«Да, у меня в душе образовалась пустота, но так ли уж плоха пустота? В ней нет любви, но нет и боли. Зато есть свои преимущества. Пустота дает свободу маневра».
Мэтт Хейг «Как остановить время»
Рид
Рид подставил кулак под щеку и смотрел в окно, пока они ехали домой из аэропорта. Микки и Лили тихо посапывали в своих детских креслах, вымотанные ранним подъемом, Анна и Гарри негромко переговаривались о чем-то своем и сколько бы они ни пытались, втянуть старшего сына в свою беседу не получалось. Он не слушал их, вставив наушники в уши и включив один из подкастов, но сосредоточиться и на нём тоже не получалось. Рид только и делал, что пытался не злиться. Но после вчерашнего злость стала словно второй кожей. Она не отпускала ни на минуту, не позволяла забыть о себе. Ему было грустно, тоскливо, уныло, мрачно — как угодно. Но злость все равно была сильнее. Злость на отца, который заставил их сомневаться в себе и своих отношениях, который называл их чувства мерзостью, хотя Рид никогда не ощущал себя более свободным и счастливым, чем в отношениях с Элли. Злость на мать за то, что она поддержала своего мужа, поддержала его, а не своего сына и свою падчерицу, которым было хорошо друг с другом. Злость на Элли. За её трусость, за то, что усомнилась в нем, в их отношениях. За то, что приняла это решение, даже не попытавшись бороться. Злость на себя. За то, что все равно отпустил её. За то, что позволил ей растоптать свое сердце. В доме Рид больше не чувствовал себя уютно, даже в своей комнате. Здесь все напоминало о ней — каждая комната, каждый метр этого долбанного дома, в который Рид из года в год приезжал с чувством предвкушения и приятной ностальгии. Но Элли забрала у него даже это. Она забрала с собой все. Его доброту, его влюбленность, его радость, оставив злость, много злости. И ничего больше. Рид должен был уезжать через несколько часов. Он собирал свои вещи, швыряя их на кровать, когда в дверь постучались, и в комнату зашла Анна. — Рид, — она слабо улыбнулась, — я испекла оладьи, спускайся, попьем чай. — Спасибо, я не хочу, — ответил он, кажется, заговорил за сегодня впервые. В голосе его не было ни капли злости, что терзало нутро. Однако ничего хорошего в нем тоже не слышалось. — Рид... — Анна чуть наклонила голову набок, пытаясь поймать взгляд сына. — Всё в порядке? Нет. Нет, мам, не в порядке. Я влюбился в родную дочь своего отца, в твою падчерицу, в свою сводную сестру. Влюбился так, как никогда прежде не влюблялся. До дрожи в пальцах, до головокружения. До того, что не могу не думать о ней. И я уверен, черт возьми, что это взаимно. Но она ушла. Бросила меня, потому что вдруг решила, что так будет лучше. Потому что испугалась вас обоих и вашего идиотского осуждения. С каких пор мы осуждаем за любовь, мам? Сотня мыслей пробежала тогда в его голове. И слова крутились на языке каплей яда, однако Рид лишь коротко ответил: — Да. Женщина вздохнула, продолжая стоять в дверях и рассматривать его, пока Рид складывал свою одежду в чемодан. Она нервировала его своим вниманием. Нервировала тем, что продолжала стоять и смотреть на него. Его все нервировало, раздражало, бесило. Однако Рид стойко сдерживал свою злость, не позволяя ей вылиться на кого-то другого, пусть все, черт побери, кто его окружал, и были в этой злости виноваты. — Я оставлю для тебя порцию в холодильнике, — сдавшись, произнесла Анна и вышла из комнаты, оставив сына одного. Благодать. Никто не пристает, позволяя загнать себя собственными мыслями в угол. И правда — благодать, мать вашу. Рид подошел к столу, резко открыл ящик, чуть не оторвав ручку. Чертыхнулся, схватив несколько бумаг и рабочий ежедневник, швырнув их в сторону кровати. Тихий шелест разрезал тишину, и когда Рид положил ноутбук в чехол и развернулся, он увидел на кровати раскрытый ежедневник, страницы которого легонько подрагивали из-за ветра, дувшего из открытого окна. На полу лежал лист бумаги. Рид уже знал, что увидит на нем. Вернее — кого. Не смотри, не подходи, оставь его лежать там. Пусть его сдует ветер, пусть загонит под кровать, где он будет пылиться, пока однажды, спустя много лет, ты случайно не наткнешься на него, когда будешь убираться под кроватью. Оставь его. Оставь там. Но Рид не слушался даже себя. Медленно встал со стула и, подойдя к кровати, поднял свой рисунок. Обвел взглядом нарисованную Элли, с желанием сказать ей так много всего. Однако был ли в этом вообще смысл? Она же все равно не услышит. Не узнает, как больно она ему сделала. Как разозлила. Как разочаровала. Тихо усмехнувшись, Рид смял рисунок, сжимая руку в кулак так сильно, что костяшки пальцев побелели. Швырнул его в урну возле стола и продолжил собираться. Однако не заметил, что каждый раз, когда взгляд открывался от чемодана, он смотрел на мусорное ведро. И в итоге не выдержал. Со злостью швырнул футболку поверх сложенной одежды и, подойдя к столу, достал рисунок. Выкинуть на улицу? Смыть в унитаз? Порвать на мелкие клочья? Нет. В таком случае рисунок все равно останется. Он будет жить. Даже намокшим, даже порванным на мелкие кусочки, а Рид хотел избавиться от него насовсем. Хотел стереть в порошок все, что связано с ней. Он засунул смятый листок в карман и снова вернулся к чемодану. Он что-нибудь обязательно придумает, да. Несмотря на то, что Рид почти всегда собирался за несколько часов до отлета, он делал это ловко, почти на автомате, и ничего не забывал. Оставил чемодан возле двери и вышел из комнаты, когда услышал сигнал машины. Наверняка это был Джек, с которым они списались минут двадцать назад. — Ну и ну, Майлз, ты выглядишь просто отвратительно для человека, который вчера совсем не пил, — усмехнулся Джек, протянув руку для рукопожатия. — А ты выглядишь еще хуже, потому что пил, — парировал Рид, поздоровавшись и спрятав руки в карманы. Они остановились напротив входа и присели на деревянные ступени крыльца — привычка, оставшаяся с ними еще с детства. — Вы вчера оба так резко убежали, даже не попрощались, — заворчал Джек, вертя в руках зажигалку, на которой был выгравирован дракон. Он открывал и закрывал крышку, периодически разжигая маленький огонь. — И Элли уехала, хотя мы хотели встретиться и вместе проводить её в аэропорт. Раз её здесь нет, то оправдываться будешь один ты. Что за дела? Мия, Кэролайн и остальные расстроились. Рид не ответил. Он нащупал в кармане листок и достал его, будучи уверенным и неуверенным в том, что собирался сделать. — Откуда у тебя зажигалка? Не помню, чтобы ты опять начинал курить. — У двоюродного брата Мии... одолжил. — То есть украл? — Одолжил, я же говорю, — отмахнулся Джек, — у него целая коллекция этих зажигалок, отсутствие одной он даже не заметит. — Докатился, Уилсон, воруешь чужие вещи. — Ты глухой? Я её одолжил, верну через пару дней. — В таком случае, — Рид протянул руку, — дай её мне на пару минут. — Зачем? — Я тебя не спрашиваю, нахрен тебе зажигалка, если ты не куришь, вот и ты не спрашивай, — отрезал Рид и выхватил зажигалку из рук друга. Открыл крышку и, проведя пальцем по кольцу, выжиг несколько искр, которые тут же стали маленьким пламенем. Рид взглянул на оранжевый огонек. Другого варианта не было, если он действительно хотел избавиться от рисунка. Огонь уничтожит всё. И где-то в глубине души Рид хотел, чтобы огонь забрал и его чувства тоже. Он поднял зажигалку к листу и, придерживая его с другого края, поджег. — Эй, это что, Элли? — Джек взглянул на рисунок. — Зачем ты сжигаешь его? Это выглядит жутко. Рид молча смотрел за тем, как огонь медленно поедает бумагу, уничтожая сантиметр за сантиметром. Он ловко пробирался к середине, и совсем скоро молодому человек придется отпустить лист, чтобы не обжечь пальцы. — Рид, что происходит? Вы поругались? — Мы расстались. — Ты шутишь, — усмехнулся Джек и покачал головой, но, заметив, что выражение лица Рида не изменилось, помрачнел, — ты шутишь? Языки пламени отражались на лице Рида, маленькие огоньки блестели в его глазах. Огонь сжигал рисунок все быстрее и быстрее, и брюнету пришлось разжать пальцы. Догорающий лист упал на землю и окончательно превратился в пепел. «Вот что ты оставила мне, Элли. Только лишь пепел». — Рид? — Джек сосредоточенно смотрел на друга. — Я не хочу об этом говорить, — сказал Рид, смахнув подошвой кроссовка пепел в сторону травы. — Потом расскажу. И голос его звучал так, что Джек даже не пытался переубедить его. — Хрень какая-то, — пробормотал он, забирая протянутую Ридом зажигалку, — все же было хорошо... — Ты когда собираешься улетать? — Решил сменить тему Рид, ведь последнее, о чем он хотел сейчас разговаривать, была Элли и их недоотношения. Как же это все напоминало начало их знакомства, черт возьми. Когда говорить о сводной сестре было раздражающе, сейчас просто-непросто больно. — Послезавтра, — ответил Джек, следя за тем, как остатки пепла сдувает ветер. — Мия поедет с тобой? — Да, — нехотя ответил Джек. Наверное, боялся, что его слова заденут друга. И они задели, пусть Рид и никак это не показал. Мия поедет с Джеком, а его девушка отказалась от этой затеи. Его девушка бросила его, испугавшись. Его девушка... больше не была его девушкой. Может, все с самого начало должно было закончиться именно так? Может, Элли была права, когда говорила, что из ненависти не должна рождаться любовь? Но почему тогда у Рида она родилась? Они посидели на крыльце ещё какое-то время, затем попрощались, и Джек уехал домой. Рид вернулся в свою комнату и присел на край кровати. Через пару часов ему нужно было ехать в аэропорт, и при других обстоятельствах Рид бы спустился вниз, сидел бы рядом с родителями и много разговаривал. Пытался бы забрать столько их внимания, сколько вообще мог, и отдавал бы столько, сколько у него было. Однако сейчас он не мог заставить себя даже попытаться с ними поговорить. Эти попытки были бы лишь испытанием не рявкнуть на них, вот и всё. — Рид, ты идешь? Нам выезжать через десять минут! — Услышал он крик отца с первого этажа. Рид вздохнул и взглянул на время. Должно быть он так задумался, что даже не заметил, как пролетело время. Но оно было и к лучшему — оставаться в этом доме становилось все труднее. И это так расстраивало. Впервые за те несколько лет, что Рид не жил дома, он хотел поскорее сбежать отсюда. А ведь раньше это место считалось самым безопасным, самым уютным и любимым местом в мире. И неужели чувства к какой-то девчонке и разбитое сердце могли это исправить? Он встал с кровати и, взяв чемодан за ручку и накинув рюкзак на плечо, вышел из комнаты. Пройди мимо, твердил он себе. Не вздумай заходить туда. Зачем оно тебе надо, её ведь все равно там нет? Против собственной воли Рид остановился напротив двери в комнату Элли и, вытянув руку, открыл её. В комнате, где жила сводная сестра, не было ни одной её вещи. Всё было так, как до того, как она приехала. Но всё здесь напоминало о ней. Это комната не принадлежала Элли, но это была её комната. Стоя на пороге и обводя пространство взглядом, Риду вдруг показалось, что он уловил знакомый запах. Аромат её карамельных духов, которые так ему нравились. Ими не могло здесь пахнуть, потому что Элли уехала несколько часов назад, а Анна почти сразу открыла окно, чтобы проветрить комнату. Они давно должны были выветриться. Но ими здесь пахло. И Рид чувствовал это. Живот скрутило от нахлынувших эмоций. Рид чувствовал себя обманутым пятнадцатилетним мальчишкой, который слишком легко поддавался чувствам и слишком сильно реагировал на расставание. Элли ведь не обманывала его, да и ему уже давно не пятнадцать. Так какого черта это расставание стало для него таким болезненным? Он вздохнул и провел пальцами по волосам. — Какой смысл был во всем этом, если исход такой? — Прошептал он со всей злостью, что сидела в нем, и резко захлопнул дверь.***
По пути в аэропорт никто не разговаривал, словно все, даже Микки и Лили, чувствовали, что сейчас лучше помолчать. Отправили багаж Рида в самолет и направились к нужному выходу, куда вот-вот должен был подъехать телескопический трап. Брюнет присел перед младшими братом и сестрой на корточки, позволяя им броситься к себе на шею и повиснуть, как на лиане. Забавно, но Рид заметил только сейчас, какими тяжелыми они стали. — Мы будем скучать, — пробормотала Лили, аккуратно прикасаясь своими маленькими пальчиками к его волосам на затылке. — Я тоже буду скучать, Лили, — ответил Рид, прикрывая глаза и прижимая младших к себе сильнее. За всеми душевными терзаниями и мыслями об Элли, Рид совсем забыл о Лили и Микки, о том, что им снова приходится прощаться с ним, а ему снова приходится уезжать. И пусть это повторялось уже не первый год, с каждым новым они становятся старше, и осознание прощания делает им все больнее и больнее. И это, должно быть, было единственное, за что он испытывал стыд. — Ты же приедешь на Рождество, да? — Спросил Микки. — Приеду, как и каждый год, — ответил Рид, мягко потрепав его по волосам. Рид не хотел прощаться с родителями. Не хотел подходить к ним и делать вид, что у него все было порядке. Потому что это было враньё. И они тоже были в этом виноваты. Он слабо обнял мать, которая своими небольшими хрупкими ладонями постучала его по спине. Шепот её голоса не сразу достиг его ушей или, быть может, ему все-таки показалось. Показалось, что, когда он отстранялся, она прошептала ему «прости». Однако, взглянув в её лицо, Рид так и не понял, было ли это на самом деле. Она улыбнулась и, ласково проведя рукой по его щеке, отошла. Рид повернулся к отцу. Встретившись взглядами, каждый из них сказал то, что так хотел сказать, то, что так рвалось наружу. Сказали глазами, без слов. Но порой глаза моли сказать гораздо больше. Это все из-за тебя.Так будет лучше, поверь мне.
Никому не будет лучше, кроме тебя и твоего эгоизма.Ошибаешься.
Это могло длиться вечно. Бесконечная перепалка двух упертых мужчин. И никто из них не собирался отступать, будучи уверенным в своей правоте. Гарри протянул руку и, пожав сыну ладонь, хлопнул его по плечу, вяло улыбнувшись. — До встречи, — сказал он. Рид слабо кивнул, даже не попытавшись улыбнуться. Возможно, это задело отца, потому что он сразу отпустил его ладонь. Возможно, но Риду было все равно. Ведь эта мимолетная обида не сравнится с тем, что чувствовал он. Лето закончилось. Отношения с Элли. И хороший Рид тоже закончился.