Jus primae noctis (Право первой ночи)

Для Северуса Снейпа или, как его называли в поселении викингов, Ивара Британского наступили, пожалуй, самые спокойные времена за последние шесть лет. Больше никакого служения королю, подчинения монаршей прихоти, переменчивой, как на своей шкуре убедился Северус, точно погода на море. Больше никаких мерзких поползновений и унижений от людей, чьё положение в обществе ставило их несоразмерно выше, а потому они чувствовали свою вседозволенность. Теперь, благодаря своей личине, он чуть ли не впервые в жизни был равным среди равных. А его ремесло, которое Северусу удалось продемонстрировать в первые же несколько недель пребывания в посёлке, снискало ему среди викингов почёт и уважение. Поначалу Северус волновался, что чары Трансформации, наведённые Люциусом, внезапно развеются, однако проходили недели, а его новая внешность оставалась неизменной. Несомненно, Люциус постарался на славу. Теперь Северуса не узнала бы даже родная мать, да и он сам настолько привык видеть во время умывания своё новое лицо, обрамлённое рыжей бородой, что уже и не представлял, как бы отнёсся к возвращению старого облика. Прежний Северус Снейп, худощавый, черноволосый, с изящными, совершенно не плебейскими кистями рук и удивительно аристократическими ступнями, которыми не раз восторгался Люциус, уступил место высокому, широкоплечему и голубоглазому Ивару, щедро, впрочем, поделившись с ним всеми своими знаниями и умениями. Полубритт-полувикинг Ивар отлично вписался в местное сообщество. Благодаря острому уму, впитывающему всё новое, как губка, он довольно быстро в совершенстве овладел языком данов, а в добавок выучил ещё и французский. Обитатели деревни, в прошлом свирепые викинги, сеявшие страх и ужас везде, куда приплывали их драккары, вели оседлый образ жизни, занимаясь торговлей, рыболовством и сельским хозяйством. Некоторые молодые мужчины нанялись в дружины, охранявшие стоявшие поблизости города. Время от времени Бьёрн и Ивар Эриксон организовывали показательные учебные сражения. Делалось это не только для того, чтобы дать деревенским юношам и девушкам показать своё умение обращаться с мечом и щитом, но и в качестве назидания местным правителям, вздумай они напасть на поселение. В первые же дни пребывания Северуса в посёлке Бьёрн поинтересовался у него, христианин ли он. В посёлке в основном поклонялись языческим богам, перед каждым новым начинанием принося в жертву животных. Однако были и те, кто исповедовал христианство, как Ивонн — жена Ивара Эриксона или франкские наложницы, которых в деревне насчитывалось не меньше двадцати. Северусу пришлось по душе, что викинги никого не пытались обратить в свою веру, позволяя каждому молиться так, как он считал нужным. Единственное, что омрачало Северусу пребывание среди этих простых и суровых людей, это тоска по Люциусу. Вспоминая об их последней ночи, Снейп ловил себя на мысли, что ему было неимоверно хорошо. Сжимая в объятьях мужчину, он испытал невиданное по силе удовольствие. При одной мысли о мускулистом обнажённом теле Малфоя Северус чувствовал, как внизу живота поднимается жар возбуждения, какое он никогда не испытывал, глядя на женщин. И однако же это не имело ничего общего с влюблённостью. Северус любил Люциуса как друга, как брата. Тело Малфоя вызывало у него плотские желания, но представить себе их совместную жизнь в качестве супругов Снейп не мог. Бедный Люциус! Сколь много он сделал для Северуса за эти годы и как же неимоверно мало получил взамен! И всё же, как бы ни скучал Северус об оставленном на родине друге, не его он видел во снах почти каждую ночь. Это был всё тот же незнакомец, чьего лица Северус никогда не мог рассмотреть, но к которому он стремился всем своим существом. А ещё ему снился всё тот же маленький зеленоглазый мальчик в окружении ненавистных ему людей. И сейчас — Северус откуда-то доподлинно знал это — малышу угрожала смертельная опасность. Просыпаясь в поту после этих странных сновидений, Северус долго не мог найти себе места. Его сердце сжимала тревога, а душу грызла тоска. Он силился понять, почему вновь и вновь видит навязчивые сны об этих двоих. Есть ли связь между таинственным незнакомцем и зеленоглазым мальчиком. Однажды, в минуту таких терзаний, Северус не выдержал. Осторожно поднявшись с постели, он выскользнул из дома и пошёл на окраину посёлка, где в одной из прибрежных пещер обитал странный человек. Его называли Оракул. Говорили, что он способен предсказать будущее. Помедлив мгновение у низкого входа в пещеру, Северус согнулся и вступил в жилище Оракула. Тот сидел спиной ко входу у разожжённого костра. — Зачем ты пришёл ко мне? Тот, кто выдаёт себя за другого, — не оборачиваясь, спросил Оракул. Кожа Северуса мгновенно покрылась мурашками. Несмотря на личину викинга, Оракул видел его насквозь. — Я хочу знать свою судьбу, — хриплым от волнения голосом сказал Снейп. — За такое предсказание нужна щедрая плата, — прокаркал Оракул. — У меня есть золото, — Северус торопливо потянулся к зачарованному кошелю на шее. — Золото и у меня есть, — усмехнулся Оракул, — только вот каждый может его украсть. Не то, что у тебя. Отдай мне заколдованную вещь, и я расскажу тебе то, что вижу. Северус поспешно снял через голову кошель, вытащил золото, оставленное ему Люциусом, подумав, вернул в кошель золотой и протянул Оракулу. — Забери свои деньги! — снова ухмыльнулся тот. — Сядь к огню! Северус повиновался. Оракул повернулся к нему, и Северус увидел, что тот слеп на оба глаза. — Протяни руку! — последовал новый приказ. Оракул достал кинжал, полоснул по ладони Снейпа и с урчанием слизал выступившие капли крови. — Ты обретёшь всё, чего жаждет твоя душа, — сказал он после короткого молчания. — Надо лишь запастись терпением. — Что это значит? — в страшном волнении переспросил Северус. — Верну ли я утраченную магию? Отомщу ли людям, искалечившим меня? Найду ли свою любовь? — Ты обрётешь всё, чего жаждет твоя душа, — повторил Оракул с раздражением в голосе. — Этого довольно. Уходи. Я всё сказал. *** Гарри стало лучше лишь спустя месяц. На дворе уже вовсю властвовала весна. С садов тянуло изумительным ароматом цветов яблоневых деревьев, ронявших лепестки, которые устилали землю бело-розовым ковром. Поля походили на бескрайнее зелёное море. На крыше амбара вили гнезда аисты, а в конюшнях родилась пара жеребят. Гарри, бледная тень себя прежнего, сидел в кресле, которое установил для него под специальным навесом Макнейр, и вдыхал полной грудью наполненный весенними ароматами воздух. Дышать! После долгих недель болезни это казалось настоящим чудом. Подставив лицо тёплым лучам солнца, Гарри наслаждался жизнью. Он с улыбкой смотрел на носившуюся по двору Хедвиг, радовавшуюся тому, что его маленький хозяин снова с ней, на Луну, сидевшую рядом с вышиванием и время от времени заботливо поправлявшую плед, укрывавший ноги Гарри, на Макнейра, чистящего лошадь. — Как здоровье маленького лорда? Из ворот замка показался Крауч. Бледный, исхудавший, казавшийся лет на двадцать старше своих неполных тридцати пяти лет. Проклятая болезнь не пощадила никого. — Сегодня намного лучше, — ответила за Гарри Луна. — И аппетит понемногу появляется. Только вот ходить пока не может. Сил нет. Но лорд Поттер сказал, что и это пройдёт. Со временем. — Значит, придётся потерпеть, малыш, — Крауч отечески потрепал Гарри по щеке. Во двор на взмыленной лошади влетел Поттер, который всё утро провёл в полях, наблюдая за работой крестьян. Поттер был в прекрасном расположении духа. Гарри явно шёл на поправку. Вокруг бушевала весна. А его вассалы радостными криками и почтительными поклонами приветствовали своего господина, увидев его впервые с момента начала эпидемии, к счастью не перекинувшейся на Коукворт. — Нечего причитать над Гарри, как старуха, Барти, — Поттер спрыгнул с лошади, зачерпнул воды из бочки, стоявшей подле сарая, и плеснул в разгорячённое лицо, — этот мальчик ещё будет бегать быстрее Люпина. Правда, сынок? Он подошёл поближе. В ярком весеннем солнце были особенно заметны бледность и худоба Гарри. «Ничего! — подумал Поттер. — Это дело поправимое. Надо будет сварить Гарри Укрепляющее по рецепту из ТОЙ тетради». В последние дни, когда смерть уже не стояла над Гарри, готовясь унести его за Грань, Джеймс корил себя, что в мыслях уделял слишком много внимания мальчишке Принцу. Даже, смешно подумать, чувствовал подобие угрызений совести. За что? За то, что раздавил мерзкого червя, посмевшего помешать его планам на брак с Лили?! Он и так наградил ублюдка сверх меры. За побег их с Лили полагалось высечь и оставить на потеху толпе. Поттер не сделал этого. Более того, он женился на практически опозоренной девушке. За это Принц должен был испытывать благодарность. А ещё Поттер сохранил записи и палочку Принца, хотя мог уничтожить и то и другое. И пусть кости Принца давно истлели в лесу, его открытия теперь сохранятся для потомков. И довольно о нём! Джеймс поклялся самому себе, что не станет больше вспоминать ненавистное имя. *** Если бы провидение благоволило к Блэку до конца, болезнь забрала бы Гарри, но не всё в жизни случается так, как нам того хочется. Поттер-младший выжил, хотя и практически перестал расти, а какое-то время даже не мог ходить. В свои семь лет он выглядел едва ли на пять, хотя, к огромной радости Джеймса, его магические способности не пострадали вовсе. Обитатели замка старались не замечать физических недостатков мальчика. Все, кроме Блэка. Теперь Гарри раздражал его ещё сильнее. Возможно, потому что Поттер уделял сыну гораздо больше внимания, чем раньше. Однажды долго сдерживаемая скрытая неприязнь к Гарри вырвалась наружу самым уродливым образом. — Доброе утро, ваше мелкое лордство, — поприветствовал мальчика Блэк, столкнувшись с ним в пустом коридоре. Гарри вскинул на рыцаря полный гнева взгляд. Его глаза наполнились слезами и Сириус похолодел. Не оттого, что обидел ребёнка, а от мысли, что Гарри донесёт о его поступке Джеймсу, а тот, в свою очередь, откажет Сириусу от дома. Однако за завтраком Поттер-старший вёл себя с Блэком как обычно. Да и в продолжение дня тоже. Выходит, мальчишка не наябедничал отцу. Ну и характер у этого недомерка! Сириус почувствовал, что, похоже, нашёл достойного противника. В жизни Сириуса начался странный период. Прежде он ещё не получал такого извращённого удовольствия: исподтишка оскорблять и дразнить сына, а потом со всей силой своей страстной и необузданной натуры отдаваться отцу. Придумывать обидные прозвища для Гарри, наслаждаясь тем, как тот кусает губы, чтобы не расплакаться, а позже шептать ласковые слова на ухо Джеймсу и чувствовать, как тот дрожит от желания. Сириусу нравилась эта игра. Она добавляла в его отношения с Поттером пикантное ощущение остроты и опасности. Блэк осознавал — выдай его Гарри, и, скорее всего, их отношениям с Джеймсом настал бы конец, но не мог остановиться, настолько опьяняла и затягивала его эта игра. А ещё ему нравилось открыто эпатировать Гарри. Сжать руку Джеймса, ненароком погладить его по колену или даже поцеловать на виду у мальчишки. Главное правило этого раунда игры состояло в том, чтобы Джеймс ничего не заподозрил, а Гарри накрепко усвоил: его папочка принадлежит ему, Сириусу. Раз или два Блэк едва не попался на горячем. — Кажется, Гарри нас видел, — нахмурясь, заметил Джеймс, разрывая «неосторожный» поцелуй на пороге хозяйской спальни. — Ну что ты! — беспечно улыбнулся Блэк. — Его занимала разговорами Луна. Гарри и не смотрел в нашу сторону. — Уверен? — Не сомневайся… Может, отложим завтрак? Я готов предложить тебе гораздо более изысканное блюдо, чем твоя кухарка. Порой Сириус спрашивал себя: неужели Джеймс слеп и не замечает, что между его любовником и сыном идет тихая война не на жизнь, а на смерть. Ведь их противостояние ощущали даже Мародёры и при Блэке старались поменьше выказывать Гарри своё расположение. Тогда как в другое время нянчились с мальчиком, точно он был и их сыном. Впрочем, возможно, Джеймс о чём-то и догадывался. По крайней мере, однажды за столом он заметил: — Кажется, Гарри тебя избегает. — Это естественно, — усмехнулся Сириус, — я теперь не живу в Поттер-касле, твой сын от меня отвык. Вот и относится как к чужому. Кроме того, когда я здесь — ты уделяешь ему гораздо меньше внимания. Вот он и ревнует. — Да, скорее всего, ты прав. — Ты же не собираешься сделать наши встречи ещё более редкими, потакая капризам ребёнка? — внезапно испугался Сириус. — С чего бы? — искренне удивился Джеймс. — Я нуждаюсь в тебе и твоей близости. А Гарри должен научиться справляться со своей ревностью. В конце концов, я ращу из него мужчину, наследника, а не какого-то хлюпика, чьи желания — закон для других. — Хлюпик, — Сириус покатал на языке новое слово, отправив его в копилку обидных прозвищ, которыми он награждал Гарри. — Это совершенно не подходит сыну лорда. — Вот и я о том же, — отозвался Поттер. — Я слегка опасался, что всеобщая любовь сделает его изнеженным и неподготовленным к тяготам и горестям этого мира. Поттер-касл — закрытый мир, где есть один-единственный ребёнок, и это Гарри. И я, разумеется, рад, что мой сын, обделённый материнской лаской, растёт в окружении любящих его людей. Но за воротами Поттер-касла реальность сурова и жестока. И если Гарри ничего не узнает о несправедливости этого мира — его жизнь будет полна разочарований. — Слова мудрого человека и отца, — с уважением кивнул Блэк, про себя отметив, что Поттер, вне всякого сомнения, не так слеп, как хочет казаться. — Гарри обязан стать сильным, ловким и гордым, — продолжил Поттер. — И я, и твои друзья, оставшиеся в Поттер-касле, делают для этого всё необходимое. А что до роста… Надеюсь, со временем я придумаю какое-нибудь зелье. Во всяком случае, магии в нём больше, чем в ином великане. Так что я особенно не беспокоюсь. Мой сын станет великим волшебником.