Stay up late and we'd talk all night In a dark room lit by the tv light Through all the hard times in my life Those nights kept me alive We'd listen to the radio play all night Didn't want to go home to another fight Through all the hard times in my life Those nights kept me alive
Skillet — Those Nights
12 июля. Элли. Элли смотрела на отца так, словно он вдруг заговорил на языке, которого девушка прежде никогда не слышала. Набор букв и звуков ей незнакомых. Осознание темной лавиной падало на её хрупкие плечи, и стало так тяжело, что захотелось согнуться, как будто Элли кто-то сильно ударил в живот. Так не бывает. Так. Не. Бывает. Но она продолжала смотреть на Гарри округлившимися глазами, слезы из которых бежали по щекам, а девушка даже не пыталась их остановить. А зачем? — Ты... врешь, — выдохнула она, вдруг понимая, как жалко и сипло звучит её голос. Гарри покачал головой и сжал губы в тонкую линию, озабоченно бегая голубыми глазами по лицу дочери. — Я не хотел говорить, потому что понял, что ты не знала, — тихо проговорил Гарри, — так получилось, и не вини свою маму. Мы тогда ещё были незрелыми и глупыми, совершали много ошибок. — Но... — Элли всхлипнула и слабо всплеснула руками, как будто пыталась поймать нужные ей слова пальцами, — я не понимаю, как это вообще возможно? Как она... как она могла так поступить со мной? Гарри вдруг подвинулся ближе и обнял дочь, прижав к себе. Элли не сопротивлялась. Сейчас было не до гордости, не до обиды, не до проявления своего характера. Перед глазами все расплывалось из-за слез. А внутри все сжималось, нарывало, болело. Из груди рвались рыдания, но Элли упорно не поддавалась истерике, несмотря на то, что ей было очень плохо. — Я ведь... — заикалась девушка, — я ведь... винила тебя все это время. А она обо всем знала и даже не пыталась мне объяснить... — Не злись на неё, Элли, не надо, — сказал Гарри и ласково похлопал дочь по спине, словно младенца, — я тоже виноват. Виноват в том, что потом уделял тебе гораздо меньше внимания, чем должен был. Я боялся, что ты будешь злиться, если я буду часто звонить и если приеду, поэтому делал все в точности наоборот. А ведь тебе так было это нужно... — Элли слышала, как голос отца становился ниже, как будто что-то начало сжимать его горло. — А я избегал звонков и встреч, как настоящий трус. Боялся твоего осуждения и твоей обиды, совершенно забывая о том, что та, кому на самом деле было плохо и одиноко, это ты. Маленькая девочка с такими глупыми родителями. И Элли вдруг подумала о том, что, наверное, отцу тоже её не хватало. Возможно, он скучал. Возможно, ему было так же больно, как и ей самой. А, может, даже больнее. У неё не было отца. У него не было дочери. Боль, похожая по сути, но воспринимается иначе. — Я такой идиот, — продолжал Гарри тихо, — такой идиот. Я тебя люблю, Элли. Очень-очень люблю. Элли ощущала, как кружится голова от нахлынувших эмоций. Она разрывалась между желанием обнять отца в ответ, крепко-крепко сцепив руки у него на спине и позволить себе забыть обо всем на свете, и схватить телефон, позвонить матери и выяснить, почему та позволила себе так долго молчать, почему ничего не объясняла, почему, видя, как Элли плохо без Гарри, продолжала молчать. Эгоистично. Однако первое чувство было сильнее. Девушка слабо обняла отца за спину и, прикрыв глаза, прижалась щекой к его плечу. Прямо как тогда, в детстве, когда Элли упала с велосипеда и сильно поцарапала коленку, Гарри обнял свою маленькую дочь и прижал к себе, успокаивая и шепча что-то доброе и отвлекающее. И пусть прошло уже много лет, от этого воспоминания стало так хорошо, что Элли, несмотря на раздирающую грудь боль, слабо улыбнулась. Элли не сказала отцу в ответ признания любви, однако и она, да и он прекрасно понимали — она любит его. Даже спустя столько лет его отсутствия, даже после того, что девушке пришлось пройти, когда отца не было рядом. Она его любит. Всем своим маленьким сердцем. Они сидели так, прижавшись друг к другу. Объятия лечат. Даже спустя одиннадцать лет. И в тот момент, когда они отстранилась друг от друга, Элли показалось, что глаза отца были на мокром месте. *** — Остальные твои фотографии вот здесь, — сказал Гарри, протягивая Элли свой телефон. На нем была открыта галерея с несколькими альбомами, каждый из которых имел свое название. И судя по тому, что рядом были смайлики в виде сердечек, Элли предположила, что без помощи Анны точно не обошлось. Девушка взглянула на альбом, называвшийся «Элли» и тихо хмыкнула. Ткнула пальцем, открыла несколько сотен фотографий. Все те, что когда-либо она или Маргарет отправляли Гарри в сообщениях. Выпускной в школе, где Элли, прижав к себе аттестат, находилась перед входом в школу и жмурилась от ярких солнечных лучей. На ней было красивое платье цвета спелой сливы, а волосы, тогда еще чуть короче, чем сейчас, и не окрашенные, волнами падали на хрупкие плечи. Чуть расплывчатое фото с концерта Элли, на котором девушка сжимала микрофон и стояла на сцене, их общее селфи с Маргарет, когда они вместе ходили на мастер-класс по лепке из глины. Фотография, на которой Элли ест мороженое, а рядом с ней сидел Томас — симпатичный официант из кафетерия, в котором Маргарет работала посудомойкой. Он держал меню и улыбался, как будто его так радовало то, что блондинке нравилось её угощение. Так много фотографий. Так много воспоминаний. Каждая, даже неудавшаяся, плохая фотография. Элли с подругами, Элли одна, Элли с маленькими щенятами, Элли с мамой. Элли, Элли, Элли. — Не думала, что ты их хранишь, — тихо проговорила Элли, пролистывая одну фотографию за другой, — и уж точно не думала, что у тебя даже есть отдельный альбом. Отдельные альбомы были и для фотографий Рида, и Микки, и Лили, и насчитывалось их гораздо больше, чем фотографий Элли. Увидеть их фото было ожидаемо, но не её. Ей было приятно. Неожиданно. Но приятно. Гарри немного смущенно пожал плечами, а Элли продолжала листать свои фотографии. Там были все, абсолютно все фотографии, которые когда-либо девушка или её мать отправляли ему. О существовании некоторых Элли даже и сама забыла. Долистав до последней, Элли отдала телефон отцу. Опустила руки и снова начала теребить злосчастную нитку. — Элли, ты... — начал Гарри неуверенно, — все ещё злишься на меня? — Так же неуверенно и закончил он. Наверное, ему все еще было немного не по себе. Страшно сказать что-то не то. Что-то, что способно снова отвернуть дочь на сто восемьдесят градусов. Элли глубоко вздохнула, продолжая наматывать ниточку на палец и распутывать обратно. — Я совру, если скажу, что больше не злюсь и не обижаюсь, — честно сказала девушка, — но не так сильно, как до этого. У нас... открылись новые обстоятельства твоего ухода, о которых я не знала, — усмехнулась Элли, хотя смеяться не хотелось. Хотелось снова плакать. — Но я буду стараться, — добавила она тише, — стараться больше не злиться на тебя. Гарри понимающе кивнул. Он не требовал большего. Да и не мог, на самом деле. Теперь им нужно было время. Которое они потеряли, но которого теперь должно было быть в достатке. *** Элли поднялась на второй этаж, чувствуя, как сильно болела голова, но, вопреки этому, не пошла в свою комнату и не легла спать, а подошла к двери в комнату сводного брата. Постучалась — теперь она делала это гораздо чаще — и, услышав приглушенное «войдите», открыла дверь. Встала на пороге, нервно теребя дверную ручку. Рид сидел на кровати и строчил кому-то сообщение, но как только Элли вошла, поднял на неё взгляд. Изменился в лице. Возможному потому, что увидел заплаканное лицо Элли. Заметил, как она нервничает, как еле сдерживается, чтобы снова не расплакаться и не расклеиться с концами. — Элли... — Могу я одолжить твой ноутбук? — Перебила она его, потому что не хотела слушать расспросы. — Мне нужно позвонить маме по видеосвязи, а по ноутбуку это делать явно удобнее, чем по телефону. Рид смотрел на неё ещё пару секунд, глазами спрашивая, действительно ли она не хотела ничего обсуждать, но Элли продолжала молча ждать. Может, она и хотела это обсудить. Но позже. Ей нужно разобраться кое с чем еще. — Без проблем, — сказал он тогда, вставая с кровати. Взял ноутбук, который лежал на столе, и протянул его Элли. — Разберешься? Пароль 1712. — Да, спасибо, — Элли взяла ноутбук и прижала к груди, — день рождения бывшей? — Решила пошутить она, чтобы как-то разрядить обстановку. Ей и самой необходимо было хотя бы немного отвлечься от предстоящего разговора с матерью, который, наверное, получится не менее неприятным, чем разговор с отцом. Его можно было бы отложить на завтра, на послезавтра, а можно было и вовсе сделать вид, что Элли ничего не знает. Но не означало ли это очередной побег? Рид слабо улыбнулся и покачал головой. — Если бы, — вздохнул он театрально, — всего лишь мой. — Семнадцатого декабря? — А ты удивительно догадлива, — прыснул Рид, — а твой день рождения когда? — Седьмого августа. — Так, значит, я застану твое двадцатидвухлетие? — Вскинул брови Рид. Элли кивнула и произнесла: — Если будешь хорошим мальчиком я, возможно, даже приглашу тебя на свой день рождения. — Невиданное великодушие, — прижав руку к груди, сказал Рид. Девушка слабо засмеялась, чувствуя, как немного, но отлегло от сердца. Она переживала из-за разговора с Маргарет, но когда Рид шутил и улыбался ей так, как улыбался сейчас, Элли ощущала себя лучше. Ей хотелось постоять с ним ещё хотя бы чуть-чуть, чтобы уверенность и спокойствия в душе стало больше. Однако затягивать было нельзя, иначе она никогда не решится на этот диалог. — Я ненадолго, отдам его тебе сразу, как поговорю, ладно? — Всё в порядке, не торопись, — ответил Рид и закрыл дверь за Элли, как только она вышла. *** Элли села на пол, на мягкий ковер, поставив ноутбук на край кровати. Зайти в приложение для разговоров по видеосвязи не составило труда, потому что оно висело прямо на рабочем столе — Рид довольно часто созванивался с коллегами по работе, хоть у того и был отпуск. И, несмотря на то, что тот скоро должен был закончиться, Рид, кажется, уезжать не планировал. Девушка вбила в поиск никнейм матери, который знала наизусть, ведь они довольно часто созванивались, даже когда Элли была дома. Маргарет пропадала на работе, и чтобы хоть как-то увидеться с дочерью, они говорили в подобном формате. Удобно, хоть и не так уютно, как если бы это был разговор за чашечкой чая или кофе. Смотрела на этот порядок букв, который когда-то сама и придумала, и никак не могла заставить себя нажать на «звонок». По-детски страшно. Страшно услышать то, что скажет мама, которой Элли доверяла больше, чем кому-либо и когда-либо, на которую могла положиться всегда и везде, рассказать всё. И так было страшно разрушить эту иллюзию идеальных отношений, которые Элли и её мама строили годами. Однако вечно бегать от этой темы всё равно не получится, поэтому, набрав в грудь побольше воздуха и глубоко выдохнув, Элли перевела курсор на нужную кнопку и нажала. Длинные гудки нарушали тишину, но Элли не слышала ничего, кроме звука биения собственного сердца. Так громко и быстро оно билось, что заглушало всё вокруг. Маргарет взяла трубку спустя пять гудков. — Милая, привет, — поздоровалась Маргарет, а после слегка потрясла камерой и куда-то поставила телефон. И судя по тому, что на фоне была видна лестница на второй этаж, женщина сидела в гостиной, на полу, разместив телефон на столе. Она улыбалась, волосы её были завязаны в неряшливый пучок на затылке. Из него, кажется, даже торчал карандаш. — Ты уже собралась? — Спросила Маргарет, но, не дав дочери ответить, продолжила говорить. — Я продолжила писать роман, Элли! — И как успехи? — Элли не улыбалась, смотря на мать, хоть и пыталась себя заставить. Не выходило. — У меня так славно всё пошло, — сказала женщина, хотя энтузиазм у неё поубавился, когда она заметила, как отстраненно держалась её дочь. — Элли, что случилось? — Я хотела сказать, что решила остаться, — сказала Элли, проведя рукой по мягкому покрывалу, — до конца лета. Если ты не против, — добавила она, но таким тоном, словно на самом деле её мнение Элли и не интересовало. — Конечно я не против, — ответила Маргарет, — ты помирилась с отцом, Элли? — Можно сказать и так. — Но ты звонишь мне не по этому поводу, я права? — Спросила Маргарет, окончательно переставая улыбаться. — Права, — сказала Элли и снова нервно провела рукой по покрывалу. Давай, Элли. Спроси её. Ты сможешь. Раз, два, три… — Не хочешь рассказать мне, почему отец ушел? Маргарет опустила взгляд и нервно начала вертеть ручку, которую держала пальцами. А Элли, смотря на неё, мысленно молила мать, чтобы та встрепенулась, начала уточнять, о чем говорила дочь, и сделала бы всё, что угодно, лишь бы переубедить её. «Нет, Элли, это все неправда. Твой отец ушел потому, что встретил Анну, потому что мы были ему не нужны. Я никогда тебя не предавала, Элли. Я никогда не изменяла твоему отцу, никогда не скрывала от тебя то, что твой отец на самом деле бросил нас из-за меня. Никогда, Элли. Ты же знаешь, как я тебя люблю, ты самое дорогое, что у меня есть. Знаешь же?». Но вместо всех этих слов, которые Элли так хотела услышать, Маргарет негромко спросила: — Он тебе всё рассказал? Элли прикрыла глаза, когда почувствовала резкую боль в груди. Её слова не заключали в себе признание, но являлись признанием как таковым. — Наконец-то он это сделал. Элли распахнула глаза и уставилась на монитор ноутбука. — Что ты только что сказала? — Выдавила она из себя. С каждым новым вздохом Элли казалось, словно она проваливается в пропасть. В ущелье, где нет никого, кроме вечной темноты, вечной сырости и оглушающего чувства одиночества. — Я... — Маргарет запнулась, пытаясь подобрать нужные и правильные слова. Но разве хоть какое-то её слово окажется правильным сейчас? — На самом деле, одна из причин, почему я так хотела, чтобы ты увиделась с отцом — я больше не могла молчать. Не могла видеть, как ты винишь его в том, что он ушел тогда, хотя вины его в этом нет. Я хотела, чтобы он рассказал тебе всё. Потому что сама я... была не в силах это сделать, Элли. — Боже, мам, — прошептала девушка и с силой прикусила внутреннюю сторону щеки, но даже когда ощутила во рту характерный металлический привкус, не почувствовала облегчения. Настолько душевная боль была невыносимой. Глаза в очередной раз наполнились слезами, и в голове промелькнула мысли: «Откуда во мне вообще столько влаги? Разве может нормальный человек так много плакать?». — Ты вообще слышишь себя? — Я знаю, Элли, я поступила ужасно, просто ужасно и... — Расскажи мне всё, — требовательно попросила Элли, дрожащими руками утирая слезы. — Элли... — Мам, мне надоело так жить! — Повысила голос девушка. — Расскажи мне всю эту чертову правду! Маргарет вся сжалась и чуть опустила голову, как провинившийся маленький ребенок. Элли никогда прежде с ней так не разговаривала. Но она никогда прежде и не узнавала, что её мама изменяла отцу. Она никогда прежде не понимала, что человек, которому она верила так, как никому другому, обманывала её на протяжении одиннадцати лет. — Мы... — начала женщина, — часто ругались с твоим отцом, Элли. Перед разводом это случалось практически регулярно. Сначала это были маленькие стычки, но все чаще и чаще перерастающие во что-то серьезное. Мне не хватало его внимания, потому что он постоянно пропадал на работе. А он злился, потому что его никак не повышали. Мы срывались друг на друга, закидывал собственными проблемами. А потом мы ссорились из-за всего подряд, как только появлялся повод. Однако старались делать это не при тебе. Элли смотрела на экран и, кажется, даже не моргала. Поэтому Маргарет, чуть наклонив голову набок, спросила: — Элли? — Продолжай, — проговорила девушка сиплым голосом. И тогда её мама выпалила на одном дыхании. — Мы ругались, но, когда ты была рядом, делали вид, словно все хорошо. А потом я... — она вздохнула так глубоко, словно это помогло бы ей избавиться от воспоминаний. — Я встретила мужчину. Это не Саймон, — сразу уточнила женщина. Должно быть боялась, что Элли могла возненавидеть мужчину. — Я встретила его в магазине, мы разговорились. Он помог донести сумки до нашего дома, а я пригласила его на чай. Ты тогда была в школе, а Гарри на работе. Элли слушала мать, а в голове у неё не укладывалось, как она могла пригласить в их дом незнакомца. Он ведь мог сделать с ней все, что угодно. Эта мысль заставила Элли дрогнуть, покрыться неприятными мурашками. — Мы начали с ним общаться. Иногда созванивались, иногда по вечерам я уходила из дома. И в тот момент перед глазами Элли, словно вспышка, пронеслось воспоминание. Она выглядывает из-за угла и следит за тем, как Маргарет куда-то собирается. Женщина поправляет волосы и красивый шарфик, который появился в её гардеробе недавно и очень даже неожиданно. Вдруг на голову Элли ложится чья-то рука. Это Гарри, тепло улыбнувшись дочери, потрепал её по волосам. Точно так же, как теперь иногда делал Рид. — Пап, а куда мама идет? — Тихо спрашивает Элли. А Гарри, продолжая улыбаться, смотрит на жену. — Мама идет в кафе вместе с подругами, — спокойно ответил мужчина, продолжая буравить затылок жены взглядом. А она делала вид, словно не замечала. А маленькая Элли поверила. Всегда верила своим родителям. Им незачем врать, так ведь? — А мы не пойдем? — Спросила девочка. Гарри присел перед ней на корточки. — Мама хочет отдохнуть, милая, поэтому пойдет без нас, но мы, — он поправил лямочку джинсового комбинезона, который был на Элли, — пойдем с тобой посмотрим мультфильмы, а потом я почитаю тебе твою любимую сказку про фей и драконов, договорились? — Договорились, — улыбаясь и демонстрируя выпавший передний зуб, проговорила Элли. И только сейчас она осознала, что мама встречалась не с подругами. И отец об этом знал. Но они оба претворялись. Ради Элли, как им казалось. — Я думаю, твой отец обо всем догадывался, — продолжала Маргарет, — но долго ничего мне не говорил. Но правда, какой бы она ни была, всегда выходит наружу, — произнесла она, — даже спустя одиннадцать лет, — грустно улыбнувшись, добавила женщина. Элли не могла подобрать слов, чтобы выразить свою злость, свою обиду и дикую, неимоверную усталость от всего этого. — Ты правда не хотела отдавать фотографии отцу и сказала, что я его больше не увижу? Маргарет поджала губы и опустила взгляд. Должно быть, вспоминала. — Да, я... — она вздохнула, — он хотел забрать тебя, Элли. Хотел, чтобы ты жила с ним. А я сказала, что ни за что тебя не отдам. Что... что подам на него в суд и всё в таком духе. Элли прикрыла глаза и глубоко вздохнула. — Прости, Элли, — сказала Маргарет тихо, но микрофон на её телефоне уловил эти слова, — я не хотела, чтобы так все получилось. — Вы оба вели себя так, словно я игрушка, а не человек. Как будто у меня нет чувств. Думали только о том, что вам будет больно. Тебе было страшно говорить мне правду, отцу было страшно появляться в моей жизни чаще, чем пару раз за месяц. Элли не истерила. Говорила негромко, спокойно. И казалось, словно это самый обычный разговор матери и дочери. Если бы не слезы. Снова слезы. И Маргарет, смотря на Элли, не могла сдержать собственные. — Мне так жаль, Элли, — прошептала она, качая головой, — так жаль... — Одним «жаль», мам, — Элли тихо выдохнула, — уже ничего не исправишь, — сказала она и мягко закрыла ноутбук. Девушка уставилась в стену, слушая тихий шум ноутбука, который медленно отключался. И пыталась осознать произошедшее. Пыталась принять тот факт, что одиннадцать лет она злилась не на того человека. Пыталась глубоко вздохнуть, чтобы болезненные узел, сковавший грудь, хотя бы на минуту ослаб. Пыталась отогнать назойливое ощущение предательства. Не получалось. Элли прикрыла глаза и запустила пальцы в волосы. Позволила себе снова заплакать. Беззвучно, чуть всхлипывая, когда становилось совсем мучительно больно. Плакала, выпуская наружу оставшиеся эмоции. Нужно было всё это отпустить. Ничего нельзя исправить, но и продолжать тонуть в жалости к себе тоже, наверное, было неправильно. Так она не заметила, как уснула. Положила голову на руки и погрузилась в дрему. *** 12 июля. Рид. Раньше Рид никогда не обращал внимание на такую хорошую слышимость в их доме. Сидя в своей комнате, он слышал, как Элли говорила с мамой. И слышал то, что она рассказывала своей дочери. Брюнет понимал, что подслушивать — плохо, но, каждый раз беря в руки телефон и пытаясь отвлечься на что-то другое, он улавливал их голоса и ловил себя на том, что снова слушает. Некрасиво, но он ничего не мог с собой поделать. Ему так было важно знать то, что происходило с Элли. Он встал с кровати и резко вышел из комнаты, когда разговор прервался, но остановился прямо напротив двери. Прислушался. Услышал тихие-тихие всхлипы и вздохи. Протянул руку, чтобы открыть дверь, но замер. Ему вдруг показалось, что прямо сейчас, в момент самой невыносимой боли, Элли нужно было побыть одной. Чтобы пережить эти эмоции самостоятельно. Чтобы осознать, что она сильная, что в состоянии справиться со всем сама. Без его помощи, без его поддержки. Поэтому Рид вернулся в свою комнату. Сел на кровать и прижался затылком к стене. Их с Элли отделяла друг от друга эта никчемная стена, но Рид понимал, что с некоторых пор это ничего не значило. Между ними с каждым днем росла сильная связь, которая была прочнее и крепче любой, даже самой крепкой стены. Имя этой связи — понимание. Рид долго не мог разобрать, почему вдруг начали порхать злополучные бабочки в животе, почему вдруг стало так важно видеть Элли каждое утро и слышать её голос. Почему вдруг другие девушки стали серым шумом на фоне. И сейчас, смотря на свой шрам на руке, Рид все осознал. Это не было удивительно, не было для него открытием. Отнюдь. Это логично. Это предсказуемо. Он просто видел в ней себя. Он чувствовал то же, что чувствовала она. За этой стеной сидело его собственное отражение. Рид всегда, до сего момента, считал, что противоположности притягиваются. Это было так увлекательно — общаться, встречаться, влюбляться и спать с той, что совершенно на тебя не похожа. Но единственно верным оставалось то, что по-настоящему ему нужна была такая, как Элли. Такая же, как он. Понимающая его так хорошо, как не поймет ни одна другая девушка, даже если он расскажет ей о себе всё в мельчайших подробностях. Никогда она, живи они вместе хоть годами, не станет ближе, чем стала Элли за эти два месяца. И пусть ни Рид, ни Элли не говорили о своем прошлом много и долго — для таких, как они, это было не нужно. Они жили вместе. Встречались взглядами каждый день. Слышали голоса друг друга каждый день. Видели повадки, слышали слова. Этого было достаточно. Рид все-таки зашел в комнату к сводной сестре, когда её всхлипы прекратились, и немного удивился, заметив, что она уснула, сидя на полу и облокотившись на край кровати. Закрытый ноутбук лежал рядом. Поза для сна, которую выбрала девушка, была максимально неудобной и после нее у Элли наверняка болело бы все тело, именно поэтому молодой человек подошел к ней, наклонился и аккуратно подхватил на руки. Хотел уложить её на кровать, но Элли вдруг дрогнула в его руках и открыла глаза, сонно взглянув на Рида. *** 12 июля. Элли и Рид. И они встретились взглядами. — Рид? — Прошептала Элли, медленно моргая, словно вот-вот была готова снова уснуть. Её мокрые ресницы слиплись в маленькие пучки, а на глазах все ещё виднелись влажные дорожки от слез. Рид не ответил. Водил взглядом по её лицу, отмечая самые крохотные детали. Маленькую родинку на щеке, которую он не замечал до этого. Длинные ресницы. Манящие губы с v-образной верхней. Глаза, что при таком тусклом комнатном освещении были цвета горького темного шоколада. Рид любил горький шоколад. Смотрели на него чуть вопросительно, чуть любопытно, чуть волнительно. Какой же всё-таки красивой была Элли. — Прости, я не вернула тебе ноутбук, — прошептала она, хотя последнее о чем сейчас хотел думать Рид — это его ноутбук. Черт с ним. — Ничего страшного, — ответил он таким же шепотом. Молодой человек подошел к кровати и аккуратно уложил девушку на покрывало, хотел развернуться и встать, но Элли не позволила ему уйти. Нет. Она мягко схватила его за руку, мысленно прося остаться. «Не уходи. Не оставляй меня. Прошу тебя». Рид обернулся. Посмотрел на хрупкую руку, на тонкие пальцы, держащие его кисть. Слабо, на самом деле. Непринужденно. Если бы Рид хотел, он спокойно мог бы освободиться — всего лишь дернуть руку, всего лишь развернуться и выйти из комнаты. Но он не хотел. Особенно, когда Элли смотрела на него так. С надеждой, что он останется. Таким взглядом, перед которым он был абсолютно слаб. Бессилен. Он понимал всё без слов. Сел на кровать и, вытянув руки, притянул к себе Элли. Обнять. Защитить. Успокоить. Дать понять, что сейчас она не одна. И больше не будет. Он рядом. Он такой же. Он все понимает. Элли обняла Рида за спину и прижалась щекой к его плечу. Чувствовала, как поднимается и опускается его грудь, слышала размеренное биение его сердца. И её отпускало. Плохие мысли рассасывались, дышать было легче, сердце не так сильно болело при каждом ударе. Всё хорошо. Всё становилось хорошо. Всё будет хорошо. Молча сидели так, и лишь тихое дыхание обоих и легкий шелест одежды нарушали тишину. Излечивающие объятия. Момент доверия. Не абсолютного, но близкого к таковому. — Рид, — тихо позвала его Элли, не отстраняясь. Она смотрела в стену и пальцами сжимала его футболку. Вдыхала слабый аромат одеколона, который уже выветрился за целый день. И запах самого Рида. — Что? — Тихо спросил брюнет, обнимая Элли одной рукой, а второй водил по её спине. Вверх. Вниз. Чуть ощутимо прикасаясь к ней пальцами. — Заплетешь мне волосы? Риду показалось, что он ослышался. Аккуратно отстранился, чтобы заглянуть в её глаза, и заговорил: — Мне показалось, после вчерашнего ты запретишь мне прикасаться к своим волосам, — пошутил он. На самом деле с волосами Элли после того, как Рид заплел ей чуть кривоватую косичку, ничего не случилось. Разве что пришлось пройтись по ним расческой, чтобы немного привести в норму, но девушка решила подхватить эту приятную волну юмора. — Я люблю рисковать. — Хорошо, — усмехнулся молодой человек, — поворачивайся. Элли выпрямилась и села к Риду спиной, откидывая распущенные волосы назад. Она попросила его об этом потому, что помнила, как вчера ей было хорошо, когда он касался её волос, как спокойно было, как непередаваемо уютно. Рид снова начал перебирать волосы Элли, слабо улыбаясь и думая о том, что ему самому нравилось это не меньше. Её волосы были такими мягким, от них так сладко пахло, что просто прикасаться к ним было приятно. И если этот процесс помогал расслабляться обоим, так нужно было ли отказывать себе в этом? Они сидели молча, каждый из них погрузился в собственные мысли. Думали обо всем и ни о чем сразу. О родителях, о прошлом, настоящем и будущем. О себе, о друг друге. О чувствах, об обидах. О друзьях, о бывших. О жизни как таковой. Много мыслей. Успокаивающих. Нервирующих. Ранящих. Исцеляющих. Элли стала первой, кто решил прервать их затянувшуюся молчанку. — Знаешь, Рид, — начала она тихо, опустив взгляд на свои ладони, — сегодня я узнала, что одиннадцать лет злилась, думая, что отец бросил нас с мамой из-за того, что встретил Анну, а оказалось, что... — Я знаю, Элли, — мягко прервал её Рид, — я всё знаю. Не хотел, чтобы она проговаривала это вслух. Не хотел, чтобы она снова держала эти неприятные мысли в своей голове. — Откуда? — Элли чуть повернула голову так, что молодой человек увидел кончик её носа. — Я... — брюнет вздохнул, — случайно подслушал твой разговор с мамой, извини. И, против его ожиданий, Элли просто слабо кивнула и снова повернулась. Она не злилась. У неё не осталось сил злиться и ругаться. Да и какая разница, если она сама собиралась сейчас всё ему рассказать? Сэкономит время, сэкономит эмоции. — И... что ты думаешь по этому поводу? То есть... — Элли немного поёрзала на месте. — Я всё это время злилась на отца, а должна была, по всей видимости, злиться на мать. А сейчас я злюсь на них обоих. Но я так устала от этого, Рид. Так устала каждый день предполагать, какой бы стала моя жизнь, если бы они однажды не разошлись. Может, я была бы счастлива сейчас... — А может и не была бы, — спокойно ответил Рид, смотря на её затылок и продолжая перебирать волосы, заплетая косичку ещё более кривую, чем вчера. — Жизнь — это история. А история не имеет сослагательного наклонения. Возможно, ты действительно была бы счастлива. А, может, тебе было бы еще хуже, чем сейчас. Ты никогда этого не узнаешь. — Я думала, ты отучился на архитектора, а не на философа, — заметила Элли, по-доброму хмыкнув. — Я архитектор до мозга костей, но иногда могу и пофилософствовать. Они тихо посмеялись, но Рид заметил, что плечи Элли всё ещё были напряжены. — Что мне делать? Как поступить? — Осмелилась спросить она, хотя делиться с кем-то чем-то настолько личным, было непривычно и страшно. Обсуждать, обговаривать — непривычно и страшно. Доверять — непривычно и страшно. — Жить, Элли, — ответил Рид, не раздумывая, — наши родители наделали много ошибок в прошлом — это правда, но это совсем не значит, что мы должны из-за этого страдать. У тебя есть выбор: ты можешь продолжать тонуть в болоте из своих обид, злости и ненависти, а можешь отпустить всё это и наслаждаться жизнью. Тусоваться с друзьями, узнавать что-то новое, ездить по миру и заниматься тем, что тебе нравится. Что ты выбираешь? — Оба варианта звучат заманчиво, но я, пожалуй, остановлюсь на втором, — ответила Элли через несколько секунд молчания, а Рид слышал по её голосу, что она улыбается. — В таком случае мы просто должны жить и не повторять их ошибок. В конце концов мы — это лучшая версия наших родителей. Они снова замолчали, обдумывая сказанные Ридом слова. Он заплел косу до конца и снова распустил волосы Элли, а она продолжала смотреть в стену. Плечи девушки все никак не расслаблялись, и это беспокоило брюнета даже сильнее, чем он мог подумать. Тогда он, отпустив волосы, аккуратно обнял её за плечи и потянул на себя, заставляя блондинку спиной прижаться к его груди. — Если бы я мог ослабить твою боль, Элли, я бы сделал это не задумываясь. Элли замерла. Кажется, даже перестала дышать. Пыталась переварить только что сказанные Ридом слова. Они были сродни признанию. И даже если бы он прямо сейчас сказал, что любит её всей своей душой, это не было бы так важно для Элли. Так спасительно. Эти слова пронзили сердце. Девушка медленно обернулась. Увидеть его глаза. Срочно. Сейчас это было необходимо. Видеть чувства. Понять, что говорил на полном серьезе. Вот только Рид сам не ожидал, что скажет нечто подобное. И пусть от своих слов отказываться молодой человек не собирался, он немного растерялся. Отвёл взгляд в сторону и отвернул голову, но остановился, когда рука Элли легла на его щеку. Тогда застыл уже Рид. — Не отворачивайся, — тихо попросила она его. Он снова взглянул на неё. И больше не отворачивался. Глаза в глаза. Честно. Открыто. Максимально. Рид накрыл её маленькую ладонь своей, думая лишь о том, что это самые мягкие руки, которые когда-либо прикасались к нему. Он аккуратно сжал её кисть и отвел от своего лица. Мельком взглянул на ладонь, но этого быстрого взгляда хватило, чтобы заметить маленькие отметины в виде полумесяцев на коже Элли. Это были плохо-заживающие следы от ногтей. Она часто сжимала руки в кулаки и её длинные ногти оставляли эти ссадинки. Рид мягко провел по ним большим пальцем, а Элли наблюдала за ним, не отрываясь. Проглотила судорожный выдох, когда он провел пальцем по ладони. И завороженно наблюдала за тем, как Рид поднес её руку к своим губам и аккуратно поцеловал ладонь. Один раз. Второй. Третий. Словно пытался исцелить каждую маленькую царапинку. Элли смотрела на него, еле сдерживая вдруг набежавшие слезы. Слезы благодарности. И неверия. Неверия, что кто-то в этом чертовом мире мог быть с ней настолько нежным. Рид знал, что ей это было нужно. Она была готова принимать. Он готов был отдавать. В очередной раз поцеловав её ладонь, он посмотрел на Элли. В тишине тихо позвякивали подвески на их браслетах, которые тянулись друг к другу из-за магнитов, но никак не могли соединиться. Элли аккуратно повернула руку и снова положила ладонь на щеку Рида, ласково проведя большим пальцем по его коже. Его ресницы чуть встрепенулись. Тогда он отпустил её ладонь, провел пальцами по предплечью и перенес свою руку на щеку Элли. Несколько долгих секунд они смотрели друг на друга. Бережно сохраняли в памяти происходящее. И одновременно потянулись вперед. Без неловкости. Без неуверенности. Потому что так было правильно. И поцеловались. Целовались медленно, потому что спешить было некуда. Целовались, даря друг другу ласку и неизмеримое количество нежности, перечеркивая необходимость получать это всё от кого-то другого и отдавать кому-то другому. Элли аккуратно обвила шею Рида руками и, ложась на подушки, потянула его на себя. Молодой человек прервал поцелуй, поставил руки по обе стороны от Элли, чуть сжал пальцами покрывало и, нависнув над ней, прошелся взглядом по её лицу. И внутри у него в тот момент все ухнуло. Элли смотрела на него снизу вверх, глаза её блестели из-за света ночника и фонарного столба за окном. Светлые волосы рассыпались по подушке красивыми волнами. Грудь её медленно поднималась и опускалась. Прямо так, как было в его сне. Самом первом, который тогда он посчитал кошмаром, а теперь осознавал, что, наверное, никогда прежде ему не снилось что-то настолько приятное. Рид опустил взгляд ниже, заметив, что футболка Элли чуть задралась и оголила живот. Брюнет прикоснулся к коже, аккуратно провел по ней рукой, чуть заметно улыбнувшись, когда почувствовал, как дрогнула девушка и как немного напряглись мышцы у неё на животе. — Знаешь, — сказал он задумчиво, обведя её пупок большим пальцем, — мы уже были с тобой в подобном положении. — Тогда, когда ты написал Алексу сообщение от моего имени? — Спросила Элли, смотря на руку на своем животе и мысленно умоляя Рида не останавливаться. Её дыхание слегка сбилось из-за такого обычного прикосновения. Рид замер и посмотрел на Элли. Неуверенно улыбнулся. — Да... — сказал он, чуть кивая, — но я про другой момент. — Я... больше не помню, — пробормотала Элли и громко выдохнула, когда Рид снова провел большим пальцем по низу живота, слишком близко к домашним мешковатым штанам. — Ты и не можешь его помнить, потому что это был мой сон. Элли чуть вскинула брови и посмотрела наконец на Рида. Несмотря на то, что его поглаживания были чертовски отвлекающими, Элли хотелось услышать, что же все-таки ему там приснилось. — Это случилось как раз после того, как я написал твоему другу сообщение от своего лица, — кивнул Рид. Он упрямо не хотел называть назойливого блондина по имени. Куда больше хотелось использовать по отношению к нему огромное количество ругательств, которые знал брюнет. Мысль о том, что он целовал девушку, которая так сильно нравилась Риду, промелькнула быстро, но оставила неприятное послевкусие. Однако парень поспешил откинуть всё это в сторону. Сейчас вообще не время для ревности. — И мне приснился сон. Рид чуть приподнял футболку Элли, прошелся пальцами по её ребрам, и уголки его губ дрогнули, когда он увидел, как снова судорожно выдохнула сводная сестра, как чуть подрагивала от его прикосновений. Это были самые безобидные касания, которые никак нельзя было сравнить с теми ласками, которые дарил Рид другим девушкам и которые те дарили ему. Слишком невинно, непринужденно. Совсем не пошло. Но происходящее возбуждало не меньше. И Рид начинал это чувствовать. Он просто смотрел на неё. И его это заводило. — В этом сне ты пришла ко мне посреди ночи. Молчала, когда я спрашивал, что случилось и что тебе нужно. Села на край кровати, обняла и потянула за собой. Прямо как сейчас, — он чуть наклонил голову набок, словно пытался рассмотреть Элли с разных сторон. — И попросила поцеловать себя. — И что ты сделал? — Тихо спросила Элли, ощущая, что теряет контроль. Лежа под ним, чувствуя его касания на своей коже, она, кажется, впервые подумала о том, что была готова отдаться ему. Прямо сейчас. Целиком и полностью. Слишком головокружительно было происходящее. Вместо ответа, Рид наклонился к Элли, практически наваливаясь на неё. — Я сделал это, — прошептал он и накрыл губы девушки своими. Элли прикрыла глаза и охотно ответила на поцелуй, тая под его натиском. Сила Рида её больше не пугала. Его сила притягивала, возбуждала, будоражила. Ей нравилось, что он был таким. Боже, как же ей нравился этот парень. Нравился таким, каким был. Веселым, шутливым, добрым, нежным. Злым, умным, хитрым. Заботливым, ревнивым. Любым. Эти качества так сильно привлекали, что Элли никак не могла вспомнить, тянуло ли её так к кому-нибудь другому и было ли подобное когда-либо вообще. И как бы Элли не хотела считать себя той, что судит исключительно по поступкам и характеру, она не могла не считаться с тем, каким красивым был этот парень. Красивое лицо в купе со спортивным телом. Искушение, не иначе. — А потом, — Рид прервал поцелуй, чуть отстранившись, — мне приснился ещё один сон. Он чувствовал сбитое дыхание Элли на своих губах. И понимал, что даже то, как она дышала, вызывало у него мурашки. Психопат. — Какой? — Пробормотала Элли, смотря на его губы так, словно была загипнотизирована. — Мы рисовали стенгазету, — говорил он тихо, — а потом целовались. — И всё? Рид загадочно улыбнулся и отрицательно покачал головой, а Элли ощутила, как от этой улыбки её бабочки в животе просто разбушевались. — А что мы ещё делали? — Много чего, Элли, — он пробормотал ей это прямо в губы, обжигая своим горячим дыханием, — много чего. И снова поцеловал. Жадно и нежно одновременно. Чуть покусывая её пухлые губы и еле сдерживаясь, чтобы не использовать язык. А, возможно, стоило бы. Элли обняла его за шею, позволяя обрушиться на себя всем весом. Отвечала на поцелуй не менее жадно, как будто кто-то вот-вот должен был отобрать у неё эти губы, эти руки, этот запах. Не отдаст. Никому. Не. Отдаст. Она провела руками по его спине, комкая пальцами футболку. Было бы гораздо лучше, останься Рид прямо сейчас без этой вещи. Но они оба понимали, что дальше поцелуев не зайдёт. Какими бы ни были их мысли, какой бы щекотливой и располагающей к продолжению ни была поза, они останутся в одежде. Сейчас это было не нужно. Обоим было хорошо и так, целуясь, упиваясь друг другом. Чувствуя, ощущая. Прикасаясь к сердцу. *** Несмотря на количество подушек на кровати Элли, молодой человек и девушка лежали на одной, повернувшись лицом друг к другу. Молчали. Потому что им обоим необязательно было говорить, чтобы стало легче, чтобы понять друг друга. Рид протянул руку и провёл пальцами по волосам Элли. Он давно не чувствовал себя настолько умиротворенным и был готов пережить все прошедшие двадцать два года заново, лишь бы у него снова была возможность лежать вот так рядом с Элли и смотреть на неё. Элли ощущала то же самое. Любая, даже самая сильная боль рано или поздно заканчивается, уступая место таким приятным, таким необходимым для жизни моментам. Им было так спокойно друг с другом, несмотря на одиннадцатилетнюю ненависть. И так плохо с теми людьми, которых они любили всем сердцем. Разве была здесь хотя бы капля справедливости?