Hora Fortunae

      — «Nativitas Homunculus»! — торжественно объявил Эфир, про себя заранее посмеиваясь над выступающими. Тибальт и Рембраандт, держа друг друга под руки, медленно вышли из-за кулис.       — И что же цель в твоём пути? — выразительно спросил Тибальт, закрывая за собой умозрительную дверь. Начиналось всё неплохо, но тем страшнее было осознавать, что через пару строк диалога всё пойдёт крахом. Рембраандт с характерными громкими звуками рылся в столе и гремел склянками. Очевидно, местом действия событий пьесы была алхимическая лаборатория.       — Искать и истину найти! Но вряд ли ту, что в книжной корке.       — Боюсь неправильно понять, Но как дрянные поговорки, Помогут кем-то в жизни стать? — спросил Тибальт с напускным скепсисом. Рембраандт сделал неуместную паузу, боясь реакции публики. Публика мнила себя культурными людьми и сделала вид, что шутку не поняла, а выражение «искать истины» действительно относилось к возвышенным стремлениям, а не обозначало непристойную близость. Негласность идиоматических выражений делало ими обозначаемое ещё более закрытым и личным, несмотря на то, что одни и те же вещи студенты прятали под одними и теми же иносказаниями, и тем смешнее было, когда кто-то из немолодых преподавателей предлагал своим ученикам попробовать вместе поискать истины в свободное от занятий время.       — Помочь здесь может только то, Что нас к науке привело, — Рембраандт держался менее уверенно, чем его приятель, и неловко мялся, будто действительно глубоко рассуждал о предмете разыгрываемого обсуждения, — Чтоб путь свой отыскать во мгле, Лишь нужно…       — Принцип Дирихле? — Тибальт попытался выдавить смешок. Получилось плохо даже с учётом того, что негодование сидящего в зале мастера Дирихле чувствовалось за сотню метров, — Не верю, что шучу не кстати!       — Будь скромен, братец-содомит! — Рембраандт внезапно осмелел, подходя к Тибальту и кладя руку ему на плечо, — Какое дело, кто с кем спит, Будь он хоть врач, хоть математик?       Всерьёз пускать нехорошие слухи о Тибальте боялись, а потому громче всех смеялась Мирра.       — Ну что же? Душу не томи, Коль я тебе совсем приятель. Что в колбе? Ну же все свои! — Тибальт играл неплохо, учитывая шаткое душевное состояние, что только сильнее вводило преподавательскую часть публики в заблуждение и выставляя конфузную случайность неприкрытой наглостью.       — Хотел узреть его? Так нате! — Рембраандт сорвал с большой колбы бархатную тряпку. Кого «его» — в зале понимали без слов, исходя из названия пьесы, а богатое воображение лишенного внешних сведений разума рисовало образы самые забавные.       Повисла театральная пауза.       — Во имя звёзд и слепоты! — резко выкрикнул Тибальт, хватаясь за голову, — Какого чёрта?! Друг мой, ты…       — Мной движет не желание потомства, И, честно, мне плевать на род людской, Но прежде, чем за гробовой доской Я окажусь, души явлю уродство Перед Фортуной. Знаний я наскрёб, Чтоб лучшего ума считаться ликом, Чтоб поравняться с Космосом великим И смело жизнь устроить!..       Последующая реплика Тибальта угадывалась слишком хорошо, чтобы наивно отрицать, что всё пропало.       — Долбоёб! — выпалил юноша громче, чем нужно, поняв, что терять уже нечего, и прошёлся от одной кулисе к другой, громко цокая сапогами. Студенты в зале едва сдерживали смех, преподаватели — в смятении переговаривались.       — Ну вы только поглядите на них! — громче всех возмущался, конечно, профессор математики, — никакого уважения!       Недовольство Дирихле подхватил и профессор вещественной алхимии, сидящий сзади. Рембраандт изо всех сил махал руками Тибальту, будто тот мог как-то на это отреагировать, и едва не валился с ног от волнения. Тибальт же неловко молчал, забыв не только следующие далее по тексту слова, но даже то, что они вообще существовали.       Понимая, что у юношей всё совсем плохо, мастер Фредек бесшумно поднялся со своего места, так, что не заметил даже сидевший рядом мастер Дирихле. Когда уже Тибальт хотел было остановить представление и начать извиняться перед аудиторией, профессор вскочил на сцену, громко позвонил в колокольчик и по-приятельски похлопал позеленевшего от растерянности Рембраандта по плечу.       — «Как жизнь без жизни сотворить»… У вас что спор — то уроборос. Друзья мои, к чему мудрить? Берите то, что создал Космос! — Фредек взял колбу и демонстративно потряс. Бульканье вязкой жидкости внутри свидетельствовало о провальности эксперимента, который, судя по всему, даже не был бутафорским реквизитом.       — Чем опыт чей-то повторять, Бежать за модой без оглядки, Не интересней ли сыграть С самой Фортуной, скажем, в прятки? — Фредек сделал паузу, ожидая, что кто-то из несостоявшихся актеров подхватит диалог, но Тибальт с Рембраандтом просто стояли, открыв рты, и никак не обозначали своё присутствие на сцене. Профессор покачал головой и махнул на юношей рукой.       — Готовьтесь потерять покой: Я расскажу вам бескорыстно, Как, притворяясь не собой, Прожить хоть сотню разных жизней, Как удалось, без лишних слов, В лицо смеясь на все нападки, Дойти мне из профессоров… До королевской гувернантки! — Фредек театрально развёл руками и сделал реверанс, держась за полы профессорской мантии как за юбку.       Зал громко рассмеялся, а откуда-то сверху послышались одиночные аплодисменты.       — Хоть высший свет мне был не мил, Решила жизнь вот так сложиться, Что милых юных дев учил, Как покрасивей застрелиться; Но был один конфуз великий — Я звался леди Фредерикой.       Мастер Матьяс рассмеялся, вслед за ним — и мастер Эрих, и остальные преподаватели, исключая, конечно, мастера Дирихле, так сильно покрасневшего, будто сейчас на сцене позорили его собственную честь.       — Как подопечных не любил, Однажды образ мой разбился — Гвардеец тот меня раскрыл, Что в леди мудрую влюбился. Но я совсем не унывал И путешественником стал! — Фредек, воодушевлённый собственным экспромтом, скакал по сцене, будто танцуя, — Средь той прекраснейшей земли, Где солнце никогда не светит, Мою милейшую Мари Имел я честь средь битвы встретить — Я на крови её вскормил И убивать благословил! — тема войн и насильственной смерти в Академии всегда обходилась стороной, но этим вечером, казалось, говорить можно было обо всём, особенно с подачи профессора абстрактных наук, — На том рассказ закончу я. А прежде, чем в богов играться, Советую начать с себя И хуетой не заниматься! — Фредек остановился у края сцены, схватив растерявшихся актёров за руки, и поклонился, а в следующую секунду в зале раздались бурные аплодисменты.       Оставив Рембраандта и Тибальта наедине с состоянием шока, профессор поспешил вернуться в зал, благо Дирихле не успел оказаться первым в числе расходящихся. Конечно, в том, что дожидался Фредека, математик признаться готов не был.       — Это же надо такое учудить! Ладно эти двое разгильдяев, но вы! В конце концов, Фредек, вы — преподаватель, — мастер Дирихле был не в меру возмущён выходкой своего коллеги, — и должны были остановить их уничижительную выходку, а не подыгрывать! Как мастер Карстен после этого будет смотреть в глаза своим студентам, вы не думали? Вы опозорили его предмет! — наверное, сам мастер Карстен так не переживал за репутацию натурфилософии, как сейчас профессор математики, — Ведёте себя как ребёнок!       — Вы так часто это повторяете, мастер Дирихле, что мне начинает казаться, что вам это нездорово нравится, — Фредек ядовито заулыбался, благо математик не видел.       — Что?! Имейте совесть! Вы в чём меня пытаетесь обвинить?       — С точки зрения абстрактных наук вы… А впрочем, вам лучше не знать, — Фредек чему-то печально улыбнулся, — математическое мышление стоит выше всех прочих и не принимает надуманных парадоксов.       Математик, несмотря на внезапную смену тона собеседника, не унимался. Заметив это, Фредек вновь воспрянул духом.       — «Вскормить на крови»… Это что за идиома такая?! — Дирихле возмущённо фыркнул и поправил седые кудри, — «Королевская гувернантка!» Как вам только такое в голову пришло?!       — Ни слова не соврал! — Фредек по привычке подмигнул и, дёрнув математика за подбородок, поспешил удалиться по своим делам.

***

      Практические занятия по абстрактным наукам резко отличались от вещественной и даже теоретической алхимии, и уж, тем более, от математики. Мастер Фредек разрешал бегать по кабинету, петь, рисовать на доске, что душе угодно, и танцевать на партах — слишком весело, будто во сне, чтобы быть правдой. Студенты не возмущались, но находились в недоумении, и всегда ждали от профессора какого-то подвоха.       — Суть нашего сегодняшнего упражнения в том, что вы должны полюбить себя так, как любите своего собеседника, — Фредек отчего-то немного печально улыбнулся, — отчего-то за этими стенами любить себя считается зазорным, покуда любить другого — проявление лучших черт человеческого характера.       — Это проще простого. Так умеет любой осознанный человек, — Вероника подговаривала всех своих подруг и Эфира бойкотировать новый предмет, однако сама пришла.       — Уговорить себя любить себя и полюбить искреннее — не одно и то же, — на колкость девушки мастер Фредек отвечал раздражающе спокойно, — Сомневаюсь, что такое без вмешательства может выветриться из человеческой головы, разве что если за это время вам не посчастливилось найти себе лучшего друга или любовь всей жизни.       — А если не так? — один из студентов, тихий и мрачный, подошёл ближе к преподавателю.       — А если не так — это воля Фортуны, а не следствие ваших мнимых пороков.       — Интересно, справедливо ли это для не познавших Фортуну, — Тибальт ещё не успел отойти от шока на минувшем представлении, а потому не стеснялся вести личные беседы при всех. Рембраандт же был просто тихо рад, что их не выгнали и не опозорили.       — Конечно. Я не чувствую, что моя жизнь как-то изменилась в своей фундаментальной логике после того, как я сюда приехал, — студент перекинул косу через плечо и что-то записал в тетради.       — Юноша прав, — за спиной Тибальта неожиданно проскользнул мастер Фредек, — Фортуна ничем не отличается от вещественной алхимии. Ваш позавчерашний обед покроется плесенью не зависимо от того, сколь глубоки ваши познания в микологии. Возвращаясь к нашему упражнению — постарайтесь вообразить себе абстракцию, представляющую ваше ядро. Так вы будете минимально предвзяты к умозрительной копии себя. Вы можете пользоваться помощью вашего собеседника.       — Но как? — спросила Мирра. Она удивительно быстро пришла в себя после истории со слизнями, но отныне зареклась разговаривать со всеми, кто считал поведение Эфира приемлемым, и в числе этих людей грозился оказаться Рембраандт.       — Я не скажу вам. Это не экзамен мастера Дирихле — у вас сколь угодно много времени подумать!       — Пускай один скажет одно, другой — другое. Давайте вместе! — предложил один из студентов, поймавший мысль, навеянную перестуком кубиков в карманах стоящего рядом Айзека.       — Абстракция не похожа на звездное небо, как не парадоксально, но похожа на Космос. Из отдельных звезд можно сложить небо, но увидеть Космос можно только заглянув в абстракцию его бесконечности. Любить нельзя за что-то, ровно как и любить человека частями и по частям, — улыбка почему-то пропала с лица профессора, а движения сделались скованными. Если начнёт вспоминать — будет вынужден уйти со своего же занятия.       — Человек одним собой не может закрыть душевные нужды другого, потому что идеально его не повторяет, — Вероника не унималась. Она приходила на занятия мастера Фредека, кажется, чтобы только развлечься пустыми спорами, но Нине казалось, что она и вправду что-то ищет.       — Не думайте о человеке как о ресурсе, и не позволяйте другим так думать о себе, — профессор покачал указательным пальцем, вихляя между студентами и без глаз поглядывая, чем каждый занят. Самым сложным на таких занятиях было сделать так, чтобы никто не остался в одиночестве, но при этом не создавать искусственных союзов. Вероника на сегодня была последним свободным звеном.       — Но если нельзя частью, то почему люди, любящие друг друга, могут быть такими разными?..       — Потому что уникальная комбинаторика, открой окошко! — рассмеялся Айзек, утомленный банальными вопросами сокурсников. Говорящий обиделся и отошел в дальний угол кабинета.       — Айзек! — Фредек оскалился в улыбке, поворачиваясь на каблуках лицом к студенту, — вы подали очень интересную идею, — только Айзек знал, что Фредек сейчас был не обрадован интересной мыслью своего подопечного, а желал его убить, — разовьёте?       — Ну, всё просто, — юноша нахально уселся на парту и хлопнул в ладоши, привлекая внимание, — главное — интерес. А интерес есть только тогда, когда есть непостижимое разумом собеседника — то есть различия. А когда есть одинаковое разной степени постижимости — получается сходимость. А когда сходимость приводит в баланс интерес — получается идеальный союз!..       — Он о внешнем? Какая глупость, — пробормотал Рембраандт, переставая слушать Айзека.       — Ты внешне не идеален, но я с тобой в огонь и воду, — Тибальт тут же понял, что болтнул лишнего; настолько, что ему даже померещился смешок постороннего свидетеля.       — Объяснись, — Ветер говорил спокойно, но Тибальт знал, что он почти рассержен. В манере Рембраандта было мило улыбнуться, а после ударить больно и внезапно, но юноша знал, что его друг не причинит ему вреда и в случае чего поставит честь приятельского диспута выше привычки.       — Не идеальное с точки зрения первичной целостности! Я видел у тебя на боку шрам как от свища. Это ерунда. Прости, что начал, — Тибальт, кажется, тоже начал волноваться.       — Это был не свищ, но я уже здоров. Мастер Карстен может излечить даже мёртвого, — Рембраандта очень напрягали подобные разговоры, и даже не потому что он боялся показаться слабым. Тибальт опасно близко подходил к тому, в сторону чего не следовало даже смотреть.       — А что?       — Не важно. Немного приболел.       — Я слышал, что на твоей земле можно заживо сгнить от печали. Это так? — Тибальт переживал настолько сильно, насколько это было бы уместным, будь его друг сейчас без минуты при смерти.       — Я бы предпочёл опустить эту тему, — Рембраандт позвонил в колокольчик и сделал ещё одну пометку в тетради.       — Стесняться нечего. Я тоже болел, пока жил дома, а тут — ни разу. Мастера Карстена все бациллы заранее боятся!       Разговор шёл скованно и неловко, что отягощалось тем, что студенты рядом начинали обращать на него внимание, а мастер Фредек при этом говорил что-то явно очень важно.       — Не в бациллах тут дело, вот в чём штука, — Ветер закрыл тетрадь и прижал к груди, отходя чуть дальше от общей массы дискутирующих.       — Но в чём тогда? Ты не доверяешь мне? — Тибальт не был оскорблён, но чувствовал, будто сейчас треснуло что-то очень важное для них двоих.       — Доверяю, — Рембраандт говорил спокойно и жестко, — но от своих убеждений отступиться не могу.       — Да что за убеждения такие?! — вспыхнул Тибальт, и так взмахнул руками, что едва не задел друга по лицу.       — О таинстве прошлого.       — Ты считаешь, что прошлое так важно, что не может идти в сравнение с настоящим? — Тибальт не сдержал души и всё-таки оказался оскорблен.       — Ты не дослушал меня! Прошлое может быть ценным или пустяковым, приятным или не очень, но оно должно остаться там же, где и зародилось, понимаешь? В Академии не место грузу былого. Я помню, конечно же, но прошу не касаться. Академия — это новая жизнь, где нет смысла по косточкам разбирать то, от чего ты безвозвратно ушёл.       — Так отрежь, и делов-то! — Тибальт схватил его волосы в кулак и потянул.       — Не дёргай меня за косу. Хотя бы на людях, — Рембраандт усмехнулся так, что неловко стало даже не только Тибальту, но и всё слышащему мастеру Фредеку, а тот слыл человеком самым бесстыдным. Единственное, что рассказывал Рембраандт о своём народе — происхождение традиции носить неестественно длинные волосы: говорили, что тот, кто отрезал себе косу, навсегда терял свою память, — и отрезать я ничего не собираюсь, это дело чести.       — Академия примет любого! Вор, пьяница — не важно, главное, чтобы чувствовал Космос и головой соображал.       — Я не призываю его скрывать, просто не считаю этичным заострять внимание.       — «Этичным»? Ты у мастера Карстена понабрался?       Дискуссия всё больше походила на ругань.       — Тибальт, хватит. Во имя звёзд и слепоты, не думай на меня обижаться.       — Без своего прошлого ты — это не ты, а я хочу знать всего тебя, и не из шкурного интереса быть уверенным во всех подводных камнях. Может из того, что ты видел за пределами Академии, можно сложить новый космос собственной души!       — Прошу меня простить, что влезаю, но это действительно так. Я рад, что вы начали это обсуждать — улавливаете суть предмета. Абстрактные науки, как никак, зародились вне Академии, в те несколько лет, что я путешествовал.       — Мастер Фредек, вас тут только не хватало! — реплику назад будучи широких взглядов, Тибальт возмутился внезапному вторжению профессора в личный разговор.       — Удаляюсь-удаляюсь! — Фредек поднял руки в извиняющимся жесте и удалился в другой конец кабинета.       За Рембраандтом всё это время пристально наблюдал Моргаш. Тибальта тот слушал внимательно, покуда все слова своего подопечного просто пропускал мимо ушей, при том нагло делая вид, что вникает.       — Морга́ш, вы как? — Фредек положил руку на спину юноши. Тот вздрогнул и растерянно нахмурился.       — Нормально. Хорошо. Мастер Эрих ругал меня.       — И вы ничего по этому поводу не чувствуете?       — Ничего, — Моргаш нервно вертел головой и слишком громко звонил в колокольчик, боясь быть услышанным.       — Вот как? Впрочем, вы не лжёте — мастер Эрих здесь не при чём, — Фредек, заметив на лице Моргаша след глубокой темени, парой скользящих шагов отвёл его к спрятанной за занавеской двери, открыл её, и пустил внутрь.       — Где мы? — Моргаш стукнулся головой об угол шкафа и неразборчиво выругался.       — У меня в кабинете. Не уж то ли вы подумали, что свой потайной кабинет есть только у мастера Карстена? — Моргаш не думал о тайнах профессора натурфилософии, но часто задавался вопросами о судьбе Фредека: слишком уж хитрым казался этот профессор, и знал обо всех явно больше, чем говорил. На деле же, будь Моргаш чуть внимательнее, заметил бы, что сам профессор заметно помрачнел, а речь и движения его стали медленнее. Разговор между Рембраандтом и Тибальтом, случайно подслушанный им только что, напоминал о чём не нужно и больно колол сплошь зарубцевавшуюся совесть. Не думать. Нужно было просто об этом не думать и сделать всё, чтобы студенты не догадались, сколь плохо чувствует себя их преподаватель.       — Нет. А зачем вы меня привели сюда?       Внутри пахло порохом, а под маску бил мягкий и неестественно теплый свет свечей, какие обычно здесь не жгли. У Моргаша начинало колотиться сердце от того, как воображение дорисовывало удивительные картины окружающей обстановки: в углу стояли огромные бочки с порохом, стены по всему периметру были увешаны саблями, пистолетами и ружьями, а посреди комнаты стоял огромный круглый стол с разложенной на нём картой, утыканной цветными флажками. И узенький-узенький, чтобы не мешался, шкаф, о который он только что чуть не разбил голову.       — Поговорить. Не ищите подвох там, где его нет, — Фредек снял маску и улыбнулся. Как в старые добрые времена, — помните, о чём?       — Грани конкретного?.. — несмело предположил студент, вспоминая обрывки предыдущей лекции.       — Склянки, Морга́ш, склянки!       — Точно! — юноша попытался залихватски стукнуть ладонью по столу, но промахнулся и ушиб руку, — так о чём вы тогда?       — Рембраандт. Вам нужно внимание вашего друга, а не революция.       — А что Рембраандт?! — Моргаш принялся нервно покачиваться и заламывать руки, — он меня не слушает!       — Иногда нам нужно вывести систему из равновесия, чтобы смочь на неё влиять, — Фредек не уверен был, что Моргаш поймёт намёк, но надеялся на лучший исход.       — Мне нужно его ударить?! — надежды Фредека не оправдались.       — Нет, друг мой, совсем нет! Я предлагаю вам предложить ему… — профессор усмехнулся криво построенной фразе, — нечто совершенно новое. Либо, ввести в систему равновесия новую переменную. Расскажу вам один случай…       — Давайте! — студент заметно оживился, точно ребёнок, которому после недели наказания невниманием наконец пообещали сказку на ночь.       — Около полугода я гостил в одном городе, неприятном и неприветливом, но по-своему очаровательном. Там я встретил человека, который любил Солнце больше, чем мастер Дирихле математику. Мы вместе встретили четыре полнолуния, но он так и не взглянул ни на одно из них, — Фредек скрестил руки на груди и лукаво улыбнулся, вспоминая.       — Вы ценили его?       — Да.       — А он вас?       — Да.       — Он был вашим лучшим другом?       — Да. И суть была в том, что мне очень сильно захотелось поговорить с ним о звёздах, но он не признавал никакую возвышенную тему, кроме Солнца!       — И что тогда? Вы поссорились? — Моргаш взрывался от нетерпения и торопил события, потому как не мог никак углядеть аналогию с его случаем.       — Слушайте дальше. У меня был ещё один друг, который умел разговаривать с водой в озере.       — Вы ценили его?       — Да.       — А он вас?       — Да.       — Он был вашим лучшим другом? — вопрос лучшего друга волновал Моргаша непомерно остро: именно то, что Рембраандт не хотел таковым становиться, и волновало его больше всего.       — Да.       — Но как?! Сколько?       — Долго, он провёл со мной весну и половину лета. Но даже когда мы расстались, зная, что навсегда, он продолжил быть моим лучшим другом и является таковым до сих пор.       — Но это же… Это больно, это не честно! — Моргаш вытаращил глаза, а Фредек, наблюдая за выражением не сокрытой маской части его лица, понимал, что юноша очень и очень впечатлён его рассказом.        — Как раз высшая честь — помнить о тех, кого уже нет рядом. Слушайте дальше: я познакомил человека-озеро с человеком-солнцем и они, взглянув друг в друга, смогли любоваться со мной звёздами.       Полгода, четыре полнолуния, да ещё три месяца и ещё полтора… Моргаш недоумевал и был почти напуган.       — Но лучший друг же один! Выходит, вы были там дольше, чем сказали!       — Думайте, — Фредек хитро улыбнулся, — абстракцией, а не математикой.       Моргаш всё равно загибал пальцы. Не сходилось. Стало быть, революция в первую очередь нужна была в его голове.       — Так значит… Так значит, мне с Рембраандтом нужно больше шансов. Раз Фортуна давать не хочет, возьму их сам! И с ним поделюсь, раз ему она не даровала. Не может возникнуть явление, если нет шанса! — Моргаш выскочил из кабинета, обрадованный и воодушевлённый. Профессор, понимающий, насколько дело плохо, не смог даже его остановить.       — О Фортуна… — мастер Фредек уронил голову на свои ладони и горестно ею покачал. Печаль не только могла есть тело, но ещё и была заразна.