Прости, пойми, прими

Его голос был похож на скрип тысячи непромасленных дверей. Скрипучий, неприятный. Такой, который совсем не хотелось слушать. Его темные волосы липли ко лбу из-за дождя, а темно-синяя футболка облепила тело. От него веяло угрозой, несмотря на то, что он держал дистанцию. Пока. — Не подскажешь, малышка, здесь ли живут Анна и Рид... Майлз? — Их фамилию он проговорил так, словно ничего противнее в жизни не срывалось с его языка, хотя Элли прекрасно осознавала, что этот человек говорил слова и похуже. Люди, подобные ему, лишь строят из себя вежливых людей. Элли поняла, кто это. Несмотря на то, что он не представился. Несмотря на то, что никогда прежде его не видела. Она поняла практически сразу, когда встретилась с ним взглядом. Это был тот самый человек, что превратил детство Рида, её Рида, в самый настоящий ад. Тот самый, из-за кого Рид так боялся потерять Гарри и ненавидел её, Элли. Этот человек… это был его отец. Родной отец. — А Вы кто? — Спросила Элли, продолжая разыгрывать этот спектакль. Она не пустит его в дом. Разглядывая его лицо и все больше улавливая сходства с Ридом, Элли крепко держала входную дверь. Они действительно были очень похожи внешне, но было все-таки кое-что разное — глаза. Глаза этого мужчины были бледно-голубого цвета, холодными, как и их оттенок. Острыми. Такими, в которые не хотелось смотреть больше минуты. Глаза Рида, его зеленые глаза всегда были притягательными, глубокими, теплыми. В них хотелось смотреть бесконечно долго, и каждый раз находить что-то новое. Новую маленькую карюю точку. Или необычный оттенок зеленого при ином освещении. Элли любила его глаза, любила смотреть в них и видеть свое отражение. Ей нравились эмоции в его глазах и то, как он на неё смотрел. По-особенному мягко и очень тепло. Человек, стоящий напротив, смотрел колко. И исходило от него неприятное, липкое ощущение опасности. Похожее чувство возникает, когда смотришь на ядовитую змею, случайно столкнувшись с ней на своей лужайке. — Не запустишь? — Игнорируя её вопрос, спрашивает он. — Тут слегка... сыровато. А я тебе внутри всё и расскажу. — Для начала хотя бы представьтесь, — ответила Элли, продолжая буравить его взглядом. Она держала входную дверь полуоткрытой, не позволяя мужчине войти. Однако он вдруг, чуть наклонив голову набок, резко схватился мокрыми пальцами за дверной косяк, и Элли смогла разглядеть татуировки на его руке. — Что Вы... — Послушай внимательно, малышка, — он подался вперед и схватил влажный рукой Элли за запястье. Отвратительные холодные руки. Ненавистные холодные пальцы. Мерзость, мерзость, мерзость. Он сжимал её кожу до красноты, а Элли тут же задергала рукой . — Я по-хорошему же с тобой разговариваю, разве нет? Я знаю, что они живут здесь, и мне очень нужно с ними увидеться... — Элли? Рид. Его голос — её спасение. *** Рид Рид разглядел человека, стоящего напротив Элли, не сразу. Света в прихожей не было, и лицо мужчины скрылось в тени. И только лишь сумерки и периодически сверкающая молния помогли Риду увидеть его лицо. В груди все замерло, когда он встретился с ним взглядом. Налилось тяжестью, заполняя собой всё. Нет. Этого не может быть. Просто не может. Глаза Рида сами взглянули на его руку, держащую и сжимающую, доставляющую боль его девушке. И все перед глазами запрыгало красными пятнами, оттого, как сильно он разозлился. Его всего скрутило изнутри от желания вырвать ему пальцы и выдавить глаза за то, что он смотрел на неё. Никто не смеет к ней прикасаться, мать вашу. Никто не смеет причинять ей боль. Никто не смеет даже смотреть на неё. Он подлетел к ним и резким движением, схватив мужчину за шею, оттолкнул от Элли. Тот чуть не упал, поскользнувшись на мокром крыльце, и снова оказался под дождем. Однако, против ожиданий Рида, на лице его застыла усмешка. Мерзкая, наглая, ублюдская. Ненавистная усмешка. Рид потянул Элли за руку и спрятал за своей спиной. Именно что спрятал, потому что она была его сокровищем. Она была его душой. — Не. Смей. К. Ней. Прикасаться. — Проговорил Рид, разделяя каждое слово, чтобы до отца абсолютно точно дошел смысл. — Не прикасаться, ни разговаривать, ни смотреть. Он повернулся к Элли и заговорил с ней: — Стой здесь и не высовывайся. — Я позову... — начала Элли, но Рид перебил её, бросив злой взгляд. — Ты не будешь никого звать, — проговорил он, — просто стой здесь и жди меня. Не привлекай внимание, а если кто-то подойдет, ты ему скажешь, что я разговариваю с соседом. Понятно? — Рид... — Просто делай так, как я говорю, — чересчур грубо сказал Рид и, осознав это, добавил уже мягче, — пожалуйста, Элли. Она не сразу, но кивнула, кинув на отца Рида настороженный взгляд. Потому что по-другому на него смотреть было невозможно. Он — змей, он коварен. Он — зло. Да. Настоящее. Живое. Во плоти. Рид вновь повернулся к нему и обвел взглядом, осознавая, что не видел этого человека десять лет. Однако он не изменился. Немного поседел, а ещё больше не казался таким страшным и угрожающим. Наверное потому, что Рид теперь смотрел на него не снизу вверх, а стоя с ним наравне. Они были одного роста, а сейчас, находясь на ступеньке крыльца и стоя под крышей, Рид и вовсе был выше. Он, честно, пытался успокоиться. Пытался утихомирить свою Агрессию, что пыталась сорваться с цепи ещё с того момента, когда отец Рида прикоснулся к Элли. Пытался дышать нормально и подавить в себе желание выбить всю дурь, копившуюся в этом человеке на протяжении пятидесяти лет. И хотел отомстить. О, да. Это чувство было самым сильным. Рид хотел показать, каким он стал. Теперь он мог дать ему отпор. Теперь он, брюнет был уверен, был даже сильнее. Теперь он мог противостоять ему и мог показать, каково это — быть избитым своим родным сыном. Но Рид упрямо стоял на месте. Приказал себе не двигаться, просто потому... потому что за дверью его ждала любимая семья, лучшие друзья и... Элли. Его маленькая путеводная звезда. Его ждали те, кто верили в него и любили. Те, кто делал его жизнь лучше, ярче. Те, благодаря кому он мог окончательно усмирить Агрессию. Потому что рядом с ними она не нужна была. Рядом с ними она пряталась в свою конуру. Он хотел отомстить точно так же, как хотел быть выше этого. И его рвало то в одну сторону, то в другую. Рид видел эту ухмылку на лице отца и хотел стереть её одним точным и крепким ударом, но тут же, сжимая пальцы в кулак, вспоминал, что позади него, за деревянной дверью стояла Элли. Ждала его, как он ей и сказал. Доверяла ему, а он не хотел её подводить. Не хотел снова срываться у неё на глазах. Она и так видела чересчур много. — Ты вырос, Рид, — заговорил мужчина, поправляя воротник мокрой футболки и не обращая внимание на ливень. — Конечно я вырос, — холодно ответил Рид, сложив руки на груди, отчего рубашка на его плечах натянулась. Он одарил отца мрачным взглядом. — Ты ожидал увидеть маленького мальчика? Мы не виделись одиннадцать лет, потому что ты гнил в тюрьме. — А из-за кого я там гнил, сынок? Рида чуть дернул головой. Сынок из его уст звучало, как пощечина. Как насмешка. Он никогда не был его сыном. И оба это знали. Единственное, что их связывало — общая кровь и общие воспоминания, подернутые пеленой боли и наслаждения, страха и удовольствия. Общие, но абсолютно разные воспоминания. И та самая Агрессия. Да, она родилась тогда, когда Рида лупили ремнем и кулаками. Когда били за то, что он провинился и за то, что ничего не сделал. Всегда, когда хотели. Тогда он много плакал и умолял остановиться. В тот момент внутри него что-то треснуло, что-то сломалось. И появилась его вечная спутница — Агрессия. От этой крови Рид хотел бы избавиться. Хотел бы забыть этого мужчину раз и навсегда. Но прошлое просто так не забудешь — оно вечное, неизменное, постоянное. Его не изменишь, не сотрешь ластиком, не выкинешь за ненадобностью. Оно с тобой на всю жизнь, и тебе придется смириться с тем, что было и стараться строить то, что будет. — Ты гнил там из-за себя самого, — отрезал Рид. — Да неужели? — Усмехнулся мужчина. — А не из-за твоей чудесной мамы, что донесла на меня и упекла в тюрьму? — А что ей оставалось делать? Сколько ещё мы должны были терпеть тебя? — Рявкнул Рид, который начал дрожать от злости. — Постоянные избиения и угрозы, твои дибильные выходки, бесконечное количество бессонных ночей, страх и твоих ублюдков-друзей, вместе с которыми ты старался превратить наш дом в притон? — Посмотрите, кажется, у щенка прорезались клыки, — усмехнулся он, убирая мокрые волосы со лба. — Ты и твоя мать должны быть мне благодарны. Если бы я не бил тебя, ты никогда не стал бы настоящим мужчиной. Так и продолжал бы прятаться за юбкой своей матери. Рид снова сжал руки в кулаки, стиснул зубы. Брови сошлись на переносице, и как бы он не пытался успокоиться, у него ничего не получалось. Он давил на больное. И пусть прошло уже одиннадцать лет, Рид ничего не забыл. Даже если очень хотел. Рана все еще болела. — Я пытался прокормить вас, а эта дрянь донесла на меня! — Заткни свой рот, — Рид резко спустился с крыльца, схватив отца за шиворот футболки и сжимая его в своих кулаках. — Ты — чудовище, что убивало нас на протяжении десяти лет. И мне жаль, что ты всего лишь отсидел в тюрьме. — Ты бы хотел, чтобы я умер? — Да. Без промедлений, без раздумий. Как оно есть. — Я ненавижу тебя, дерьма ты кусок, — проговорил Рид тихо, но отчетливо, выговаривая каждое слово и вкладывая в него всё свое бешенство. — И я хочу, чтобы ты сдох. Самой мучительной смертью из всех возможных. И, клянусь, если бы я знал, что останусь безнаказанным, сделал бы это собственными руками. — Вот так ты больше походишь на моего сына, — криво ухмыльнулся мужчина. Дёрнувшись, Рид поморщился и оттолкнул отца от себя. — Убирайся, — сказал он. — Убирайся, пока я не вызвал полицию. «Или пока я не наделал глупостей», — подумал он про себя. Развернулся и направился в сторону дома, обнадеживая себя мыслью о том, что первой, кого увидит Рид, зайдя в дом, будет Элли. Он уходил от греха подальше. Потому что Рид чувствовал — он готов был взять этот грех, окунуться в него, готов был искромсать этого человека, потому что его Агрессия шептала ему провокации на ухо. Она подначивала его, заводила. И он держался из последних сил. И всё бы закончилось. Мирно и спокойно, если бы не... — А эта малышка, — заговорил отец, — твоя девушка? Рид замер. Заскрипел зубами и медленно обернулся. — Я разве не сказал тебе, чтобы ты не говорил о ней? — Ты, кажется, сказал не говорить с ней, но не запрещал говорить о ней, — пожал плечами мужчина, и Рид с отвращением заметил то, как он сам точно так же пожимал плечами. — Она миленькая, красивая. Чем-то похожа на твою мать. Правда, глаза у неё какие-то... грустные. «Не ведись, не ведись, не ведись», — твердил себе Рид, но велся. Велся, как дурак. Просто потому, что всё, что было связано с Элли, задевало его. Задевало так, словно было связано с ним самим. — Ты воспитываешь её? — Что? — Переспросил Рид, у которого резко пересохло во рту. — Что я делаю? — Воспитываешь, — спокойно ответил отец, — как я воспитывал твою мать. У Рида снова запрыгали красные пятна перед глазами, и злость настолько сильно завладела им, что ему показалось — прямо сейчас он грохнется в обморок, потому что вытерпеть этот всплеск чувств было практически невозможно. — Я никогда, — рыкнул он, вновь оказываясь напротив отца, останавливаясь практически вплотную, — я никогда не буду таким, как ты. Никогда не подниму на неё руку. — Ты в этом уверен? — Усмехнулся он. — Рано или поздно ты сорвешься и ударишь её, и тебе это понравится. Так всегда и происходит. К тому же парочка хороших пощечин не помешают. Она будет гораздо ласковее, да и в постели такие девочки ведут себя прилежно. Ты ведь уже поимел её? Это была последняя капля. Рид не вытерпел. Не сумел удержать свою Агрессию и снова не ввязаться в неприятности. Таков он был. Терпел до последнего, но никогда не пользовался возможностью просто уйти. Он не любил бегство, и расплачивался за это каждый чертов раз. Отец задел то, что значило для Рида многое, если не все. Элли была не просто девушкой, в которую он влюбился. Она была нечто большим. Гораздо большим. Она была его силой, но в то же время — его слабостью. И почему-то огромное количество мудаков пыталось причинить ей боль, не осознавая, что, тем самым, связываются с Ридом. И он не смел закрывать на это глаза, не смел давать свою Звёздочку в обиду. Рид ведь сказал ей тогда, на озере, что настал его черед защищать её. Поэтому он и сорвался. Защищал то, что было ему дорого. Дороже всего. Рид налетел на отца, вновь хватая его за воротник футболки. Сделал подсечку, роняя того на землю. И принялся бить его по лицу, на этот раз вкладывая в удар всю свою силу. Он ничего не чувствовал. Ничего, кроме всепоглощающей злости, которая с каждым ударом становилась все сильнее и сильнее. Легче не становилось ни через минуту, ни через две. Даже тогда, когда он перестал прикрывать лицо руками или пытаться скинуть с себя Рида, и просто ловил каждый точный удар своим лицом — легче не становилось. Смотря на него, Рид не видел ничего, кроме одного огромного алого пятна. Должно быть, его кровь, заливающая лицо, попала и на Рида. А, может, это были непрекращающиеся вспышки алого, появляющиеся перед глазами каждый раз, когда костяшки рук попадали по его челюсти, носу, глазам. — Таким ты хотел меня видеть, ублюдок? — Рычал он, чувствуя на губах металлический привкус крови. — Таким?! Отвечай! Отвечай мне, дерьмо! Он его убивал. Да, наверное, это действительно было похоже на убийство. Потому что Рид не остановился даже тогда, когда отец перестал сопротивляться и, кажется, потерял сознание. Он бил его, бил, бил, бил. Краем глаза заметил лежащий недалеко камень и, потянувшись к нему, сжал мокрыми от дождя и крови пальцами. Замахнулся. — Рид! Он услышал её голос сквозь оглушающий гром и непрекращающийся ливень. И почти сразу почувствовал на своем запястье её пальцы, которыми она пыталась вырвать камень у него из рук. — Пожалуйста, Рид, пожалуйста, хватит! — кричала она, схватившись за его рубашку. Пыталась оттащить его от отца. Смешная. Маленькая и смешная. Думала, что ей хватит сил заставить его остановиться. Но Рид вдруг осознал, что остановился. Выпустил камень из своих рук и теперь просто смотрел на окровавленное лицо родного отца, лежавшего на холодной земле, ловящего ссадинами и гематомами капли дождя. Он не дышал. Не подавал вообще никаких признаков жизни. Однако Рид не успел понять это в полной мере, как вдруг кто-то резко схватил его за плечи и оттащил подальше от тела отца. — Хватит, дружище, хватит! Джек? Брайан? Фредди? Рид не разобрал. Больше он не видел и не слышал ничего, кроме расплывчатых силуэтов, стука собственного сердца и частого дыхания. Кажется, он не дышал всё это время. Или делал это неправильно, словно задыхаясь? — Элли, отведи его в дом, живо! — О, боже! — Вскрикнул кто-то, и Рида накрыло какофонией звуков и голосов. Он пытался сфокусироваться на чем-то одном, но взгляд упрямо ни за что не цеплялся. Внутри что-то назревало, что-то, что так давно просилось наружу. Рид почувствовал на своем запястье чьи-то пальцы, что крепко взяли его за руку и потянули в сторону дома. А он безвольно пошел следом, смотря куда-то перед собой и лишь раз поймав себя на мысли о том, что что он не помнил, были ли когда-нибудь руки Элли настолько горячими. *** Элли и Рид Она крепко держала его за руку и тянула за собой. Зашли в дом, затем в одну из комнат на первом этаже. Элли отпустила его только тогда, когда убедилась в том, что дверь закрыта. Рид, чуть шатаясь, прошел в середину комнаты. Осмотрелся, как будто находился здесь впервые. Голова его шла кругом, а слух начал возвращаться только сейчас. Должно быть, поэтому он не слышал, что Элли звала его. Негромко, словно боялась чего-то. Может... его? — Рид... — её голос был похож на шелест тысячи маленьких листов, на тихое дуновение ветра. Успокаивающий голос, мягкий. Но на него он сейчас действовал не так, как полагается. Рид чувствовал ком в горле, чувствовал, как внутри разрастается огромная, необъятная пустота. Присел на край кровати, отвернув голову куда-то в сторону. Дыхание было сбивчивым, иногда срывавшимся на рык. Он запустил кровавые пальцы в мокрые волосы и с силой сжал их, зажмурившись. — Рид, — снова позвала она его, а он дрогнул от нежности в её голосе. Он её не заслуживал. Ни её саму, ни её нежность. Ничего из этого. — Элли, уйди, — хрипло проговорил Рид, и от тона, с которым он говорил, от того, как надломленно звучали его слова, у Элли побежали мурашки по коже. Она смотрела на него, боясь пошевелиться. Чудовищно было видеть его таким уязвимым. Никогда ранее Рид не показывал свою слабость, поэтому сейчас, когда он рассыпался у неё на глазах, Элли было до неописуемого ужаса страшно. — Нет... — прошептала она и не негнущихся ногах подошла к нему. Её сердце сжалось от боли, когда она заметила, как дрожат его плечи, обтянутые кровавой рубашкой. Как он причиняет себе вред, вцепившись в волосы. Элли протянула руки и аккуратно разжала его пальцы. И тогда Рид поднял на неё затравленный взгляд побитого жизнью мальчика. Наверное, в тот момент внутри Элли что-то разбилось точно так же, как и разбился сам Рид. Девушка встала перед ним на колени, продолжая мягко держать его за руки и не обращая внимание на задравшееся платье. — Нет, Элли, — Рид поморщился и отпрянул, — уйди, пожалуйста, — он отвернул голову к окну в надежде, что она просто встанет и выйдет из комнаты. Рид не хотел, чтобы она видела его таким. Слабым, неспособным взять себя в руки, надломленным. Разве имела права она оставить его сейчас, в такую минуту? — Я не уйду, — сказала Элли, мягко положив свои ладони на щеки брюнета и поворачивая его лицо к себе. — Я весь в крови, — пробормотал он, смотря ей в глаза. Элли покачала головой, потому что это не имело значение. Ничего сейчас не имело значение, кроме Рида и его боли, которую он хотел пережить один. Девушка чувствовала, как дёргается желвак на его щеке, как он стискивал и разжимал зубы. Как он дрожал, смотря на неё, пытаясь сдержать рвущуюся наружу истерику. Единственная мысль, что сейчас была у неё в голове — помочь ему, защитить, исцелить, спасти. Сделать все, чтобы он перестал страдать. Все, чтобы ему полегчало. Она привыкла получать поддержку от него, защиту. И теперь настала её очередь. Но что ей сделать? Как отдать ему всё это в ответ? — Я не уйду, — повторила она шепотом, только сейчас чувствуя, как по собственным щекам потекли слезы. — И не оставлю тебя одного. Я разделю эту боль вместе с тобой. Не оставлю тебя одного. Вместе с тобой. До конца. И разве мог Рид влюбиться в другую девушку? Разве мог доверить свои чувства кому-то другому, а не ей? — Расскажи мне, — прошептала Элли, стоя на коленях и бережно держа его лицо своими ладонями. Рассказать ей означало поделиться той болью, той тьмой, что сидела внутри. И он сдался. Позволил себе эту слабость. — Я боюсь, — прохрипел он, а лицо его исказила гримаса страдания, — боюсь, что стану таким же, как он. Боюсь, что однажды разозлюсь настолько, что ударю тебя. Боюсь, что, когда у меня появятся дети, я не смогу держать себя в руках и буду бить их. В его глазах стояли слезы, которые он не смог больше сдерживать. Он устал. Устал до жути, день изо дня мучая себя этими навязчивыми мыслями. И сегодня, когда у него был шанс доказать всем, что он не такой же, как его родной отец, Рид всё испортил. Повелся, как глупый и маленький мальчишка, игнорируя возможность просто уйти. — Я не хочу быть таким, Элли, — прошептал он, поморщившись от боли в груди, — не хочу, — по щеке его побежала слеза. — Ты — это не твой отец, Рид, — она приблизилась к нему, — потому что у вас с ним есть одно огромное отличие. У тебя есть то, чего у него никогда не было, — Элли провела пальцем по щеке сводного брата, утирая слезу, ещё не зная, что этих слез они оба прольют сегодня немало. — У тебя есть сердце. Ласковое и любящее сердце. Ты чуткий. Очень добрый. Заботливый. Рид нахмурился и чуть покачал головой, как будто хотел отрицать все то, что она ему говорила. — Послушай меня, — она заставила его вновь заглянуть в свои глаза. Глаза — зеркало души. Они не могут лгать. Это самая честная часть человеческого естества. — Ты никогда не будешь таким, как он. Слышишь меня? Ты даже себе представить не можешь, как я благодарна судьбе за то, что встретила тебя, Рид. Ты самый добрый и самый хороший. Ты никогда не поднимешь на меня руку и никогда не будешь бить своих детей. — Откуда ты знаешь? — Парень, который спас меня, когда я тонула, который приехал ко мне поздно ночью и не позволил меня изнасиловать, который, несмотря на все мои глупые поступки, продолжал влюбляться в меня и который относится ко мне с нежностью и заботой, не может быть чудовищем. Элли вновь провела пальцем по щекам Рида, вытирая его слезы. — Ты хороший, Рид. И я говорю это не потому, что влюблена в тебя до потери пульса. А потому что это правда. Плохие люди могут рассчитывать только на других плохих людей, а тебя окружают те, кто любят и дорожат тобой. Подумай об этом. Подумай о том, какой ты замечательный. В моменты самой сильной боли, когда хочется кричать, хорошо, если рядом есть тот, кто способен разделить с тобой эти страдания. Человеку нужен человек. У Рида была Элли. У Элли был Рид. Он не позволял ей плакать в одиночестве, и она не позволит ему тоже. Он снова стиснул зубы, тщетно пытаясь подавить в себе рыдания, но понимал, что ничего не выйдет. Протянул руки и, обхватив Элли за талию, поднял и усадил к себе на колени. Сжал в своих объятиях до хруста ребер и прижался лбом к её плечу. И дал наконец волю слезам. Выпустил боль наружу, позволяя Элли это увидеть. Позволяя разделить эту боль вместе с ним. Она обняла его за шею и прижалась щекой к его макушке, запустив пальцы в мокрые волосы. Мягко перебирала их, пока Рид сжимал её в своих объятиях, как будто это единственное, что могло принести ему утешение. Возможно, что так оно и было. Элли чувствовала, как он дрожит, слышала его негромкие, редкие всхлипы и сама плакала, уставившись в стену. Любовь — это не только счастье и радость. Это боль. Это самопожертвование. Любовь — это вообще всё. *** Он успокаивался. Элли чувствовала это потому, что он перестал всхлипывать и дрожать. Его горячее дыхание обжигало плечо, а сильные руки, скомкав её платье пальцами, прижимали хрупкое тельце к себе. — Спасибо, — хрипло прошептал Рид и аккуратно поцеловал девушку в выемку между ключицей и плечом, наконец взглянув на неё. — Спасибо, — повторил он. Элли вытерла его мокрые щеки костяшками пальцев, аккуратно прикасаясь к его коже. Приблизившись, потерлась своим носом о его нос, одновременно с ним глубоко вдыхая и выдыхая. Рид прикрыл красные от слез глаза, впитывая в себе момент успокоения и умиротворения. Девушка продолжала перебирать волосы у него на затылке, когда, чуть приподняв голову, поцеловала Рида сначала в одно веко, затем во второе. Переместилась губами на его лоб, затем на щеки, оставляя горячие поцелуи на его лице, игнорируя солоноватый привкус слез и крови. — Всё будет хорошо, Рид, — шепнула она ему на ухо, — всё будет хорошо. Ты веришь мне? — Спросила она, отдалившись и заглядывая ему в глаза. Когда это говорила Элли, он хотел ей верить. Каждому её слову. Рид кивнул, и Элли нежно улыбнулась ему. Он поднял руку и запустил пальцы в её мягкие волосы, притянул ближе к себе и поцеловал в желанные губы. Всё будет хорошо, да. Будет ведь?