За все приходится платить

В покоях воцарилась тишина. Кёсем широко распахнутыми глазами, блестящими от слез в них стоявших, смотрела на руки сына. Поднять взгляд выше ей не хватило смелости. А Мурад тем временем продолжил. — Вы были для меня дороже всего, Валиде. — голос его вновь чуть дрогнул. — Я думал, и я для вас хоть что-то значу. Но со временем я понял: защищали и любили вы вовсе не меня, своего сына. Не меня… — он замолчал на мгновение, но затем продолжил, резко перейдя на менее официальный язык. — Все, о чем ты пеклась — это власть и твой титул. Каждое слово ударяло в грудь женщины, словно тысячи кинжалов разом вонзались в ее кожу. На глазах прозрачными бугорками выступили слезы. Особенно больно было осознавать, что Мурад был прав… Она, даже понимая, что виновата, не хотела, чтобы сын видел боль ее треснувшего сердца, но сдержать слез не смогла. Кёсем хотела что-то сказать, но Мурад не дал ей этого сделать. — Я не желаю больше слышать этих жалких оправданий и наглого вранья. Мужчина снова закашлялся. Из груди вырывались хриплые выдохи, сопровождаемые разочарованным и холодным взглядом. По щеке падишаха, вопреки всей его силе, всему могуществу, предательски прокатилась одинокая слеза. Он зажмурился. Султан не хотел жалости матери, слишком горд был для такого. — Уходите. — грубо прошептал он. Кёсем взглянула на него. В ее взгляде не было удивления, скорее — печаль. Она понимала, что никто, кроме нее, в испорченных отношениях с сыном не виноват. Понимала, что ничего исправить теперь нельзя. Поздно. От этого становилось ещё тяжелее. К горлу подкатывал ком, не дававший издать ни звука, а грудь будто сжимали десятки железных цепей. Дышать становилось все труднее. Но ослушаться падишаха она не посмела (как это ни странно, учитывая, как часто она делала это раньше) и, ещё раз окинув его блекло-стеклянными глазами, медленно встала с постели и, отпустив его руку из своих, вышла из покоев, проронив по пути одну единственную слезу. Мурад долго ещё смотрел на закрытые двери, за которыми скрылась его Валиде. Глаза его были будто покрыты пеплом всех злоб и разочарований, огонь которых ещё совсем недавно разгорался в его сердце. Взгляд потух в тон бледной кожи. Падишах зажмурился. Грудь его снова пронзила боль. Она, словно стрела, выпущенная из рук неумелого стрелка, резко и беспорядочно отдавала во все части тела. Султан ещё больше поморщился и, сжав руки в кулаки, пробормотал что-то себе под нос. Теперь падишах, кажется, уже жалел, что прогнал мать. Он тогда продолжил настаивать на своем, понимая, что эта встреча может оказаться последней… Чувствовал, что конец его близок и сам не понимал, почему был так груб с ней. Мурад любил ее. Определенно. Он не сомневался в этом ни на минуту, не смотря на все обидное, что звучало из его уст в ее адрес. Но гордость не позволяла ему даже сейчас уступить Валиде. Он мог послать за ней, извинится, поговорить с ней, простить… Но не сделал этого. Кёсем же, выйдя из лазарета, направилась к себе. Походка ее была твердой, лицо не выражало ни единой эмоции. Никто и подумать не мог, как быстро билось ее сердце, как тяжело ей становилось дышать, как она еле-еле сдерживала слезы, готовые вот-вот скатиться по ее бледным щекам. Вдруг, находясь у дверей покоев, она почувствовала резкую боль, пронзившую ее сознанье. Глаза постепенно застилала черная пелена, и, если бы как раз в этот момент рядом не оказалась Атике, вероятно, женщина упала бы на холодный пол, окончательно потеряв сознание. — Валиде! — взволнованно прокричала девушка, поспешно подхватив Кёсем под руки. Женщина поморщилась и приложила ладонь ко лбу, стараясь унять боль. — Матушка, что с вами? Не услышав ответа, Атике, пройдя в покои, осторожно усадила Валиде на диван и присела рядом. — Голова что-то закружилась… — наконец, тихо сказала Кёсем, зажмурившись. Девушка взяла почему-то чуть трясущуюся руку матери в свои и обеспокоено поглядела на женщину. Атике стала припоминать, что в таком состоянии Валиде находилась уже давно. Бледное иссохшее лицо, дрожащие пальцы, нетвёрдая походка… Но до сегодняшнего случая ни Атике, ни кто либо ещё, внимания этому почему-то не придавали. — Нехорошо это, Валиде… — задумчиво проговорила девушка. — Я сейчас же пошлю за лекарем. — твердо добавила она. Сил что-то возразить у Кёсем не было. Она, устало выдохнув, молча кивнула и опустила глаза в пол. Атике встала и, оглянувшись на мать, вышла.