважды, и оба раза это было из-за одного и того же человека. Трижды болеют редко, но шансы складываются не в их пользу. Это не мешает ему отмахнуться от этого. — Третьего не будет, — настаивает он. — На этот раз всё будет по-другому. — Как? — требует Феликс. Вопрос получается резким и рычащим. Это было бы грубо, если бы не тот факт, что Феликс явно плачет, когда говорит это. — Что теперь будет по-другому? Потому что я пиздец как уверен, что ни хрена не будет. Разве ты не понимаешь? Болезни плевать. Я не знаю, почему так получилось, я не знаю, почему она никогда не признавала моих чувств к тебе, но, господи блять, Сони, я не думаю, что физически было возможно любить тебя сильнее, чем я уже любил, когда мы учились в K-Arts. Ты был для меня самым важным человеком в мире. Я бы... боже, я бы сделал для тебя всё, что угодно. Ты мог бы попросить меня абсолютно о чём угодно, и я бы разорвал мир на части, только чтобы сделать тебя счастливым. Я хотел провести остаток своей чёртовой жизни с тобой. Джисон прикусывает губу так сильно, что едва не прокусывает её. Слёзы ещё больше заливают его глаза, когда он пытается говорить. — Ты всё ещё можешь. — Не могу, — говорит Феликс. — Я хочу, но не могу. Если ты снова заболеешь- — Не заболею. — Если ты снова заболеешь, в этот раз операция правда может тебя убить. Это и без того достаточно опасно. Сделать это в третий раз равно что попросить тебя умереть на операционном столе. — Я не собираюсь болеть снова, — говорит Джисон. На другом конце провода Феликс начинает плакать сильнее. — Ты этого не знаешь! Разве ты не понимаешь? Не имеет значения, как сильно я люблю тебя, этого будет недостаточно. Этого никогда не будет достаточно. Джисон думает обо всём, что он перебирал в уме с тех пор, как приземлился в Лос–Анджелесе. Воспоминания, которые у него остались из Сиднея, дурацкие подробности, которые он собрал за последние несколько недель — и, что более важно, — посты на инстаграм-аккаунте Хёнджина. Как он был зациклен на картине, которую те вырисовывали. Как он не мог понять, как так возможно, чтобы кто-то любил его так сильно, как явно любил его Феликс. Как сияли его глаза каждый раз, когда смотрел на своего парня. Как, несмотря на явную преданность, Джисон становился всё тоньше и тоньше с каждым постом. Как он чах даже под солнечным светом улыбки Феликса. Каким хрупким он выглядел к концу. — Ну и что? — тихо спрашивает он. Поражение переплетает каждое его слово, превращая их в плоские и затертые. — Значит, это всё? Мы не можем быть вместе, даже если мы оба этого хотим? Феликс прерывисто вздыхает. — Ты должен отпустить меня, Сони. Я знаю, это тяжело, я понимаю. Это было самое трудное, что мне когда-либо приходилось сделать, когда я прощался с тобой в больнице. Но ты должен это сделать. Я не могу потерять тебя снова. — Но ты сейчас теряешь меня, — говорит Джисон. — По сути, я преподношу тебе себя на блюдечке, а ты меня отталкиваешь. — Я знаю, детка. И я очень сожалею об этом, мне правда очень жаль. Но, по крайней мере, так я буду знать, что ты всё ещё будешь жив, если я это сделаю. Долгое время после того, как Феликс вешает трубку, всё, что Джисон способен делать, это пялиться на свой телефон. Смотреть на аккаунт в KakaoTalk, с которого Феликс позвонил ему: селка, которую он установил в качестве своей фотографии профиля, его тёмные волосы, тщательно уложенные по обе стороны от лица, и обновление статуса несколько месяцев назад. Смотрит на их журнал вызовов, все сорок семь минут и тридцать две секунды из них. Как может что-то, что начиналось так хорошо, закончиться вот так? Это похоже на дурацкую шутку. Как будто его худший кошмар ожил. Он блокирует телефон и бросает его на кровать. Затем переворачивается на бок, зарывается липким лицом в подушку и молится, чтобы поскорее заснуть, хотя бы для того, чтобы ненадолго исчезнуть из этого мира. Джисону требуется пятьдесят восемь минут после того, как он выходит из самолета в аэропорту Инчхона, чтобы понять, что у него больше нет доступа к аккаунту @lovehhj. Развалившись на заднем сиденье служебной машины рядом с сонным Чонином, он глупо моргает, глядя в экран телефона, не в силах осознать тот факт, что учетная запись Хёнджина больше не доступна для него. В нём поднимается паника, когда он снова и снова нажимает на опцию переключения учётных записей, но не находит другого доступного варианта. Прежде чем он успевает подумать получше, он заходит в сообщения.

джисони ~: эй ты походу случайно вышел из своей инсты? лол спрашиваю только потому, что ты здесь профи инсты

Хёнджинни: нет, не совсем

джисони ~:

серьёзно?

странно

Хёнджинни: если это насчёт @lovehhj то я сменил пароль Джисон замирает. Холодный ужас скользит по позвоночнику.

джисунги ~:

что ты имеешь в виду?

Хёнджинни: Феликс позвонил мне вчера и спросил, зачем я показал тебе архивированные сообщения и тогда я понял, что не вышел из него на твоём телефоне поэтому я сменил пароль Он сменил пароль. Феликс спросил его, почему Джисон может видеть архивированные посты, и Хёнджин сменил ссаный пароль. Паника усиливается, поднимаясь к горлу, как усики виноградной лозы, готовая задушить при следующем вдохе.

джисони ~:

он не имел права этого делать,

и ты тоже

Хёнджинни: эм... да, я имел?? это буквально мой аккаунт?? Джисон даже не потрудился ответить на это. По телу будто ток проходит. Это приводит его в действие, словно он пластиковая фигурка с батарейками, встроенными куда-то в середину спины, а в него закодирован список определённых действий. Всё, о чем он может думать — снова получить доступ к этому аккаунту. Он даёт водителю адрес многоэтажки Хёнджина, вместо своего, и тащит свои вещи на пятый этаж, чтобы постучать в его дверь. Когда Хёнджин открывает, Джисон сразу переходит к делу. — Дай мне пароль. — Джисон, какого хрена? — Хёнджин отвечает с палкой сельдерея во рту. — Ты приехал прямо с самолёта? — Да, — говорит Джисон. Он чувствует нетерпение и нервозность во всём теле. — Мне нужно, чтоб ты дал мне пароль от этого чёртового аккаунта. Вообще, не суть, можешь не давать мне пароль, если так хочешь — просто войди в учётку с моего телефона. Секунда времени. Он лезет в карман за телефоном, готовый отдать его, пока Хёнджин тихо не вмешивается. — Я не могу дать тебе пароль, Сони. Он снова замирает. — Что? Почему нет? Хёнджин смотрит на него большими, непроницаемыми глазами. Затем он оглядывает коридор, и он вздыхает, отступая назад, полностью открывая дверь. — Если мы собираемся говорить об этом, тебе лучше войти. Я не хочу разглашать твоё прошлое на всю Корею. Всё ещё хмурясь, Джисон берёт свой багаж и заносит его внутрь, оставляя у полки для обуви. Он следует за Хёнджином дальше в квартиру, хотя и не садится, как это делает старший. Засунув руки в карманы, одной снова обхватывая телефон, он становится возле с кресла, на котором устроился Хёнджин, ковыряя ламинат ногой в носке. — Я не понимаю, — говорит он. — Почему ты не можешь дать мне пароль? Раньше ведь получилось. Хёнджин бросает на него ещё один взгляд. Что бы он ни увидел в выражении лица Джисона, это заставляет его тяжело вздохнуть. — Дело не в том, что это инста не даёт мне так сделать. Я просто не думаю, что это правильное решение. — Почему? — Я заархивировал сообщения не просто так, Сони. Это... после твоей операции нам нужно было убедиться, чтобы ничего не спровоцировало рецидив, потому что, если бы он произошёл, была бы большая вероятность, что врачи не смогли бы снова спасти тебя. Поэтому я только мог избавиться от всего, что касалось Феликса. Чёрт возьми, я даже удалил с твоего телефона приложение для наблюдения за здоровьем, потому что именно так ты снова узнал о нём в первый раз. Мы не могли рисковать тем, что ты каким-то образом узнаешь, и это повлияет на твоё состояние. — Я знаю это, — говорит Джисон. Такое ощущение, что уголки его рта, будто склеенные, направлены вниз. — Ты объяснил мне это в Лос-Анджелесе... Но сейчас то время давно прошло, и моё состояние в порядке. Я даже лично встречался с Ликсом, и со мной ничего не случилось. Со мной всё будет в порядке. Растерянность мелькает на лице Хёнджина. Он снова вздыхает и кладёт сельдерей на стол, затем поворачивается к Джисону, решительно расправив плечи. Он выглядит так, как будто он солдат, готовящийся к потенциальному конфликту. Кто-то, кто точно знает, что реакция на его действия не будет положительной. — Феликс позвонил мне, — говорит он. — Как я уже говорил ранее, он хотел знать, зачем я показал тебе архивированные посты. А ещё он сказал, что ты сказал ему, что хочешь дать вашим отношениям ещё один шанс. Лицо Джисона становится горячим, как уголь. — Это не твоё дело. — Он сказал мне, что ответил "нет", — мягко продолжает Хенджин. Жалость сглаживает уголки его глаз, и это зрелище бьёт по позвоночнику Джисона, как копьё. Он вздрагивает, ничего так не желая больше, как отвернуться от этого. — Сказал, что не хочет рисковать ещё одной вероятностью того, что ты заболеешь. — Я знаю, что он сказал. — Это обоснованное замечание, — упрекает старший. — Никто из нас не знал, почему болезнь появилась в прошлый раз, так как Феликс явно был по уши влюблён в тебя. Если есть шанс, что ты можешь снова заболеть — а он точно есть, — то отношения исключаются. Мы не можем так рисковать. Напоминание об отказе — это ещё одно копьё, от которого Джисон хочет сбежать. Он напрягается, пытаясь сохранить хладнокровие, несмотря на желание пойти в атаку. Реакция Феликса могла быть грубой и болезненной, такой, что расколола оставшиеся кусочки сердца Джисона, но огрызания на Хёнджина ничего не изменят. И не поможет ситуации. Он получит этот пароль. — Ну, здесь тебе не о чем беспокоиться, — говорит он. Он пытается скрыть боль в своём голосе, когда продолжает, — Как ты сказал, отношения не обсуждаются. Он сказал "нет". — Но ты так не сказал, — говорит Хёнджин, — и это имеет значение. Ты снова начинаешь в него влюбляться. Джисон не отрицает этого. В каком-то смысле он уже. В ту секунду, когда он открыл дверь в студию Чана и врезался в Феликса. С тех пор он неуклонно погружается в это всё глубже, что бы то ни было. — Я не хочу усугублять это. И Джисон, я знаю тебя — и даже если бы нет, ты достаточно спалился, когда написал мне сегодня. Ты смотрел посты с моего аккаунта, не так ли? Вот почему тебе нужен пароль, верно? Потому что это означает, что ты можешь продолжать смотреть их, даже если ты больше не с Феликсом. Заявление попадает прямо в точку. Нервозный, всё, что Джисон может сделать, это нелепо моргнуть. Он краснеет, как будто его окунули лицом в огонь, и пытается стряхнуть его, ощупывая лицо ладонью. — Это... это не... Нет смысла врать об этом. Если он скажет, что Хёнджин всё неправильно понял, у него не будет причин снова предоставлять Джисону доступ к аккаунту. У него не будет опоры, на которую можно было бы опереться, чтобы помочь себе в достижении цели. Всё, что он может сделать, это признать правду, а затем умолять достаточно сильно, чтобы воззвать к мягкой стороне Хёнджина. В любом случае, он всегда был падок на романтику. — Ладно, хорошо, — говорит Джисон. — Я смотрел посты. Подай на меня в суд за это. Это мои воспоминания. Ты правда собираешься помешать мне узнать моё собственное прошлое? Разве это справедливо? — Я не могу рисковать, Сони, — говорит Хёнджин, качая головой. — Я знаю, это тяжело, но ты не можешь привязываться, а это именно то, что могут сделать эти посты. Заставят тебя привязаться ещё сильнее, сделают твои чувства ещё сильнее. Нам нужно действовать сейчас, пока что-нибудь не случилось. Это звучит как извинения, но Джисону всё равно. Паника снова охватывает его, прерывая дыхание и заставляя хвататься за любой аргумент, который он может найти, отчаянно пытаясь выиграть. — Это несправедливо! Ты не можешь просто так решать что-то подобное за меня. Эти чувства мои, эти фотографии и видео, на них я– — Ты и Феликс, — вмешивается Хёнджин. — Не только ты. — Ну и что? — огрызается Джисон в ответ. — Они всё ещё мои. Ты не можешь просто скрывать их от меня! Широко раскрыв глаза в неверии происходящего, Хёнджин встаёт, чтобы посмотреть ему в лицо должным образом. Он смотрит на Джисона как на незнакомца, как будто не может поверить, что это правда он сейчас стоит посреди его квартиры и говорит все эти вещи. Джисон встречает его взгляд с твёрдым вызовом. — Джисон, какого хуя? — говорит Хенджин. — Ты вообще видишь себя со стороны сейчас? Ты можешь на минутку оглянуться и понять, как ты реагируешь на доступ к аккаунту, который даже не твой? Месяц назад ты даже не знал о существовании этих постов. — Да, но и месяц назад всё было по-другому. — Не особо отличается. — Послушай, я знаю, что ты с этим не согласен, — отчаянно говорит Джисон. — Я знаю, что это, вероятно, звучит безумно, и я понимаю это, но разве ты не видишь? Эти посты — всё, что у меня осталось от Феликса. Всё остальное у меня отняли. А теперь... теперь он говорит, что больше не хочет иметь со мной ничего общего, и хотя мне это не нравится, я знаю, что ничего не могу с этим поделать. Я не могу переубедить его; я не могу заставить его быть со мной. Всё, что у меня сейчас есть — это эти посты, так что, пожалуйста, пожалуйста, не отбирай их у меня, Джинни. Пожалуйста. Решимость на лице Хенджина исчезает. Он переступает с ноги на ногу, как будто вот–вот обмякнет в поражении, как делал много раз раньше в более простых случаях, но затем останавливается. Собирается с силами, его глаза на мгновение закрываются, прежде чем он снова их открывает, и качает головой. — Прости, — тихо говорит он. — Я не могу. Возможно, это нелегко принять, но ты должен двигаться дальше. Внезапно отчаяние в Джисоне вспыхивает пламенем. Он чувствует, как это поднимается всё выше, как лава, а затем извергается, взрывается из него, разлетаясь по всей квартире и поглощая своей яростью всё, что попадётся на пути. Он сгорает от этого, кипит. — Это, блять, не тебе решать. Я сам решаю, что мне делать со своими чувствами — ни ты, ни Феликс, ни кто-либо другой на этой чёртом ёбаной планете. Если я хочу любить его снова, то это моё решение– — Любить его? — бросает Хёнджин в ответ так же громко. — Ты, блять, себя слышишь? Ты знаешь его всего две недели! — Я знаю его половину своей грёбаной жизни, придурок ты! То, что я этого не помню, не отменяет это- — Нет, но это означает, что ты ведёшь себя пиздецки нелогично. Ты ведёшь себя так из-за кого-то, кого едва знаешь. Неважно, знал ли ты его, когда был ребёнком, неважно, встречался ли ты с ним, когда учился в универе K-Arts: ты ничего из этого не помнишь! Ты бы даже ничего не узнал об этом, если бы я не рассказал тебе или если бы я не показал тебе эти фотографии. — Так это моя вина? — кричит. Джисон — Я не просил, чтобы у меня забирали мои воспоминания! — Я и не говорил, что ты просил! Но это не значит, что ты можешь просто ворваться ко мне в квартиру, даже не поздоровавшись, и потребовать дать тебе доступ к моему аккаунту, чтобы ты мог подпитывать свою одержимость кем-то, кого ты даже больше не знаешь. — Я знаю его! — Не знаешь, — огрызается Хёнджин. — Ты знал когда-то, но больше нет. То, что ты переспал с ним на одной вечеринке, ничего не меняет. Нет, не меняет. Но это на самом деле означает, что Джисон помнит важные вещи: то, каково это — обнимать Феликса, как он гладил лицо Джисона, когда они лежали вместе, и улыбался ему так, как будто никогда не был счастливее, чем в тот момент. Он помнит и другие вещи. Например, тот факт, что Феликс обнимал его каждый раз, когда ему было плохо, и что его брауни — лучшие из тех, что Джисон когда-либо пробовал, даже если он не помнит, как их ел, а ещё то, как Феликс любит Coldplay. Он правда знает Феликса. Он знает. Джисон мог бы сказать всё это, но он этого не делает. Он просто пристально смотрит на Хёнджина — своего лучшего друга, единственного человека, который всё это время подтверждал его связь с жизнью, которую он больше не помнит, — и сжимает руки в кулаки. — Я не дам тебе доступ, — тихо повторяет Хёнджин. — Не проси меня делать это снова. Гнев в Джисоне начинает потрескивать. Сжав челюсти, он выплёвывает в ответ: — Хорошо. Делай, что хочешь. Но если ты не собираешься давать мне доступ, тогда я хочу вернуть свои вещи. Запинаясь в замешательстве, Хёнджин моргает. — Чего? Какие вещи? — Ты избавился от всего, что касалось Феликса, верно? — говорит Джисон. Он едва осознает, что говорит, просто позволяет словам слетать с губ и надеется, что его чутьё не введёт его в заблуждение. Но если Хёнджин знает Джисона достаточно хорошо, чтобы понять, что он стал одержим этими архивами в инсте за последний месяц, то Джисон знает его достаточно хорошо, чтобы тоже догадаться об этом. — Ты сам так сказал. Это включает в себя и всё, что у меня было от него, верно? Кому-то нужно было убрать это, пока я был в больнице. Зная меня, я, вероятно, попросил сделать это тебя. Я бы не доверил никому другому. Попадает точно. Он видит это по тому, как Хёнджин отшатывается в удивлении. Через мгновение он признаёт: — Это правда. Но это давно прошло, Сони. Я избавился от этого, как ты и просил. — Чушь собачья, — усмехается он. — Ты бы никогда не избавился от этого просто так. Ты не из тех, кто бы так сделал. Хёнджин всегда был сентиментальным человеком. Кто-то, кто цепляется за пережитки прошлого, кто ценит вещи, которые другие назвали бы как хламом и выбросили без раздумий. Чёрт, именно по этой причине у него и есть аккаунт, из-за которого они сейчас ругаются. Он никогда не смог бы выбросить вещи Джисона. Спрятать их — конечно, но уничтожить все до одной? Никогда. Хёнджин инстинктивно втягивает воздух, почти незаметно вздрагивая. — Я понятия не имею, о чём ты говоришь, — говорит он, но Джисон сейчас на коне. Он разворачивается на пятках, готовый перевернуть квартиру вверх дном, если потребуется. — Возможно, это здесь. Спрятано где-то, где я не смогу легко найти. Куда бы вы положили что-то подобное? Может быть, где-то в коробке? — Джисон, прекрати– — Может быть, здесь, — говорит он, открывая дверь в кладовку, куда Хёнджин и Сынмин запихивают всё рандомное барахло, которое больше нигде не помещается. Он собирается войти внутрь, когда чья-то рука тянет его назад, и дверь захлопывается. Он поворачивается лицом к Хёнджину, скаля зубы в рычании. — Отпусти меня. — Нет, пока ты не возьмёшь себя в руки. — Я сказал, отпусти! — А я сказал "нет", — шипит Хёнджин. Его пальцы сжимаются в дополнение его слов. — Возьми себя в руки, Хан Джисон. У тебя есть хоть какое-то представление о том, что ты, блять, творишь? Ты собираешься разнести мою квартиру ради воображаемой коробки с вещами... — Я знаю, что она у тебя есть. — Даже если и да, ты не получишь её. — Это моё, — огрызается Джисон. — Я получу. — Меня не волнует, что когда-то это было твоим, — парирует он. — Ты сказал мне забрать это у тебя, и я это сделал. Я не собираюсь сейчас отступать от своего слова. — Твоё слово было для меня! Ты дал это обещание мне! — Джисон, ты можешь просто, блять, прекратить? — взрывается Хёнджин. Он отпускает его, только для того, чтобы оттолкнуть Джисона от кладовки, а затем запустить руки в свои волосы, в отчаянии оттягивая их. — Неужели ты не видишь, каким грёбаным эгоистом выглядишь? Джисон в шоке открывает рот. — Эгоист? Я веду себя эгоистично, желая вернуть свои собственные вещи... — Да, ты эгоистичен, — говорит Хенджин. — Всё это пиздец как эгоистично. — Не смей, — рычит Джисон. Его голос внезапно начинает ломаться, но он продолжает, сверля старшего горячим взглядом, в котором смертельная смесь ярости и печали. — Не смей стоять здесь и называть меня эгоистом. Ты понятия не имеешь, каково это для меня. — Это касается не только тебя. — А кого ещё? — эти слова — будто ножи, брошенные в Хёнджина. — Это я прохожу через всё это, это я, на кого это всё напрямую влияет! Тебе легко стоять и осуждать меня за всё, что я делаю, называть меня сумасшедшим и говорить, что я веду себя нелогично, но ты не знаешь, каково это. У меня отняли так много лет моей жизни, так много вещей, которые были мне дороги, и которые я больше не могу вспомнить. В течение многих лет я был всего лишь ошмётками личности. — Я знаю, это тяжело– — Нет, ты не знаешь! Ты ни хрена не знаешь о том, что я чувствую, каково это, когда у тебя столько отняли — и теперь, когда я снова обрёл часть этого, мне говорят, что я всё ещё не могу наконец получить это. Это грёбаные фотографии, Хёнджин. Фотографии, видео и прочая срань, что уже было моим, но ты не даёшь мне даже этой малости. Он не и ожидал, что Хёнджин уступит, но решимость в его сжатых челюстях всё ещё ранит. Хёнджин качает головой, выглядя так, как будто он, наконец, достиг предела своих возможностей, и, возможно, так оно и есть, потому что, когда он говорит, это почему-то ещё жестче, чем уже было. Ему даже не нужно повышать голос для этого. — Ты что, блять, не понимаешь? — говорит он. — Я знаю, что тебе тяжело. Я знаю, что то, через что ты прошёл, — это просто полное дерьмо, и что это повлияло на всю твою жизнь, но ты был не единственным, кто пострадал, Сони. Все остальные вокруг тебя тоже. Минхо-хён, Сынминни, я. Ты думаешь, нам было легко видеть, как ты болел, и неделя за неделей шли без каких-либо улучшений? Ты думаешь, у меня был лучший момент в моей грёбанной жизни, когда я сидел с тобой в машине скорой помощи и наблюдал, как медики пытаются заставить тебя снова дышать после того, как ты потерял сознание в кампусе? Думаешь, мне понравилось видеть, как потерян ты был после операции? Думаешь, нравилось наблюдать, как много ты плакал и как тебе было больно выздоравливать, зная, что я ничего не могу сделать, чтобы облегчить твою боль, кроме как быть рядом, хотя ты едва помнил, кто я такой? Блять, Джисон, мне это снится в кошмарах по сей день! Щёки Джисона горят. — Я не говорил, что тебе не было трудно– — А как насчёт твоих родителей, а? Как ты думаешь, легко им было получить звонок от Минхо-хёна в шесть, блять, часов утра, и слушать, что их сыну только что сделали операцию, и они должны приехать в Сеул, чтобы увидеть его? Они едва приняли твои отношения с Феликсом такими, какими они были- и, кстати, как насчёт Ликса? — А что насчёт него? — рявкает Джисон. Хенджин ощетинивается. — Ты думаешь, это было тяжело для тебя? А как ты думаешь, насколько тяжело ему было оставить тебя? Парень любил тебя — господи блять, он, возможно, до сих пор любит, учитывая всё, что ты рассказал мне о Сиднее — и ему пришлось жить, помня всё о ваших отношениях, в то время как ты даже не знал, кто он такой. У него нет выбора, кроме как держаться от тебя подальше, потому что он знает, что обладание тем, чего он хочет, может убить тебя и что– — Я понимаю это, хорошо! — восклицает Джисон. Он больше не хочет это слышать. Хочет развернуться и спрятаться где-нибудь, где этих слов не будет слышно, где он сможет закрыть уши и притвориться, что всё в порядке. Где он может сматривать посты, которые хочет смотреть, и не чувствовать себя виноватым из-за этого. — Все остальные тоже пострадали от Ханахаки. Это не меняет того, что я говорил. — Не меняет, но это совершенно точно означает, что это не единственный фактор, который имеет значение, — говорит Хёнджин. — Ты прошёл через то, чего я бы никому и никогда не пожелал, и я понимаю, что это естественно — хотеть цепляться за всё, что только можешь. Но, Джисон, проблема не в чувствах Феликса к тебе и не в том, есть они вообще или нет. Проблема в том, что у тебя они есть. Ты влюблялся в него дважды, и теперь ты влюбляешься снова, хотя на этот раз ты едва его знаешь. Если ты снова заболеешь, будет уже всё. Ты не оправишься после этого. И что потом? Ты умрёшь, и всё, что мы сможем сделать, это оплакать тебя и двигаться дальше? Об этом ты нас просишь? — Я не это сказал. — Это то, что может произойти, — отвечает Хёнджин. Он смотрит на Джисона, и в его глазах горит решимость. — Не проси меня сделать что-то, что может в конечном итоге убить тебя, Сони. Мне всё равно, если ты будешь ненавидеть меня за это. Я не потеряю тебя. Безнадёжность заливает голову Джисона, как бензин канистру. Тяжесть их разговора обрушивается на него с силой грузовика, сталкиваясь с усталостью, с которой он боролся с тех пор, как приземлился в Инчхоне. Он пришел к Хёнджину без особых раздумий, отчаянно желая снова заполучить архив аккаунта. Ему даже не приходило мысли, что что-то может не получиться. Что он окажется в таком положении, втянутый в первую настоящую ссору с Хёнджином, которую он помнит. Всё в этом кажется таким неправильным. Голова начинает раскалываться по вискам. Кончики пальцев гудят, будто в них есть источник тока. — Мне пора, — бормочет он. — Уже поздно. Каменное выражение лица Хёнджина меняется. — Сони, подожди, — говорит он, протягивая руку, чтобы ухватить его. Джисон делает вид, что не видит этого. Он поворачивается, поднимая свои сумки, и выходит из квартиры, игнорируя просьбы Хёнджина остаться, оставляя их без внимания висеть в этом воздухе. Он просто хочет залезть в постель и притвориться, что его проблем больше не существует. Хочет просто опять побыть один.