За все приходится платить

За небольшим окном сменялись пейзаж за пейзажем, сливаясь в неясную смесь красок для глаз султанши, что, понуро склонив голову, оперлась исхудавшей рукой о резную стенку кареты. Женщина давно уже потеряла счёт времени, ведь даже минута теперь для нее была нескончаемой вечностью. Кёсем медленно вздохнула и остановила свой взгляд, отливающий пустотой и унынием, на Кеманкеше, своем, похоже единственном, верном слуге, сидящем в углу напротив. Затем губы женщины тронула совсем лёгкая улыбка, но и она вскоре скрылась за печалью ее души, что так стремительно рвалась наружу. В карете было ужасно душно, что ещё больше портило и без того упавшее ниже некуда настроение. Положение усугубляло ещё и ощущение невыносимой тесноты. И хотя Кёсем ехала тут не в первый раз, это все сейчас вызывало у нее какое-то странное, мутное отвращение, чего раньше она никогда не испытывала. Кеманкеш, как и полагается слугам династии, отличался особой проницательностью. И разумеется от него не ускользнули усталые взгляды султанши, коротко и хаотично бросаемые ей в пределах кареты. — Госпожа, вам нехорошо? — спросил ага вкрадчиво, заранее зная правдивый ответ. Услышав знакомый голос, смазанный мыслями в ее голове, уже бывшая Валиде чуть встрепенулись и ответила, кажется, даже чересчур импульсивно: — А?! Что такое? — Если вам дурно, только прикажите — карету остановят. — отчеканил слуга. Кёсем вздохнула. Конечно, именно сейчас, хотя бы самая маленькая частичка элементарной заботы ей не помешала бы, но в то же время Махпейкер так устала от всего, ведь не в ее силах было проверить, не лицемерие ли это… — Не стоит беспокоиться, Кеманкеш. Со мной все в порядке… — сказала она почти шепотом, понимая, что ага в эту ложь никогда не поверит. Но мужчина привык к ее, может, необоснованному и слишком сильному недоверию. Потому не удивился. Он и не ждал другого ответа, да и по большому счету ответ ему был не нужен, ведь причину ее печали он знал и без того — он ведь лично зачитывал тот злополучный указ перед падишахом, а затем и на совете дивана по его же приказу, и до сих пор ага до конца не понимал, для чего это было нужно его госпоже. Какое-то время спустя султанша разглядела вдали дворец, куда они и держали путь столько часов. Подъехав ближе и выйдя из кареты, оперевшись на поданную руку слуги и ощутив небольшой, может и мнимый, прилив сил, женщина смогла лучше разглядеть то место, где ей предстояло скоротать последние дни, а может и часы, жизни. Каменное сооружение было довольно большим, с такими высокими колоннами, что снизу казалось, будто они упираются в небо, что впрочем не могло отвлечь внимание от того, насколько старым был замок. Двери скрипели на ветру, пошатываясь, а там, где должны были быть зелёные сады и лужайки, спокойно расстилались пустыни засохших кустов, что раньше были розами. Не зря это место носит название «Дворец Слез», вид у него был действительно жалкий. Кёсем поежилась: то ли от холода, то ли от страха, этого она не знала сама, потому сильнее закуталась в темный плащ, покрывающий ее чуть сгорбленные плечи. — Пойдемте внутрь, госпожа, вы замёрзнете. — проговорил ага и указал рукой на вход во дворец. Прикрыв глаза, Кёсем коротко мотнула головой и закрепила на губах выученную за много лет улыбку. — Вы все идите, а я хочу побыть одна… — на этот раз в голосе ее появилась какая никакая твердость — ослушаться никто не посмел. Когда-то кроваво-красные лепестки, теперь уже вянущие, оплетали бледно-зеленые стебели роз, что много десятков лет назад, когда печальное прозвище дворца ещё не зародилось на свет, радовали глаз всякому, кто забредал сюда, завиваясь в стремительную спираль, окутывая тонкие стебельки своими мягкими, словно бархат, пластинами. Вот и розы завяли. Хрупкие, засохшие, тонкие, как бумага, кажется, застывшие во времени, лепестки, вырываемые ветром из места своего обитания, уносились потоком воздуха куда-то ввысь, смешиваясь с летящими поодаль семенами кажется одуванчиков. Женщина, придерживая чуть дрожащими пальчиками одной руки темный плащ, остановила взгляд на унылых кустах. Ещё один лепесток медленно пошел к земле, едва не накрыв собой сидящего внизу мотылька. Освещаемая светом сторона цветка еле заметно отливала золотом, а в тени мелькали темные кровавые тени, что по ночам медленно расползались по всему растению, засасывая его в пучину темноты и смерти. Кёсем сморщилась и как-то боязливо увела взгляд в сторону. Ранее трепетное отношение к природе теперь перетекло в равнодушие. Ко всему. Даже мысли о скорой кончине сейчас нисколько не тревожили султаншу. Она чувствовала, что время невесомым потоком утекает сквозь дрожащие пальцы, безжалостно оставляя ее тлеть в огне собственноручно разожженных костров. И даже нескончаемый в последние дни ручей слез не мог затушить стойкое многолетнее пламя. Ветер, летящий откуда-то издалека, рваными потоками скользил по чуть влажной шее Махпейкер, словно затягивая на ней воздушную петлю, заставляя все внутри женщины леденеть от холода и откуда-то взявшегося ужаса. Но вот, кажется, воздух стал теплее. Теперь султанше чудилось чье-то теплое дыхание за спиной и даже какой-то тихий тихий шепот, отдающий нотками коварства, прерываемый то и дело шумом в ушах. Ещё с минуту продолжалась эта игра воздуха, затем все разом стихло. Ветер куда-то улетел, забирая с собой и шепот, и тепло, оставляя лишь пустоту и неопределенность внутри. Снова. Вырвав взгляд из «никуда» в реальность, султанша остановила его на собственной руке, все ещё придерживающей накидку. Тыльная сторона ладони была как никогда бледной. Темно-голубые ниточки вен тянулись от тонкого запястья длинными отчётливыми дорожками, растворяясь в фалангах обессиленных пальцев. Из груди вырвался шумный, долгий выдох. Мысли снова пронизывали сказанные сыном слова, такие острые, словно лезвия, оставляющие с каждым воспоминанием о них все больше шрамов на и без того изрезанном сердце женщины; его взгляды, стреляющие по самым уязвимым местам, которые знать мог только он, Мурад; его голос, пестрящий отголосками ненависти… Прикрыв глаза, Кёсем сделала прерывистый вздох и сильнее сжала губы. Почувствовала, как замерзают кончики пальцев, и, поежившись, приняла решение идти во дворец.