my bones into your bones

Они не видятся всю оставшуюся неделю. В пятницу Ронан закидывает ноут в Святую Агнессу, уже после того, как Адам уходит в школу, и уезжает в Вашингтон, чтобы сходить на воскресную службу. Они созваниваются лишь в понедельник вечером. — Ты случайно не умеешь готовить кальмара? — хрипит голос Адама из динамика. Он звонит от Бойда: на фоне что-то гремит, слышатся разговоры. Ронан так долго молчит, что Адам произносит: «Алло?», проверяя, не оборвалась ли связь. — Ты прекрасно знаешь, что нет, — отвечает Ронан. — Моя репутация богатенького мальчика подпорчена? Адам смеется, а потом замолкает, бормочет что-то, слов не разобрать. — Прости, тут очередь на телефон. Дай мне секунду, — говорит он и вешает трубку, а Ронана проглатывает тишина Барнс. Проведя последние пару дней в одиночестве, он совсем забывает о том, что у них были планы. Он ведь должен был изучать. Кажется невероятным, что он смог забыть об этом, учитывая нервное возбуждение, которое охватывает его от одной только мысли. Ронан поднимается наверх в кабинет отца. Его пальцы зависают над клавиатурой, пока он пытается придумать запрос для Гугла. Что-нибудь менее убогое вместо «Как заниматься анальным сексом». Он натыкается на страничку с советами, там много полезной хрени, но явно заточенной под женщин, поэтому он чувствует себя немного…не так. Он пробует снова, на этот раз вводит в строку «анальный секс советы для геев». Находится одна так себе статья и куча бесполезных дерьмовых историй, что заставляет его задуматься, зачем вообще кому-то понадобилось заниматься подобным. А потом перезванивает Адам. Включив телефон на громкую связь и промычав что-то в качестве приветствия, Ронан продолжает пялиться в экран, обхватив голову руками. — Извини за это, — начинает Адам. — Короче, один клиент притащил кальмара. Никто не хочет его брать, поэтому теперь он лежит у меня в багажнике и воняет. Что скажешь? Ронан фыркает от смеха. — Где он вообще раздобыл этого кальмара? — А в реке они не водятся? Ронан почти уверен, что нет, но не говорит об этом. — Привози. Придумаем что-нибудь. Он знает, что Адаму завтра в школу, и уже довольно поздно, а еще он знает, что чертовым кальмаром Адам оправдывается сам перед собой за то, что вынужден поехать к Ронану, когда, как он полагает, не должен. Он уже почти убедил сам себя. Ронану осталось лишь слегка подтолкнуть его. — Завтра в школу, — как и ожидалось, говорит Адам. Но при этом, дальше не следует «я не смогу остаться» или чего-то подобного. Ронан считает это хорошим знаком. Пока Адам по темноте добирается до Барнс, Ронан ищет на кухне что-нибудь, что поможет ему разобраться с кальмаром. Он не заглядывал ни в одну из кулинарных книг матери с тех пор, как ее не стало. Их тут десятки, хотя она и пользовалась лишь некоторыми из них. Вот в этой, с синим корешком, ее рецепт макарон с сыром. Поля исчерканы красной пастой: «горчица!», «двойная доза!», «взять форму побольше!». Аврора любила заканчивать предложения восклицательным знаком. Она и говорила так же. В груди поселяется тупая боль, пока Ронан листает их, но продолжает это делать. К тому же, он привык. Привык горевать. Дни шли своим чередом, все было нормально, насколько это возможно. Но какое-нибудь слово или стихотворение, или цветок, и он вспоминал, что ее уже нет. С Ниаллом было так же, вот только тогда ему хотелось крушить все вокруг: выкинуть телефон, сломать пальцы, разбить окно. Он устал от траура по матери. Лежать и ничего не делать часами очень утомительно. Отбросив лишние мысли в сторону, Ронан находит рецепт кальмара. Страницы чистые — ни пятен, ни пометок. Плохой признак. Хотя это скорее связано со скепсисом его матери по поводу любого кальмара на таком расстоянии от океана, чем с качеством рецепта. В шкафу обнаруживаются нужные ингредиенты (к его большому облегчению, консервы с усилителями вкуса), и он отправляется на крыльцо, подождать Адама и подышать свежим воздухом. На душе кошки скребутся, но тем не менее сердце трепещет от радости, когда спустя десять минут на подъездной дорожке показывается корыто Адама. Все еще в рабочей одежде, Адам вылезает из машины и улыбается Ронану, а затем поднимается по ступенькам с пластиковой подложкой из магазина, в которой кальмар бултыхается в частично растаявшем льду. Адам выглядит таким ярким и живым в наступивших сумерках. — У кого-то хорошее настроение, — замечает Ронан, намекая на ухмылку Адама. Тот пожимает плечами. Кальмар катается по подложке из стороны в сторону. — Добрый человек преподнес мне кальмара. Было бы еще круче, если бы я знал, что с ним делать. Ронан тыкает кальмара мизинцем и, морщась, спрашивает: — Почему тебе не подарили лобстера? Или краба? Посмеиваясь, Адам толкает входную дверь ногой. В морозилке обнаруживается пакет со льдом, и они кидают кальмара в раковину. Усевшись на кухонной стойке, Адам ест сливу, пока Ронан делает всю работу. Ронану нравится. Он думает о том, что был бы безмерно счастлив, будь каждый день, как этот: Адам на стойке, как птичка на жердочке, и Ронан, увлеченно суетящийся на кухне с руками по локоть в чем-то мерзком. — А ты сможешь приготовить лобстера? — интересуется Адам. Рот у него набит сливами. — Если я принесу его? — А у тебя где-то завалялся лишний? Адам легонько тыкает его в живот. — Конечно. Думаю, что смогу. Мы готовили их раньше. Это было в Нью-Йорке. Они разделывали его все вместе и делились друг с другом. Ронан глубоко вдыхает, стараясь выровнять дыхание. Воспоминания душат его. — Я совершенно бесполезен в этом деле, — говорит Адам. Он болтает ногами, задевая бедро Ронана каждые несколько секунд. — Думаю, что смог бы приготовить запеканку. Или тесто для пирога. Но в остальном… — Он пожимает плечами. Нахмурив брови, заглядывает Ронану через плечо в книгу рецептов. — Тут хватит на целый пир, — бормочет Ронан. Они почти полностью соприкасаются головами. Ронан тянется и целует Адама в уголок губ. На секунду, Адам отстраняется, ошеломленный, но потом расслабляется, улыбаясь. — Иногда я забываю, — говорит он, — что мы делаем это. Как только до Ронана доходит смысл его слов, он рад, что они были сказаны. Они слишком быстро перешли от дружбы к чему-то большему, и это очень нервирует. Он столько времени провел в страхе потерять дружбу Адама, стоит ему решиться на этот шаг. А сейчас, если что-то пойдет не так, он потеряет не только друга, а еще и своего парня. Эти мысли сводят его с ума. — Откуда ты знаешь, как готовить тесто для пирога? — спрашивает он, отступив к раковине. Он обхватывает ладонями маленькую тушку кальмара. Ощущения странные и неприятные, но быстро проходят. Это как держать на руках ребенка, если бы этот ребенок был холодным и скользким, с кучей конечностей, и был бы кальмаром. — Персефона научила, — отвечает Адам. Он затихает и больше не болтает ногами. Иногда Ронан забывает, что он не единственный, кто потерял кого-то. Он протягивает руку и дергает Адама за мочку уха. — Помоги мне покромсать эту штуку. Адам морщится, но спрыгивает на пол. Он издает звуки отвращения, когда Ронан вонзает в склизкую плоть нож. — Чего? Ни разу не потрошил рыбу? Адам фыркает. — Ага! Можешь представить моего отца за рыбалкой? И то верно. Ронан качает головой. Вот за убийством чего-нибудь — сколько угодно. Терпение — это не про Роберта Пэрриша. — Надо будет съездить как-нибудь, — говорит Ронан. — Ты, я, Гэнси. Адам мягко посмеивается. — Блу взбесится, если мы не возьмем ее с собой. — Она в любом случает будет выступать против истребления рыбы. Адам усмехается, кивнув, и обнимает Ронана за талию. Стараясь не задеть руку с ножом, он целует Ронана в местечко под ухом, пробираясь холодными руками ему под свитер. — У меня выходной в субботу, — говорит он. Этот тон Адама выбивает Ронана из колеи каждый раз. Слова, сказанные этим тоном, предназначены Ронану, и никому больше. Без притворства, без масок. Настоящий, естественный голос Адама. — Боже, не могу дождаться лета. Когда смогу проводить с тобой не только выходные. В груди Ронана разгорается маленький пожар. — Суббота, значит, — говорит он. — И чем займемся в субботу? Адам смущенно ерзает. — Я подумал, мы могли бы…ну, то, что ты говорил. — Ох, внутренне вздыхает Ронан. Он отводит ногу назад, прижимаясь к лодыжке Адама, и кивает. — Ты уже купил все, что нужно? — Пока нет, но я займусь этим. Адам сжимает его талию и прижимается щекой к затылку. Той ночью, после их первого поцелуя, Адам уткнулся лбом ему между лопатками, прижавшись вплотную всем телом. Опьяняющий момент, который Ронан отчаянно желал повторить. Локоть Ронана вонзается в ребра Адама. — Сходи за лимоном. Снаружи, на дереве. Стиснув его еще разок напоследок, Адам уходит. Ронан сразу же начинает скучать по его объятиям. — Там все замело, — вернувшись, восклицает Адам. — Полагаю, лимоны ты нагрезил. Ронан никогда не задумывался об этом, но похоже на то. В Барнс фрукты росли круглый год. Он срезает лимонную цедру, пока Адам пялится в окно. Плечи его подрагивают от холода, щеки мило розовеют. Ронан замечает, что расхреначил большой палец о терку. — Блин, — ругается он, глядя на кровь. Больно, но выглядит хуже, чем есть на самом деле. Адам отправляет его промыть рану и роется под раковиной в поисках пластыря. Затем заставляет Ронана сесть и сам берется за готовку. А Ронан наблюдает за ним, сидя на пошарпанном диване в углу. Он думает о том, что уже скоро Адаму исполнится восемнадцать и он превратится в мужчину. Отпустит бороду, будет коротко стричься (или наоборот, отрастит патлы) и начнет носить одежду по размеру. Ронан не из тех, кто часто размышляет о будущем, но с Адамом невозможно не делать этого. Все это лишь отсрочка, которая еще аукнется ему потом, когда Адам уедет в Нью-Йорк или Кембридж, или Принстон, и станет Адамом Пэрришем, студентом колледжа, а после Адамом Пэрришем, доктором философских наук или доктором медицины, или эсквайром, или еще кем-нибудь. Его не устроит быть просто Адамом Линчем, да Ронан и не хотел бы этого для него. Ронан будет ждать его дома, как всегда делала его мать. Ронан не знает, достаточно ли в нем от Авроры, чтобы суметь дождаться. — Это проще, чем я думал, — говорит Адам, повернувшись с тарелками в руках. Ронан не помнит, работал ли Адам когда-нибудь официантом, но тот держит тарелки так, будто ему платят за это. — Здесь или в столовой? — Здесь, — отвечает Ронан. Он достает столовые приборы, пока Адам расставляет еду. Пока они едят, Адам все время морщится из-за странных ощущений, но не останавливается. Он съест все, что ты перед ним поставишь, кроме клюквы и сыра с дырками. Ронан выстраивает кольца кальмара на своей тарелке в ряд, словно играет в игру, где нужно соединять точки. Когда-нибудь в будущем (не столь отдаленном будущем) к Адаму придет человек с карманами, полными денег, положит перед ним чек на кругленькую сумму и предложит работу в Калифорнии, а то и в Германии или Лондоне. Адам, конечно не жадный, но и не тупой. Он не сможет отказаться. Он скажет Ронану, что это всего на шесть месяцев, что время пролетит незаметно, а потом шесть месяцев превратятся в десять, а потом в год, и вот Ронан воспитывает немецких детишек и видит Барнс только на рождественских открытках, которые ему присылает Деклан. Или Адам вообще не возьмёт его с собой. Он отошьет Ронана по телефону, пока в постели его будет ждать калифорнийская цыпочка с пирсингом в пупке. — Хэй, — говорит Адам, поймав ногой лодыжку Ронана под столом, — ты не обязан это есть, если не хочешь. Я могу отнести его на работу. — Нельзя повторно нагревать морепродукты, — отвечает Ронан, прижав ладони к глазам. — Заработаешь пищевое отравление. Адам угукает, и это говорит Ронану о том, что тот понимает — дело не в кальмаре. Он глубоко вздыхает, в него больше не лезет. Он не хочет есть, не хочет ничего объяснять и не хочет, чтобы Адам уезжал. Он хочет, чтобы все перестало быть таким сложным. Он хочет уметь испытывать лишь одну эмоцию за раз, как собака или какое-нибудь сказочное существо. Адам ни о чем не спрашивает, и Ронан любит его за это еще сильнее. Вместо этого Адам тянется к нему свободной рукой, обхватывает его затылок, гладит по шее, положив запястье ему на плечо. Ронан чувствует, что готов разрыдаться. Он откидывается на спинку стула и предлагает: — Хочешь посмотреть фильм? Адам кивает. — Ничего трагичного, — говорит он и начинает убирать тарелки. Адам выбирает документалку про скандал каких-то богатеев двухлетней давности. Ронан смутно помнит что-то такое. Это достаточно интересно, чтобы не давать ему уснуть и достаточно скучно, чтобы можно было особо не всматриваться. В какой-то момент Ронан поднимается, чтобы зажечь в камине огонь, а потом Адам просит чего-нибудь сладенького, и они отправляются на кухню за мороженым. Ронан, пользуясь возможностью, делает попкорн. Он использует сковородку, вместо микроволновки, и Адам смотрит на него, как на восьмое чудо света. Довольно забавно, ведь Ронан и правда способен сотворить чудо во время дневного сна. Когда они возвращаются, Ронан сворачивается рядом с Адамом, как большой кот. Адам обнимает его за плечи. Ронан кажется сам себе огромным и неуклюжим, и немного глуповатым, но в то же время любимым. Адам кормит его попкорном и подтаявшим, приторно сладким, клубничным мороженым с ложечки. Всматриваясь в экран, Ронан думает о том, что его вот-вот накроет воспоминаниями о вечерах, проведенных с семьей в этой самой комнате. Но этого не происходит. Этот вечер станет новым воспоминанием. И теперь вкус этого мороженого будет напоминать ему о редком вечере вместе с Адамом. Закрыв глаза, он откидывается на плечо Адама, но не засыпает. Наконец, Адам ставит миску на стол и произносит: — Спать? Еще слишком рано, но Ронан все равно кивает. Он измучен. Тот вид усталости, когда не можешь толком ни спать, ни бодрствовать. Но рядом с Адамом всегда хорошо спится, поэтому Ронан позволяет ему взять себя за руку и поднять с дивана, позволяет поцеловать себя в дверном проеме. Язык Адама на вкус, как сливки и искусственная клубника. А потом он приходит в себя, и ему становится немного страшно. Точнее, не то чтобы страшно, а скорее он чувствует легкую нервозность, трепет. Он не знает, сможет ли когда-нибудь отказать этому парню хоть в чем-то. Адаму нужна зубная щетка, и Ронан находит запасную в родительской ванной. Роясь в ящиках, он и правда обнаруживает там древние презики отца. Срок годности вышел год назад. Наверняка были куплены незадолго до смерти Ниалла, они даже не вскрыты. Есть что-то мерзкое в мыслях о том, что его предки регулярно занимались сексом, но в то же время, Ронану делается немного грустно от этого. Его родители были людьми, которые наслаждались друг другом в постели. Его родители мертвы, и больше никогда не смогут этого делать. Он выкидывает презервативы в мусорку. Ронан готов хранить много вещей, оставшихся от родителей, но не это. Вручив Адаму зубную щетку, он наблюдает за ним с порога, обдумывая, как сказать ему то, что он хочет сказать. Если все пойдет, как надо, ему вообще не придется произносить этого вслух. Адам — мастер считывания неудобного языка тела. Он все поймет по напряженным плечам Ронана, по неподвижности его рук. Иногда Ронану хочется, чтобы все обладали такой способностью. Он немного успокаивается. — Я не… — начинает Ронан, собираясь сказать: «Я не хочу заниматься ничем таким сегодня», но, когда ловит взгляд Адама в зеркале, произносит: — Это все так не справедливо. Адам замирает, затем кивает и сплевывает в раковину. — Ты прав. Так и есть. Он вытирает рот тыльной стороной ладони и встает перед Ронаном, откинувшись на соседний дверной косяк. Он ничего не говорит, просто смотрит. Нет ощущения, что он чего-то ждет. Он просто смотрит. Некогда Ронан испытывал дискомфорт от немигающих глаз Адама. Теперь же такой пристальный взгляд почти успокаивает. — Интересно… — начинает Ронан и замолкает. Он думает сейчас о многих вещах: собирались ли его родители завести еще одного ребенка и говорили ли об этом. Он задается вопросом, каково было бы разговаривать с отцом сейчас, когда он уже взрослый, как мужчина с мужчиной. Ему интересно, имеет ли он вообще право уже называться взрослым или нет. Изменится ли это вообще когда-нибудь или он всегда будет себя чувствовать так же, как сейчас. Ронан думает об Адаме. Не скучно ли ему сегодня вечером рядом с его угрюмым и молчаливым парнем. — А в субботу мы сможем провести весь день вместе? — спрашивает он. Ронан ловит себя на мысли, как же жалко это звучит. Он будто прыщавый подросток, умоляющий Адама пойти с ним на выпускной. Его одолевают странные ощущения — неприятно слабеют колени, — как будто отрицательный ответ Адама нанесет ему неизлечимую психотравму. Адам скользит по полу ногой, так что их пальцы соприкасаются, и кивает. — В пятницу у меня ночная смена, но мне хватит двух часов на сон. И… — он опускает глаза и поджимает губы, будто не может решить, стоит ли произносить следующее. — Можешь зайти утром, если не против побыть со мной, пока я в отключке. — Его губ касается улыбка, почти не заметная и такая е г о, кто-то другой и не догадался бы. Он накрывает своей ногой в носке голую ступню Ронана и добавляет: — Я так хорошо высыпаюсь, когда ты рядом. Ронан любит его так сильно, что у него вот-вот взорвется голова. Он хочет Адама, только Адама, навсегда. Хочет утонуть в нем, хочет раскрасить дом в любимые цвета Адама, как и свою жизнь. Прямо там в дверном проеме Ронан стаскивает с Адама джинсы и ведет его в спальню. Там он находит свои самые удобные спортивные штаны и сам надевает их на Адама. Тот хихикает от щекотки, когда большие пальцы Ронана скользят по его бедрам. Взгляд Адама усталый и нежный, и взгляд Ронана возвращает ему это вдвойне. Ронан засыпает в его объятиях впервые за долгое время. Он уверен, что завтра ему полегчает, или, по крайней мере, не будет казаться, что наступил конец света, потому что лицо Адама прижимается к его затылку. В конце концов, у него будет завтра и еще много-много завтра, чтобы почувствовать себя лучше.

***

Он просыпается поздно. Солнце уже взошло, и дом постепенно нагрелся, несмотря на новый снегопад. Ронан не может вспомнить, что ему снилось — редкая удача. Возможно, ему вообще ничего не снилось, что случается еще реже. Адам, похоже, все еще спит — если бы он знал, сколько уже времени, его бы и след простыл. Он мягко и спокойно дышит Ронану в шею, а его полутвердый член прижимается к бедру Ронана. Перевернувшись, Ронан улыбается, глядя на прекрасное, сонное лицо Адама, а затем целует его в кадык. Он мог бы пить воду или вино из ямочки на его ключицах. Он ласкает кожу на этом местечке языком. Адам бормочет что-то невнятное, пошевелившись. Ронан тянется к его хорошему уху и шепчет: — Доброе утро. Он не видит, но чувствует улыбку Адама. Желудок делает кульбит. В подростковом возрасте — не так давно, вообще-то — Ронан думал о сексе, как о чем-то скучном или развратном. В любви или во грехе. Кажется странным думать об этом сейчас, когда он, оседлав бедра Адама, двигается на нем, ласкает мочку его уха, слышит зарождающийся рокочущий стон в его груди. Секс с Адамом всегда заставляет его чувствовать себя возбуждающе грязным, страстным и уверенным в вещах, в которых он обычно сомневается. Но он понимает, что всего этого бы не было, если бы он не любил Адама так сильно. Он бы не пускал в ход свои руки, свои губы, чтобы показать ему то, что не может выразить словами. — Я пропущу перекличку, — говорит Адам, повернув голову, чтобы взглянуть на часы на книжной полке. Но его руки продолжают скользить у Ронана под футболкой, нежно поглаживая его спину. Ронан прижимается теснее, запуская руку под пояс штанов Адама. На самом деле до начала уроков еще далеко, но потребуется время, чтобы добраться до Генриетты из Барнс. Время, которые они тратят сейчас на ласки в постели. Ронана переполняет счастье. Он утыкается Адаму в шею. — Я тебя подброшу, — говорит он, обхватывая член Адама рукой, — ты же знаешь, как я вожу. С губ Адама срывается то ли смех, то ли стон, и ему наконец удается стянуть с Ронана футболку. Ронан тянется, чтобы поцеловать его, но замирает на полпути, сраженный взглядом Адама. Он смотрит с такой неприкрытой похотью, что Ронан вздрагивает. — Ты такой сексуальный, — произносит Адам и удивленно смеется, будто не верит, что только что произнес это вслух. На его щеках яркий румянец, дыхание частое-частое. — Мне кажется, я слишком редко говорю тебе об этом. Ты горячий, как сам ад. Ронан коротко усмехается. В голове вертится столько шуток на эту тему, но все они вылетают прочь, когда он притирается своим пахом к паху Адама и прикусывает кожу у него на шее. Адам не сдерживает стоны и ругательства. Прижимается ближе и шепчет: — Блин, меня надолго не хватит. Ронан бормочет что-то ободряющее ему в кожу, не переставая двигаться на нем. Вжимается в него так сильно, что чувствует форму его члена даже сквозь двойной слой ткани. Есть что-то такое в этом, чтобы просто тереться об Адама, отчего Ронан слетает с катушек: не требуется лишних усилий, ничего не отвлекает, они как подростки — только слепая погоня за удовольствием. И, судя по стонам Адама, он полностью разделяет его мнение. Ронан полностью накрывает его собой, грудь к груди, утыкается в его плечо. Адам поворачивает голову и бормочет что-то о том, какой он ленивый, заставляя Ронана смеяться. Ронан замечает мурашки на руках Адама, чувствует его тяжелое дыхание. Он прижимается к нему пахом и животом, Адам тихонько ругается себе под нос: — О, черт, черт… Волна удовольствия прошивает тело Ронана, ему почти физически больно от того, как ему хорошо. Он становился твердым, даже если Адам просто зачитывал ему словарь. Слышать, как Адам бормочет проклятия срывающимся от наслаждения голосом, заставляет Ронана гореть, заставляет его дрожать. А затем Адам стонет: — Ох, Ронан… — и Ронан сам не сдерживает рычащий стон. — Скажи это снова, — просит он, выдыхая слова Адаму в шею. — Что? — еле слышно бормочет Адам, пребывая в совершенно невменяемом состоянии. — «Ронан», — смущенно говорит Ронан. Его член болезненно твердый. — Скажи это снова. Стонущий Адам прекрасен. Луч зимнего солнца, пробивающийся сквозь окно, высвечивает его румянец. Он делает, как просят: — Блять, Ронан, — это почти похоже на вой, высокий и с придыханием. Ронан чувствует, что Адам близко. Он садится, целует его, глотая все эти замечательные звуки, который тот издает. Прижимает бедра Адама к кровати, снова вжимается в него, Адам стонет, громко, не сдерживаясь, и кончает, вонзив пальцы в предплечья Ронана. Ронан немного отодвигается, тяжело дыша, сует руку себе в боксеры, чтобы сжать член. Он смотрит на Адама: лицо у того свекольно красное, он лежит, закрыв его руками. — Прости, — произносит Адам с запинками, — мне так стыдно. Ронан ржет, как конь. — Ох, ну еще бы. Адам пихает его коленом в живот. На его штанах темное пятно. У Ронана все плывет перед глазами от этого зрелища. Он отнимает одну руку Адама от его лица и кладет на свой член, затем наклоняется, чтобы грубо поцеловать. Адам водит большим пальцем по головке. Это так хорошо. Ронан матерится, его голова падает Адаму на плечо. — Разрешишь мне взять тебя вот так? — спрашивает он, не осознавая, откуда вообще это все взялось. — На спине? Или на коленях? Адам стонет, запрокинув голову. Ронан чувствует бедром, как дергается его вялый член, и цепляет пальцами пояс его штанов. Там все влажно от спермы, и, когда Ронан обхватывает его, Адам болезненно шипит. — Что? — спрашивает Ронан, ухмыляясь. — Не хочешь кончить еще раз? Адам смотрит на него одно долгое мгновение, его рука все еще у него в трусах. Затем поднимает глаза к потолку. — Ты меня убиваешь. Ронан смеется, сильнее сжимая кулак. Адам давится воздухом, дергает рукой, и его пальцы касаются мошонки. Его собственный член снова твердеет в руке Ронана. Ронан не затыкаясь твердит Адаму о том, какой он удивительный, волшебный, что он был послан ему господом. Адам реагирует на комплименты со смехом вперемешку с непонятными, будто болезненными, звуками и проклятиями. Его рука на члене Ронана периодически замирает, дразнит, и это должно бы раздражать, но вид Адама, извивающегося под Ронаном, только заводит еще сильнее. Ронан тянется к шее Адама, чтобы снова пометить его кожу, и когда Адам поворачивает голову, то снова замечает часы. — Боже, я опоздаю на первый урок. Блин. Ронан накрывает его глаза свободной рукой. — Эй, забей. Адам издает дрожащий, тихий стон, который отзывается в члене Ронана пульсацией. Рука Ронана соскальзывает на щеку Адама, и теперь они смотрят друг другу в глаза. — Все хорошо. Кончишь еще раз для меня? Адам скулит, кусая нижнюю губу изнутри, и кивает. Ронан жестко целует его в губы, а затем осыпает поцелуями его челюсть. Бедро Адама дергается каждый раз, когда Ронан проводит большим пальцем по головке. Он продолжает в том же духе, пока Адам не начинает восклицать: — Господи, Ронан, боже мой… Ронан притискивается ближе, обхватывает его плечо, скользит в кулак, который все еще в его боксерах, а Адам бормочет на выдохе: — Да, да… — Охуеть, — вырывается у Ронана, и Адам усмехаясь кивает. — Я собираюсь кончить на твой член. Я сделаю тебя грязным. Адам надломлено стонет и снова кивает: — Да, да… — соглашается он. Его рука на секунду пропадает, но лишь затем, чтобы стянуть с Ронана трусы. — Блять, сделай это, кончи на меня. Он говорит это не задумываясь, без малейшего смущения, и именно это становится последней каплей. Ронан кончает так мощно, что почти отключается. Ему стоит огромных трудов снова обрести контроль над своей рукой, чтобы продолжать дрочить Адаму. Его член теперь скользкий от спермы Ронана. Адам бормочет что-то невразумительное. Ронан уверен, это что-то сексуальное, но его мозг временно утратил способность улавливать какой бы то ни было смысл в предложениях. Адаму требуется всего несколько секунд, чтобы отправиться вслед за Ронаном. Он болезненно вонзает ногти в плечо Ронана. Ронан падает рядом на кровать, чтобы отдышаться. Затем Адам вздыхает и проводит рукой по лицу. — У меня ноги, как спагетти, — тихо говорит он. — Что ты сделал с моими костями. Мне надо идти в школу, а у меня нет ни единой косточки. Ронан смеется, ему кажется, что это умереть как смешно. Потом замолкает и смеется снова, на этот раз гораздо дольше, потому что его жизнь такая прекрасная, и грустная, и нелепая. Адам просто глядит на него с озадаченным выражением лица. Ронану приходится прикусить губу, чтобы перестать. — Это все эндорфины, — говорит Адам. — Большинство людей вообще плачет после секса. Ронан снова начинает посмеиваться и целует Адама в нос, затем подбирает с пола свою футболку, чтобы привести их в порядок. К тому времени, как они выходят из душа, Адам опаздывает почти на два часа. А когда добираются до Генриетты, два часа превращаются в три. Тем не менее, Ронан настаивает на ланче и заезжает за едой. Адам протестует против остановки, но соглашается подкрепиться. — Это не должно повториться, — ворчит Адам с набитым картошкой ртом. Они на парковке ресторана. Ронан вспоминает то время, когда они вот так же обедали с Гэнси, прогуливая занятия, задолго до появления Адама Пэрриша в их жизни. — Нельзя отступать от намеченного плана, только потому что мне так захотелось. — Конечно же, можно, — отзывается Ронан, согретый мыслью, что он именно тот, ради кого Адам забивает на все остальное. — Все прогуливают, Пэрриш. И что теперь? Кого-кого, а вот тебя точно не накажут. — Это еще почему? — Тебя все здесь любят, — на этих словах Адам фыркает и закатывает глаза. Я люблю тебя, думает Ронан, и его сердце чуть не выпрыгивает из груди. — Учителя любят тебя за то, что ты всегда тянешь руку на уроке. Гэнси любит тебя. Генри любит тебя. Адам начинает возиться с радио, потупив взор. — Ты не можешь быть так уверен насчет Генри. Мы знакомы всего пару месяцев. — О, нет, могу. Он сам мне сказал. Его аж штырило всего от возбуждения. — Адам смеется и легко толкает Ронана в плечо. Ронана начинает немного подташнивать — как будто он вот-вот рванет вниз на американских горках. — Я тебя люблю, — слова кажутся чужеродными. Прошло так много времени с тех пор, как он говорил их кому-нибудь. Ладони вспотели, и Ронан тянется вниз, чтобы немного убавить температуру. Адам смотрит на него. По его лицу ничего невозможно прочесть, поэтому Ронан просто говорит: — Пустая трата топлива. Адам сидит, открыв рот, с бургером в руках, от которого, видимо, собирался откусить и забыл. — Ты не в счет, — хрипит он и прочищает горло. — Ты не в счет с тех пор, как перестал быть учеником Эглионби. Так что… Ронан заставляет себя усмехнуться, но даже он слышит, как жалко это звучит. Он отворачивается и смотрит в окно. Через дорогу, у кромки леса, замечает серого кролика. Он показывает на него пальцем. — Кролик. Когда Ронан оборачивается, Адам улыбается ему — так естественно и так нежно, как будто ничего не может с собой поделать. Он кивает и только мычит в ответ, затем молча доедает бургер, но продолжает улыбаться. Уже рядом с Эглионби Адам смотрит на него так, будто готов поговорить. Ронан начинает паниковать. — Ты правда имел это в виду? — спрашивает Адам, и Ронан закатывает глаза. — Иначе я бы этого не говорил. Ему хочется добавить что-то еще, нагрубить как-нибудь, больше для себя, чем для Адама. Ему кажется, что он сделан из стекла. Он разглядывает школу: двор почти пуст, не считая нескольких припозднившихся учеников. — Слушай, — говорит Адам, касаясь плеча Ронана, — я не могу ответить тем же. Пока не могу. Но я… — он делает глубокий вдох, — у меня есть чувства к тебе, очень сильные. Блин, по-дурацки звучит. Просто… я хотел сказать… — Я все понял, Пэрриш, не психуй. — Я и не собирался! — Он качает головой, вздыхая, явно взволнованный. — Я хотел сказать… дай мне срок до конца месяца. Вот и все. Ронан нервно смеется. У него голова идет кругом. На самом деле, его более чем устраивает тот факт, что Адам принял его признание без борьбы. — Сделаю пометку в календаре. Адам снова улыбается, оглядывая школьный двор. — Заберешь меня? Когда Ронан кивает, он продолжает: — Мне на работу после школы. А потом ты скажешь еще раз, что любишь меня? Ронан снова кивает. Еще немного, и он начнет задыхаться. — Когда пожелаешь, — выдавливает он из себя. Такое ощущение, что Адам весь светится. Он нагибается над центральной консолью, целует Ронана в губы и, отстранившись, говорит: — Хочу, чтобы все здесь знали, что Ронан Линч любит меня. Ронану кажется, что у него вот-вот случится сердечный приступ — так сильно стучит сердце. Он ловит ладонью лицо Адама и целует в местечко прямо под глазом. Адам смеется и выбирается из машины. Он идет к школе и выглядит, как человек, который все утро занимался любовью. Ронан уже подъезжает к дому, когда до него доходит, что нужно ехать обратно меньше, чем через два часа. Но ему все равно. Его лицо болит от постоянных улыбок. Наверное, он выглядел, как идиот, когда ехал домой. Плевать. Он влюблен. Он влюблен. Он влюблен.