Эра милосердия

Четыре месяца после окончания Армагеддона В этой части военного космопорта необыкновенно тихо: не слышно ничего, кроме мерного жужжания роботов-погрузчиков и объявления рейсов. Каин вглядывается в безбрежное море звезд, сияющее за панорамным окном. Посадку опять задерживают. На скамейках дремлют его незадачливые попутчики — патрульные, служащие временной администрации и даже пара журналистов. Он уже присматривается к углу, где припаркованы погрузчики: наверно, там можно вытянуться. Вряд ли кто будет против. А перед вылетом его, наверно, разбудят. — Капитан, еще пять минут, — сотрудник космопорта, кажется, все-таки читает его мысли. — Идет проверка систем. Пять минут он, наверно, выдержит. В шаттл Каин заходит самым последним, садится на свободное место у иллюминатора, пристегивается и даже не ждет старта. Просто закрывает глаза и мгновенно падает в море звезд. — …нечто похожее в истории уже было. Почти два века назад, в тысяча девятьсот сорок шестом. Нюрнбергский процесс, помните? Его будто вытряхивает с неба на землю: на секунду он разлепляет веки, смотрит в баюкающую, мягкую темноту и снова пытается уснуть. — Я бы все-таки не сравнивал. В тот раз люди судили людей. Да, за преступления против человечности. Но людей. Этот другой голос кажется Каину знакомым: кто-то из временной администрации. — Люди судили людей, которые возомнили себя высшей расой. А теперь у нас и вправду есть две расы, люди и ангелы. И дело не только в том, что они выжгли Париж, Дели и Пекин. И даже не в Иерусалиме, как бы страшно это ни звучало. Они ведь все это время знали о том, что творится в Аду. О бесконечных, бессмысленных пытках. О том, что для узников Ада эти пытки продолжались миллионы лет. И при этом ангелы ничего, совершенно ничего не предпринимали, понимаете? Их все устраивало. Ответа никто и не ждет. Зато в шаттле наконец-то настает тишина. А Каин вдруг вспоминает, что высшее командование объединенных войск опять отклонило его просьбу: освободить его, капитана Маркуса Пирса, от обязанности являться на их планерки. Он же согласен работать. Он согласен снова лезть в Серебряный Город и патрулировать свой участок, вытаскивать людей из Рая и Ада, он даже согласен часами сидеть с теми странными демонами и отвечать на их дурацкие вопросы о правосудии в Верхней Месопотамии в десятом веке до нашей эры — ладно, он дал слово кое-кому в обмен на кое-какую информацию. Обо всем этом он честно пишет в своем рапорте. И о том, что не понимает лишь одного: почему его до сих пор заставляют присутствовать на этих совещаниях. Почему командование все еще спрашивает его мнения по некоторым вопросам. Почему его никак не оставят в покое. Так что Каин уже знает, чем займется завтра. Как только вернется на базу. Выспится в своей каюте, примет душ и сходит в столовую. А потом перечитает свой рапорт, подчистит формулировки и снова направит его в штаб. И может быть, ему повезет. С этой мыслью он проваливается в сон. — Капитан, — проводник трясет его за плечо. — Мы на месте. Каин оглядывает пустой шаттл — все уже вышли — и вскакивает на ноги. Робот сразу забирает его багаж, а сам он шагает в контрольный пункт — проверки здесь посерьезнее, чем в том космопорте. Именно на этой базе выстроена станция квантового перехода номер один, и именно отсюда шел штурм Небес. И поэтому первое, что Каин видит после контрольного пункта, это стена памяти. Маленькое озеро живых, настоящих цветов, фотографии на бумаге и планшетах, и какие-то личные вещи, ничем не напоминающие о войне: чашка, стопка книг, часы, лыжный шлем, шерстяные перчатки, крошечная пальма в горшке. Несколько детских рисунков, а перед всем этим стоит огромный экран. Раз в пять секунд одно трехмерное изображение сменяется другим, безжалостно точным и невозможно ярким: будто все они еще живы. Будто их души не уничтожены навсегда. … старший лейтенант Клиффорд. Майор Наумова. Рядовой Соренсен… Следующего — рядового Гарсию — Каин просто не помнит. В первой штурмовой бригаде, взломавшей дверь в логово врага, служило около тысячи человек. — Капитан? — слышит он и тут же поворачивается. — Ну наконец-то! Перед ним стоит сержант Банерджи. Смуглое лицо его озаряет улыбка, солнечная и немного лукавая. — А мы уже думали, вас оттуда больше не выпустят. Вы же пообедаете с нами, капитан? Секунду-другую Каин ищет предлог, чтобы отказаться и уйти спать к себе в каюту. Двух или тем более трех земных часов ему хватит, и он будет в форме. Явится на ужин и с удовольствием послушает, чем занимался его отряд на этой базе, пока сам он торчал на совещаниях во временной администрации и на планерках командования. — Конечно, — кивает он и идет за Банерджи. Когда лифт несет их вверх, глаза его слипаются, и Каин обещает себе, что этой ночью обязательно выспится. У двери в кают-компанию он произносит: — Заскочу в душ и буду. — У нас сегодня бирьяни с курицей, — замечает Банерджи. — А еще докла. И басунди на десерт. Никаких роботов, я бы их вообще запретил. Нет уж, готовят Шавив с Зиминым. Под моим чутким руководством, конечно. Каин улыбается в ответ. Слово он держит, и ровно через десять минут — в свежем, едва не хрустящем форменном комплекте — переступает порог кают-компании. И забывает, как дышать, а уж сон — сон как рукой снимает. Потому что Кей — самая настоящая, живая Кей — возится у стола с посудой. На ней комбинезон песочного цвета и простая белая футболка. Кей расставляет тарелки, забирает у Шавива блюдо с бирьяни и водружает на середину стола. А потом она вдруг поднимает глаза. И улыбается, глядя на него. — Кей, — тихо произносит он. — Не ожидали, капитан? — смеется она. — Я теперь здесь работаю. — Здесь? — Ну, на самом деле в реабилитационном центре. — Если честно, мы бы с удовольствием взяли Кей в отряд, — вставляет Шавив. — Если вы не против, капитан. Зимин и Шавив одновременно улыбаются — как и выныривающая из кухни Накамура. Каин забывает не только, как дышать, но и как разговаривать. Садится за стол, берет себе кусочек доклы, щедро поливает ее соусом и вспоминает: в тот день они довезли Кей до станции квантового перехода. Он показал пропуск и приоритетное разрешение, Накамура объяснила Кей, как все это работает — это ничуть не больно, просто немного странно, когда твое тело воссоздают по отпечатку души. Кей сразу же забрали врачи — как и все, кого вытащили из Рая, она мгновенно заснула после квантового превращения — и больше он ее не ви, потому что его сразу же вызвали во временную администрацию: командование объединенных войск планеты Земля объяви о начале беспрецедентного судебного процесса, и им, конечно, оказался совершенно необходим даже не капитан Маркус Пирс, а один из первых людей по имени Каин. Как свидетель. Людям предстояло судить тех, кто когда-то решал их судьбы. Или не решал. А просто закрывал глаза. — Ай-яй-яй, капитан, вы забыли про бирьяни, — напоминает Банерджи. — А ведь сержант Шавив очень старался! В голосе его сквозит укор, а глаза смеются, и Каин понимает: ему больше нечего скрывать и недоговаривать. Теперь все, кто собрались в этой кают-компании, знают о нем все. Ну и хорошо, решает Каин. Все эти романтические легенды, которыми за годы войны обросла его история, ему порядком надоели. Лучше пусть так. И все же целый час он почти ничего не говорит — только слушает. Иногда что-то спрашивает. Или просит передать ему порцию басунди. А еще он смотрит на Кей. И, наверно, до конца не верит. Что это возможно. Что она здесь. Что никакие ангелы больше не утащат ее в свой Рай. А когда с бирьяни и басунди покончено, и робот-уборщик собирает тарелки, Шавив и Банерджи откланиваются. Еще и врут о какой-то планерке: беззастенчиво и нахально, а ведь Каин отлично знает, что никаких планерок у отряда сегодня нет и быть не может. Но за ними в коридор выскальзывают Накамура с Зиминым, а потом Леблан, Шлоссер и все остальные, и теперь в кают-компании остается только он сам — и Кей. — А мне о тебе так много рассказали, — начинает она и улыбается. — Вот еще… — Ты ведь знаешь, кто ты для них? И кем тебя здесь считают? — Это неважно совсем, — быстро говорит Каин. — Неважно? Она приподнимает бровь и буравит его синими глазами. А потом качает головой. — Знаешь, я помню не все. — Это не имеет значения, — замечает Каин. — Главное, что ты здесь. Не в том смысле, что на этой базе, а что ты… Конечно, он запинается. И даже пытается улыбнуться, потому что он хотел сказать что-то совершенно другое. А Кей просто делает шаг — к нему. — Не имеет значения? — на губах ее играет лукавая, хулиганская усмешка. — Маркус? Каин не знает, что теперь говорить. Когда она стоит так близко, что он слышит ее дыхание. Когда он видит все изгибы ее фигуры: даже под этим плотным комбинезоном. — Говорят, на Земле моя память восстановится. У всех восстанавливается, пусть и не сразу. В общем, Европу я не помню. И наши путешествия. Вот Лос-Анджелес и Калифорнию помню хорошо. Даже школу свою. И как закончилась война, — рассказывает Кей. — А знаешь, что я еще помню? Ладони Кей скользят по его предплечьям и по груди, и по коже его бежит электрический ток. — Я помню твои руки, — говорит Кей. Она улыбается, и его бросает в жар, а еще ему кажется, что сейчас он сойдет с ума. Потому что Кей рядом, потому что он не видел ее полтора века, потому что он, если честно, и не рассчитывал ее увидеть, и победить он тоже не рассчитывал, он просто шел напролом, шел в Преисподнюю или в священные врата Рая, шел и знал, что его ничто не остановит, а больше он ничего и не умел никогда. И сейчас он осторожно проводит пальцами по ее светлым локонам и еще осторожней касается ее щеки. А потом не выдерживает: притягивает ее к себе, стискивает в объятиях и гладит по спине и плечам. — Твои руки, — шепчет она. — Я помню.