Прости меня, врага своего

У Томаса лоб покрывается испариной, а закрытые глаза зажмуриваются, пока он судорожно сжимает руками одеяло. С его губ слетает не совсем разборчивый шепот, иногда становящийся громче. Он то ли зовет кого-то, то ли от кого-то бежит, то ли дерется с кем-то — не понятно. Но только посмотрев на него со стороны, становится понятно, насколько ему сейчас страшно. Днём мальчик кажется обычным ребёнком, правда, чуть более осторожным и задумчивым, чем другие. Он внимательно слушает своего Мастера и следует за ним, куда бы тот ни пошел, охотно учится новому. Томас прибыл на базу Китобоев совсем недавно, неделю назад, но уже начинает делать кое-какие успехи. А Дауд только и рад, что новый ученик оказался не бестолковым трусишкой — что еще нужно тому, кто воспитывает будущих наёмных убийц? Но в некотором роде Дауд ошибся. Томас, хоть и был не из пугливых, боится. Он боится, что все, к кому он начинает привязываться, однажды умрут, и он снова останется один. И не будет больше Радшора с его кривыми улицами, по которым даже днем надо ходить предельно осторожно, не будет больше его новых братьев-китобоев, в свободное время устраивающих веселые всеобщие посиделки… Не будет Мастера Дауда, человека, спасшего Томасу жизнь, и не будет его красного макинтоша, к которому мальчик прижался и почувствовал тепло, защиту. Томас боялся стражников. Он боялся, что однажды на пробежке по крышам упадет рядом с одним из них и не сможет защитить себя. Он боялся, что стражник заметит его, проследует за ним в убежище и вырежет всю банду. Каждый раз, когда Томас видел вблизи стражника, ему приходилось подавлять желание закричать — он не мог подвести Мастера, опозориться перед ним и выставить себя трусом. С того самого дня Томас ещё ни разу не поспал спокойно. Во снах он снова, снова и снова, будто попав во временную петлю, проживает те страшные события. Он чувствует, как рвота подступает к горлу, когда он наблюдает за мамой и стражниками из шкафа, чувствует резкий металлический запах крови отца… Наконец, слышит треск черепа одного из стражников — того самого, которого он ударил по голове коляской. Видит другого, нападающего на него, безоружного пока еще, с мечом. Чувствует липкую панику и резкий выброс адреналина в кровь, как будто ему действительно снова приходится защищать себя. Однако сны отличаются от реальности одной немаловажной деталью: Дауд никогда не приходит на помощь. И Томас чувствует острую боль в груди, и видит, как из него вытекает огромное количество крови, а сам он оседает на траву, падает и хрипит, хрипит так же, как его отец несколькими минутами ранее. Земля обагряется мальчишеской кровью. Занавес. Томас вскакивает посреди ночи, ища глазами Дауда. Он должен ему помочь, он — единственный, кто может и кто был там на самом деле. Но его нет. Господин, должно быть, спит крепким сном у себя в покоях или снова работает допоздна. И от этого на душе становится ещё паршивее, ведь Том абсолютно одинок в такие минуты. Никто никогда не приходит на помощь, а сам мальчик слишком стеснительный, чтобы попросить о ней. Что он скажет Мастеру? «Извините, я не могу уснуть, плохой сон приснился?!» Нет. Томас должен быть сильным, Господин взялся обучать его как раз для этого. А как он станет сильным, если даже не может побороть стражника во сне? Как бы мальчик не противился мысли попросить Дауда о помощи, кошмары с каждым днем становились всё страшнее и страшнее. Томас уже даже боялся идти спать, однако не мог себе такого позволить — в лагере наемников сон был роскошью. Китобои ведь только набирали свою силу, и каждому приходилось быть настороже, отвечая не только за себя, но и за всю группировку. Каждый китобой должен был быть в полной боевой готовности, по крайней мере, хоть немного выспавшимся и не голодным. Поэтому Томас на свой восьмой день пребывания в штабе, все же идет спать, выслушав нотацию от какого-то мальчика постарше — младший не запомнил его имени, Рульфио, кажется? Через час с лишним мальчику все же удаётся заснуть, о чем тот почти сразу пожалел. На этот раз в кошмарном сне ощущения, звуки и образы становятся такими яркими, как будто он и не ложился спать вовсе. Томас снова оказывается в том дне, но на этот раз не в шкафу, а лежа на полу; чувствует острую боль в паху и вонь перегара. Наконец, догадывается посмотреть наверх и видит перед собой стражника. Тут же приходит осознание — Томас находится сейчас в теле своей собственной матери. Мальчик пытается отбиться, но тут же получает хлесткую пощечину. Его руки держат над головой, а стражник безжалостно, вызывая все новые и новые волны режущей боли, вталкивается внутрь Тома. В носу щиплет, а в горле встал ком — Томас заплакал, нет, зарыдал, срываясь на крик. Но пьяному стражнику, кажется, так нравится больше; он только усиливает хватку и ускоряется. Сердце мальчика стучит с небывалой скоростью, и тут приходит осознание: все это пришлось испытать его матери всего восемь дней назад. От этого становится ещё горше и паршивее, хотя, казалось, куда уже. Неудивительно, что женщина умерла от шока. На помощь никто не придет — несмотря на то, что Томас спит, его подсознание помнит про Дауда, и забывать отказывается. В остальных снах Мастер не пришёл на помощь, так почему же должен спасти мальчишку, пусть и в теле женщины, сейчас? Томас, понимая это, чувствует, как сердцебиение становится все быстрее и быстрее. И понимает — скоро оно не выдержит. Томасу придёт конец. Но в этот раз Дауд приходит — и сразу же набрасывается на другого стражника. Мужчины скрещивают мечи, ассасин пытается уйти в сторону, но стражник, хоть и пьяный, улавливает намерение и вонзает в бок Дауда меч. Красный макинтош становится бордовым от крови. Мужчина оседает на пол, держась за рану… Томаса все еще насилует второй стражник, абсолютно не обращающий внимания на то, что происходит за спиной. Когда он заканчивает внутрь, Томас видит, как Мастер с шокированным выражением лица истекает кровью, смотря на него. Этот пронзительный взгляд льдисто-голубых глаз Томас не забудет никогда. И тут же мальчик просыпается, чувствуя, как слезы текут по щекам. Томас зажимает рот ладонью, чтобы не разбудить спящих рядом других учеников и бесшумно встает с кровати. Ноги сами ведут его к Дауду в кабинет, подальше от своих страхов и кошмарных снов; маршрут Томасу уже хорошо знаком. По лестнице на самый верхний этаж, направо, пройти длинный коридор… Дальше налево, и через три двери — кабинет Дауда. Мальчик неуверенно мнется перед дверью, думая, стоит ли входить, подносит руку… и не решается постучаться. И каково же было удивление Томаса, когда деревянная дверь открылась перед ним, и из проема выглянул Дауд, держа в руках подсвечник. Мужчина вопросительно посмотрел на Тома и, наконец, заговорил: — Если бы ты не выглядел так паршиво, я бы решил, что ты посреди ночи решил потренироваться скрытной ходьбе, но у тебя не очень-то получается. Что случилось, Томас? Ты плакал? Мальчик хотел было ответить, но с губ слетает только неразборчивое бормотание. Ему стало очень стыдно — мало того, что он разбудил Мастера, так тот ещё и беспокоится за него. Через несколько секунд Дауд понимает, что таким образом внятного ответа от ученика он не добьется, и жестом приглашает его в свою комнату. Томас послушно проходит внутрь и садится на кровать рядом с Мастером. Тело бьет мелкой дрожью, а мозг отказывается соображать; он совершенно не знает, что сказать, хотя понимает, что сейчас как раз-таки говорить очень нужно. А Дауд в своей голове перебирает все самые худшие варианты того, что могло случиться с Томасом посреди ночи. «Вроде бы, он выглядит здоровым. Только очень напуган». — Томас, успокойся и послушай меня, хорошо? — мужчина пытается говорить как можно спокойнее. — Если с тобой или с кем-то из других учеников случилось что-то, ты должен мне сообщить. — С остальными… все хорошо, М-мастер, — выдавливает из себя Том. Дауд непонимающе смотрит на своего ученика и, помедлив, аккуратно берёт его левую руку в свою, поглаживая по пальцам и костяшкам, сбитым в кровь вчера на тренировке. — Тогда что случилось, Томас? Что тебя так напугало? «Сначала мне жалуются, что он что-то шепчет по ночам, теперь — вот это. Может быть, ему снятся кошмары? Боится спать на новом месте?» — Мне… Мне… Простите, сэр, я не должен был тревожить вас в такое время. Ничего с-серьезного не случилось, но… — Кошмар приснился, да? — мягко перебивает ребенка Дауд. — Успокойся, а потом рассказывай. Томас осторожно, будто боится Дауда, обнимает его и утыкается носом в его грудь. Мастер в обычной жизни — совсем не тактильный человек, не проявляет никакой нежности. А теперь оба понимают, что это сейчас необходимо, поэтому Дауд все же смыкает руки у мальчика за спиной и аккуратно прижимает его к себе. Впервые за всю свою жизнь он чувствует себя комфортно во время объятий и не испытывает свойственной ему брезгливости в такие моменты; происходящее воспринимается Даудом как нечто правильное, само собой разумеющееся. — Сэр, вы же видели, что произошло с моей мамой, да? Я в своём сне оказался на её месте, и мне было больно, и страшно, и… А потом вы пришли на помощь, но вас ранили, и вы… умерли, — все же рассказывает Томас, немного успокоившийся в объятьях Дауда. «Блять. Если такие кошмары будут сниться ему и дальше, он может сойти с ума. Почему я вообще подумал, что после всего, что этот ребенок пережил, он будет в полном порядке? Вот я идиот, отъеби меня Чужой…» — И давно тебе снятся такие кошмары? — все же отвечает Дауд. Томас ничего не говорит, но кивает головой и ещё крепче обнимает наставника за шею, почти повисая на нём. Дауд снова гладит его по макушке, и, подумав, произносит: — Оставайся со мной сегодня. И знай, я бы не умер такой глупой смертью, как в том дурацком сне. Ты же видел, как я разобрался с тем ублюдком? Вот и не бойся за меня. Я не только себя защитить сумею, но и тебя. Так что ложись, спи и ничего не бойся. Том ложится на кровать спиной к стене и смотрит на Дауда, укладывающегося рядом. Тот поворачивается к Томасу спиной — высший знак доверия — и, укрыв их обоих одеялом, тут же засыпает. Томас, смотря на Дауда, мечтает стать таким же, как он, чтобы никого и никогда не бояться. Кто бы мог подумать, что эта мечта все же осуществится, и из пугливого ученика он превратится в опаснейшего убийцу, правую руку и любимого человека своего Мастера? Правда, не все желания сбываются, и уже повзрослевший Томас все еще боится, но не стражников, как раньше. Теперь китобой боится одиночества, но не потому, что не сможет защитить близких, но по другой причине. Он боится, что близкие сами покинут его, уедут на все четыре стороны — и никому не будет доподлинно известно, встретит ли Томас их снова. Корабль, на котором Дауд отплыл в Карнаку, только что отчалил и ушёл в море.