***
Если не брать в расчет его лириумное творение, то Данариус больше всего ценит две вещи: роскошь и тишину. Поэтому все полы в его особняке устланы дорогими мягкими коврами, в ворсе которых иногда можно запутаться. Фенрис помнит, как ступал по пушистой шерсти, ощущая, что идёт по острым гвоздям. Потому что эта дорога ведет только в одно место. Он видит самого себя, идущего по этой алой тропинке, с опущенной головой и абсолютно пустым взглядом. Дверь отворяется легким толчком. — Почему ты так долго? Фенрис слышит этот холодный хриплый голос словно наяву. Он знает, что всё это — лишь мираж, очередной кошмар, воспаление лириума под кожей, но это знание не помогает. Хочется убежать из этой комнаты и одновременно рассечь лицо Данариуса напополам мечом, но он не может ни того, ни другого. — Прошу прощения, Хозяин… Его собственный голос звучит абсолютно безжизненно. Как будто бы ему тогда было абсолютно все равно. А может, действительно было? Фенрис никогда не мог вспомнить, в какой именно момент он начал придавать значение всему тому, что случилось с ним там. — Подойди. Фенрис едва удерживает себя, чтобы не сделать несколько шагов одновременно со своим «двойником». Он хочет ударить себя за это. Стоит ему поравняться с магистром, как одним легким движением на дорогом ошейнике застегивается металлическая цепь. Фенрис снова рефлекторно касается горла. Он знает, что сейчас должно… Данариус резко натянул цепь своей костлявой рукой, и голова Фенриса метнулась вниз с такой силой, что на секунду могло показаться, что он только что сломал себе шею. Но нет, чертов магистр не настолько идиот. — Я спросил, почему так долго. Отвечай, а не извиняйся. Фенрис с ужасом осознает, что лёд в хриплом голосе пугает его до сих пор. А его «двойника» начинает ощутимо потряхивать в тот же момент, как произносятся эти слова. — Я… Я был у лекаря, как Вы и приказывали. — Собственный голос сейчас кажется эльфу таким вымученным и слабым, что он хочет заткнуть себе уши, лишь бы не слышать его. — Мне пришлось задержаться, он проводил все указанные Вами… процедуры. Натяжение цепи ослабевает, и Фенрис с едва слышным вздохом облегчения снова может выпрямить спину. Может, но не делает этого. Данариус хмуро, с придирчивым взглядом осматривает его лицо, хватает тонкими пальцами за подбородок до боли, до желания тихо зашипеть от сильного давления в костях. Вертит его голову во все стороны, словно пытаясь углядеть хоть какую-то несостыковку со словами раба и уличить того во лжи. Фенрис терпит, потому что знает: если сейчас показать хоть толику едва различимого недовольства, то этот вечер обернется для него уже настоящей пыткой в наказание за непослушание. — Выпрямись. Фенрис послушно распрямляется. Данариус грубо задирает подол его рубахи, больно цепляя короткими ногтями только залеченную кожу, и с такой же внимательностью рассматривает его бока и живот. От каждого прикосновения холодных пальцев по телу против воли бегут волны мурашек, сковывая и так неподвижное естество новыми цепями страха. Данариус, впрочем, интерпретирует всё это по-своему: — Ну-ну, наберись терпения, Волчонок. — Он улыбается почти победно, и Фенрис почти слышит, как трещат сухие обветренные губы от натяжения. — Тебе придется подождать, пока я не удостоверюсь, что лекарь всё сделал правильно. Фенрису дурнеет. Он даже не понимает, кому именно: ему или «двойнику». За все это время эльф так и не понял, действительно ли Данариус верил в его искреннее желание или просто издевался над беззащитным рабом, продлевая себе удовольствие. Костлявые руки ощупывают каждый сантиметр кожи, где только недавно находились большие, хоть и не самые серьёзные раны. Кажется, Данариус остается вполне доволен проделанной работой, но что-то все равно не дает разгладиться складкам на нахмуренном лбу. — Возможно, мне стоит найти кого-то более расторопного, — говорит он едва слышно. Эти слова были сказаны в воздух, как будто магистр просто рассуждал вслух, но Фенрис с неприятным чувством вдруг вспоминает, что того лекаря он так больше и не видел. — Ладно, пусть будет так. — Данариус махнул рукой, словно отвечая на какой-то собственный немой вопрос. — Набери мне ванну и побыстрее. Из-за этой медлительности мы и так потеряли много времени. Фенрис послушно откланивается и направляется в ванную. И он знает, что это было только начало. То, что произойдет дальше, будет хуже полчища мурашек и ощущения холодных пальцев на теле. Намного хуже. Фенрис с силой зажмуривается, пытаясь прогнать эту картинку, выгнать «двойника» из собственной головы. Не видеть этого морщинистого лица с насмешливой ухмылкой. Не чувствовать призрачную тяжесть на горле. И действительно, картинка почему-то исчезает. Может, потому что эти воспоминания он загнал так глубоко в свою голову, что они потеряли все четкие очертания, последовательность и хоть какую-то форму. Но этого было недостаточно. Недостаточно, чтобы избавиться полностью. На смену картинкам приходят вспышки. Вспышки боли, страха, тряски в руках и ногах, отвратительного вкуса во рту… Он чувствует эти тонкие пальцы, словно острые иглы, впивающиеся в его бедра, живот, спину… Он чувствует, как лириум под кожей выворачивает все мышцы наизнанку, оголяет каждый нерв и шпарит по ним раскаленным кипятком, потому что эльф, наверное, что-то сделал не так. Он слышит над ухом голос Данариуса, тихий, почти заговорщицкий, но он оглушает его, делает беспомощным и бессильным. И боль, боль, разрывающая всё нутро, заставляющая мечтать об обмороке, кричать безмолвно, потому что за один намек на «неправильный» звук будет хуже. Много хуже… В один момент всего становится слишком много. Фенрис чувствует, как боль разрывает его почти напополам, смешиваясь с чем-то ещё, с чем-то, что Фенрис не помнит, не хочет, не позволяет себе помнить. Смешивается, бьет этой взрывоопасной смесью по каждой части тела, заставляет сломать в себе что-то снова, как и каждый раз до этого, вырывает из эльфа прорвавшийся против его воли крик… А потом всё обрывается. Заканчивается. Так резко и неожиданно, что Фенрис давится внезапно поступившим в легкие кислородом. Слегка дрожащая рука ложится ему на волосы, но теперь тонкие пальцы лишь расслабленно ерошат волосы. Он снова слышит голос магистра, только теперь текучий и почти бархатный, словно мед. Гнев был сменен на сытую расслабленность. Он что-то говорит, снова тихо, но этот шепот уже не оглушает, а вгоняет в неизбежную дрему. Или обморок? Глаза закрываются сами собой, Фенрис не может даже двигаться, но воспоминание перед снова обретает какую-то четкость на беду для эльфа. Данариус лежит рядом с ним, и полуразмытым взглядом Фенрис не видит ничего кроме его довольной улыбки. В тот момент ничего другого и не имело для него значения. Фенрис заставляет себя приподняться на локтях. Он знает, что нужно уйти сейчас, пока хозяин ещё доволен, пока присутствие раба рядом не начало раздражать... Если он и сейчас сделает всё правильно, то, возможно, завтра его пожалеют и позволят не идти к этому лекарю снова. Но Данариус не дает ему даже сесть, жестом приказывает лечь обратно и Фенрис тут же подчиняется, почти с облегчением рухнув на мягкую подушку. — Ты хорошо поработал, Волчонок, — слова доносят словно из-под пелены, — можешь сегодня поспать со мной. И Фенрис ненавидит «двойника» за чувство радости и благодарности за это позволение, как будто не было выбивающей душу реальности пяти минутами ранее. Фенрис ненавидит себя за то, что с радостью ластился под эти костлявые руки, после того как они причиняли нестерпимые страдания, боль и клеймили его раз за разом. Ненавидит…***
— Фенрис, ты меня слышишь? Фенрис! Знакомый до боли, до щемязи в сердце голос вырвал эльфа из кошмара, словно вытащил из-под слоя мутной воды на поверхность к жизненно необходимому кислороду. Фенрис шумно вдохнул воздух в горящие легкие, вдруг понял, что действительно и не дышал вовсе какое-то время. — Х-Хоук… — Собственный голос совсем слабый, прямо как в том видении, и Фенрис тихо застонал от отчаяния и собственной беспомощности, но маг воспринял это иначе: — Создателя ради, ты что, ранен?! Подожди, потерпи немного, оттащу тебя к Андерсу в клинику… — Хоук, нет, — Фенрис остановил заботливые руки Хоука и попытался прокашляться, чтобы сделать голос тверже. — Я не ранен. Я… У меня был кошмар… наяву. Иногда на меня накатывают воспоминания о рабстве, и… От них очень сложно избавиться. Но сейчас уже лучше, спасибо тебе. Хоук ничего не ответил. Даже не уточнил, за что эльф его поблагодарил. Он лишь сел рядом на скамейку и подкинул ещё немного дров в постепенно затухающий огонь. Как этот маг всегда умудрялся попадать в десятку в подобные моменты? Фенрис не знал. Он знал только, что тьма испугалась и отползла, когда на пороге его спальни появился Хоук. И теперь у эльфа, кажется, появился ещё один способ с ней бороться.