Ты и я

Мигрень длится три дня. Это, безусловно, худший случай за последние месяцы. Как будто тело Джисона только и ждало, чтобы вывалить на него всё за один присест. Он попеременно то дрожит под простынями, то сбрасывает их от того, как покрывается пóтом под их тяжестью. Тошнота мучает каждый раз, когда он даже просто смотрит на еду, желудок болезненно сжимается, и каждого малейшего звука или изменения освещения достаточно, чтобы боль в голове вспыхнула купоросом. Джисон принимает обезболивающие чуть ли не по часам, но они не помогают. В конце концов, единственная передышка, которая ему выпадает — это сон, и даже он беспокойный и разбитый, и даже тогда мигрень преследует его. К тому времени, как оправляется от последней атаки, Джисон чувствует себя так, словно на него свалили цементные блоки. Он заставляет своё тело подняться и принять душ, хотя чувствует, что готов впасть в кому на ближайшие сто лет, как Спящая Красавица. Вода помогает, хотя и с трудом. Когда он, шаркая, идёт на кухню, чтобы впервые за несколько дней нормально поесть, энергия у него почти на нуле. — О, Джисони, — удивлённо произносит Минхо, когда его тень падает на барную стойку. Он кладёт телефон, показывая на кастрюлю на плите. — Я приготовил рамён с креветками, если хочешь. Он ещё должен быть тёплым. — Спасибо, — бормочет он. Всё ещё вялыми движениями Джисон накладывает себе в тарелку рамёна, а затем забирается на барный стул, сгорбившись над едой. Минхо почти рассеянно двигает через стол стакан воды, не отрывая глаз от телефона. Джисон снова благодарит его. Некоторое время они сидят в непринуждённой тишине, пока Джисон медленно но верно управляется со своим ужином. Краем уха он слышит как меняется звук, когда Минхо пролистывает ролики в инсте, а также не одно мяуканье, встреченное со стороны старшего нежной улыбкой. Кроме этого, в их квартире нет ничего, кроме тихого звона ещё одной домашней ночи. Джисон скучал по этому. Какими бы веселыми ни были туры с концертами и как бы сильно ему ни нравились пережитые впечатления, нет места лучше дома. Который для Джисона включает в себя Минхо. К сожалению, это не может длиться вечно. Как только палочки для еды Джисона касаются дна тарелки, Минхо блокирует свой телефон и пристально смотрит на него. Джисон мгновенно понимает, что сейчас сорвётся с его губ, и замирает, готовясь к этому. — Итак, — говорит хён, — ты и Феликс, да? Это имя заставляет Джисона поморщиться. Каждое воспоминание, которое делало слишком больно, чтобы оставаться внутри, словно выходит наружу и бьёт его по лицу, заставляя снова вздрогнуть. Господи. Как вообще возможно тосковать по кому-то до такой степени? — Да, — бормочет Джисон. — Я полагаю. Он вздыхает, проводя рукой по лицу. — Я даже не знаю, что сказать. — Тебе не нужно ничего говорить. — Теперь это не так, разве нет? — пожалуй, самое худшее в Минхо — это то, что он не повышает голос, когда говорит о чём-то серьёзно. Каждый раз, когда он шутит, он самый громкий человек в комнате, чуть ли не трубит, как чёртов слон. Однако, когда он говорит серьёзно, его голос становится более тихим, хотя и не менее грозным от этого. — Послушай, я не хочу читать тебе нотации. И я не хочу, чтобы ты чувствовал, будто мы все ополчились против тебя, особенно после вашей ссоры с Хёнджином на днях. Я просто... я хочу, чтобы ты был осторожен, и хочу, чтобы ты был жив. Вот и всё. Джисон не сводит глаз со своих палочек для еды, внимательно рассматривая, как свет отражается от тёмного металла. Он не может поднять глаза, чтобы встретиться взглядом с Минхо. Ещё нет. — Я знаю, — признаётся он. Стыд заливает щёки. — И я знаю, что был неправ в ссоре с Хёнджином. Я вёл себя как мудак по отношению к нему, когда всё, что он делал, это заботился обо мне. Просто дело в том, что... это больно, хён. Знать, что у меня было что-то настолько значимое, только лишь для того, чтобы потерять всё это, потому что так сложилась жизнь. — Я знаю, Джисон-а, — ласково говорит Минхо. Джисон качает головой и поднимает взгляд с нерешительной улыбкой. — Но ты не знаешь. Никто из вас не знает. Я понимаю, что Ханахаки сильно повлияла на всех вас и что не только я пострадал из-за неё, но никто из вас никогда не поймёт, каково это — быть в моём положении. Я любил Феликса, и эту любовь у меня забрали. И сейчас, когда я снова нашёл его, я всё равно не могу заполучить его, потому что есть шанс, что это убьёт меня. Минхо внимательно смотрит на него, прикусив нижнюю губу. Через мгновение он говорит, всё ещё спокойно: — Джисон, ты решился на операцию. Это был твой выбор, и ничей другой. — Я знаю. Но от осознания этого легче не становится. — Я знаю, это трудно, — говорит он. — Возможно, я не понимаю, каково это — быть в твоём положении, и я понимаю, что никогда не пойму. Я также понимаю, что я был не самым... искренним по поводу всего этого, и мне жаль за это. Я просто не хотел спровоцировать рецидив или рисковать тем, что с твоим здоровьем снова что-то пойдёт не так. Прости меня. — Всё в порядке, — говорит Джисон. Потому что это правда так. Он понимает, почему Минхо так уклончиво относился к Феликсу до сих пор, точно так же, как он понимает, почему Хёнджин обычно уступал и рассказывал ему мелкие детали, с которыми, как он думал, Джисон мог справиться: потому что он был хорошим другом. — Тут не за что извиняться. Наверное, это я должен извиняться за то, что доставил тебе столько хлопот. Минхо отметает это взмахом руки. — Не глупи, никому ты ничего не доставил. Будто ты просил, чтобы всё так произошло. Тебе, наверное, стоит поговорить с Хёнджином. Извиниться не было бы лишним. Да. Наверное, стоит. Но не сегодня, решает Джисон. Он сегодня слишком измотан для какого-либо социального взаимодействия. Даже этот небольшой разговор с Минхо едва не полностью вымотал его. Прямо сейчас всё, что он хочет — это свернуться калачиком в одеяле перед телеком и, может быть, с кружкой горячего шоколада. Может быть, он ещё включит фильм студии Ghibli и позволит ему перенести себя в мир, где всё красиво и сюрреалистично и в миллион раз привлекательнее, чем тот, в котором он застрял. Да. Звучит неплохо. С Хёнджином они мирятся легко. Всё, что Джисону нужно сделать, это прийти в JYPE с коробкой макарунов и имбирным латте к нему. Хёнджин выходит из здания, одетый в какую–то потрёпанную одежду, которая может идти только танцору — свободные спортивные штаны, старая футболка, спортивная повязка, откидывающая назад его взмокшие волосы, — но улыбка, которой он озаряется, заставляет его сиять так сильно, что он мог бы выйти на красную дорожку в таком виде и никто бы и глазом не моргнул. — Ты прав, — говорит Джисон, протягивая ему подарки с извинениями. — Я одержимый чудила, который вёл себя неподобающим образом. Прости меня за всё, что я сказал. Не ненавидь меня, пожалуйста. Хёнджин берёт и десерт, и напиток, его нос подёргивается, когда он обнюхивает их, изучая. — Ты не чудила, — говорит он через мгновение. — Одержимый? Да, немного. Хотя и не без оснований. Прости меня, что я сказал, что ты был эгоистом из-за этого. — Я вроде как был, — застенчиво говорит Джисон, но Хёнджин уже качает головой. — Нет, неправда. Я думаю, что это первый раз после операции, когда ты так резко отреагировал на всё это. Как человек, который, вероятно, на твоём месте уже пережил бы сотню кризисов из-за этого, с моей стороны было неправильно судить тебя подобным образом. Это было пиздецки грубо. Прости, Сони. Ты тоже не ненавидь меня, пожалуйста. — Ты мой лучший друг, — говорит он, слабо улыбаясь ему. — Я никогда не смог бы ненавидеть тебя. — Я тоже никогда не смог бы, — признаётся Хёнджин. И вот так просто у них снова всё в порядке. Поскольку в компании Хёнджин сейчас не нужен, они идут в кафе, в которое он и другие танцоры JYPE'а часто ходят, чтобы немного посидеть и поболтать. Джисон старается избегать всего, что связано с Феликсом, и Хёнджин делает то же самое, тем более, что они на публике, и теперь им приходится опасаться потенциальных подслушивателей, но не то чтобы они ходят на цыпочках вокруг друг друга. Такое чувство, что они тусят с Хёнджином, как обычно. Хёнджином, который оставался с Джисоном, несмотря ни на что, с тех пор, как они впервые встретились. Джисон крепче сжимает свой стакан холодного американо, и чувствует себя лучше, чем за всю эту чёртовую неделю. Теперь, когда он вернулся на корейскую землю и это не будет стоить ему безбожной суммы денег, Джисон, наконец, сдаётся и звонит своему врачу. — Физически невозможно, чтобы воспоминания о РС вернулись после хирургического удаления Ханахаки, — твёрдо говорит доктор Квон. — Вы уверены, что это именно воспоминания, а не какие-то факты, которые вы узнали после встречи в Сиднее? — Уверен, — говорит Джисон. — Мы виделись всего пару недель, и то, что я помню, не связано ни с одним из разговоров, которые были у нас в Сиднее. Я никак не мог узнать что-либо из этого, только если я не вспомнил это из прошлого. С другой стороны трубки повисло настороженное молчание. Затем доктор Квон повторяет: — Никогда не было никаких свидетельств того, что другие выжившие вспоминали своё прошлое после того, как подверглись хирургическому удалению. — Я знаю, — отвечает Джисон с плохо скрываемым нетерпением. — Вот зачем я и звоню вам, чтобы спросить вашего совета. Это нормально? Стоит ли мне беспокоиться? Я не думаю, что стоит, так как это не причиняет никакой боли, но я подумал, что не будет лишним посоветоваться с вами и убедиться точно. По правде говоря, Джисон даже не планировал звонить в клинику по поводу возвращения своих воспоминаний. Что касается него, то он считает, что чем больше он сможет вспомнить о Феликсе, тем лучше. Затем произошла эта ссора с Хёнджином, а через несколько дней разговор с Минхо, и Джисон начал понимать, до какой степени последняя болезнь затронула и их тоже. Хотя Джисон не жалеет о том, что снова встретился с Феликсом, и всё ещё был бы с ним, если бы ему дали шанс, но он хочет исключить возможность плохого развития новых событий, в свете всего, что произошло. Просто как мера предосторожности. — Я могу направить вас в больницу на рентген, — решает доктор Квон. — Это не срочно, потому что это не высокоприоритетное дело, но если мы запишем вас, то это сможет нам что-то показать. До тех пор всё, что я могу сделать, это посоветовать вам следить за любыми новыми воспоминаниями, которые вернутся к вам. Может, записывайте их, чтобы мы могли определить, есть ли в этом какая-то закономерность. Как только появятся результаты, мы посмотрим, как действовать дальше. Чёрт. Полноценный рентгеновский снимок. Джисон полагает, что это лучше, чем ничего. Однако он понятия не имеет, что рентген может показать им. Делают ли они вообще рентген мозга, если уж на то пошло? Тем не менее, он верит, что доктор Квон принял правильное решение. Тем временем Джисон возвращается к жизни и работе в лейбле. Достаёт продюсеров хёнов, в отместку доставаемый Рю — он скучал по этой мелкой соплячке, — а потом пытается объединиться с Чонином, чтобы отомстить. Давится каждый раз, когда Чанбин упоминает о странном флирте, который завязался у них с Минхо с тех пор, как они впервые встретились, хотя они всё ещё очень противны друг другу. Получает адские нотации от начальства за то, что он выпустил "Wish You Back" без их разрешения. На самом деле это работает. Он всё ещё отстранён от североамериканского тура, поэтому планирует какое-то время оставаться в тени, на самом деле не в настроении выходить в поле зрения общественности. Он знает, что у лейбла есть планы снять клип для "Wish You Back" и выпустить по новой должным образом, но он разберётся с этим, когда придёт время. На данный момент для него это, как вилами по воде. Жизнь продолжается. Джисон идёт на работу, которая ему нравится. Он встречается с друзьями, по которым скучал, пока был за границей. Он заезжает в Инчхон повидаться с родителями и дарит им сувениры, которые привёз из поездки. Пару раз его узнают на улице, просят сфотографироваться и раздать несколько автографов. Он сокращает количество песен, которые рассматривает для своего мини-альбома, до последних пятнадцати вариантов. Он скучает по Феликсу. Как и в случае с другими, всё неизбежно идёт к разговору о нём с Сынмином. Хотя это не самый непринуждённый разговор, который у них был, Джисон, тем не менее, ценит его. Помимо него самого, Сынмин был самым близким к Феликсу и является единственным, кто поддерживает с ним контакт по сей день. Он способен предложить перспективу, которую никто другой предложить не может. — Он правда любил тебя, — говорит Сынмин, как будто констатирует простой факт. — Честно говоря, я думаю, что он всегда будет. Не знаю, говорил ли он тебе это ещё в K-Arts, но он привык думать о тебе как о своём соуле, понимаешь? А это значит, что он не стал бы избегать тебя, если бы не считал, что это лучший выход. Если бы не считал, что это единственное, что можно сделать. Соулмейты, хах. Джисон всегда верил, что определённые люди предназначены для того, чтобы быть в твоей жизни, и Феликс определённо попадает в этот список Джисона, но называть его своим соулом... Это весомое слово. Оно подходит. — Соулмейты, — повторяет он с лёгкой, горько-сладкой улыбкой. — Мне нравится, как это звучит. Сынмин вздыхает. — Да. Вот почему я заплакал, когда ты показал мне демо "Gone Away". Эта фраза о том, как ты думал, что ваши отношения — это судьба... Меня это задело за живое. — Оу. Я не собирался... Я думал, ты плакал только потому, что тебе было жаль меня. На это Сынмин легонько усмехается. — Не совсем. Я имею в виду, что, очевидно, мне было жаль тебя, не пойми меня неправильно, но... это было по-настоящему больно — видеть, как ты думал, что Феликс никогда тебя не любил. Даже несмотря на то, что я знал, что он любил. К этому моменту вся история Джисона с Феликсом написана как трагедия. Может быть, со временем это изменится. Через двадцать лет он, возможно, наконец достигнет момента, когда сможет оглянуться на всё это и не почувствовать ничего, кроме лёгкого укола в груди, прокручивая всё это в своей голове. Он будет с кем-то другим, и Феликс тоже, и они двое станут не более чем болезненным пятном в прошлом друг друга, первой любовью, которая потерялась в реалиях жизни. Однако сейчас всё, что Джисон может делать, это держаться за свою боль и идти дальше. Только через месяц после телефонной консультации с доктором Квоном Джисон отправляется в больницу на рентген. Он входит и выходит оттуда меньше чем за час и быстро откладывает это в долгий ящик, забывая, что он вообще туда ходил. Это настолько незначительное событие, что он даже не уверен, говорил ли об этом кому-то. Неделю спустя, когда он был в своей студии, доктор позвонил ему, и весь его мир снова рухнул. — Это... этого не может быть, — говорит Джисон, пока его дыхание продолжает учащаться. Холодок пробегает по рукам, а затем вниз по позвоночнику, оставляя за собой мурашки. — Я не... это даже не имеет никакого смысла. — Результаты достоверны, — отвечает доктор Квон. — Это самая начальная фаза первой стадии, так что шансы на выздоровление самые высокие, какие только могут быть, но... мне жаль это говорить, Джисон-щи, мне правда очень жаль. Ханахаки вернулась. Оказывается, Чонин всё-таки что-то узнал. — Это лучшая клиника в стране, — говорит он, указывая на веб-сайт, который открыл на своём ноутбуке. — Во всяком случае, в области Ханахаки, поскольку это то, на чём они специализируются. На самом деле, вторая клиника по величине во всей Азии. Я думаю, что в Тайване есть клиника получше, но клиника в Сеуле должна быть неплохим первым вариантом. Джисон наклоняется, чтобы посмотреть на экран, задумчиво покусывая губу. — Если это специализированная частная клиника, я не смогу позволить себе ничего, кроме консультации. Если это так. Чонин бросает на него насмешливый взгляд. — Ну, в идеале, тебе не нужно платить. Если мы пойдём к директору, он, вероятно, разберётся с этим. — Я не могу, — говорит Джисон в ужасе. Как он может просто подойти к Шин Сеюну и попросить уменьшить стоимость медобслуживания для себя? — Ты с ума сошёл? — Он сделал что-то подобное для Джемин-хёна несколько лет назад. У него был рабский контракт с одним дерьмовым лейблом, но плата за расторжение была слишком высока, поэтому директор заплатил за него. Джемин-хён вернул ему эти деньги, которые получил с гонораров за свои первые несколько синглов уже под нашим лейблом. Всё ещё не убеждённый, Джисон немного сильнее прикусывает губу. Он понимает, что говорит Чонин, но эта идея всё ещё не вызывает у него доверия. Заметив это, Чонин вздыхает: — Послушай, в конце концов, это твоё решение. Но если болезнь на самом деле обострится, нам всё равно придётся сообщить об этом высшему руководству, чтобы они решили, что делать дальше, по крайней мере, с точки зрения твоей музыки. С таким же успехом мы могли бы обратиться к кому-то, кто имеет хорошую репутацию и позаботится о твоём здоровье. Тебе не обязательно принимать решение сегодня, но подумай об этом, хорошо? Я правда думаю, что это правильное решение. Как бы сильно ему это не нравилось, Джисону приходится признать слова Чонина после того, как он тоже заглядывает в клинику. Учитывая, насколько странной была его последняя болезнь, для этой ему понадобится помощь экспертов — тем более, что его нынешний врач на данный момент более чем бесполезен. После нескольких дней он пишет Чонину о своём решении и просит его принять меры. Затем он идёт в ближайшее кафе и покупает чизкейк для эмоциональной поддержки. Джисон никогда в жизни не видел столько сосен. Кто бы это ни проектировал, у него, должно быть, была какая-то нездоровая одержимость, потому что клиника почти полностью вырезана из дерева. Он полагает, что это должно создавать атмосферу уюта, в отличие от сурового клинического безразличия больницы или заторможенного вида терапевта, к которому он обычно ходит, но он слишком нервничает, чтобы позволить всей этой атмосфере играть её роль. Мысли продолжают метать из стороны в сторону, и прямо сейчас они перескочили на сосновую древесину и её подавляющее присутствие в здании. — Хан Джисон-щи? — он поднимает глаза и видит перед собой доктора с натренированной улыбкой на гладком лице. Она усиливается, когда врач понимает, что завладела его вниманием. — Я доктор Нам. Я буду вашим врачом сегодня и на последующих приемах, которые у вас могут быть в нашей клинике. Пройдёмте в мой кабинет? Ладони у Джисона вспотели, он кивает и встаёт с кожаного дивана, по поверхности которого елозил большими пальцами. — Конечно. Он следует за доктором Нам через двойные двери в дальнем конце зала ожидания. Стены коридора опять сделаны из сосны. Это побуждает Джисона ходить более осторожно, чем обычно, из-за осознания, насколько дорогое это место. Благодаря родителям ему никогда не приходилось драться за каждую вону, но он всё ещё далек от уровня пациентов, которые обычно ходят в это учреждение. Кабинет доктора Нам такой же дорогой, как и вся остальная клиника. Джисон бегло осматривает его, прежде чем сесть на стул, на который она указывает ему, и ждёт начала консультации. Всё начинается с краткого изложения имеющихся у них сведений о нём. Джисон подтверждает свою личную информацию, и затем они переходят к текущей проблеме, а именно к его третьему случаю Ханахаки и фрагментарным возвращениям воспоминаний Джисона. Несмотря на то, что ему не совсем комфортно раскрывать такие личные вещи кому-то, кого он никогда раньше не встречал, он преодолевает это и пытается объяснить всё в меру своих возможностей. Внимательная доктор Нам делает заметки во время выступления, иногда прерывая его, чтобы задать конкретные вопросы. — Так что да, — говорит Джисон, когда закончил. — Это, собственно, то, что происходит. — Я поняла, — говорит она. — Спасибо за предоставление такой подробной информации. Прежде чем мы продолжим, мне нужно задать вам ещё несколько вопросов о вашей прошлой истории болезни, если вы не против? — Э-э, конечно. Давайте. Процесс тщательный, но не обязательно обезличивающий. Доктор Нам хороша в своей работе. Джисон обнаруживает, что постепенно расслабляется по мере того, как вопросы продолжаются, пока она, наконец, не сочтёт, что у неё достаточно информации для всего, что ей нужно. В этот момент Джисон отваживается задать несколько собственных вопросов. — Мой последний врач сказал, что воспоминания о РС не могут вернуться после операции, — говорит он. — Когда я искал инфомацию в интернете, там говорилось то же самое. Но дело в том, что я знаю, что эти воспоминания не новые. Я знаю, что не узнал их после операции. Так что это должно быть возможно, правда? Доктор Нам кивает. — Ну, вы, безусловно, стали доказательством того, что это так, — видя замешательство Джисон, она уточняет, — Болезнь Ханахаки — очень сложная область в медицине. Нет другой болезни или состояния, подобного этому. Мы всё ещё пытаемся понять это должным образом, и исследования различных аспектов болезни всё ещё продолжаются, например методы её лечения. Однако одна вещь, которая всё же была установлена, так это то, что потеря воспоминаний после хирургического вмешательства не связана с самой Ханахаки. На самом деле это из-за метода лечения. Когда цветы насильно удаляются из лёгких пациента, это травмирующее событие для организма. Таким образом, мозг реагирует единственным известным ему способом, чтобы обеспечить своё выживание: он лишает вас возможности оглянуться в прошлое. Джисон понимает это, нахмурившись, его замешательство не ослабевает. — То есть, тогда... воспоминания не могут вернуться? — Когда вы забываете РС, это не значит, что ваши воспоминания, так сказать, "стираются" из вашего мозга. Мозг просто больше не извлекает их из глубин памяти. Это то же самое, что забыть то, чему вы учились в школе: знания были закодированы в вашем мозгу, но вы просто больше не можете получить доступ к этой информации. Но теоретически возможно, что что-то может заставить вас вспомнить определенный факт или деталь спустя годы, даже если большая часть того, что вы знали, всё ещё забыта. Скорее всего, это то, что происходит с вами. Встреча с Феликсом и взаимодействие с ним снова заставили ваш мозг вспомнить мелкие детали того времени, когда вы были вместе, и именно поэтому они возвращаются к вам сейчас. — Оу. Требуется мгновение, чтобы переварить то, что врач сказала. Биология никогда не была сильной стороной Джисона в школе, но то, что она говорит, имеет смысл. Также обнадёживает тот факт, что операция на самом деле не избавила его от воспоминаний полностью. Они всё ещё сидят в его голове. Ему просто нужно немного поднапрячься, чтобы дотянуться до них. — Значит ли это, что всё это может вернуться ко мне? — спрашивает он. — Может быть, — говорит она, — хотя неизвестно, как много вы смогли бы вспомнить самостоятельно. Недавно в Тайване прошли клинические испытания, в ходе которых пациентам с болезнью Ханахаки после хирургического удаления вводили новый препарат, чтобы выяснить, способны ли они сохранить свои воспоминания. До сих пор по большей части отмечался значительный успех, и с тех пор препарат был одобрен, хотя его долгосрочные эффекты всё ещё не изучены. Так что с некоторой помощью это может оказаться возможным. Джисон моргает в ещё большем шоке. Он нигде ничего не слышал о таком развитии событий. Надежда начинает бурлить внутри, как зелье в котле. Если он сможет каким-то образом заполучить это новое лекарство, есть шанс, что он сможет обратить всё вспять. Ему не пришлось бы полагаться на неполноценные воспоминания об архивных постах или мелкие детали, которые он бережно копил; он правда мог бы помнить всё по-настоящему. — В любом случае, — говорит доктор Нам, прерывая его размышления. Она поворачивается обратно к своему компьютеру, щёлкая мышью. — Теперь, когда мы всё установили, давайте посмотрим на ваши рентгеновские снимки. Точно. Сердце Джисона снова падает, а надежда угасает. Он здесь не только из-за своих воспоминаний, он здесь потому, что у него снова Ханахаки. Не имеет значения, успешно ли новое лекарство в лечении; если Джисону придётся сделать ещё одну операцию, велик шанс, что он даже не доживёт до того, чтобы принять его. — Мой врач сказал, что стадия самая ранняя, — тихо говорит он, — и что есть шанс, что это пройдёт само по себе. Но... я не думаю, что мои чувства к Феликсу исчезнут в ближайшее время, так что я в этом не уверен. — Это понятно, — отвечает она беззлобно. Она отодвигает монитор компьютера, чтобы Джисону тоже было видно. Он наклоняется вперёд, прищуриваясь и пытаясь разглядеть, что это там за тёмные пятна. Он открывает рот, чтобы спросить, но доктор Нам опережает его, заявляя, — Это рентгеновский снимок вашей первой болезни в шестнадцать лет. — Эм... хорошо? Джисон в замешательстве. Какое отношение та болезнь имеет к настоящим событиям? — Здесь вы можете видеть разрастания Ханахаки, — продолжает она, показывая ручкой по большим светло-серым пятнам в обоих лёгких. — Корни болезни идут отсюда. Вот это — последний снимок первой болезни, который вам сделали в Йонъин Северанс перед хирургическим вмешательством. Как вы можете видеть, болезнь занимает значительный объём лёгких и находится на завершающей стадии, — затем она нажимает мышью, выводя изображение другого рентгеновского снимка. — Это последний рентген, который вам сделали при втором случае заболевания. Видите разницу между ними? — Э-э... Джисон чувствует себя так, словно вернулся в школу, где его ставят к доске перед всем классом и требуют ответа на сложный вопрос. Он беспомощно смотрит на снимки. — Разница в том, что корни второй болезни можно проследить в этой конкретной доли левого лёгкого. Обычно при Ханахаки корни растут в нижних долях обоих лёгких. Здесь мы видим, что болезнь начала расти в верхней доле левого лёгкого, а затем метастазировала и на правое. Его замешательство не проходит. Нахмурившись, всё, что Джисон может ответить, это неловкое: — Да. Хорошо. Ещё один щелчок мыши. Ещё один рентген. На этот раз Джисон видит дату, напечатанную в углу изображения, и понимает, что это скан его последней болезни. Он напрягает зрение, чтобы снова разглядеть это серое пятно, но его лёгкие, кажется, в порядке. Затем доктор Нам нажимает на крошечное, совсем крошечное пятнышко на изображении. Прямо в том месте, куда она показала в предыдущий раз. — Вот где корень находится сейчас. Болезнь ещё не начала развиваться, и на данный момент она занимает незначительный объём левого лёгкого. Учитывая рентгеновские снимки и записи, которые я просмотрела о ваших предыдущих случаях, я довольно уверенно могу сказать, что единственная "настоящая" болезнь, из всех Ханахаки, что у вас были, — за неимением лучшего термина — это первая. Джисон непонимающе смотрит на неё. — Я не понимаю. — Когда вам было шестнадцать, вы влюбились в своего лучшего друга, верно? — говорит она. Он кивает, и она продолжает, — Поскольку это было безответно, вы заболели Ханахаки. Согласно истории болезни, сделанной после первой операции, при удалении возникли осложнения, в частности, из-за того, что корни вросли глубже, чем ожидалось. Если мы посмотрим на рентгеновские снимки, то увидим, что они были удалены не полностью. В этом месте ещё осталось немного, то есть в том месте, откуда пошли второй и третий рецидивы. Когда вы снова влюбились в Феликса, Ханахаки, оставшаяся здесь, "поняла" это и начала расти из корней, которые были не до конца удалены. Это было не повторное заражение, а латентное. Дремлющее. Я полагаю, что именно по этой причине вас вообще так сильно тянуло к Феликсу, как во время учёбы в университете, так и сейчас. А также почему вы сейчас вспоминаете случайные факты о нём. Ваша первоначальная привязанность к нему была заложена оставшимися корнями в лёгких, а затем развилась в надлежащие чувства благодаря вашим с ним отношениям; и уже это в последующем запустило механизм развития болезни. Вот что произошло со вторым рецидивом, и это же мы наблюдаем сейчас. Несмотря на то, что Феликс отвечает на ваши чувства взаимностью, корни первичной болезни дают знать о том, что они всё ещё здесь, и начинают расти. Когда она заканчивает говорить, всё, что Джисон может сделать, это уставиться на нее. В ушах звенит, как будто по обе стороны от них прогремел взрыв, а голова начинает кружиться от шквала информации. С тех пор как он узнал, что Феликс действительно любит его в ответ, он мучается над тем, почему болезнь так упорно держит их порознь. Он никогда не думал, что получит ответ. И всё же теперь он получил. Теперь он знает. Теперь он знает, что всё это ведёт к тому самому первому случаю, который был почти десять лет назад. Джисон не знает, что сказать. Он слишком ошеломлён, чтобы почувствовать облегчение или удовлетворение от этого. Он может только сидеть там и безмолвно смотреть на доктора Нам, подрагивая. В конце концов, его мозг снова активируется. Джисон облизывает губы и теребит нитку на своих спортивных штанах, медленно прокручивая новую информацию в голове. — Я не понимаю. Разве... разве другие врачи не заметили этого? Они все видели рентгеновские снимки, верно? Почему никто не сказал мне об этом раньше? — Боюсь, я не могу ответить на этот вопрос, — говорит доктор Нам. — Но, основываясь на имеющейся у меня информации, я уверена, что именно в этом вся суть. — Но... разве болезнь не должна была распознать чувства Феликса в любом случае? Даже если рецидивы и пошли от старой болезни? Я не понимаю, почему это не прошло само по себе. Дело не в том, что Джисон сомневается в диагнозе или в любви Феликса к нему. Он просто не может осмыслить то, что слышит. Доктор Нам вздыхает. — Как я уже говорила ранее, болезнь Ханахаки — сложная область медицины. Нет другой болезни, подобной этой, а это значит, что трудно точно определить её причину и поведение с точки зрения точной науки. Однако, если бы я хотела порассуждать, я бы сказала, что латентная фаза болезни объяснила бы поведение второго рецидива. Согласно вашей истории болезни, вторая болезнь была очень странной. В одних случаях скорость её роста была необычно медленной, в других случаях — довольно агрессивной. Большую часть времени она просто застаивалась. Лично я бы предположила, что это показатель того, как болезнь переключилась между ростом интенсивности ваших чувств и их последующим регрессом из-за интенсивности чувств Феликса. Это... на самом деле многое объясняет. Всё, что говорит доктор Нам, соответствует тому, что Джисону говорили раньше. В любом случае, это заполняет пробелы, которые никто другой не смог бы заполнить. Он медленно кивает, соглашаясь с доводами. — Хорошо. В этом есть смысл. Итак... что делать со всем этим дальше? Если корни всё ещё во мне, то они просто будут продолжать расти, верно? — Да, — говорит она. — Нам нужно как можно скорее записать вас на операцию по удалению корней из левого лёгкого. В груди Джисона тяжелеет. Он подозревал это, но подтверждение того, что это единственный путь, не самое приятное. Страх нависает над ним, его холодное дыхание обдаёт затылок морозной дымкой. Джисон дрожит и слегка съёживается, сильнее сжимая пальцами ткань спортивных штанов. — Это будет моя третья операция, — тихо говорит он. — Разве это не означает, что шансы на выживание не такие высокие? — У нас очень квалифицированная команда, — отвечает доктор. — Наши хирурги — одни из лучших в мире. — Это не ответ на мой вопрос. Она бросает на него долгий, оценивающий взгляд. Видимый профессионализм, который она демонстрировала на протяжении всей консультации, уходит в пользу извиняющегося взгляда. Она признаёт: — Поскольку это ваша третья операция, вероятность выживания значительно ниже. Однако, если вы не избавитесь от чувств к РС, боюсь, в конце концов вам придётся пойти на эту операцию. Было бы лучше удалить болезнь сейчас, когда вы в добром здравии, чем ждать, пока Ханахаки разрастётся. — А мои чувства к Феликсу? — спрашивает он. — Приведёт ли удаление корней болезни к тому, что они снова исчезнут? — Трудно сказать с полной уверенностью. Но раз они исчезли после последней операции, я бы сказала "да". Джисон ожидал этого ответа, но это не мешает ему разочарованно скривить брови. По-видимому, даже лучшие специалисты по Ханахаки в мире не могут исправить всё до конца. Джисон сглатывает. — Верно. Я могу хотя бы получить то лекарство, о котором вы упоминали? Из Тайваня? — Министерство здравоохранения одобрило препарат, так что да, это можно устроить, — говорит она, кивая. — Хотя нам придётся наблюдать за вами, чтобы убедиться в отсутствии побочных эффектов лечения. — Меня это устраивает, — говорит он. Сначала ему придётся обсудить всё это с Чонином и высшим руководством, но если есть шанс, что Джисон сможет выйти из этого с нетронутыми воспоминаниями, тогда он этим воспользуется. Не то чтобы у него есть какие-то другие варианты. Джисон не знает, как проходили приготовления к его операциям в прошлые разы, но он сомневается, что они были чем-то похожи на то, как всё происходит в этот раз. Сейчас нужно поговорить с большим количеством людей, которые либо имеют право голоса в том, что происходит в преддверии операции, либо просто являются теми, кто может помочь Джисону пройти через это. После того, как должным образом переваривает итоги консультации, он садится и составляет список всего, что он хочет или должен сделать до операции. Просто на случай, если что-то пойдёт не так. Затем он отдаёт это Чонину, чтобы тот оценил, возможно ли достичь всего этого. — Без проблем, — уверяет его Чонин. — Бог наделил меня этими ямочками не просто так. Джисон удивлённо смеётся и ерошит волосы на затылке. — Спасибо, чувак. Я правда очень ценю это. Ему повезло, что болезнь находится на самой ранней стадии, потому что это означает, что у него есть достаточно времени, чтобы привести свои дела в порядок, прежде чем ему придётся ложиться под нож. Будь это что-то такое простое, как "проводить больше времени со своими друзьями", или такое мучительное, как "написать завещание", Джисон тщательно продвигается по своему списку, отмечая каждый пункт по ходу дела. Один из самых важных моментов в списке — это, наконец, выпуск его мини-альбома. Джисон работал над ним так долго, что не может поверить, что его релиз становится реальностью. Теперь, когда у него над головой висит таймер, он садится и выбирает свой окончательный трек–лист, в который Wish You Back, естественно, попадает, учитывая её успех, а затем отправляет всё на утверждение. Кажется, что времени совсем нет, лейбл организует всё остальное: дизайн обложки альбома, музыкальный клип для ведущего сингла, интервью с избранными изданиями, которые будут напечатаны после выхода альбома, фотосессии для реклам — список можно продолжать очень долго. Джисон прошёл через аналогичный процесс для своего дебютного сингла, но во второй раз это всё так же сложно и долго. Тем не менее, он опускает голову и справляется с этим, благодарный всем за поддержку. Усилия окупаются. "SOJU NIGHTS" и заглавный трек "KILL ME SOFTLY" наконец-то выпущены в свет после более чем годовалой напряжённой работы, и широкая публика поглощает их, как обед. Никто не ожидает, что его примут таким, какой он есть, но каким-то образом альбом продолжает подниматься в чартах, пока Джисон не начинает слышать его на везде. По радио, в магазинах, в которые он заходит, из динамиков метро. Телефон тоже взрывается сообщениями от всех знакомых с поздравлениями по поводу релиза. (Стоит сказать, почти все знакомые. Определённый человек хранит молчание даже тогда, когда достижения достигнуты. Хотя он знает, что не должен, Джисон следит за сообщением Феликса, но сообщения, которые приходят, никогда не приходят с его номера. Он полагает, что этого следовало ожидать.) Он не сможет отправиться в полноценный тур, как Чанбин, так как дата операции не позволяет этого, поэтому лейбл организует одноразовый концерт в соответствии с пожеланиями Джисона. Место, которое они выбрали, далеко не самое большое, но того факта, что билеты выпущены в продажу, всё равно достаточно, чтобы свести его с ума. Вместо того, чтобы пугать его, осознание того, что так много людей заинтересованы в том, чтобы увидеть его вживую, придаёт Джисону уверенности, так необходимой ему, чтобы выйти на сцену и выложиться всеми силами. Концерт — это опыт, который он никогда не забудет. Крики толпы, когда он начинает рэп, тела, пытающиеся протиснуться ближе к сцене. Гул возбуждения в воздухе, проникающий в его лёгкие с каждым вдохом, как электрические искры. Джисон впитывает всё это, как наркотик, чувствуя головокружение от того кайфа, который это вызывает. Шум поднимается на несколько ступеней с каждым новым человеком, которого он выводит на сцену — Чанбина, Рю, даже самого Шин Сеюна, — пока не начинает казаться, что толпа в самом деле снесёт крышу. Он не хочет, чтобы это когда-нибудь заканчивалось. Однако всё хорошее должно заканчиваться. Джисон смотрит поверх толпы, когда произносит свою заключительную речь перед своими поклонниками — людьми, которые слышали его музыку и изо всех сил старались поддерживать его, верили в него и в то, что он делает, — и у него спирает дыхание при виде этого. Это одна из самых красивых сцен, которые он когда-либо видел. Он не может поверить, что это может оказаться первым и последним разом, когда он видит это. После этого его друзья загоняют его за кулисы, осыпая поздравлениями. Смеясь, Джисон терпит всё, что они делают для него, даже если это локоть Сынмина, оказавшийся до пугающего близко к его промежности, и Хёнджин, чуть не ломающий ему одно из рёбер своими объятиями. Ему приходится уткнуться лицом в изгиб плеча Минхо, чтобы скрыть лёгкую, чрезмерно эмоциональную улыбку. Он любит своих друзей. Он правда так сильно любит их. — Это было пиздец как хорошо, Хан Джисон, — снова восклицает Хёнджин, как только объятия прекращаются. — Теперь всё, что тебе нужно сделать, это представить меня моей единственной настоящей любви Пак Джинёну, и у нас всё будет готово. — Тебе нравится JYP? — спрашивает Чанбин, глядя на него с гримасой из-под руки Минхо. — Реально? — Ни за что! — взвизгивает Хёнджин, когда остальные разражаются смехом. — Конечно же нет, какого хрена? За кого ты меня принимаешь, хён? Родители Джисона тоже проходят за кулисы, чтобы увидеть его. Он встречает их с ещё одной лёгкой улыбкой, изо всех сил стараясь не расплакаться при виде них. Заставить его родителей принять выбранный им путь было не самым лёгким испытанием за эти годы, особенно когда дело касается отца, поэтому тот факт, что они приехали, чтобы посмотреть его первый концерт, трогает его сердце больше, чем Джисон хочет признать. Он позволяет им заключить себя в ещё одно объятие, не заботясь о том, кто на них смотрит, не заботясь, что он взрослый парень, который вот-вот сломается в объятиях своих родителей, словно ребёнок. — Ты прекрасно справился, милый, — говорит мама, подпирая ладонью его подбородок. — Ты был звездой. Позади неё отец кивает в знак согласия. — Мы гордимся тобой, сынок, — говорит он, и слова звучат хрипло от неловкости. Он никогда не был склонен к сентиментальности, его отец. Каждый раз, когда ему приходилось сталкиваться с этим, он краснел от смущения, и сегодняшний вечер ничем не отличается. — Я рад, что ты доказал, что мы ошибались насчёт этого. Ещё одна улыбка растягивает губы Джисона, заставляя его лицо едва ли не треснуть. — Спасибо. Это правда много значит для меня, когда я слышу, как вы это говорите. В ответ мама нежно целует его в лоб. Джисон закрывает глаза, впитывая тепло, которое оставляет после себя поцелуй, и пряча его глубоко в груди. Им ещё предстоит трудный разговор, которого он вовсе не ждёт с нетерпением. Он знает, что, когда расскажет им о Ханахаки, мирное равновесие, которого им удалось достичь за последние несколько лет, будет нарушено, и, скорее всего, это будет рискованный случай. Однако сейчас очень приятно просто стоять в их объятиях и нежиться в эмоциях от концерта. Джисон с родителями не всегда сходятся во взглядах, но сегодня вечером они на одной волне, поэтому Джисон с радостью позволяет нежности момента проникнуть в кости и исцелить его душу.