⤟ URD ⤠
[Судьба]
Интересно, что мы будем делать теперь, потому что всё, что мы знали о вчерашнем, исчезло. Горячий воздух, палящий лёгкие.Говорят,
«Лучше беги в горы, пока они не сгорели»,
и я теряю надежду,
что мы доберемся до дома.
***
Находясь уже в своей палатке, Торград быстро приводит себя в порядок, смывая с лица грязь и кровь, а затем берётся за небольшой кинжал, чтобы отрезать все лишние пряди по бокам, которые уже нет смысла жалеть. Закончив, он опускает его рядом с миской, вода в которой отдаёт алым — разбавленной в ней кровью. Воин выдыхает так, словно пытается выпустить из себя всю тревогу, что всё это время сковывала мысли. Выходя из палатки, он подзывает к себе нескольких воинов и отдаёт распоряжения, после чего те окружают палатку ярла, находясь на нужном расстоянии. Арен не сомневается — она мать Кацуки, он даже неосознанно связывает её с воспоминаниями из детства: Кацуки был мал, чтобы запомнить, но пятилетний Арен запомнил её слишком хорошо. Однако, даже этого недостаточно, чтобы доверять ей. В мире, в котором выросли они с Кацуки, оба прекрасно знают, что семьёй их делают не кровные узы. Торград не готов им верить, но верит Кацуки, о котором он давно перестал заботиться как о младшем: тот достаточно силён для того, чтобы оставить его наедине с Уайткроу. Надевая накидку, черноволосый викинг цепляет взглядом командира и уверенным шагом подходит к нему, обращая к себе его внимание, а солдаты, что до этого переговаривались с ним, отступают на шаг, позволив командиру обернуться к воину. — Где он? — О ком речь? — Эванс озвучивает вопрос спокойно, несмотря на то, что чужое раздражение нельзя не заметить. — Эсмонд, — наигранно терпеливо произносит викинг, улыбаясь словно через силу. — Зачем он тебе? Вы ведь всё равно не сможете общаться. — У нас неплохая коммуникация жестами, так что поспеши, командир, у меня нет столько… — Торград останавливается, расслышав знакомый голос за спиной, на расстоянии в несколько палаток. — Нашёлся. — Арен! — Эванс зовёт его, делая шаги вслед за викингом, который направляется в сторону солдата. Воин останавливается резко и, повернувшись к командиру лицом, бросает тихо, почти угрожающе: — Эванс. Одного этого оказывается достаточно, чтобы сакс замер, стоя так ещё несколько секунд, сжав челюсти, после опускает руку, которой собирался дотянуться до норманна. Солдат замечает Арена не сразу, занятый разговором с товарищем, но с появлением викинга, кажется, даже небо над головой становится мрачнее обычного. Разговор медленно стихает, другой солдат говорит короткую реплику, прежде чем покинуть Эсмонда, который переводит взгляд на Торграда. Тот смотрит на него абсолютно невозмутимо, а саксу наоборот — сложно расслабиться под пристально смотрящими на него глазами. Викинг кивает в сторону, сразу же после двигаясь в том направлении, христианин лишь молча следует за ним. Оказавшись между двумя палатками, скрытые от взора чужих глаз, Арен вновь обводит его долгим взглядом и зовёт спокойным голосом: — Эсмонд. Солдат смотрит в серую бездну, ожидает чего-то, но даже эта готовность не рассеивает чувство шока, когда щеку обжигает не слабая по силе пощёчина, и он лишь благодарен за то, что тыльная сторона чужой ладони не была покрыта кожаной перчаткой. — Какого чёрта ты припёрся туда в одиночку? — он не повышает голоса, но один только тон уже заставляет сжаться от напряжения. — Вообще не дружишь с головой? — рука воина поднимается, пока Эсмонд всё ещё держится за щеку, которая моментально обретает ярко-красный цвет. Не задевая рану, указательным и средним пальцами он надавливает на висок сакса, будто пытаясь вбить слова ему в голову. — Что если бы тебя убили там же? Лежал бы трупом, пока животные бы не сожрали твоё несчастное тело. Что ты вообще думал? Меня раздражает, что ты даже не понимаешь меня! Торград выдыхает со злостью, опуская руку и следя за тем, как христианин сгибается, опираясь ладонью о колено, плечи его начинают мелко дрожать, и только спустя несколько секунд язычник улавливает звуки тихого смеха. Эсмонд выпрямляется резко и так же порывисто подаётся ближе, неожиданно обнимая викинга, смеясь уже громче, будто и не его минутой ранее ударили, ещё и не жалея на это сил. Торград не двигается, не касается его, не приобнимает в ответ, не отталкивает — только стоит, устремляя взгляд куда-то в сторону, пока солдат не отстраняется, смотря на него с лёгкой улыбкой, потресканными губами проговаривая тихое: — Живой… Арен, выпустив свою злость именно таким образом, каким и хотел, толкает того в плечо, освобождая себе дорогу, и удаляется, в голове прокручивая услышанное, значение которого он уже успел понять за эти дни, наблюдая за тем, как проверяя состояние очередного раненого сакса, командиры озвучивали это слово, если солдат был всё ещё жив. Он раскрывает губы, шёпотом произнося: — Alive.***
Приближаясь к палатке ярла, Торград подмечает, что воины остались стоять там, где и были. Он подходит медленно, вслушиваясь в голоса, чтобы понять продолжают ли они разговор, но гадать не приходится: Уайткроу резким движением отодвигает плотную ткань, покидая палатку, а следом, выходит и ярл. Её взгляд сразу же останавливается на Арене, который медленными шагом встаёт рядом, глазами провожая ярла. Конунг поднимает голову, когда чувствует присутствие над ней, а в следующую секунду тень крыльев накрывает её плечи. Подставив руку, воительница выжидающе наблюдает за птицей, которая, проделав вокруг неё несколько кругов, опускается на предплечье, цепляясь за наручи. Бездонные глаза Ворона смотрят в человеческие, и с каждой последующей секундой зрительного контакта, чёрные крылья размеренно опускаются. Арен молча следит за этим, слабо улыбнувшись, когда Вернер, осмелев, начинает перебираться на её плечо — словно доверившись. Они стоят в тишине последующую минуту, пока Кацуки подходит к своим воинам. И если первые секунды разговора проходят спокойно, то после, ярл громко подаёт голос, привлекая всеобщее внимание: — Позовите Эванса! Кто-то из воинов сразу же двигается с места. Обращаясь к некоторым из оставшихся, Кацуки даёт распоряжения, и когда те расходятся, из группы викингов перед ярлом остаются стоять всего трое. Командир приходит недолго спустя и, не успев даже дойти до ярла, получает вопрос, брошенный едва сдерживаемой агрессией: — Где твой солдат встретил Арена? — На западной стороне леса, — чуть потерянно отзывается сакс. — Почему он направился туда? — несмотря на то, что вопросы адресованы Эвансу, Кацуки не отводит взгляда с викинга напротив, который смотрит то на командира, то на ярла, пытаясь дышать размеренно, но подрагивающая при каждом вдохе грудь, показывает всю испытываемую им тревогу. — Он сказал, что решил осмотреть места, где они не искали, — Эванс рассматривает профиль ярла, терпеливо отвечая на вопросы, ведь чужой гнев ощущается иначе в этот раз: это не просто раздражение, а тихое бедствие, которое спешит найти свой справедливый выход. — И где же они искали тогда, командир? — Кацуки наконец поворачивает голову к военному, выжидая ответа. — В лесу. Он улыбается слабо, но отчего-то улыбка эта вселяет больше ужаса, чем искаженный подавленными эмоциями взгляд. Тёмные зрачки возвращаются к лицу воина раньше, чем ярл повернёт к нему голову, смотря так, что викинг напротив отступает на шаг, с выражением животного ужаса в глазах. — За всё это время, я не проронил и слова о сражении в лесу. Ни один мой викинг не вступил туда за всю битву. Так какого дьявола вы искали там? — Ярл, позволь объясниться… — воин, который руководил тем отрядом, настороженно поднимает руку, когда Кацуки неспешно тянется к поясу Эванса, дабы достать его меч. — Но ведь сейчас уже и не важно где мы искали, так как всё то время Торград был у конунга, так что если бы мы даже искали его там… — Я не зол на то, что вы не нашли его. Вы банально ослушались приказа. Знаешь, я думал о том, чтобы просто привязать тебя к лошади и отпустить её в лес. Умер бы ты из-за удара о какой-то камень, либо же сожрали бы тебя волки — мне было абсолютно плевать. Но потом я подумал, — он хватает эфес поудобнее, мерно приближаясь. — Что если ты выживешь? Что если сможешь выбраться оттуда, вернуться домой, продолжать жить словно не являешься ничтожеством? Что если однажды попадёшь на поле битвы и умрёшь там? — ярл опускает руку на основание шеи и неестественно заботливо поглаживает короткую бороду воина, пальцами зарываясь в длинные волосы, мягче добавляя: — Понимаешь, я не могу позволить, чтобы такой, как ты, оказался в Вальхалле. Ты умрёшь сейчас, унесёшь этот позор с собой в самый Хельхейм. Алая кровь с противным звуком брызгает на снег, присутствующие почти одновременно вздрагивают, а шум сходит на нет, после того, как среди саксов раздаются несколько испуганных вздохов, ведь они так и не поняли суть конфликта. В тишине отчётливо слышен грохот тела, которое падает так, словно голова всё это время была грузом на нём, а теперь от него избавили. Пальцы ярла всё ещё в русых волосах. Он откидывает голову в сторону, бросая меч обратно в руки владельца, который ловит его инстинктивно, прежде чем понять, что форма окажется в чужой крови. Все отходят от произошедшего быстро, всё же невпервой видеть подобное. Ярл поворачивается к трупу спиной, уверенный, что его оттуда уберут так же быстро, как исчезнут следы крови, смешиваясь со снегом и грязью под сапогами. Он возвращается к палатке с удивительно спокойным выражением на лице, на ходу сразу же обращаясь к конунгу: — Твоему отряду предоставят место, где они могут ожидать окончания переговоров. Если тебе есть им что сказать, то вперёд, — Кацуки смотрит на Ворона, но никак не реагирует на то, насколько комфортно тот устроился на чужом плече. Ярл бросает в сторону Арена короткий взгляд и лишь на секунду безразличие сменяется на что-то другое, затем он заходит в палатку. Торград опускает глаза, ухмыляясь каким-то своим мыслям, после учтиво произносит, почувствовав нужду хоть что-либо сказать: — Конунг? — Если бы я была на его месте, думаю… Я бы захотела поговорить с тобой сейчас. Зайди к нему, — она слабо похлопывает викинга по плечу, двигаясь к своим воинам. Торграду никогда не было нужно оповещать о своём присутствии, когда дело касалось Кацуки, поэтому и в этот раз он заходит в палатку бесшумными шагами, встав позади ярла, который поднимает кинжалы, оставленные конунгом, что взяла с собой только свой лабрис. Он кладёт оружие на стол и оборачивается к гостю, который стоит словно призрак, вернувшийся прямиком из Вальхаллы. Арен улыбается криво, когда ярл подходит к нему и, опустив руку на его макушку, водит ею назад: короткие волосы мягкими иглами царапают ладонь. Он слабо сжимает заднюю часть смуглой шеи, будто всё ещё не верит в то, что воин перед ним настоящий. Черноволосый викинг издаёт тихий смешок и сам подаётся ближе. Сцепив руки на крепкой спине, он хлопает не сильно, показывая, что всё понимает — ярлу не стоит говорить этого вслух. Впервые за последние десяток лет, Кацуки обнимает его в ответ, слегка сжав под пальцами тунику, пытаясь удержать товарища, как если бы его снова могло внезапно не стать. — Что за убогое выражение? — Арен озвучивает вопрос и сразу же жалеет, когда его бьют в живот, отталкивая, но оно стоит того, чтобы увидеть недовольно-оскорблённое лицо ярла: так всяко лучше, чем то безразличие, будто эмоции и вовсе покинули это строгое лицо. — Если ещё раз так исчезнешь, то я лично постараюсь над тем, чтобы ты не вернулся больше с того света, — воин отходит и устало двигается к столу, дабы поднять упавшие чаши. — Договорились, — легко соглашается Торград, следя за ярлом. — Вы поговорили? — Ты знал? — вопросом на вопрос отвечает Кацуки, ставя последнюю чашу на ровную поверхность. — Узнал, пока был там. Всё то время, пока у меня был шанс видеть её вблизи, я всё никак не мог избавиться от мысли, что она мне знакома. Когда конунг сказала мне о том кто она, всё встало на свои места, хоть разумом я и понимал, что с такой же вероятностью любая другая случайная женщина могла бы заявить подобное. Но не она: у неё не было на то причин, кроме как озвучить правду, — ярл ничего не отвечает на это, и чтобы атмосфера не стала ещё более тяжёлой, Арен прислоняется поясницей к столу, оказываясь бок о бок с Кацуки, тише задавая вопрос: — Что собираешься делать? — Извлечь из ситуации выгоду, — с усмешкой бросает ярл, боковым зрением заметив удивление на лице товарища. — В каком смысле? — Видишь ли, я весь в мать — такой же благородный и милосердный, — Торград хмыкает на такое заявление, но не перебивает. — И она оказалась достаточно добра, чтобы согласиться действовать по моему распоряжению. Она будет сотрудничать в пользу Уэссекса. — Я правильно понимаю, что она решила рискнуть всем — своим статусом, войсками, договором с Мерсией и собственной жизнью, только потому что ты её сын? — Сын, перед которым она хочет искупить вину. Сын, которого она хочет подле себя. В конце концов — сын, который перестал быть никем. — Последнее звучит так, словно ты ей нужен только из-за влияния. — И кто сказал, что и я не собираюсь использовать её ради всего, что она может предложить мне? Это, как раз, докажет её честность, действительно ли она ценит и нуждается во мне настолько, насколько хочет, чтобы я думал. — А ты? Ты нуждаешься в ней? — Арен замечает как что-то доселе неведомое проходится по лицу ярла. Торград сказал бы, что это печаль. — Всё это время я прекрасно справлялся и без неё. Справлюсь и дальше, мне не обязательно нужна её помощь, чтобы выиграть эту… — Ты ведь знаешь, что я не о том. — Твои вопросы сегодня раздражают больше обычного, — Кацуки отталкивается от стола, направляясь на выход. — И всё же, ты не ответил на изначальный вопрос, — Торград встаёт у него за спиной, наблюдая, как товарищ закрепляет наручи. — Мы возвращаемся в Норвегию. С собой сюда мы взяли самых крепких и выносливых — лучших в сражении. Теперь же… Нам нужны самые хитрые и ловкие. Те, которые не будут привлекать внимания, — ярл оборачивается и смотрит в серые глаза, спрашивая ровным тоном: — В Норвегию вернусь я и небольшой отряд. Ты со мной? — Что за вопрос? — лёгкая ухмылка оседает на раненых из-за ударов губах. — Только вот тут… Мы же не можем оставить войска без лидера? — Я подумываю над тем, чтобы оставить кого-то надёжного за присмотром. Как ни смотри, я доверяю тут только тебе, но ты мне нужен там. Эванс бы тоже подошёл на эту роль, вот только наши не примут сакса за главного. Нужен фиктивный лидер, который просто будет держать их под контролем к нашему возвращению. Могу ли я доверить этот вопрос тебе? — Будто бы у меня есть выбор, — черноволосый викинг хмыкает тихо, шагая на выход. — И ещё, — Кацуки дожидается, когда Торград посмотрит в его сторону. — Мы выдвигаемся этой ночью. У нас достаточно времени для подготовки небольшого отряда.***
Незадолго после того, как на лагерь опускается вечер, небо уже выглядит, как глубокой ночью. Тут и там дозорные разожгли огонь, где-то на восточном крыле лагеря небольшой отряд готовится к скорому уходу. Никто уже и не помнит о дневном инциденте, точно так же, как не обращают внимания на людей конунга, которые быстро слились с общей массой. Ярл выходит из палатки впервые после разговора с Ареном, неторопливо шагая по лагерю и двигаясь к ближайшему костру, возле которого находит всего одного воина. — Где другие? Викинг встаёт на ноги, поворачиваясь к ярлу, чтобы оповестить негромко: — Скоро смена дозорных, ярл Кацуки. Мои товарищи закончили службу, я ожидаю, когда придёт другая группа, чтобы заменить нас, — воин улыбается немного неловко, а ярл для себя подмечает, что юношеские черты ещё сохранились на его лице: ещё несколько лет жизни в подобных условиях и их не будет. — Можешь идти. — Простите? — растерянно отзывается юный норманн, словно ослышался. — Я сказал, что ты свободен. Иди, отдохни, — Кацуки наблюдает, как неуверенно осматривается юноша, будто пытаясь понять — проверяют ли его, но после требовательного кивка в сторону палаток, он быстро удаляется. Ярл возвращает взгляд к костру, подходит ближе, усаживаясь на место, где ещё минутой ранее сидел воин, и внимательно наблюдает за языками пламени, совершенно гипнотизированный мыслями, зрелищем и тишиной, что опускается с наступлением ночи. Он не сможет сказать точно как много времени прошло, но шаги за спиной заставляют сконцентрировать внимание на реальности, выбравшись из своих дум. Гость усаживается рядом, скрестив ноги и устремив взгляд в ту же сторону, что и ярл, разделяя с ним молчание. — Почему именно он? Кацуки не возражал до этих пор, пока они сидели в тишине, но внезапный вопрос, заданный хриплым женским голосом, вызывает непонимание. Прежде чем ярл успеет обдумать его, конунг продолжает: — Я думала об этом последние несколько часов. Вероятно, моё внимание должно было привлечь то, что это мужчина, христианин, или то, что ты зацепился за целого будущего короля, но что странно… Меня удивляет то — что ты в нём нашёл, раз пошёл даже на войну. Ярл молчит долгие минуты, в течении которых воительница успевает усомниться в том, получит ли она ответа вообще, и захочет ли Кацуки поговорить о нечто таком именно с ней. — Когда я был юношей… — ярл произносит это лениво, будто обдумывая каждое слово, хоть это и не в его манере, ведь конунг уже успела подметить, что речь у него лишена всяких фильтров. — …Арен и ещё несколько человек из наших друзей, предложили сходить к провидцу. Не сказать, что мы не чтили волю богов, но для нас это ощущалось скорее как очередное развлечение, нежели как знак о том, что уже решено богами. Как они позже рассказали, провидец предсказал им всем странствия и битвы, но видимо, каждый хотел сохранить услышанное только для себя одного, ведь в подробности никто не вдавался. Я был последним, как младший среди них. Воин смотрит на огонь не моргая, пытается вспомнить всё, что было в тот день, хоть те слова он вряд ли сможет забыть теперь — когда он встретил его. «Тёмный рассвет и ловушка в сердце природы. Снежный ветер направит тебя к тому, кто будет признан душой нечеловеческой. В точь как зима — белый и чистый, в точь как зима — холодный и туманный: путь будет мрачен, под ногами — красные поля, а над головой дождь будет лить огнём… И гореть будет Вальхалла». — …Гореть будет Вальхалла. — Кацуки договаривает и останавливается, опуская взгляд на снег, касаясь его кончиками пальцев и вслушиваясь в голос матери: — Надо же… Кажется, ты запомнил каждое слово из того, что сказал провидец. — У меня не было намерений их запоминать. Когда я вернулся к своей группе, они спросили о том, что он мне сказал. Этот вопрос они задавали каждому, кто выходил. Отчего-то мне не хотелось им признаваться, что провидец предсказал мне не странствия и успешные набеги, поэтому я солгал: сказал, что у меня то же самое, что и у остальных. Не могу сказать… Решил ли я солгать тогда потому что не особо верил его словам, либо же услышанное казалось чем-то запретным для меня. — А сейчас? — вопросы конунга короткие и чёткие, Кацуки даже сложно уклониться от них, но с каждым ответом он признаёт вслух то, о чём лгал даже самому себе. — В тот день, мы сражались в долине. То было английским развед-отрядом, который оказался слишком лёгкой добычей. Они не ожидали атаки и уже было не важно — была ли у них стратегия или нет, ведь схваченные в ловушке, большинство начали хаотично убегать, пытаясь спасти свои жизни. Почему-то в каждом из нас пробудилось звериное чувство: чем громче они кричали и чем больше усилий вкладывали в побег, тем сильнее было желание убить каждого из них особо жестоко, — ярл и сам не понимает откуда возникло столько откровения в разговоре с практически чужим человеком, но что-то ощущалось противоречиво правильным в том, чтобы говорить всё это ей. — Вернер вернулся ко мне ближе к концу битвы. Я его не видел с самого начала, обычно он наблюдатель, — конунг смеётся коротко на комментарий о Вороне, и почему-то ярл решает не сопротивляться слабой улыбке, вызванной чужим смехом. — Я подумал, что он для себя уже решил, что сражение окончено, но вместо того, чтобы остаться в поле моей видимости, он вернулся в лес. Не могу сказать, что подтолкнуло последовать за ним. А потом я нашёл его. Все те забытые слова, так бесцветно произнесенные провидцем, внезапно потоком вернулись в голову. Вернер крутился вокруг него так, будто пытался защитить: тот жалкий солдат был признан не человеческой душой. И он выглядел точно, кaк зима — чистый и белый, и точно как зима — смотрел с холодом и непонятным туманом в глазах, и мне должно было быть противно касаться его — с этим нелепым крестом вокруг шеи, но отчего-то такого не ощущалось. Отчего-то… Он вызывал во мне восторг. — И ты повёл себя как чёртов слабак, который теряет голову от чувства вседозволенности? — Почему ты…? — ярл переводит на неё чуть потерянный взгляд. — Это видно по твоим глазам. Сожаление. — Когда я увидел его, подумал что это она и есть — судьба, — он выдыхает и вновь смотрит вниз, будто признавая правоту её слов. — Эта мысль ощущалась, как опьянение: я считал, что вправе поступать как хочу, ведь моя судьба не может от меня уйти. Она всегда будет возвращаться ко мне. Ведь не бывает такого, что судьбу можно отнять у её хозяина, — воин горько усмехается, заключая: — Оказалось, что бывает. Ярлу так и не отвечают. Он закрывает руками лицо, наслаждаясь тишиной, водит пальцами по вискам, словно пытаясь облегчить груз мыслей, затем выдыхает шумно, поднимаясь, когда замечает движущихся в их сторону дозорных. — Мы выдвигаемся скоро. Вы — на рассвете. Надеюсь, ты понимаешь, что не можешь просто так разбрасываться обещаниями, Уайткроу. — Кацуки, ты мог бы и иначе обращаться ко мне, знаешь ли. Воин никак не реагирует на её слова, оставляя одну у костра, и возвращаясь в палатку. Лишь у самого входа он оборачивается, чтобы посмотреть на неё в последний раз.***
Дворцовые коридоры, которые в первые дни казались наследнику массивными, и даже шире и просторнее, чем те, которые были в отцовском, постепенно становятся всё уже, а потолки всё ниже, намереваясь раздавить его — хозяина этих стен. Мерфи́ поднимает глаза с плиток, обращаясь к стражникам, которые шагают за спиной, провожая его в зал совещаний: — От него избавились? — Простите? — один из мужчин, удивлённый от вопроса, устремляет взгляд на затылок принца. — Он ведь новый на этой службе, разве нет? — принц кивает в сторону второго стражника. — Твой товарищ. От предыдущего избавились? — Надеюсь, его королевское высочество сможет простить мне мою дерзость, однако, для нас самым важным является Ваша безопасность, вне зависимости от количества, либо частоты изменения состава стражников, — сдержанно проговаривает мужчина. Шото бросает короткий взгляд назад, на нового стражника, и более ничего не добавляет, молча проходя в зал совещаний, где уже находятся все члены Совета. Дэвис с лёгкой улыбкой провожает принца, пока тот двигается к общему столу, с безразличием занимая своё место. Глава Совета явно выглядит довольным его покорностью, но для Мерфи́ же всё это лишь период ожидания. Будет ложью, если он скажет, что на момент инцидента в церкви, у него была какая-либо гениальная стратегия по тому, как исправить ситуацию, однако, действия Тойи ограничивают варианты придумать какой-либо план, ведь старший брат дал явный знак, что он что-то предпринял. Действовать сейчас самому, не сговариваясь с Тойей, может расшатать планы последнего. Сколько бы воспоминаний ни было об Эндеваре младшем, Мерфи́ его помнит именно таким — серым кардиналом. Тот не привык отчитываться и держать в курсе всех своих планов, ведь скрытность как от врагов, так и от соратников, является одним из факторов победы в почерке Тойи. А так как доказывать свою правоту наследник Эндевар привык результатом, то Шото не остаётся ничего более, кроме как довериться ему. Обсуждения Совета — ни о чём существенном, приправленные формальностями и любезностями о том, как хороша очередная идея о новых торговых планах. Монотонный поток происходящего прерывает звук открывшейся двери. Следом, внутрь проходит один из стражников и, подходя к стулу главы Совета, учтиво поклоняется другим присутствующим, возвращая внимание к Дэвису: — Я должен сообщить Вам кое-что, господин Дэвис. Вернулся посланник из Восточной Англии. За столом проходится общий, тихий гул перешёптывания, а взгляд мужчины прикован к лицу наследника, на котором не дрогнула ни одна мышца. Дэвиса часто восхищает умение Мерфи́ держать лицо, но с такой же периодичностью оно и раздражает. Нацепив на лицо фальшивую улыбку, глава Совета мягко произносит: — Думаю, весь Совет в праве узнать о любом изменении ситуации. Сообщите новость для всех нас. — Как пожелаете, господин, — стражник выпрямляется, обращаясь уже ко всем, громче продолжая: — Посланник сообщил о том, что на западе королевства Восточной Англии, противостояние против викингов всё ещё продолжается. Битвой, до этих пор, руководил один из главнокомандующих английской армии — Тойя Эндевар. По последним данным, наследник трона уже некоторое время, как покинул войска на месте столкновения с северянами. Сообщается, что он отправился на юг, предположительно, чтобы заключить договор с Короной Мерсии, для объединённого сражения против викингов. Стражник кивает коротко, отступая от стола, тем самым завершив свою речь. Дэвис переводит взгляд обратно к Мерфи́, сдерживает улыбку, когда замечает как едва заметная бледность распространяется по и так светлой коже, и как мрак, смешанный с шоком застилает непроницаемые глаза.***
Холод родных земель приветствует Кацуки лёгким ветром и шумной жизнью крестьян, которые встречают своего нового ярла. Это те же места, те же люди, однако ощущается иначе, когда всё осталось прежним — кроме него. Они прибыли несколько часов назад, но ряд людей, которые приходят, чтобы приветствовать ярла, кажется, закончится не скоро. Арен всё это время сидит по правую сторону Кацуки, наливая себе эля одну порцию за другой, и молча изучая каждого, оценивая на уровень доверия. Получасовое затишье даёт им времени, чтобы завязать короткий разговор, который прерывается недолго спустя, когда снаружи раздаётся громкое ржание. Минуту спустя, в дом заходит один из воинов и, тяжело дыша, докладывает: — К порту приближается английский корабль. Мы готовы атаковать. Дайте распоряжения, ярл. Едва успев понять смысл абсурдно звучащих слов, Кацуки переводит внимание к Арену, с вопросом во взгляде следя за тем, как резко тот встаёт, хватаясь за своё оружие. — Кацуки, я… — Конечно. Разберись с этим, — ярл лёгким жестом указывает на выход, показывая, что полностью отдаёт ситуацию в его руки: словно было что-то, о чём Арен догадался прежде него Торград кивает спешно, двигаясь к дверям и слыша, как следом идёт и воин. Не оборачиваясь, он седлает свою лошадь, твёрдо отдавая приказ: — Я еду к порту, сообщи остальным воинам, чтобы остались на местах и не действовали, если англичане не проявят враждебности, — хватаясь за поводья, он боковым зрением замечает непонимающее и недовольное выражение на лице викинга. — Ни одна стрела не должна быть выпущена, ты понял меня? — Будет выполнено. Не говоря больше ничего, Арен возвращает взгляд к лошади, сразу же переходя на быстрый бег, насколько это возможно в населённом месте. Он оказывается у берега даже раньше, чем предполагал, хоть и сам не успел понять, как преодолел путь так скоро. Необъяснимое волнение жаром распространяется в грудной клетке, по мере того, как он спрыгивает с седла, шагая по причалу к самому концу, где на воде мирно раскачивается небольшой корабль: под прицелом лучников. До боли знакомый силуэт выглядит как мираж, окутанный туманом, лёгким слоем воздушного снега на аристократично расправленных плечах, и с кристально-голубыми глазами, которые среди всего происходящего, будто почувствовав чужое присутствие, поворачиваются точно в его сторону: смотрят привычно гордо и вызывающе. Торград двигается к нему медленными шагами, а воины, держащие руки на оружиях и готовые к любому распоряжению, внимательно следят за викингом, который останавливается в метре от корабля. Арен не сводит взгляда с лица напротив, с лёгкостью проговаривая: — Пропустите Эндевара на берег.