Прости, пойми, прими

Ночь с 11 на 12 июня. Элли. Элли всегда плохо спалось на новых местах. И поэтому сейчас, несмотря на всю усталость и желание погрузиться в царство Морфея, заснуть не удавалось. Девушка вертелась в кровати, то комкая одеяло ногами, то натягивая его до самых ушей, когда становилось прохладно. Она лежала на правом боку, на левом, на спине, на животе, но неприятные мысли не покидали, а слова Рида эхом отдавались в сознании. «…захотелось почувствовать, что такое настоящая семья, да?». Настоящая семья. Он сказал это так презрительно, словно намекал Элли на своё превосходство. Элли не считала себя несчастной. Да, отца не было в её жизни очень долгое время, но рядом всегда была любящая мать, которая заменила ей и Гарри тоже. Она заменила ей всех бабушек и дедушек, которых не было рядом. Маргарет и стала для блондинки настоящей семьей. В этом Элли пыталась себя убедить вот уже одиннадцать лет. Убедить в том, что отец вообще-то ей и не нужен. Однако… почему это всё равно было так больно? Рид бросил эти слова, чтобы задеть, показать, где её место. И у него получилось. Получилось подковырнуть засохшую, старую рану, которая, как хотела думать Элли, давно превратилась в маленький шрам. Но та была просто заклеена дряхлым пластырем. Уставившись в потолок и прокручивая в голове весь прожитый день, девушка так глубоко погрузилась в свои мысли, что, услышав странный шелест, исходивший со стороны двери, дёрнулась и села в кровати. Потянулась к кнопке на выключателе лампы, стоявшей на тумбочке. Когда комнату озарил приглушённый свет, Элли чуть поморщилась и, поморгав, начала смотреть, что произвело этот странный звук. Она обвела взглядом дверь и, опустив глаза на пол, увидела под дверью блокнотный лист, на котором что-то было написано. Блондинка спустила голые ступни на ковёр, пару секунд наслаждаясь его мягкостью, а после прошла к двери. Достала листок и быстро встала обратно на ковёр, потому что паркет неприятно холодил кожу на ногах. Поднесла листок к лампе. «Прости, я был не прав». Без подписи, но Элли и так знала, кто это написал. Из всех присутствующих в доме только тот, кто находился за стенкой, успел с ней поругаться. Или она успела поругаться с ним — тут ещё как посмотреть. Девушка глубоко вздохнула, смотря на эти чуть наклонённые вправо буквы. Он попросил прощения. Не лично, не смотря ей в глаза, не произнося вслух, но… извинился. Должно быть, даже он сам понял, что поступил неправильно, сказав те слова. Тугой узел в груди медленно развязывался, становилось чуточку легче. Совсем немного, но легче. Элли слабо усмехнулась, сжала пальцами листок и легла обратно, положив голову на подушку. Она вглядывалась в надпись и думала о том, что она могла бы простить Рида. Могла бы забыть слова, которые он сказал ей, могла бы забыть их неудачное знакомство в аэропорту, могла бы откинуть в сторону все взгляды, все улыбки, все насмешки, которыми он награждал её остаток дня. Могла бы. Могла… бы. Держа записку в руке, Элли погрузилась в крепкий и спокойный сон. *** Ночь с 11 на 12 июня. Рид. Рид резко открыл глаза и уставился в потолок. Чувство усталости и блаженное погружение в сон как рукой сняло. А внутри, прямо посередине грудной клетки, что-то неприятно терзало. Брюнет сразу распознал это чувство, которое не чуждо ни одному человеку на этой земле. Вина. Неприятная, не жгучая, но разъедающая. Всего лишь из-за одной фразы, сказанной для того, чтобы оттолкнуть, чтобы навредить, чтобы обидеть. И Рид не собирался этого скрывать, он готов был признать. Тогда почему так неуютно? Почему? «Потому что, как бы ты к ней ни относился, ты знаешь, кто на самом деле виноват». Молодой человек глубоко вздохнул и сел в кровати. Протер руками лицо, осознавая, что сонливость пропала, оставляя место дурацкой нервозности, которая не даст ему заснуть, пока он… пока он — что? — Пока я не извинюсь перед ней, очевидно, — пробормотал он. От одной только мысли, что ему придётся извиняться перед Элли, стало неприятно. Это ведь она приехала всё испортить, она нагрубила и ударила его в аэропорту. Это она плохая, а не он. Так почему он должен был извиняться за свои слова, почему должен был извиняться за правду? — Потому что это твоя правда, приятель? — Спросил Рид у самого себя и закусил щеку изнутри. Он опустил взгляд на свои руки и неосознанно вспомнил руки Элли, которые парень успел рассмотреть за ужином. Тонкие запястья, которые Рид без усилий мог ухватить пальцами, длинные пальчики с аккуратным маникюром. Красивые руки, наверняка нежные и мягкие, если к ним прикоснуться. Руки, способные отобрать к чертовой матери всё, чего так долго добивался Рид. Гармония, спокойствие, любовь. И перед ней, перед этими руками он должен был извиняться? Внутри боролись два абсолютно разных чувства, не дававшие расслабиться. С одной стороны, он был почти доволен собой. Ему необходимо было задеть её, поставить на место, показать, кто здесь главный. И он это сделал. Но, с другой стороны, его слова были жестокими. Даже для него. И Рид это понимал, именно это ощущение и не давало покоя. Потому что, как бы там ни было, слова могли ранить ужасно. Порой гораздо сильнее настоящего удара. Брюнет глубоко вздохнул, откинул одеяло и встал с кровати. Идея оставить Элли записку возникла из неоткуда, но стала отличной альтернативой извинений. Рид не хотел говорить ей это в лицо, смотря в её карие глаза, которые обязательно смотрели бы на него с осуждением или с болью, что было бы гораздо хуже. И в конце концов не настолько он был готов признать, что поступил неправильно. Достав блокнот из верхнего ящика стола, Рид быстро написал то, что нужно было, и вырвал листок. Он старался не тормозить, чтобы не успеть передумать, поэтому в следующее мгновение уже вышел из своей комнаты и, пытаясь не шуметь, быстро просунул листок под соседнюю дверь и вернулся обратно в кровать. Рид закрыл глаза на то, что надпись вызывала слишком противоречивые эмоции, но потом, когда он уже сидел в своей комнате, парень вдруг почувствовал, как ему полегчало. *** Утро 12 июня. Брюнет проснулся от топота маленьких ножек и детских голосов, которым говорили и просили быть потише, но те продолжали быть все такими же громкими, иногда даже чересчур визгливыми. Рид забыл, какого это — жить с маленькими детьми, которые встают непозволительно рано даже в те дни, когда этого делать не нужно. Он зевнул и потянулся, медленно встал с кровати и направился к выходу из комнаты, намереваясь принять душ. Ванная комната оказалась свободной, хотя у Рида был некий страх того, что нормально принимать душ после приезда Элли у него не получится. Молодой человек бросил взгляд на соседнюю от своей комнаты дверь и тихо хмыкнул, видя, что та была закрыта. Блокнотного листа, который парень оставил ночью под дверью сводной сестры, не наблюдалось. Значит, она его прочитала. Возможно, эта записка и станет неким пинком для них обоих в налаживании их недобратско-сестринских отношений? Рид был готов попытаться. И дело вовсе не в чувстве вины. Нет, оно совсем не причём. Он сходил в душ и, переодевшись, спустился на первый этаж. Гарри стоял в коридоре и пытался завязать галстук, рядом стояла Анна, сложив руки на груди и улыбаясь, наблюдая за мучениями мужа. — Доброе утро, — протянул Рид. — Доброе, — ответила Анна, — как спалось? — Отлично, — сказал парень, отбрасывая в сторону тот факт, что посреди ночи он писал извинения на листке и подкладывал их под дверь девушке, которая, мягко говоря, ему не нравилась, — ты так и будешь смотреть на его мучения или всё-таки поможешь? Анна по-доброму усмехнулась: — За этим всегда весело наблюдать, — она подошла к Гарри и забрала галстук из его рук, — столько лет работает в этой фирме, каждый день надевает костюм, а галстук завязывать так и не научился. — Зачем, если у меня есть ты? — Гарри расплылся в довольной улыбке, когда галстук был завязан, а Анна оставила лёгкий поцелуй у него на губах. — Мама! — С кухни раздались крики Лили и Микки, затем звон разбивающейся посуды и собачий лай. — Иду! — Анна вздохнула и посмотрела на Гарри. — Напиши, как будешь выезжать, — сказала она и побежала на кухню. — Больше полугода не приезжал, а ощущение, что и не уезжал вовсе, — усмехнулся Рид, проследив взглядом за своей матерью. — Это только у тебя такое ощущение, Рид, — сказал Гарри, смотря на молодого человека, — а мы скучаем, особенно Лили и Микки. Они первые несколько дней из твоей комнаты вообще не выходили. Брюнет поджал губы и опустил взгляд, почувствовав себя виноватым. Он помнил, как плакали младшие брат и сестра, когда он уезжал, как чуть ли не вцепились ему в ногу, лишь бы остался. И он понимал, как они скучали, потому что скучал не меньше. — Я знаю, пап, — произнес Рид, — что вы не в восторге оттого, что я решил работать там, но это действительно хорошая компания, где отлично платят. И… — добавил он неуверенно, — мне там нравится. Ему действительно нравилось работать в крупной компании, занимавшейся проектированием и отстройкой коттеджей. И молодой человек по-настоящему был рад, что смог работать по специальности, на которую учился пять лет. Это вообще-то была одна из его мечт. Гарри положил руку ему на плечо и легонько стиснул. — Все нормально, Рид. Я говорю это тебе не потому, что хочу, чтобы ты испытывал чувство вины. А просто, чтобы ты знал — мы скучаем. Очень. И, может, у тебя получится… — мужчина неопределённо покачал головой, — ну, знаешь, приезжать почаще? Рид слабо улыбнулся и кивнул. — Теперь, когда меня повысили, — начал он, — возможно, мне позволят брать больше отгулов. — Ты только смотри не зазнавайся, а то как повысили, так и понизят, — рассмеялся Гарри, а Рид хмыкнул в ответ. *** Утро 12 июня. Элли. Элли проснулась с полным ощущением того, что она выспалась, несмотря на то, что долгое время она не могла уснуть. Потянулась и, размяв пальцы, почувствовала, что в руке у неё был листок. Блондинка потерла глаза свободной рукой и посмотрела на него, негромко хмыкнув, видя выведенные Ридом буквы. «Прости, я был не прав». — Так уж и быть, братик, — пробормотала она, вставь с кровати и убирая листочек в карман домашних шорт, — я готова сделать вид, что вчера ты не сделал мне больно своими словами. Девушка вышла из комнаты и услышала, что, кажется, все члены семьи уже встали. По крайней мере младшие и Чарли — так точно. Она зашла в ванную комнату, умылась и сделала неряшливый хвостик на затылке, чтобы волосы не лезли в глаза и шея не потела. Элли посмотрела на своё отражение в зеркале и слабо улыбнулась. Вчерашний день был тяжёлым и выматывающим, сегодняшний просто обязан был быть лучше. Иначе для чего вообще всё это, если каждый день будет хуже предыдущего? Она, покинув ванную комнату, направилась на первый этаж, но замерла посередине лестницы, увидев Рида и Гарри, которые о чем-то беседовали, стоя в коридоре. Брюнет улыбался, отец смеялся, положив ладонь на плечо парня. Они выглядели счастливыми, радостными. Родными. И, казалось бы, Элли должна была заразиться этими улыбками, этим смехом. Должна была спуститься, поздороваться с обоими и пожелать отцу хорошего дня. Должна была по-дружески пихнуть Рида в плечо и побежать на кухню, чтобы позавтракать с ним, Анной и младшими братом и сестрой. Он бы обязательно побежал за ней, они бы вместе смеялись, подтрунивая друг над другом. По-дружески. Как брат и сестра. Так произошло бы, будь они нормальной семьей. Так произошло бы, будь с Элли всё в порядке. Однако ничего приятного и милого в представшей перед ней картине она не увидела, зато почувствовала, как её хорошее настроение сдувается, словно воздушный шарик. Как ядовитое чувство зависти поднимается внутри, как появляется желание подбежать и толкнуть Рида, чтобы тот отошёл от её отца. Но сильнее всего ей хотелось развернуться и сбежать. Это всегда было проще. Но никогда ничего не меняло. Девушка засунула руку в карман, сжала листок бумаги и медленно спустилась, когда Рид похлопал отца по плечу, попрощался и повернулся в сторону кухни, но, заметив блондинку, натянуто улыбнулся, бросил ей «привет», на которое она не ответила, и ушёл. — Доброе утро, Элли, — произнес Гарри, слабо улыбаясь дочери. Он поправил галстук, взял пиджак и строгий портфель, в котором наверняка лежала куча разных, очень важных бумаг. «Даже на них у него всегда было больше времени, чем на меня». — Уже уходишь? — Сухо спросила блондинка, не тратя свои силы на то, чтобы здороваться в ответ. Ей бы постараться не нагрубить. — А, да, работа, — ответил мужчина, чуть сконфузившись от тона Элли, — но я сегодня заканчиваю пораньше, — Гарри провёл рукой по волосам на затылке, чуть взлохматив их, — вас ждёт небольшой… сюрприз. Он нервничал, не знал, как себя вести и что говорить. А Элли чувствовала, что ей это нравится. Нравится видеть, как он подбирает слова, нравится, что он зависит от её настроения, но не может ответить тем же. Не мог нагрубить, не мог отругать, не мог поставить на место. Просто не имел права. — Ясно, пока — Элли направилась в сторону кухни, более не обращая внимание на своего отца, который смотрел ей в след, чуть приоткрыв рот. — Пока, — промычал он себе под нос и вздохнул, плечи его опустились. Тяжело было смотреть на спину уходящей дочери. Ещё тяжелее — осознавать, что он сам был во всем виноват. Он сам сделал так, что дочь спешила отвернуться и уйти, а не пытаться задержаться рядом и задержать его, чтобы ещё немного поболтать. — Я ушёл, — крикнул Гарри, и хлопнула входная дверь. Элли подошла к месту, на котором сидела вчера за ужином. Наверное, в скором времени можно будет считать его своим. Напротив сидел Рид, который дул на свою чашку с кофе. На соседнем от него стуле расположились — вернее их расположили — обезьяна и пингвин. Лили и Микки крутились возле матери, которая стояла у плиты в соседней комнате. Брюнет поднял взгляд на блондинку, замечая, что та не спешит садиться, и чуть улыбнулся ей. — Твоих рук дело? — Элли достала из кармана мятый листок и положила перед Ридом. Он пробежался взглядом по своим буквам и кивнул. — Моих, — ответил парень и усмехнулся, — правда, не помню, чтобы он был в таком виде, что ты с ним сделала? — Рид поднял листок двумя пальцами и посмотрел на блондинку. Она не ответила. Смотрела на него спокойно, возможно, даже бесчувственно, ничего не выражая, хотя внутри всё бушевало. — Ну что, мир? — Брюнет чуть наклонил голову набок, продолжая улыбаться. Не шире, чем это было необходимо, но достаточно искренне, достаточно по-доброму. Как будто он действительно был самым обычным сводным старшим братом. Правда, было уже поздно так улыбаться. Элли протянула руку и забрала листок, и, как заворожённый, Рид наблюдал за тем, как она начала рвать его на несколько частей, продолжая смотреть на молодого человека. Улыбка медленно сошла с лица парня в тот момент, когда Элли расслабила пальцы и кусочки листа рассыпались по столу. Между ними повисла тишина. Неприятная, дающая время осознать. Дающая время остыть, дающая время вскипеть. — Вот так, значит? — Спросил Рид, поднимая взгляд на девушку. Другой взгляд. Враждебный. Раздражённый. Разочарованный. И столкнулся с таким же. — Вот так, — ответила Элли, упершись ладонями в ровную поверхность стола, — действительно думаешь, что записки достаточно? — Губы блондинки скривились в неприятной усмешке. — Наверняка испугался, что я могу рассказать об этом отцу. А ведь Гарри не должен знать, что его неродной сын сказал его родной дочери. А то вдруг и он тебя бросит, да? Элли предположила. Всего лишь предположила. Однако, судя по тому, как потемнели глаза Рида, как скулы на его лице стали отчетливее, оттого, что он сжал зубы, как заиграли желваки на его лице и каким взглядом он одарил девушку, можно было сказать — она попала в цель. В яблочко. Плюс пятьдесят очков. Он должен был ей ответить, даже рот приоткрыл, но не успел и слово вымолвить — к ним подошла Анна, а за ней прибежали Лили и Микки, которые тут же сели на свои места и начали уплетать хлопья с молоком. — Доброе утро, Элли! Как спалось? — Анна выключила электрический чайник и налила себе в кружку, где уже был чайный пакетик, кипяток. — Что ты хочешь: чай, кофе, какао или, может, сок? Элли выпрямилась, смахнула кусочки разорванной бумажки в ладонь и, слабо улыбнувшись, ответила: — Доброе утро, хорошо, у меня очень удобная кровать, — девушка выбросила порванную записку и встала рядом с Анной, достав чашку и чайный пакетик, — все в порядке, я сама, — сказала она спокойно, замечая вдруг, что настроение вообще-то снова поднялось, стоило увидеть выражение лица, с которым на неё смотрел Рид. Она доказала, что тоже могла ударить. Могла дать сдачи, могла не только защищаться, но и нападать. Лучшая защита — это нападение, разве не так говорится? Могла задеть, могла уколоть. Девушка взяла чашку и села на стул, напротив Рида, который, стиснув зубы, смотрел на свой остывающий кофе. — Рид, всё нормально? — Спросила вдруг Анна, поставив на стол тарелку с свежеиспеченными булочками, запах которых разнёсся по всей кухне. Парень тихо выдохнул, прикрыв глаза на пару секунд. Кивнул. Элли смотрела на него неотрывно, следила за тем, как он пытался успокоиться, как пытался скрыть, что ему было неприятно. Обратила внимание на то, как левая ладонь его была сжата в кулак. Она смотрела на него и ликовала. — Возьми булочку, Элли, — Анна чуть придвинула тарелку с мучным к блондинке. — Мама сама их пекла, — сказал Микки, схватив сразу две и вцепился в одну из них зубами. — Не торопись, Микки, и не жадничай, — Анна ловко выхватила булку у младшего сына, — я ещё напеку, — женщина положила мучное обратно в тарелку. В гостиной раздался звонок телефона, и женщина поспешила ответить на него. Как только Анна вышла, Микки схватил злополучную булку и начал есть, запивая соком. С удивительной скоростью Лили и Микки съели свои порции хлопьев с молоком и булочки от матери и убежали в гостиную, ведь совсем скоро должен был начаться их любимый мультфильм про бобра Рума и коалу Стеллу. Лили не забыла прихватить свои новые игрушки, взяв их под мышки. Дети ушли, оставив Элли и Рида на кухне одних. Элли не любила мучное, иногда могла съесть круассан или булочку, посыпанную сахаром, но не больше, однако, ей казалось, что, откажись она сейчас, возможно, обидела бы тем самым Анну, а если выбирать из их троицы — Гарри, Рид и Анна, — женщина блондинке импонировала больше всего. Поэтому Элли взяла булочку, откусила, хотела запить чаем, но не успела — её вкусовые рецепторы распознали начинку в виде сливы. Девушка тут же выплюнула то, что ещё не успела проглотить, на руку. Потянулась к кружке, чтобы запить, но вдруг по ножке стула, на котором она сидела, резко кто-то ударил, заставляя стул немного отъехать назад. Элли дёрнулась от испуга, чуть не разливая горячий чай на оголенные ноги. Подавившись крошками, закашлялась и подняла глаза на Рида. Это он ударил по стулу. — Это что ещё за выкрутасы? — Спросил парень раздраженно, кивая на руку блондинки. Элли продолжала кашлять, схватилась за кружку и сделала судорожный глоток. На кухню прибежала Анна. — Элли, что случилось? Ты подавилась? — Подбежав к ней, Анна похлопала девушку по спине, а та благодарно кивнула, не в силах ответить. — А ты что сидишь? Не видишь, что ли? — Женщина хмуро глянула на Рида, сложившего руки на груди и смотревшего на Элли. — Она выплюнула то, что ты приготовила. И не потому, что подавилась. Анна чуть вскинула брови и посмотрела на блондинку. — Правда? — Она чуть наклонилась, чтобы видеть заслезившиеся глаза девушки. — Тебе не понравилось? Элли отрицательно покачала головой, сделала ещё один глоток чая. Выдохнула. — У меня аллергия на сливу, — выдавила она и посмотрела на Рида, ожидая увидеть хоть какое-то раскаяние у него на лице, однако встретилась с равнодушным взглядом, без капли сожаления. Он не поверил. Или ему действительно было плевать. — Ой, — Анна виновато поморщилась, — прости, Элли… — Ничего страшного, — сказала девушка, вытерев рот, — Вы же не знали. — Может, врача или в больницу? — Нет, нет, всё в порядке, правда, — блондинка встала со своего места и избавилась от остатков булки, что были зажаты в её ладони, — я не успела проглотить, да и у меня есть таблетки. На самом деле она не собиралась брать противоаллергенные. Считала, что это не было необходимостью, поскольку аллергия была исключительно на сливу, а какова вероятность того, что Элли съела бы сливу, пока была у отца? Это Маргарет настояла на таблетках, а блондинка не стала противиться. Лишь бы матери было спокойнее. Как оказалось, всё было не зря. — Я… — неуверенно начала Анна, — пеку ещё. С вишней. У тебя нет аллергии на вишню? Элли хотела отказаться. Желание съесть мучное, которое и так ей не нравилось, окончательно пропало. Но ещё больше ей не хотелось сидеть за столом с Ридом, видеть его лицо. Видеть его равнодушие. Однако заметив, с какой надеждой на неё смотрит женщина, блондинка слабо улыбнулась и хрипло ответила: — Нет, на вишню аллергии у меня нет. — Хорошо, — Анна облегченно улыбнулась, — тогда сейчас принесу, подожди пару минут! — С этими словами она скрылась в соседней комнате. Девушка подошла к раковине, сполоснула лицо и села обратно, одаривая брюнета своим самым мрачным взглядом. — Я предполагала, что ты конченый, — сказала она, — но не думала, что настолько. Рид медленно поднял глаза на блондинку. — Если ты меня вынудишь, я могу быть ещё хуже, сестрёнка.