Не паясничай в моем теле!

Молодой либеральный активист Лань Сюань скандировал красноречивые лозунги в громкоговоритель на несанкционированном протесте против глобального потепления, когда июльская жара, грязный воздух Пекина и последствия коронавируса его сразили. Молодой человек стал задыхаться в громкоговоритель и в результате грохнулся с самодельной трибуны на колесах. Перед тем как умереть, он слышал рев своих товарищей: «ЭТО ВЫ УБИЛИ НАШЕ БУДУЩЕЕ И НАШЕГО БРАТА СЮАНЯ!» Его смерть на посту попала в международные новости и, возможно, сработала поэффективнее гневной речи Греты Тунберг. Однако этого он уже никогда не узнает. Он прожил достойную жизнь, защищал права всех угнетенных и обиженных, тратил все свои деньги на благотворительность, записывался волонтером везде, где мог, не спал ночами, грезя об утопическом мире. Но к сожалению, он умер молодым, так и не добившись никаких изменений. Однако сквозь пелену забвения, обволакивающую его блуждающую в поисках пристанища душу, он слышал колокольный звон. И звучал он так громко и пронзительно, что Лань Сюаню захотелось поморщиться, перевернуться на бок и закрыть ухо подушкой. И так он обнаружил, что воскрес, ведь блуждающие души не просыпаются на жесткой кровати с балдахином. С удивлением ощупав себя и оглядев аскетичную обстановку комнаты, в которой очутился, он с ужасом осознал, что воскрес в теле древнего китайца, который, помимо того, что обладал божественно красивой внешностью молодого мужчины, был еще и натренирован в искусстве, фехтовании, магии, рукопашном бою и славился невероятными талантами с детства, за что его прозвали вторым нефритом Гусу Лань. Это безусловно удивляло Лань Сюаня, но как только он оделся по-древнему и вышел из комнаты, у него замерло сердце от красоты девственной природы Облачных Глубин и чистоты воздуха, не оскверненного выхлопными газами. Там было прохладно, журчала кристально-чистая вода, трава зеленела, а люди были такими вежливыми и спокойными, одухотворенными и невинными, что Лань Сюань не мог в это поверить. Он попал в утопический мир, о котором грезил! Он рухнул на колени и поклонился всем божествам, которых знал, за такой дорогой подарок после смерти. Он поклялся, что всеми силами сохранит этот мир таким же прекрасным и будет защищать права угнетенных и обиженных и в этой жизни. Однако чем дольше он жил в Облачных Глубинах под личиной второго нефрита Лань, тем больше убеждался в отсталости мышления этих людей. Две с половиной тысячи ужасных правил не содержали в себе ни одного из классических тридцати прав человека! И так Лань Сюань начал свою долгую борьбу за утопическое общество в утопическом мире. Его главным оппозиционером был его старший брат, первый нефрит. Он чаще всех критиковал Лань Сюаня за его революционные мысли, назначал ему наказания, лишал свободы слова заклятием молчания (Лань Сюаня больше всего возмущала эта магическая культура отмены, ведь в его мире его могли заблокировать в социальных сетях, но его голос справедливости и громкоговоритель не смел отнять никто!), запирал в комнате «медитировать», в общем, типичная правящая консервативная партия. Но Лань Сюань обладал нерушимой волей и его упрямству позавидовал бы самый породистый осел. Поэтому он не сдавался никогда. Он усердно помогал людям, используя свои магические способности и природное обаяние по максимуму. Этим он заслужил огромную славу бескорыстного праведника, появляющегося везде, где нужна помощь, и поступающего всегда по справедливости. За это его очень уважали юные адепты и очень внимательно его слушали. А Лань Сюань очень любил поговорить. — Равенство — это, конечно, хорошо, — говорил он часто своим ученикам, столпившихся вокруг него как цыплята. — А вот справедливость гораздо лучше. Скажем, я сильный и большой, а ты, — он схватил за нос своего самого младшего ученика, — маленький и тощий. У нас одна курица на двоих, и мы разделили ее поровну. Тебе половины курицы много, ты лопнешь. А мне мало, мне нужно минимум две, чтобы утолить мой зверский аппетит! Нечестно в этом случае равенство. — Наставник, в Облачных Глубинах не едят мясо. — Ну вы же поняли суть, ага? К сорока годам (хотя выглядел он всегда на двадцать) Лань Сюань добился места в совете старейшин. Он считал это достижением своей жизни и продолжал упорно трудиться. Постепенно он завоевывал расположение других старейшин, которые в будущем будут составлять прогрессивную фракцию совета старейшин. Конечно, они не защищали легализацию однополых браков или независимость женщин, куда там, но хотя бы отменили пару совсем средневековых правил и написали на Стене Послушания свои собственные пятьсот. Когда старший брат женился, Лань Сюань, глядя на его угрюмое лицо, пожелал и себе найти жену, только по любви, чтобы растить с ней новое поколение либералов. Его мечты разбились вдребезги, когда ему напомнили, что в двадцать лет он принял целибат. Лань Сюань был так расстроен этой новостью, что с горя напился. Что он учудил, ему так и не рассказали, но когда он очнулся из забытья, на стене появилось новое правило: В Облачных Глубинах запрещен алкоголь. После этого он пошел странствовать по миру. Совершил много добрых дел, спас много невинных жизней. И однажды встретил ее. Она была прекрасна как тонкая ветвь сливы мэй, утонченная и красивая, но больше всего в ней его привлек огонек в ее глазах. Он знал этот огонек. Это был огонек справедливости. С первого взгляда на нее Лань Сюань понял — это его человек. Он заговорил с ней, представился вторым нефритом клана Лань, и искра промелькнула между ними, любовь к справедливости выросла в любовь друг к другу. И страсть разгорелась в их сердцах, словно пожар. Они странствовали вместе, защищали слабых, спали под открытым небом и грезили об утопическом мире. Она всегда смеялась и никогда не унывала. — Лань-эргэгэ, посмотри на меня! Он посмотрел. Она держала в руке пахучую ветку сливы мэй и прикладывала розовые цветы к черным как смоль волосам. Ее нежный смех юности звучал как волшебная дудочка, управляющая его сердцем. И он отдался ее мелодии, отринув все. Но проснувшись поутру в заброшенной хижине, в которой они разделили ложе, Лань Сюань не обнаружил любимой рядом. Только письмо, написанное ее изящным почерком и пахнущее сливой мэй. «Дорогой Лань-эргэгэ, эта ночь была лучшей в моей жизни. Но мы не можем быть вместе, потому что у тебя целибат, а я выхожу замуж. Я тебя никогда не забуду! Прости. И спасибо. Твоя голубушка.» Лань Сюань был убит горем. Он провел три года в тщетных поисках, но нигде не мог отыскать своей любимой, которая даже не сказала ни имени, ни фамилии своего клана, у нее даже не было духовного меча. С истерзанным сердцем он вернулся домой и провел еще три года в добровольном заключении, раскаиваясь за нарушение целибата. Когда он вышел, первым, с чем он столкнулся, были два темных глаза, глядевших на него с высоты его коленей. Это был щекастый карапуз, облаченный в чистенькие одежды младшего адепта. Лань Сюань никогда не видел его прежде. Но потом хлопнул себя по лбу — он на шесть лет выпал из жизни Облачных Глубин, малыш тогда еще даже не родился даже. — А ты кто? — спросил Лань Сюань. Малыш строгим взглядом смерил его помятый после заключения внешний вид и отчеканил: — В Облачных Глубинах запрещено выглядеть неряшливо. — … И так Лань Сюань познакомился со своим племянником, маленьким занудой, который в будущем станет большим занудой, прославленным учителем Лань Цижэнем. Он с удивлением обнаружил потом, что у него есть еще и второй племянник, еще более скучный, чем зануда Жэнь-эр. Оба они повторяли как попугайчики за своим отцом и не выходили из комнат, по горло в домашнем задании. Однажды Лань Сюань попытался быть «классным дядем» и вывел их на рыбалку и на рынок, угостил сладостями, покатал на своих широких плечах и все-таки выбил из зануды Жэнь-эра и его угрюмого брата звонкие детские смехи. Но после этого консервативная партия запретила ему подходить к племянникам, потому что зануда Жэнь-эр спросил, что такое етить-колотить, которое случайно сорвалось с языка Лань Сюаня, когда старший племянник чуть не попал под осла. Следующие двадцать лет Лань Сюань провел на посту старейшины, денно и нощно работая на благо прогрессивной фракции совета, которая постепенно набирала все больше и больше последователей. Однако он ни дня не провел, не вспомнив о своей голубушке, которую все еще безнадежно искал и любил. Сердце его болезненно затрепетало, когда старший племянник вдруг пришел к нему в дом, чего делал крайне редко, и сказал: — Дядя, я хочу жениться. Лань Сюань удивился. — И чего ты ко мне пришел? К отцу иди. Старший племянник повесил голову и ответил убито: — Отец будет против. И тогда Лань Сюань понял. — А-а, — протянул он, лукаво улыбаясь. — Дева твоя из наших? Из прогрессивных? Да, отец твой еще не отошел от того, что творила тут Цижэневская Цансэ. Ух, я бы ее завербовал, мне такие люди в партии очень бы пригодились. Такой дух бунтарства! Ах… если твоя зазноба такая же, то я, может, поговорю с этим консервативным ослом и заставлю его дать согласие. Старший племянник почти обрадовался, но тут же погрустнел. — Проблема не только в отце… Она тоже не хочет за меня замуж. — А чего так? Посмотри, какой ты красавец, богатый, талантливый, чего ей не хотеть? — Она бродячая заклинательница и хочет жить свободно. Лань Сюань цокнул языком. Вот он, рассвет феминизма. — Ну, тут, увы, мы бессильны, дорогой племянник, — покачал он головой. — Ее тело, ее дело, как говорится. Старший племянник нахмурился, осмысливая его странную фразу, а потом произнес: — Вы предлагаете мне сдаться? Отпустить ее? Лукавая улыбка озарила лицо Лань Сюаня. — Ни в коем случае, дорогой. Вот скажи, ты когда-нибудь говорил ей, что она прекрасна как слива мэй? — Нет. Я толком не говорил с ней. Едва увидел ее, так и предложил ей замуж. Лань Сюань хлопнул себя по лбу. Его возмущению и разочарованию не было предела. — Слушай сюда, дитя. Сейчас дядя научит тебя искусству обольщения женщин. Но то ли племянник оказался таким неразумным, то ли Лань Сюань такой ужасный учитель, что любовная интрижка закончилась убийством одного из консерваторов, жуткой принудительной свадьбой и одиноким домиком с горечавками. Лань Сюань с горечью переживал этот скандал и немного винил себя за влияние на племянника. Навестив его однажды в его холодном доме, в котором из самих стен сочилась печаль, Лань Сюань так расстроился, что тоже закрылся в своем павильоне и просидел там восемь лет. Его волосы обратились белыми от грусти, хотя лицо было еще гладким и прекрасным. Наконец, найдя в себе силы покинуть грустный дом, Лань Сюань отворил двери, ступил на усыпанную снегом землю и медленно пошел проведать свою фракцию, как вдруг столкнулся с парой светлых глаз на тропинке, глядящих на него с высоты его колен. У него было дежавю. — А ты кто? — спросил он и уже предполагал ответ, как вдруг щекастый малыш испугался и дал деру в противоположную сторону. На дороге он столкнулся с мальчиком постарше и спрятался ему за спину. — Чжань-эр, ты чего? — удивился мальчик. — Когда встречаешь старшего, с ним надо учтиво поздороваться. О нет, еще один зануда Жэнь-эр. Чжань-эр оказался самым странным из всех детей, которых когда-либо встречал Лань Сюань. Он не общался с другими детьми, он научился писать раньше, чем читать, он все время пугался и орал, когда кто-то хотел ущипнуть его за пухлую щечку. Он ходил хвостиком за своим старшим братом и в принципе не интересовался ничем, чем интересуются дети в его возрасте. Лань Сюань подозревал у него аутизм, но, к сожалению, такого диагноза тогда еще не ставили. Однако что-то в сердце Лань Сюаня трепетало при взгляде на эти светлые глаза. В них зарождался огонь справедливости. Подружиться с Чжань-эром было тяжелее, чем Лань Сюань себе это представлял. Малыш был таким милым, что его хотелось дразнить и щипать, но тогда он начинал орать как резанный и убегал как подстреленный заяц на своих коротеньких ножках. Однажды Лань Сюань решил побежать за ним и догнал его в домике, где они с братом жили. Вернее, когда Лань Сюань вломился в комнату, она оказалась пуста. Только из-под кровати торчал кончик белого одеяния. Лань Сюань оскалился. — Так-так-так… Где же Чжань-эр? Я видел, как он влетел в эту комнатку, точно видел! Я хоть и старый, но не слепой! Неужели Чжань-эр уже освоил заклятие телепортации? Ничего себе! Он, наверно, гений! Заклятие телепортации под силу только старшим адептам! Куда же он телепортировался? — Лань Сюань стал расхаживать вдоль кровати, чтобы маленький проказник видел его сапоги. Он открыл сундук. — Здесь нет. Может, в шкафу? Он немного поискал внука по комнате, а потом совсем неожиданно громко произнес: — А может, он телепортировался под кровать своего брата?! — и, резко подняв покрывало, заглянул под кровать. Два огромных светлых глаза уставились на него, полные ужаса. Чжань-эр скукожился и прижал крепче своими пухлыми ручками тряпочного кролика к себе. — Я был прав! Чжань-эр, осознав, что его раскрыли, вылез из-под кровати как жучок, поднялся, отряхнул свои одежды и просто остался стоять напротив деда, сверля его своими горячими глазками. Лань Сюань довольно оскалился снова, затем плюхнулся на кровать Лань Хуаня и насильно посадил взвизгнувшего от ужаса внука себе на колени. — Как тебе не стыдно убегать от деды, мелочь пузатая? — для большего драйва он еще и дернул ногами, чтобы внук на них подпрыгнул, пронзительно взвизгнув. — Деда к тебе поиграть пришел, а ты от него ускакал! Это непочтительно по отношению к старшим! Сожаление промелькнуло в огромных глазах, и Чжань-эр виновато опустил голову, смешно надувая губы. — Испугался… — пробубнил он, и Лань Сюань был готов поклясться, что это был их первый в жизни разговор. — Тьфу! Трусишка! Разве деда такой страшный? Деда хороший. Кстати, — он порылся в рукаве и вытащил кулечек промасленной бумаги. Сладкий аромат тут же заполнил комнату, и в глазах Чжань-эра загорелось детское любопытство. — Деда тут вспомнил, что кто-то из его родни сегодня отмечает свое рождение. Но деда старый, склероз у него уже, никак не может вспомнить, кто. Ты не знаешь? Может, твой дядя Цижэнь? Чжань-эр помотал головой. — Не дядя. — А кто? Хуань-эр? — Не братик, — он неосознанно прижал тряпочного кролика крепче и сказал, скромно отводя взгляд: — Я. Лань Сюань изобразил недоумение: — Ты? Проказник Чжань-эр сегодня именинник? Вот это да! Хм, даже не знаю, заслужил ли ты подарочек… заставил деду побегать, с его-то больными костями! А в Облачных Глубинах, на минуточку, носиться запрещено. Чжань-эр совсем погрустнел и уставился на своего кролика, прижатого к груди. — Чжань-эр виноват… приму наказание. — Ой, а кто это грустит? — оживился Лань Сюань и вдруг схватил внука за нос, заставляя поднять голову. — Тому, кто грустит в день рождения, деда отрывает нос. Чжань-эр завизжал и стал вырываться, но Лань Сюань держал его крепко. — Ага! Не хочешь остаться без носа, хулиган? Тогда не грусти. Не будешь грустить? — Не буду! — пропищал бедный Чжань-эр. — Деда, отпусти! Лань Сюань засмеялся. Внук наконец назвал его дедой! Как приятно. Еще чуть-чуть, и еще один верный член партии прогрессивных будет готов. Довольный, он отпустил маленький носик и всучил ребенку кулечек. — Ладно, так и быть. Забирай подарок. Только все в одиночку не лопай! С братом поделись и с шисюнами. А то попа слипнется. Чжань-эр развернул своими пухлыми пальчиками бумагу и обнаружил целый кулек конфет! Конфеты в Облачных Глубинах были контрабандой, дефицитным продуктом, появляющимся только по праздникам. Светлые глазки Чжань-эра засияли. — Спасибо, деда, — робко произнес он и чуть-чуть улыбнулся. Лань Сюань засмеялся своим кряхтящим дедовским смехом и потрепал внучка по голове, взъерошив его прилизанные волосы. Кажется, он завоевал дружбу холодного как лед внука. Они еще немного поиграли и посмеялись, и тогда Чжань-эр, набравшись храбрости, показал ему кролика, которого все время не выпускал из рук. — Матушка подарила, — сказал он, нежно гладя пушистого по спине. — Да ты что? Сама сшила? Какая мастерица твоя матушка! Лань Сюань не удержался от тяжкого вздоха. Эта семейная драма племянника все еще заставляла его сердце ныть. Он, поджав губы, погладил игрушку. — А хочешь настоящего кролика, Чжань-эр? Чжань-эр тоже вздохнул, но по другой причине: — В Облачных Глубинах запрещено держать питомцев… Лань Сюань ободряюще улыбнулся и похлопал внука по спине. — Это только пока. Я уже работаю над этим. Может, через несколько лет разрешат. А пока, хочешь пойти их хотя бы погладить? Я знаю местечко в лесу, где живет целая стая кроликов! Чжань-эр засиял и заулыбался. — Нужно позвать братика, ему тоже нравятся кролики! Он учил меня их рисовать. — И братика позовем, как же без него? Однако эти искренние детские улыбки очень скоро стерлись с лица внука, и Лань Сюань боялся, что навсегда. Он сквозь пелену слез смотрел, как на засыпанном снегом крыльце одинокого домика с горечавками стоит на коленях его упрямый внук, весь замерзший и осыпанный снегом как сугроб, прижимая к себе изодранного тряпочного кролика. Услышав звук его шагов по скрипучему снегу, Чжань-эр повернул голову и уставился с надеждой на деду, который всегда решал его проблемы и баловал как никто другой. Но у деды в глазах была печаль и сожаление. Лань Сюань опустился рядом на корточки. Пухлые щеки внука и маленькие нежные ручки были обожжены морозом, его огромные глаза горели непролитыми слезами. — Деда, матушка больше не откроет дверь? Лань Сюань посмотрел на него с нескрываемой печалью, стряхнул снег с его головы и одежды и обнял крепко, укутывая своими широкими рукавами из плотной парчи как одеялом. Он гладил его по спине, утешающе, а слезы катились из его собственных глаз. — Иногда нам приходится расстаться с теми, кого мы любим больше всего. С тех пор Чжань-эр больше не выглядел счастливым. Лань Сюаню запрещали приближаться к внукам, но он не сдавался и продолжал оказывать на них дурное влияние и хватать за носы, даже когда они получили вторые имена. И год за годом он с тоскою наблюдал, как любимый младший внук пропадает под гнетом консервативных правил и добровольно хоронит себя под книгами. И как постепенно потухает живой огонек его светлых глаз. До тех пор пока не появился Вэй Усянь. Этот хулиган поставил на уши все Облачные Глубины и, Лань Сюань готов в этом поклясться, переплюнул свою матушку-бунтарку, которую Лань Сюань так хотел в свою партию. Но больше всех от него пострадал бедный Ванцзи, его душевное равновесие просто перевернулось с ног на голову в первый же день их знакомства. И Лань Сюань с благоговением любовался, как зажигается вновь живой огонь в его глазах. Когда Лань Сичэнь пришел к нему за советом, Лань Сюань уже давно все придумал. — Дедушка, какое задание мне дать Ванцзи для выпускного экзамена? Лань Сюань оскалился, предвкушая веселье в Облачных Глубинах впервые за долгие годы тоски. — Дорогой внук, я считаю, что жемчужина Лань Бочжаня идеальный артефакт для Ванцзи. В глазах Лань Сичэня промелькнуло понимание. — А-ха… — протянул он. — Тогда я дам ее Ванцзи завтра. Перед тем, как он пойдет в библиотеку с господином Вэем. А на следующий в библиотеке раздался взрыв, и Лань Сюань с замиранием сердца глядел из окна на то, как во дворе «Лань Ванцзи» заливается смехом, а «Вэй Усянь» внутренне умирает, глядя на него. Правилами запрещено тщеславие, но Лань Сюаня в тот момент просто распирала гордость. И действительно, жемчужина Лань Бочжаня оказалось очень полезна. Она даже легализовала однополые браки на горе Вансянь, вот какая сила! Лань Сюань с нежностью вспоминал все произошедшее годы спустя, сидя под раскидистым деревом магнолии и обнимая свою потерянную в прошлом голубушку Вэнь. Бабуля прижималась к нему, наблюдая за играющими на кроличьей полянке визжащими сиротками, и в ее седых волосах сияли нежные цветы сливы мэй. Тут на полянку вышли два адепта в белых одеждах. Лань Сюань прищурился и разглядел своего правнука А-Юаня и новенького хулигана Лань Цзинъи. А-Юань держал в руках какой-то розовый шар размером с яйцо. Погодите… Это же… — Что это у тебя, А-Юань? — спросил Лань Сюань, и уже в принципе все понял, но хотел убедиться. Юноши поклонились и тогда А-Юань показал шар и сказал: — Дедушка, отец Лань передал мне этот артефакт, чтобы я исследовал его магические способности. Цзинъи будет мне помогать. Это без сомнения была жемчужина Лань Бочжаня. Лань Сюань едва сдержал кряхтящий смех. Ну Ванцзи, ну хулиган все-таки! Или это его муж подговорил? Ух, бесстыдники! Сына не жалеют. Когда настало время ужина, все ушли с полянки, и еще один вечер почти закончился. И тогда никто не увидел, что за полянкой на белой тропе показалась фигура юноши в роскошных золотых одеждах. Он шагал, приминая высокую траву под дорогими сапогами, и размахивал сверкающими ножнами меча. На его груди в лучах заката сиял вышитый белыми нитями пион. Юноша остановился, осмотрелся и нахмурился. — Ну, дядя! Обманул! Нет тут никакой тьмы, ни ходячих мертвецов, ни зубовного скрежета. Вон, фонарики какие красивые зажигают и павильоны виднеются. Пойду туда. И так начались приключения молодого поколения заклинателей и шаловливой жемчужины Лань Бочжаня на горе Вансянь. Но это уже будет другая история.