Хроники аска

Фенрис не предполагал, что нечто подобное может даваться с таким трудом. Он в своей прошлой и нынешней жизнях многое прошел, многое видел и испытал. Он без оглядки и колебаний убивал людей, эльфов, гномов, косситов, порождений тьмы. Был уверен, что нарочно и ненароком покалечил множество судеб. Если бы взялся выписывать на бумагу каждый такой случай, наверное, ему понадобилась бы тетрадь потолще, чем последняя книга Варрика. За что-то из всего этого внушительного списка его до сих пор мучили вина и кошмары. За иное брали гордость и самоуважение. О третьем он мог размышлять часами, так и не поняв, правильно ли тогда поступил. Но после всего пережитого Фенрис был уверен в одном: он едва ли дрогнет и перед архидемоном, если тот встанет на пути к чему-то важному. И оттого еще более странной и постыдной казалась его нерешительность перед кучей бесполезной бумаги. — Так… Растерянный голос Хоука за спиной в этот момент оказался совсем некстати. Маг должен был вернуться только завтра, и Фенрис рассчитывал разобраться со всей макулатурой до его прихода… А теперь он понятия не имел, как все это объяснять. Он так и сидел, спиной к мужу, лицом к огню, будучи не в силах выбросить в пламя даже один из множества конвертов. Хоук не проронил более ни слова, видимо, понял, что Фенрис либо не хочет, либо не может пояснить свое странное поведение. Маг, кряхтя, уселся рядом, с любопытством разглядывая кучу писем, которую эльф сгрудил около дивана. — От кого они? — От Вараньи, — ответил Фенрис в секунду. Обещал ведь больше ничего не таить от него. — А, это те письма, которые она писала тебе до… — маг запнулся, вероятно, не желая снова поднимать ту самую болезненную тему, — ну, «до». — Нет, эти она прислала уже «после». Хоук издал какой-то странный звук, видимо, призванный выразить удивление. Но больше было похоже на нервную икоту. У самого Фенриса реакция была похожая, когда он увидел первый конверт у себя под дверью. — И когда пришло первое?.. — снова подал голос маг, но уже не так уверенно. — Через неделю после смерти Данариуса. Фенрис все еще сжимал в пальцах край конверта. Сжимал так сильно, что костяшки уже начали белеть в цвет лириумных меток на них. Он смотрел на огонь и почти видел, как вся эта груда сестринских соплей на бумаге в секунду сгорает и наконец перестает его волновать. Но рука не двигалась, а пальцы не хотели разжиматься, словно все его существо противилось уничтожению даже одного из этих опусов. — Ты их читал? — вторил Хоук его мыслям. — Нет. — Что, вообще ни одного?! — А что полезного я могу там найти, Хоук? Мне не нужны ее оправдания и жалкое клянченье денег! — Фенрис скривился и сплюнул эти слова, словно противную кислую желчь. — Ты уверен, что они именно такого содержания? Фенрис не был уверен. Иначе бы он сжег эти каракули без колебаний. Он много дней думал, что, возможно, в этих письмах Варанья рассказала все то, что обещала когда-то: о матери, о его жизни до ритуала, о семье… Но он все равно ни одного не открыл. Потому что при плохом исходе повторного предательства от этой женщины вряд ли бы смог вынести. — Я иногда жалею, что научился читать… — пробурчал он, когда Хоук заботливо положил ладонь на его плотно сжатые пальцы. — Можно было бы и не думать вовсе. — Ну а еще ты бы не смог прочесть все те книги, которые тебе так понравились, — улыбнулся маг. — Так что вряд ли письма твоей сестры можно считать хорошим поводом, чтобы разучиться читать. Фенрис не удержался от легкой усмешки. Был у Хоука такой талант — даже в самой гнетущей ситуации находить что-то хорошее. У Фенриса такого таланта нет и не предвиделся к появлению. Вероятно, в этом и была его проблема. — Как вообще к тебе попали все эти письма? — Я их под дверью находил у себя по утрам. — О… — Маг потерял весь свой позитивный запал так резко, что Фенрис даже нахмурился невольно: — В чем дело? — Да ни в чем, просто… Я полагаю, что она все еще в городе, раз эти письма ты по одному находил на пороге. Фенрис вдруг понял, что ни разу даже не задумался об этом с момента получения первого конверта. А ведь действительно, как бы эти десятки писем могли приходить настолько часто и прямо к нему под дверь? Почтовые корабли причаливают в гавани раз в месяц в лучшем случае, а за один только Облачник он получил три таких «подарка». Так что же получается? Варанья до сих пор где-то здесь и носит ему эти треклятые конверты сама?! — В твоих словах есть смысл, — признал эльф неохотно, чувствуя себя полным глупцом. — Но если так, то ее попытки связаться со мной еще больше похожи на очередные просьбы о помощи. Причем, слишком настойчивые для той, кто сдала меня Данариусу без оглядки на совесть. — Ну, это возможно, — резонно заметил Хоук. — Или она хочет с тобой помириться. — Опасное намерение, если вспомнить, что в последнюю нашу встречу я хотел ее убить. — Фен, ты единственный, кто у нее остался во всем мире. Ей больше некому писать, — неожиданно серьезно сказал маг. — Да, она сделала полную херню и поступила с тобой, мягко говоря, не по-сестрински. Я не говорю, что ты должен с ней мириться, но прочтение хотя бы одного письма тебя ни к чему не обяжет. А если все так, как ты думаешь, просто уверишься в своей правоте. Да, это будет в очередной раз больно, но на этот раз абсолютно точно. — Ты вообще на чьей стороне, Хоук? Вот если бы Карвер тебя храмовникам сдал, как бы ты себя чувствовал? — Отвратительно, — без обиняков признался маг. — Я бы не захотел его больше видеть. Скорее всего, вмазал по его наглому лицу. Но братом мне он бы остался. А еще я хотел бы знать, почему он так поступил, потому что, несмотря на все разногласия, нас с ним связывает целая жизнь вместе. — Это не одно и то же… — начал было Фенрис, но Хоук мягко сжал его ладонь, держащую письмо над огнем: — Я всегда на твоей стороне, Фен. Но я не понаслышке знаю, насколько бывает важна семья. Даже если она херовая. — Моя семья – ты и Лэсси, а не Варанья. Хоук посмотрел на него так, что у Фенриса не осталось сомнений — он все понял. Маг прекрасно видел, что муж отбрыкивается от его аргументов просто из-за обиды на нерадивую сестру. Но с другой стороны, Хоук прав: прочитанное письмо не означает выданное Варанье прощение или второй шанс. Это можно засчитать за удовлетворение природного любопытства… Можно ведь, да? Эльф вздохнул и отстранил руку с письмом от пламени. Он долго сверлил взглядом запечатанный конверт, словно пытался через него мысленно понять, что там такого хотела донести до него Варанья. Когда эта война с бумагой не увенчалась успехом, он все же оторвал заклепку на конверте и вытащил из него аккуратно сложенный листок. А вместе с ним на пол вывалился какой-то железный маленький кругляшек. Который на проверку оказался амулетом с вплетенными в него нитками в виде маленькой лошадки. Глаза Фенриса забегали по выведенным на бумаге строчкам, а Хоук в который раз поразился, насколько быстро эльф выучился читать не хуже окружающей их знати. Его упорство и усидчивость в обучении дали свои плоды намного быстрее, чем предполагал маг, а сейчас к пользе чтения, вероятно, может добавиться еще один пункт… Маг пытался вглядываться в лицо мужа и хотя бы так понять, что он вообще чувствует касательно написанного, но у Фенриса и мускул на щеке не дрогнул. Казалось, он просто ознакомился со сводкой новостей города, а не с загадочным письмом своей сестрицы в опале. Эльф долго вертел кругляшек в руке, когда отложил от себя бумагу, разглядывая замысловатый узор. А потом потянулся к другому конверту из этой кучи и достал из него сплетенную из бечёвки маленькую куколку. Хоук таких много видел у детей в клоаке. — Можешь прочесть, если хочешь, — вдруг сказал Фенрис, видимо, заметив, что Хоук выжидающе смотрит на то, как он читает уже второе письмо. — Я ведь обещал — больше никаких секретов. Хоук не считал себя любителем лазить в чужую переписку, но сейчас приличия пересиливало любопытство, а полученное разрешение только все упростило. И он все же взял бумагу в руки: «Лито, я даже не знаю, читаешь ли ты эти письма, но я все равно напишу тебе еще об одной вещи. Это амулет, который тебе сделала мама, когда ты был совсем маленьким. Тебе так нравились лошади, что даже совсем младенцем ты радовался и начинал смеяться каждый раз, когда мама нас обоих приносила на поле, где они паслись. Мама верила, что твоя страсть к лошадям не просто так дарована тебе Создателем и с ними будет как-то связана твоя жизнь. Она даже просила конюхов научить тебя ездить верхом в тайне от Данариуса. У тебя хорошо получалось. Конечно, это не именно тот самый амулет. Я сделала его по памяти, мне кажется, что получилось очень похоже. Но теперь у тебя будет хоть какая-то частичка мамы. Она любила тебя, очень сильно. И до последнего вздоха молилась о том, чтобы Создатель даровал тебе избавление от того бремени, что ты на себя взвалил. Может, он услышал ее молитвы, кто знает. Я все еще живу у твоей подруги в эльфинаже. Она была очень добра ко мне. Пожалуйста, не злись на нее. Она всем тут помогает, я даже не сразу сказала ей, кто я. Честно говоря, я даже не знаю, зачем все это пишу, ты вряд ли прочел хоть одно письмо… Наверное, это будет последним. Я больше ничего не могу вспомнить действительно значимого из нашего детства, поэтому и писать нет смысла. Я уеду из Киркволла, как только скоплю немного денег. Надеюсь, у тебя все будет хорошо. Варанья» Фенрис внимательно читал уже третью бумагу из груды писем, когда Хоук поднял голову от первого. И все вертел в руках тот кругляшек, постоянно сжимая его в ладони. — Пойду я спать, — как бы невзначай доложил маг и демонстративно поднялся на ноги. — Я скоро приду, — Фенрис отозвался так коротко и ровно, что Хоук сразу понял – можно не дожидаться мужа сегодня. Он вообще вряд ли понял, что сейчас услышал и сказал, настолько погрузился в чтение о своей жизни. И маг решил его не беспокоить, просто тихо ушел наверх. *** Фенрис часто про себя вспоминал последний бой с Данариусом. Анализировал его на предмет ошибок и промахов в сражении, как делает любой хороший воин. И всегда приходил к выводу, что Хоук очень вовремя кинул фаербол прямо в половицы балкона у Данариуса под ногами. Это помогло Фенрису схватить магистра в самый уязвимый момент. Но Хоук лишь сказал, что в этом не было ничего особенного. И действительно не было, потому что Хоук это фаербол не кидал. Но он единственный в той суматохе заметил рыжую макушку, выскользнувшую за дверь сразу, как только опаленные половицы балкона затрещали под магистром.