⤟ KOLLUNGR ⤠
[Темнота]
Я слышу песню твоего едва бьющегося сердца. На земле — частички от развалившегося мира.Просто держись, Потерпи ещё немного…
Так же, как и завывание ветра, Я могу почувствовать тебя в ночи — Отдалённую колыбельную Под разрушенным небом.
***
Холодное пламя постепенно распространяется в грудной клетке, но офицеру трудно понять, чем именно оно вызвано: морозным воздухом, который пожирает лёгкие, либо же тревогой, что сковывает всё внутри? Будет ли он потом думать об этом, как об очередном ошибочном решении? Как он объяснится перед подчинённым отца, которого оставил одного на полпути, сказав, что догонит? Как он объяснится перед Ним? Решение было столь необдуманным, но поздно передумать. Не тогда, когда Вернер несётся перед ним, направляя лошадь к востоку, откуда доносится шум — такой до боли знакомый слуху. Звуки войны. Волосы и лицо — единственное, что могут выдать солдата, поэтому, ускорив бег лошади, Шото сильнее сжимает поводья, наклоняется к одному из трупов, и свободной рукой хватает воинский шлем. Надев его, военный сливается с потоком воинов, чтобы избежать своих же людей. Взгляд замирает при очередном повороте: викинг стоит над телом одного из солдат, сапогом давит на лицо, вынимая из груди свой топор, а рядом лежит тело другого воина, с торчащей из глазницы стрелой. Офицер сглатывает, беззвучно шепча «покойся с миром», но и сам не уверен кому именно это адресовано: оба сражались, потому что должны были. И неважно как много раз он видел подобное — к такому нельзя привыкать. Карканье раздаётся над головой, возвращая солдата в реальность. Тот отводит взгляд, возвращая внимание к чёрным крыльям и дёргает за поводья, громче бросая: — Пошёл! Ворон направляется в сторону одного из домов, чуть поодаль от эпицентра битвы, христианин и рад остаться незамеченным, но тревожит также и осознание, что воин может уже и мёртв, будучи в таком месте. Забытый собственными богами. Офицер резко останавливает лошадь и выдыхает судорожно, заметив его на белом снегу, который окрасился в алый. Вернер опускается в ладонь викинга, вопит истошно, и горе его выглядит почти как человеческое. Шото спрыгивает с седла, подходит к воину медленно, будто и не осознавая до конца увиденное. Словно викинг — названный Кацуки, никогда и не был смертным. Христианин стоит в оцепенении несколько секунд, затем оглядывается и взгляд цепляется за почти погасший очаг внутри дома. Солдат вытаскивает стрелу из колчана, на ходу развязывает пояс на тунике и, обмотав им наконечник, опускает его в очаг. Спустя секунду, ткань вспыхивает огнём и он быстрым шагом идёт на выход, параллельно натягивая тетиву и выпуская стрелу в сторону небольшой пустующей конюшни рядом с домом. Языки пламени возвышаются к небу, дым и огонь закрывают видимость дома, а офицер вдыхает глубже: из англичан теперь сюда никто не сунется, ведь незачем им спасать горящий дом врага. Он бежит обратно к викингу, опускается на колени рядом с ним и касается груди, из которой торчит задняя половина стрелы, и даже доспехи не полностью защитили его. Чужая грудь медленно вздымается под пальцами, и солдат выдыхает с облегчением, принимаясь снимать ламинарный доспех с викинга, стараясь не касаться раны. Стрела не задела сердце, хоть и непонятно насколько глубоко она впилась и стоит ли её вынимать. Запястье резко хватают, сжимая, пытаясь отодвинуть, а офицер снимает шлем, кидая куда-то в сторону, позволив увидеть лицо, после чего руку неспешно отпускают. — Шото… — имя звучит на выдохе, отчаянно, будто тело викинга уже давно решило сдаться. — Всё хорошо, тише… Офицер рвёт нижнюю часть своей туники и наклоняется ближе к воину, кладя одну руку на плечо, другой же — хватаясь за стрелу. Он понимает, что вот так вытаскивать стрелу — не самая удачная идея, но есть риск, что наконечник может быть намазан ядом: Шото знает, чего ожидать от своих же людей. — Будет больно, терпи, — солдат резким движением достаёт стрелу, свободной рукой сразу же зажимая рану, ощущая на коже ладони горячую влагу. Он бросает кровавую стрелу в сторону, приподнимает воина и опускает спиной на свои колени, следом, хватает лоскут ткани и начинает обматывать его поперёк груди викинга, продолжая дышать неслышно, чтобы в шуме происходящего расслышать его затрудненное дыхание. Ворон издаёт тихие звуки, клювом касается пальцев воина, пока христианин туго завязывает повязку, всё так же держа викинга в своих руках. Шото выдыхает глубоко, смотрит на лицо Кацуки, на прикрытые веки: он и не заметил, когда тот потерял сознание. Глаза опускаются к шее, солдат осторожно вытирает кровь на ней рукавом, замечая, что кожаный шнурок запутался вокруг чужой шеи. Он заводит руку за голову викинга и пальцами цепляет талисман, возвращая в изначальное положение. Христианин замирает, когда взгляд падает на реликвию: серебряный крест рядом с символом посоха смотрится до больного неправильно. Неправильно. Военный ухмыляется слабо, с горечью, ведь рассуждает о правильности поступков викинга, когда сам же сидит посреди хаоса, держа врага в своих объятиях. Каждая секунда — потраченная с момента, когда он решил последовать за Вороном — стоила чьей-то жизни. Люди продолжают умирать с обеих сторон, а он осознавая приносит в жертву своих же соратников, только чтобы спасти его жизнь. Взамен на что — унижение? И не заслуживал ли он этого, если сам же и оказался неблагодарным сперва? Было бы всё иначе, если бы он в самом начале спросил викинга о причине его поступков? Ответил бы он тогда точно так же, как и после случившегося? Простит ли бог ему эту эгоистичность, неосознанную добродетель к человеку, кто поступил с ним так? Офицер поднимает глаза, оглядывается, дабы заметить хоть одного викинга, и в рассветном полумраке взгляд ловит знакомый силуэт. Всё ещё стараясь придержать тело воина, он дрожащими от холода и волнения пальцами вновь тянется к колчану, собирает воедино последние крупицы самообладания, чтобы выпустить стрелу точно в щит воина, не задевая того, но привлекая внимание. Хэн переводит внимание в сторону, откуда прилетела стрела, замечает поднятую руку христианина и меняет траекторию движения лошади. Шото всё ещё стоит на коленях, прижимает к себе тело викинга, шепча молитву, пока пальцы перебирают спутанные волосы, что кажутся золотыми при свете огня. Он впервые касается их, впервые обнимает его сам, впервые волнуется за его жизнь и впервые зол на себя так сильно за то, что не смог ненавидеть его. Шум копыт всё ближе, молитва всё тише. Офицер наклоняется к лицу воина, подносит пальцы к его лбу и невесомым движением вырисовывает невидимый крест, словно защиту. — И прости нам грехи наши, ибо и мы прощаем всякому должнику нашему… Он осторожно опускает бессознательное тело Кацуки на снег и встаёт на ноги, поднимая взгляд на воина, который спрыгивает с седла даже раньше, чем лошадь успеет остановиться, и бежит к солдату, замечая тело товарища рядом. — Что с ним, христианин? — Рана на груди. Я остановил кровотечение, но ему нужна помощь, — офицер шагает к своей лошади, вспоминая слова Кацуки и тише добавляя: — Тут… Хорошие лекари. Отвези его к ним. Чужая рука опускается на плечо, сжимает, вынуждая обернуться. — А ты? Куда собрался ты, чёрт возьми? Что я буду делать, если Кацуки очнётся и узнает, что ты ушёл? Что я отвечу Кацуки, когда он придёт в себя?! Ты хоть знаешь скольким он пошёл против, ради такого как ты?! Ты не можешь просто так…! — Хэн замолкает, когда ощущает холод острия у шеи и не сразу замечает, что к горлу приставили его же кинжал, который был на поясе. — Так не терпится в Вальхаллу? Я обещаю тебе вещи похуже, если он погибнет. А сейчас, закрой свой рот и займись им, — Шото отталкивает от себя викинга, так и не вернув тому холодное оружие, после чего спешно седлает свою лошадь.***
Рассвет викинги встречают сжигая тела погибших воинов, помогая крестьянам потушить огонь в отдельных участках и оказывая помощь своим раненым товарищам. Кацуки шагает медленно, рукой зажимая рану на груди, хотя повязка всё равно не даст той открыться. Он останавливается каждые несколько шагов, и оглядывается, на лице застыло выражение потерянности. К нему навстречу идёт Арен, взгляд у него хмурый, а доспехи все в крови. — Зачем ты встал? — Сегодня трупов больше, чем в тот день — в долине… — Тебе нужно лечь обратно, — Арен касается плеча, пытается обратить к себе его внимание. — Ты не видел солдата? — взгляд воина всё ещё изучает местность, пытаясь найти знакомую фигуру. — У тебя может открыться рана, — черноволосый викинг слабо сжимает его плечо. — Я нигде не могу его найти, — он смеётся тихо, с отчаянием, будто происходящее лишь одно сплошное недоразумение, и христианин не мог уйти на самом деле. — Кацуки! — Арен хватает того обеими руками за голову, пальцы путаются в колючих волосах, пока он поворачивает его лицо к себе, смотря прямо в глаза. — Приди в себя. — Это ведь за ним пришли? — он смотрит на товарища затравленно, пытается не выдать дрожь в голосе. — И ты знал об этом… Ты знаешь кто он, так ведь? Конечно же знаешь, это ведь ты вышел на контакт с тем предателем, который организовал битву в долине. — Поговорим в другом месте, — воин выдыхает устало и уводит Кацуки к своему дому, поддерживая того под плечо. Он усаживает раненого викинга на кресло, после снимает доспехи и передвигает к нему стул, чтобы сесть напротив. Арен собирается с мыслями, поднимая взгляд на товарища, но тот заговаривает первым: — Оправдывайся. Давай. — Не собираюсь, — воин улыбается криво, откидываясь на спинку стула. — Я не хотел отдавать его: так же, как и ты. Слишком уж ценной фигурой он был в этой игре. — Игре? Что ты несёшь? Говори яснее, у меня больше нет желания терпеть твои уклончивые ответы! — Кацуки повышает голос, грудная клетка болезненно ноет, вынуждая вдохнуть медленнее обычного. — Ты ведь знаешь его имя? Уверен, знаешь. Если тем враньем про языковой барьер ты хотел его защитить, то не стоит волноваться об этом сейчас, всё равно он не у нас. Можешь уже не скрывать. — Шото Тодороки, — викинг смотрит куда-то в сторону очага, чужое имя горечью оседает на языке. — Ты никогда не интересовался политикой, соседями, властью… Тебе всегда был интересен только бой и благосклонность богов, Кацуки. Так что, позволь рассказать тебе кое-что, — мужчина улыбается слабо, поднимаясь, дабы налить им эля. — Сейчас уже мало кто помнит, что у короля Энджи Эндевар была и вторая жена, ибо та прожила в качестве королевы всего год и не оставила после себя ничего, что напомнило бы о её присутствии рядом с Короной. Первая жена короля подарила ему наследника — Тойя Эндевара, но незадолго после его рождения, королева умерла из-за сомнительной болезни, которую глупые христиане пытались лечить молитвами, — Арен издаёт тихий смешок, подходя к товарищу и протягивая тому вторую кружку. — Король Энджи поженился во второй раз, на принцессе Уэссекса — Рей Мерфи́. Как понимаешь, в подобных случаях, брак не рассчитан на счастливую семейную жизнь, а на договор о братстве между сторонами. Она носила уже второе, для Энджи, королевское отродье. А потом, в народе распространились слухи, что королева умерла при родах, а чадо родился уже мёртвым, — викинг останавливается и выпивает немного из кружки, тыльной стороной ладони вытирая остатки с подбородка. — Какое это отношение имеет к христианину? — Кацуки делает глоток и ставит кружку на деревянный подлокотник. — Дитя не умер в тот день, — воин выдерживает небольшую паузу, прежде чем продолжить. — Энджи скрывал его, дал фамилию какого-то забытого лорда Тодороки, и держал подальше от королевского двора. Всё что ты услышишь дальше — это лишь мои догадки, но я не вижу никакого другого смысла во всём этом, — воин разом допивает содержимое кружки и ставит ту на стол. — Предполагаю, Эндевар растил мальчика как козырь против Уэссекса, чтобы, в нужный момент избавившись от их короля и наследника, поставить своего отпрыска на трон. А это не сложно организовать, учитывая, с какой лёгкостью эти твари готовы предать друг друга. Можно уничтожить королевскую семейку даже изнутри: всегда найдётся человек, которому владыка подпортил жизнь, не так ли? — Кацуки ничего не отвечает, кажется, даже не моргает, пытаясь переварить услышанное, сопоставляя в голове все события. — Наследник смешанной крови, который будет слушаться отца, потому что вырос с идеей стать исполнителем его планов, и которого примут на троне Уэссекса, потому что, в определённый временной период, тот будет единственным и самым приближённым к трону претендентом из династии, в ком хотя бы частично течёт кровь Мерфи́. Оба королевства будут продолжать думать, что они братья, соратники и что они равны. В то время как Эндевар будет манипулировать всей властью на территории, потому что горе-наследник трона будет слушаться его. Предавший их солдат был правой рукой офицера и, как тот сам утверждал, его лучшим другом. И я поверил. Он не мог знать кто их офицер на самом деле, если только наследник сам не рассказал ему. Но вряд ли даже он сам знает о планах своего папаши, если они таковы, какими их представляю я. О таком не говорят открыто, даже своим доверенным лицам. А наследник доверился не тому человеку, этот же — рассказал всё разом о том, кто офицер их отряда, видимо, надеясь стать героем у нас: получить вознаграждение, место среди нас, — Арен подходит к нему и встаёт напротив кресла, всматриваясь в лицо воина. — Он описал наследника, рассказал, как он выглядит. И описание точностью совпало с внешностью солдата, которого тогда нашёл именно ты. — И как Энджи после всего этого объяснит то, что скрывал наследника? — Кацуки поднимает к нему взгляд, в котором видна усталость от всего пережитого. — Белой ложью, конечно же. Он не сможет больше скрыть факт, что тот его младший наследник. Ему же надо было как-то объяснить своим полководцам — почему они такой армией идут за обычным солдатом, — воин делает акцент на последних словах, после продолжает. — Выдумает какую-нибудь историю о том, что боялся такой же участи, что постигла и семью Мерфи́: у них подобное происходит нередко. Поэтому хранил второго наследника для своего трона в секрете. Несколько лет назад пытались избавиться даже от самого старшего наследника Короны Восточной Англии. Говорят, наследник уродцем стал после этого случая… — задумчиво тянет черноволосый викинг, пока наливает новую порцию эля. — Арен, — устало зовёт товарищ, — ты знаешь, что меня интересует не это. — Что до Энджи Эндевар и его планах… — лениво отзывается Торград — …несомненно, он начнёт втирать народу и то, что он рассматривает их как равных себе, уважает труд и деятельность каждого, поэтому и своего ребёнка растил таким же солдатом, какие защищают их славное королевство. Но упустит момент, что он не ожидал, что отряд его сынишки вот так вот попадётся в руки злым викингам, — воин ухмыляется слабо, бодро добавляя: — А потом улыбнётся во весь свой лживый рот и мило скажет: «Но раз у вас так удачно пустует трон, то так уж и быть, возьмите к себе это чудо-дитя — и наш и ваш, чего уж там мелочиться?», — Арен стирает с лица улыбку так же резко, как и нацепил её, и наклоняется ближе к товарищу, переходя почти на шёпот. — Теперь ты понимаешь? Твой проклятый Тодороки из голубых кровей. Он Мерфи́. — Выбирай выражения, — голос викинга всё тише, но угрозы в нём больше, хоть он и борется с желанием закричать во всё горло от досады и осознания — он упустил его. — Почему? Вдруг стало жалко? А товарищей тебе не жалко? Мы ведь потеряли столько воинов только из-за этого блядского… Кацуки не даёт ему договорить, резко вставая и хватая за одежду, притягивает ближе, но каждое движение даётся через боль в груди. — Ты знал обо всём этом и всё равно поступал так с ним? — Король же хотел, чтобы его сынишка не выделялся, да и ты утверждал, что он обычный солдат, так почему я должен был проявлять к нему особое отношение? Он получил то, что вы и хотели — самое обычное отношение к пленному. — Ты ранил его, издевался над ним! Зачем он тебе был так нужен? — Подумай, чёрт возьми, — зло шипит товарищ в ответ, — сколько всего мы могли бы потребовать взамен? Но я не думал, что они нападут на нас вот так открыто. — И оно стоило того, что ты опустился до такого? — викинг говорит тихо, стараясь сдержать себя в руках. — Убери руки, Кацуки. Я не собираюсь с тобой драться, ты и так ранен. — Отвечай на вопрос! — Ты знал этого солдата всего несколько дней, не веди себя так, будто у тебя отняли семью! И не навязывай свои ценности и принципы другим, — Арен теряет самообладание, хватая товарища за грудки и выплёвывая тихо. — Ты что, запал на христианина? Что о тебе подумают твои любимые боги, а, Кацуки? Черноволосый викинг неосознанно сжимает пальцы сильнее, чужая туника трещит по швам на груди, открывая вид на повязку и кожаный шнурок вокруг шеи. Арен медленно расслабляет хватку, в оцепенении смотрит на чужую шею, затем поднимает взгляд к глазам товарища. — Да ты рассудок потерял… — воин тянется к кресту на шнурке, но едва пальцы касаются его, как руку резко перехватывают. — Только попробуй. Викинг скалится недобро, дёргает на себя реликвию и получает удар в ответ. Кацуки шипит тихо, чувствуя на коже груди влагу и понимая, что рана, всё же, открылась из-за резкого движения. Торград смеётся тихо, пальцами проводит по ссадине на щеке и нападает в ответ, ударом сбивая Кацуки с ног. Оседлав товарища, он хватает того за шею, придавливая к полу, и бьёт несколько раз по лицу. Кацуки ухмыляется кроваво, когда Арен останавливается, чтобы перевести дыхание. Светловолосый викинг плюёт на пол кровью из разбитой губы, загибает колено, резко ударив воина над собой в район живота и, пользуясь его моментным смятением, локтем бьёт по челюсти, отталкивая от себя массивное тело, чтобы поменять их положения в битве. Он поднимается на ноги с трудом, рукой всё ещё держится за рану, которая окрасила повязку и остатки туники в красный. Ступнёй он давит на чужую грудь и наклоняется ближе. — Ты хороший воин, Арен, но замахнулся не на того викинга. Понимаешь ведь? — воин под ногой всё ещё держится за челюсть, после кашляет куда-то на пол: с кровью изо рта выпадает кусочек плоти, видимо, из внутренней стороны щеки, что из-за удара оказалась зажатой между зубами, но Кацуки не жалеет о том, что перестарался. Он тянет руку к кочерге в очаге и хватает за рукоять, после чего переводит взгляд обратно на черноволосого викинга, сжимая инструмент крепче, конец которого дымится жаром. Секунда, и болезненный, гортанно-тихий крик заполняет дом, вместе с запахом сожженной плоти. Кацуки бросает железо обратно к очагу, отступая и наблюдая, как кровь стекает по чужой скуле. — Это за шрам христианина. Но ты не злись, это для твоего же блага. Теперь боги тебя простят, ты держался достойно, — воин направляет шаги к двери, у входа наклоняется, дабы поднять отлетевший в бою шнурок, с реликвией и оберегом на нём.***
День в пути и на горизонте уже виден лагерь, который англичане разбили перед тем, как направиться к деревне. Солдаты, которые остались в лагере на случай, если понадобится подкрепление, встречают товарищей с победными улыбками, ведь несмотря на все жертвы, приказ короля выполнен: наследник Мерфи́ у них. Его окружают и помогают спуститься с седла, параллельно изучают внимательно, даже те, кто его уже давно знали. Офицер хмурится слабо из-за внимания к себе, пока его провожают к одной из палаток и только тогда он остаётся один, в покое. Наследник оставляет колчан со стрелами у стула, кладёт на него же кинжал, следом, скидывает с себя грязную накидку и стягивает через голову тунику, которая пахнет гарью и кровью. Он подходит к миске с водой, окунает в неё руки, трёт судорожно, пытаясь избавиться от алых пятен на них. Взгляд невольно возвращается к накидке, перед глазами лицо викинга, а пальцы неосознанно касаются шеи, на которой всё ещё видны оставленные воином, и теперь уже побледневшие, следы. Он вздрагивает слабо, когда слышит за спиной шаги, ведь никто из солдат не стал бы без предупреждения заходить к нему. Рука медленно тянется к кинжалу. Он ожидал, что после того, как станет известно кто он, от него наверняка попытаются сразу же избавиться: даже свои, как это уже пытались сделать со старшим наследником. Ведь и его смерть может оказаться полезной, станет на одного претендента на трон меньше. Гость останавливается, Шото спиной чувствует его присутствие, а секундой позже ощущает холодные пальцы на своём затылке, которые приходят в движение, мягко поглаживая. Офицер сжимает рукоятку крепче и резко оборачивается, поднимая кинжал для удара, но руку перехватывают, тем самым блокируя, как казалось Шото, ловкий ход. Светлые глаза застывают, сталкиваясь с чужими, а кинжал с тихим стуком падает на землю. — Тойя… — голос переходит в шёпот, а во взгляде застыло неверие: брат почти не изменился, только черты лица стали выразительнее и добавились несколько шрамов, но во внешности по-прежнему бросаются в глаза тёмные отцовские волосы, переливающиеся красным, и чистые как кристаллы голубые глаза. — Давно не виделись, братик, — Тойя смотрит пристально, изучает, пока рука отпускает чужую. — Сколько лет прошло? Семнадцать? Ты был вот таким, — мужчина опускает руку к бедру солдата, слабо касается сбоку, чтобы показать рост пятилетнего мальчишки, которого звали Шото Эндевар. — А сейчас стал вот таким, — рука поднимается обратно, и длинные пальцы зарываются в отросшие платиновые пряди на задней части шеи, чтобы притянуть ближе. Будущий король мягко целует его в лоб, наследник не сдерживается, резко подавшись вперёд и обнимая того, а голос предательски дрожит, когда он открывает рот, чтобы тихо проговорить: — Брат… Сильные руки прижимают в ответ, и офицер на секунду задумывается о том, что, пожалуй, он бы отдал в эти руки даже целые королевства. Старший брат — единственное светлое воспоминание короткого детства Эндевара младшего. — Я всегда наблюдал за тобой, Шото, — Тойя гладит его по волосам, окутывает своим подавляющим теплом, из-за которой младший наследник испытывает странное чувство безопасности, вспоминая, что мечтал вновь увидеть его сколько себя помнит. — Ты ведь тоже скучал? — офицер кивает, расслабляет руки на чужой спине, дабы отстраниться и посмотреть в лицо брата. — Да, и я так хотел с тобой поговорить, Тойя, мне нужно столько всего спросить у тебя, я… — В отряде викингов были женщины? Воительницы, — уточняет старший, игнорируя слова брата и отпуская того, но не отстраняется, всё ещё держа руки на его плечах. — Нет, кажется… Почему ты об этом спрашиваешь? — Шото с непониманием смотрит на него, ведь это не те вопросы, которые он ожидал услышать спустя столько времени. — Значит, ты переспал с викингом? Это произошло по твоей воле? — Что…? — младший отступает на шаг, в замешательстве всматриваясь в лицо брата. — Посмотри на себя. Тебя избивали? Оттуда и эти следы по всему телу? — Тойя окидывает полуголое тело солдата мрачным взором, после поднимает взгляд к разноцветным глазам. Шото теперь в полной мере осознаёт, почему старший наследник в народе был прозван Игнайт. Ходили слухи, что добрый и милый юноша Тойя — каким его запомнил Шото, стал совершенно диким после того, как его попытались убить, заперев в конюшне, которую и подожгли. Офицер не видел их сам, но знает, что у него остались шрамы от ожогов не только на лице, но и на теле. С тех самых пор, данными ему полномочиями, старший наследник проводил казни исключительно способом сожжения заживо. Изменение тона, которым тот сейчас заговорил с Шото, было подобно тому, как если бы у хозяина внезапно переключилась личность. — Тойя, послушай, это сейчас не самое главное, мы должны… — Так ты сам лёг под викинга? — старший наследник нависает над ним чёрной тучей, пригвоздив к месту лишь одной своей аурой, но даже в такой момент Шото не удаётся сдержать восхищения во взгляде: да, именно таким должен быть король, его присутствие должно усмирить всех. У офицера горькое дежавю, ведь викинг точно так же требовал у него ответа, а он всё ещё собирается ответить на подобный вопрос тем же, чем и тогда: — Не должно ли тебе быть всё равно? У нас сейчас есть проблемы поважнее, чем то, поимел ли меня кто-то, — солдат слабо отталкивает его в плечо и идёт в сторону сундука в углу, берёт оттуда чистую одежду и спешно прикрывает ею следы на теле. Чужая рука обнимает его поперёк груди, спиной прижимая к своей, а голос у уха бархатный, пропитанный такой решимостью, что Шото готов верить всему, что услышит. — Как меня зовут? — Тойя, — офицер смотрит перед собой, пока отвечает ровным голосом. — Кто я? — Эндевар старший. Наследник трона. — Кто я для тебя, Шото? — Брат… Старший брат. — Правильно. Я могу быть кем угодно: наследником, будущим королём, полководцем, палачом под именем Игнайт — уверен, ты слышал об этом. Но я всё ещё остаюсь твоим братом. Одно твоё слово и я оправдаю своё прозвище. Мы не тронули мирных крестьян, да и не тратили лишние стрелы на викингов, ведь нашей целью был только ты. Но если ты сейчас скажешь, что тебя тронули против твоей воли, то я сожгу всю эту чёртову деревню и мне не составит труда убедиться, чтобы её живым никто не покинул, — губы Тойи касаются его виска, обжигают, на что Шото лишь кивает, чувствуя, как руку убирают, и шаги уносят гостя прочь. Тойя прав — так всё правильно. Проведённые на севере почти пара недель, в компании викинга, не должны были пошатнуть ту устойчивую правду, которая единственная в их реальности — они враги. И никогда не будут никем меньше или больше. Для них лишь естественно хотеть убивать друг друга. — Почему ты не убил меня…? Вопрос растворяется в пространстве, эхо шепчет в ответ — «Как и ты меня».***
Вечером того же дня к офицеру приходит один из солдат, с посланием от старшего наследника, который хочет следующим днём поговорить с ним о дальнейших планах. Оставшееся время Шото проводит у костра, оттирая кровь и грязь с меховой накидки, чтобы на рассвете накинуть на плечи и, выходя из палатки, направиться к будущему королю. Палатка старшего наследника находится на другом конце, но её всё равно не сложно заметить из-за размеров и выделяющегося тёмного цвета. Солдат вдыхает морозный воздух, поднимает взгляд к небу, всматриваясь в мрачные облака и при очередном шаге резко замирает, не моргая следя за чёрной птицей. Наследник прикрывает глаза, выдыхая судорожно, вписав всё на видение, но тяжесть на плече не даёт и шанса избежать когтистых мыслей. — Улетай, — Ворон отзывается тихим карканьем, цепляет клювом белые пряди, перьями касаясь щеки офицера. — Пожалуйста… Шото сжимает руки в кулаки, убеждает себя с минуту, просит небесам сломать ему ноги, чтобы он не делал этого. Но колени не сгибаются при очередном шаге, ноги держат твёрдо, а ветер лишь подталкивает в спину, когда он разворачивается в сторону леса, куда улетела птица. Офицер бежит обратно к своей палатке, седлает лошадь и исчезает в тумане рассвета, направляясь за Вороном. Все эти оправдания в голове кажутся такими жалкими, ведь никто его уже не удерживает, больше нет причин терпеть чужое присутствие, так же, как и таить желания вновь увидеть его. Он устал винить себя в своих поступках, решениях, выборах и в бесконечной ответственности быть собой — Эндеваром младшим, наследником Мерфи́, фальшивым сыном лорда Тодороки, офицером и христианином. Он впервые поступает так, потому что человек. Потому что просто Шото. В голове глухо звучит чужой хриплый голос, который звал его «Шото», даже когда он был по статусу ниже собаки — рабом. «Как тебя зовут?» «Присядь, Шото». «Шото, тебе надо это попробовать». «Это не отрава, Шото». «Шото, местные такие хорошие лекари». «Тебе нечего терять, Шото». «Шото». Вернер сливается с деревьями, а солдат лишь тихо ругается на то, что ушёл так глубоко в свои мысли, что упустил того из вида. Он спрыгивает с седла и оглядывается, пытаясь найти птицу или надеясь, что та вернётся обратно, заметив, что за ней не следуют. Христианин задерживает дыхание, когда слышит за спиной хруст снега под чужими шагами. Он поворачивается, поднимает взгляд, чтобы встретиться с алыми глазами, и всё как будто в первый раз: снег, лес и обречённость. — Уходи. — Я ехал сюда день. Не остановился даже ночью. Только чтобы услышать это? — Кацуки подходит ближе, шаги его осторожные, будто проверяет чужую реакцию на своё присутствие. — А ты ожидал, что я встречу тебя с объятиями? Ты пришёл на свою верную смерть, викинг. — Шото не шевелится, даже когда воин встаёт напротив. — Нет, я пришёл увидеть тебя. Я же сказал, что не приду за тобой только на случай, если умру. — Убирайся… Тебя тут убьют. — И тебя это волнует? — воин улыбается мягко, замечая, как Вернер возвращается, чтобы опуститься на плечо христианина. — Я возвращаю долг. Жизнь за жизнь. — Разве ты уже не делал этого? — Кацуки слабо похлопывает себя по груди, где находится заживающая рана. — Чего ты хочешь? — офицер устало выдыхает, опуская взгляд к чужой руке. — Я хочу забрать тебя отсюда, мы можем попробовать то… — язычник осекается, затем всё же завершает мысль, — …во что ты поверил тогда. Но за тобой снова придут, так ведь? Снова пострадают мои товарищи, а я не хочу этого, как бы сильно не было желание отобрать тебя у них. Поэтому, мне нужно, чтобы ты сам пошел со мной. Всё будет иначе, обещаю. — Ты меня за идиота держишь? — солдат смеётся тихо, с горечью, и смотрит в сторону, куда улетел Ворон. — Говоришь такое после того, как узнал сколько может стоить жизнь наследника? И кому ты собираешься продать меня, если я соглашусь? Уэссексу? — Мне плевать кто ты! — викинг подходит ближе, ловит чужой взгляд, а в собственном застыл гнев, будто офицер задел его до самой глубины души. — Мне было так же всё равно, что ты враг, когда я встретил тебя в лесу, с открытыми ранами. И когда я покупал тебя, мне было всё равно, что ты раб. И когда ты шёпотом молился своему богу под моей крышей, мне было всё равно, что ты христианин. Всё что для меня имело значение — чтобы это был ты, Шото. Наследник вдыхает глубже, собираясь что-то сказать, но ни одна мысль не несёт в себе достойного противостояния чужим словам, ведь ему нечего ответить этому. Что-то болезненно ноет в груди, но он не даёт ощущению заостриться. — Я не пойду с тобой. Точно так же, как ты чувствуешь ответственность за своих людей, чувствую и я за своих. Тебе лучше уйти. Викинг кивает понимающе и встаёт вплотную, чтобы лбом прислониться к его. Он прикрывает глаза, касаясь его щеки кончиками пальцев и поглаживая невесомо. — Мы встретимся снова, слышишь? Клянусь Одином, это не конец, Шото, — воин наклоняется ближе, чтобы коснуться обветренных, но по-прежнему мягких, губ, словно забирая последнее из чужого поражения. Христианин почти сразу же отталкивает его, вновь шепчет что-то про то, что викинг должен уйти, что его могут заметить, но Кацуки лишь улыбается на это, ещё с минуту запечатлев в памяти черты наследника. Шото молча наблюдает за тем, как тот подзывает свою лошадь свистом, и прежде, чем та подойдёт, смотрит обратно на офицера. — Я заберу тебя. Даже если придётся объявить войну твоей чёртовой Короне. Младший наследник открывает рот, чтобы сказать что-то в ответ, но чужой низкий голос его опережает: тело сковывают тысячи цепей, а к горлу подступает страх от осознания — они больше не одни. О плечо солдата опираются локтем, и ему не обязательно смотреть в сторону, чтобы понять, кто это. — Привет, северянин, — викинг хмурит брови, расслышав в чужих словах родной язык, пока боковым зрением следит, как солдаты окружают их. Офицер чувствует пальцы у себя в волосах, которые мягко поглаживают голову, Эндевар всё так же спокойно продолжaeт: — Ты заблудился, пока шёл ко мне, Шото? — вопрос был риторическим, на что солдат решает не отвечать, а Тойя возвращает взгляд к викингу. — А ты кто такой? Тоже заблудился в этих землях? — Это наши земли. И это вы тут не приглашённые гости. Поэтому и получили по заслугам, — воин не продолжает, но чужая презрительная ухмылка делает всё очевидным: мужчина понял, что речь шла об отряде разведчиков. — Можно подумать, мы приглашали вас к нам, чтобы вы грабили и убивали. Не нравится вкус собственного яда? — Тойя, послушай… — Молчи, — рука старшего наследника опускается ко рту офицера, зажимая её, не давая продолжить мысль. — С тобой мы потом поговорим. — Вернер! Где-то со стороны лошади взлетает чёрная птица, привлекая всеобщее внимание к своим массивным крыльям, когти её держат рукоятку топора. Ворон летит в сторону воина, бросая оружие у него над головой, а тот быстрым движением ловит его, направляя шаги к наследникам. Солдаты сразу же тянутся к своим стрелам и мечам, но Тойя поднимает руку, жестом останавливая их, так и не отойдя от брата ни на шаг. Викинг встаёт напротив, костяшки на пальцах побелели от силы, с которой он сжимает оружие. — Отпусти его. — Кто ты такой, что настолько смелый? — будущий король смеётся тихо, осматривает воина перед собой, опуская руку обратно на плечо Шото. — Сколько прав у тебя на моего брата? — Эндевар специально выделяет последние слова. — Плевать я хотел на то, кто ты, — викинг плюёт к ногам Тойи. — Если хоть волосок с его головы упадёт, то ты не жилец. — Он раздражает, Шото, — с чувством выдыхает старший наследник, «представление» его очевидно разочаровало. — Мне убить его? — Тойя, нет! — офицер поворачивается лицом к брату, хватаясь за его предплечье, будто боится, что тот поднимет руку и даст команду «стрелять». — Он спас мне жизнь, когда наш отряд уничтожили. Если бы ни он, меня бы тут не было. — Хочешь, чтобы я поверил, что среди таких, как он, есть благородные люди? — В нас чести больше, чем во всём вашем королевстве. По крайней мере, мы не нападаем отрядом на одного человека. Но это даже льстит, — воин ухмыляется и обводит взглядом всех солдат, которые стоят наготове, в напряжении ожидая команды. — Опустить оружия. Тойя треплет волосы брата, закрывая его своей спиной и шагает ближе к воину, вставая почти вплотную. — Я пощажу твою жизнь, северянин, только потому, что того хочет мой брат. А ты даже не знаешь, как дорог он мне. Можно сказать, я даже благодарен, что вы забрали его, иначе я бы не увидел его ещё несколько лет. Ты сейчас покидаешь это место и больше не заявляешься к нему. В следующий раз мы встретимся либо за одним столом, либо на поле битвы. Будущий король отступает чуть, не поворачивается к врагу спиной, ожидая, когда тот сам уйдёт. Кацуки выдыхает с раздражением, понимая, что будет глупо идти на поводу у бессмысленного порыва, и спровоцировать конфликт. Туман окутывает силуэт викинга в седле, который с каждой секундой всё дальше. Шото всегда сам покидал его, всегда был тем, кто уходил. Смотря вслед викингу, он впервые ощущает разъедающую горечь чувства — когда покидают тебя. Он не уверен, что должен себя так чувствовать, но он уверен, что так — неправильно.