Mafiosi as... Guardians?

Новый день, новое утро. И снова Чуя понимает, что проснулся первым. Осаму мирно спит и в ус не дует, отвернувшись от напарника, который всеми силами пытается понять, почему в свой выходной просыпается максимум в девять утра бодрым и энергичным, как какой-нибудь обитатель гор из семейства парнокопытных. Ну, он хотя бы разделяет эту участь с Дазаем, просыпаясь примерно в одно и то же время, как вчера. Наивно подумав, что сегодняшний день не станет исключением, Чуя поднял подушку, упавшую за ночь на пол, что, вероятно, служила ему верным напарником для объятий, и направился в ванную. Какой-то день сурка, но менять что-то нет ни причин, ни желания. Проделав ровно те же самые действия, что он обычно выполняет ежедневно, юный мафиози собрал волосы в не слишком аккуратный хвостик и, предварительно отправив бывшую одежду Кюсаку в ближайшую мусорку, направился к нему самому. Накахара отметил, что одежда, ныне покоящаяся в мусорном пакете, была слишком тонкой и хлипкой, чтобы хоть как-то согревать. Вероятнее всего, она играла лишь роль прикрытия для тела, на котором смотрелась слишком уж свободно. Ещё и запах, пропитавший сероватую ткань. Чуя никак не мог понять, что же он ему напоминает, пока его, наконец, не осенило. Это сомнительная смесь хлорки, сырости и... больницы. Не то, чтобы Накахара был прямо-таки экспертом, но он был готов поставить все зубы на то, что точно так же пахнет постельное бельё в больницах. Конкретно постельное бельё и ничего другого. Этот запах сложно сравнить или хотя бы как-то конкретно охарактерезовать, но это точно не аромат стирального порошка с кондиционером. Именно этим больничным смрадом, совсем не похожим на лекарственный, пропитана эта так называемая одежда, среди которой даже не оказалось нижнего белья. Нужно будет отправить этот пакет на выброс вместе с частью того хлама из коридора. Выносить его они будут ещё несколько дней по частям, но, учитывая, что раньше это всё стояло и собирало пыль, прогресс заметен налицо. Накахара вошёл в комнату, как обычно не постучавшись, поскольку уверен, что мальчик всё ещё мирно спит. Так и оказалось. Вопросов, где ребёнок, на этот раз не возникает, и Чуя уже почти без опаски аккуратно убирает одеяло в сторону, готовясь будить Кюсаку. Со вчерашнего дня изменилось не многое. Разве что на этот раз Кюсаку выглядит куда более расслабленным, чему, парень уверен, способствует его новая одежда, чья толщина от практически полупрозрачной ткани уходит очень далеко. Может, поэтому он всё время и вздрагивал? Хотелось бы верить, но Чуя привык проверять всё на практике, а не верить мнимым предположениям. Кюсаку выбрал спать на животе, уткнувшись лицом в простыню, всё также вцепившись в неё тонкими пальцами. Накахара, видя, в каком она, прямо говоря, помятом состоянии, отметил, что во сне маленький эспер наверняка сильно ворочается, каким-то чудом не оказываясь на полу. Хотелось бы узнать, это просто безобидная особенность или за этим стоит что-то куда более серьёзное. Тонкая спинка ритмично и вполне спокойно чуть поднималась и опускалась в такт дыхания, как бы говоря, что Юмено мирно спит, что, учитывая время, удивительно. Повелитель гравитации, как и, наверное, большинство людей, наслышан о том, что маленькие дети это буквально первое, что ассоциируется с батарейками, с прежде всего нескончаемой энергией. Они, как правило, устают нескоро и даже с таким раскладом спят не десять, и не двенадцать часов, а именно столько отдыхает Кюсаку. Что-то здесь явно не сходится. Прогулявшись от кровати до окна и открыв шторы, позволив свету осветить спальню, мафиози вернулся к своей первоначальной цели. Будить мальчика во второй раз уже не так боязно, но опасения всё равно никак не могут покинуть его. Накахара опустил ладонь на костлявое плечико и легонько потряс за него, стараясь разбудить, но при этом не довести мальчика и себя заодно до инфаркта с самого утра. Ему вчерашнего хватило и больше, если честно, не хотелось бы никогда. Увидев, что маленькое тельце начало двигаться, Чуя поспешил убрать руку, наблюдая за тем, как Кюсаку отстраняет лицо от простыни. Открывшаяся перед взором картина обладателя голубых, как морская гладь, глаз не радует. Опять прокусанная, только на этот раз с другой стороны губа, с немного размазанной по заспанному и бледному лицу кровью, с этими тёмными пятнами и уже вполне начавшими прослеживаться мешками под глазами. Волосы сильно спутаны и наверняка щекочут личико, что медленно и будто слегка покачиваясь, поворачивается в сторону рыжего исполнителя. Глаза вмиг распахиваются, и Кюсаку, приняв положение сидя, отползает на противоположный от Накахары край кровати, открывая обзор на смятую простыню с теми же алыми следами, что и на лице. Выспавшимся ребёнок не выглядит ни в каком месте. Нет, конечно, смотрится он лучше, чем в их самую первую встречу в кабинете босса, но точно хуже, чем прошлым вечером. Вопрос: почему? – С добрым утром, – сам не зная по какой причине, Чуя почувствовал себя оленем, хотя вроде бы ничего такого не сказал. – Может, расскажешь, чем же таким ты занимаешься ночью, что на утро выглядишь так, будто бы не спал двадцать часов вместо положенных восьми? – в общем, сумма часов, которую парень успел наспех насчитать у себя в голове, выходила примерно таковой. Чуя не видел другого способа узнать ответ на этот вопрос, кроме как спросить Кюсаку напрямую. Очевидно, он вряд ли ответит, но попытка не пытка. Авось, всё банально и дело в неправильном режиме дня и сна? Кюсаку, услышав это, опустил глаза вниз. Он никогда не спал спокойно, не считая тех случаев, когда засыпал не по своей воле, а падал в обморок из-за самых разных обстоятельств. Иногда его расспрашивали о снах в собственных целях, но происходило это не часто и надежд на то, что ему помогут избавиться от кошмаров, не давалось никогда. Из-за этого он даже начал бояться спать, ведь не хотел снова возвращаться в тот жуткий мир, за происходящим в котором он вынужден наблюдать, словно безвольный зритель, пока его сознание не решит пробудиться самостоятельно или с чьей-то помощью. Каким-то чудом Кюсаку однажды удалось не спать около двух дней, но даже взрослому организму трудно справиться с таким, не говоря уже о детском. Безусловно, он сдался и буквально вырубился, вновь оказавшись в своём кошмаре длинною в жизнь. Спать ему хотелось и хочется постоянно, но он, как может, игнорирует эту потребность организма. Вчера, когда его отпустили в эту комнату, он действительно очень хотел спать, но позволил глазам окончательно закрыться только ближе к рассвету. Всё время до этого он потратил на попытки не окунуться в омут громкой истерики, обязательно повлекшей бы за собой проблемы. Никто не станет с ним возиться и успокаивать его, что вынуждает справляться самому, просто-напросто задыхаясь под одеялом, вцепившись руками в подушку, чтобы всхлипов с любыми другими звуками не было слышно. Кюсаку старался не вредить себе слишком часто или хотя бы делать это там, где будет не так заметно. Однако в самые плачевные моменты руки делали всё машинально, заученными и закрепившимися на подкорке движениями, оставляемыми за собой красные полосы. – Тебе снилось что-то плохое? – предположил Накахара, наблюдая за реакцией подопечного. Кюсаку робко кивнул, придвинув колени к груди. Носков на маленьких ступнях уже не было, что, учитывая, как он неспокойно спит, неудивительно. – Что тебе снилось? – раз уж ребёнок пошёл на контакт, стоит пользоваться моментом, чем мафиози и занялся. Общаться с детьми он по-прежнему не умел, но пока ещё не произошло чего-то плачевного. – Почему... – он обнял колени руками, отмечая, как непривычно с такими рукавами, – Вас это волнует?.. – Юмено не понимает этого и потому отвечать не спешит. Его голос был настолько тихим, что рыжеволосый едва мог разбирать слова. Никого никогда не волновали его сны. – Я же говорил, что можно обращаться ко мне на «ты», – напоминает Накахара. – Дазая это тоже касается, так что можно без официальностей, – даже если Скумбрия и будет против, Чуя разрешит мальчику обращаться к нему не как большинство «Дазай-сан» и на «Вы», а куда более просто. Дазаю так много чести не нужно. – Что касается моих расспросов, – Накахару удивил подобный вопрос со стороны Кюсаку, но он не собирался игнорировать его. – Ты выглядишь неважно, когда просыпаешься, и спишь слишком много, – Чуя уверен, что после очередной изматывающей миссии спал бы меньше. – Твоя очередь отвечать, – парень кивнул в его сторону. – Мне... – формировать свои мысли было слишком сложно, но Кюсаку должен был. – Мне снится К-кью, – он скрестил босые ступни, положив одну на другую. – Кью? – Чуя вроде бы ещё не слышал о таком. – Кто это? – может, это какой-нибудь персонаж из фильма или выдумка самого мальчика, в связи с пережитым стрессом заигравшая своими мрачными красками? Кюсаку не ответил, лишь повернул голову в сторону одеяла. Он молча смотрит туда, кажется, даже не моргая. Его пальцы подрагивают, а слюна становится слишком вязкой и неподходящей для того, чтобы с лёгкостью сглотнуть её. Накахара перевёл взгляд за ним и, ничего не увидев, принялся убирать одеяло под взглядом детских, неотрывно смотрящих туда глаз. Такое ощущение, что внутренне Кюсаку борется с желанием сорваться и убежать куда подальше отсюда и куда менее охотным желанием схватить то, что Чуя обнаружил, отодвинув одеяло в сторону. – Это... Кью? – голубые глаза смотрят на куклу, оказавшуюся в таком положении, будто бы она лежит на боку и смотрит на своего владельца. Кюсаку снова кивнул, чувствуя, как пальцы начинают дрожать сильнее, а он не имеет возможности вцепиться ими в кожу на руках или хотя бы прикусить пару пальцев. Чуя-сан ведь запретил ему это делать ещё вчера, а взрослых нужно слушаться. Накахара берёт куклу за так называемое тело, ощущая, что на ощупь она напоминает старую и весьма потрёпанную временем мягкую игрушку. Она достаточно плотная, но не тяжёлая. Одеяние этого маленького монстра тоже новизной не отличается. – Такому только в кошмарах сниться, – мафиози озвучивает свои мысли вслух, боковым зрением замечая, как Кюсаку отворачивается, стоит кукле оказаться ближе. Всё время до этого не расставался, а теперь даже не хочет смотреть? Что же настолько жуткого ему должно сниться? Накахара попросту не представляет, какова эта уродливая вещь при действии способности. Как жутко клацают острые зубы, при том, что улыбка натягивается сильнее, почти доходя до линии глаз, из которых начинает сочиться что-то красное. Как её всю трясёт, а голова дёргается так, будто бы вот-вот отвалится. Как из тёмных рукавов появляются длинные когти, способные без особого труда разрезать кожу. И этот маниакальный хохот, отражающийся эхом, из-за которого хочется заткнуть уши и упасть на пол, лишь бы не слышать этот звук, способный, кажется, взорвать мозг, заставив барабанные перепонки лопнуть изнутри. Если бы Кюсаку снилось только это... – Простите, – и снова с детских уст вылетает это, как кажется, совсем ни к месту слово. Ему не за что здесь извиняться. Не за что. – За что? – куклу он опускает недалеко от ребёнка, наблюдая за тем, как Кюсаку похоже и не думает смотреть в её сторону. – Вы... – Кюсаку замялся, словив на себе чуть напряжённый взгляд, и поспешил себя поправить, – т-ты напрасно тратишь на меня своё время, – слова, явно переманенные от взрослых. – Я не должен отвлекать тебя и доставлять проблем. Мне нужно слушаться. Я не... – он мог бы озвучить ещё множество фраз, сказанных в его адрес, но парень прервал его. – Так, мелкий, стоп, – мафиози выставил перед собой руку, жестом говоря остановиться. Накахара пребывал в небольшом шоке от подобных изречений со стороны Юмено. И это ему говорит семилетний ребёнок? Ладно, чёрт с ним, с возрастом, но он же не сделал буквально ничего из того, что перечислил. – Во-первых, ты не доставляешь мне проблем на данный момент. Во-вторых, ты ещё ничего не успел сделать. В-третьих, ты до сих пор слушался меня, – утро только началось, а уже не всё гладко. Чуя совсем не разбирается в детской психологии, как и в детях в целом, но он уверен, что ребёнок в таком возрасте вряд ли сможет самостоятельно сформировать подобные высказывания, не имея для этого почвы. Ему вбили это в голову, заставив поверить, что так оно и есть. Кюсаку проговаривал каждое слово чётче, чем всю свою немногочисленную речь, что Накахаре довелось услышать от него ранее. Такое ощущение, будто бы он только что рассказал какое-то заученное высказывание, возможно, конкретного человека, толком не вдумываясь в его смысл. Он просто уверен, что так и есть. – Тебя правда волнуют... мои сны? – он сам в это не верит. Как кого-то могут интересовать и уж тем более волновать бредни его больного сознания? Как?.. – Да, – ответ чёткий и правдивый. – Хочешь поговорить об этом? – Накахара наблюдает за тем, как Кюсаку буквально на мгновение задумывается, но в итоге всё равно отрицательно мотает головой. – Тогда позже. Согласен? – он готов пойти на компромисс и дать мальчику время, чтобы вернуться к этой, по всей видимости, непростой теме. Юмено кивает, отстраняя голову от коленей. Его взгляд Чуя назвал бы оценивающим и явно недопонимающим. Не верит. Справедливо. Главное, что он согласился поговорить, хоть и не сейчас. Начало положено. – Не хочешь расчесать волосы? – Накахара видит, в каком они состоянии, и потому предлагает мальчику что-то сделать с этим двухцветным бедламом. Кюсаку чуть наклоняет голову вбок и явно приподнимает брови. Из-за чёлки, едва не закрывающей глаза, этого не видно, но Накахара уверен, что Кюсаку приподнял их. То, как он чуть наклонил голову, напомнило Чуе Осаму. Тот тоже довольно часто так делает, когда интересуется чем-то или задаёт совершенно нелепый и бессмысленный вопрос. – Расчесать? – он будто бы впервые слышит это слово. На следующие секунд семь в комнате воцаряется тишина из-за похоже немного зависшего Чуи, пытающегося переварить услышанное. – Ну... да, – самое время заплетать мозг в узелок, который потом хрен распутаешь. – Расчесать волосы. Расчёской, – Накахаре не хотелось думать о том, как бы Дазай усмехался над ним или, что вероятнее, ржал бы во всю от того, насколько нелепо сейчас выглядит его напарник. Ну не умеет он разговаривать с детьми и объяснять им что-то. Не умеет! – Ты не знаешь, что это, так? – Чуе, вероятно, надоело позориться, и он решил спросить напрямую. Ответ себя ждать не заставил. – Нет... – Кюсаку бы хотел сказать что-то такое, чтобы его опекуна удовлетворил ответ, но если он начнёт лгать, то ему же потом будет хуже. Чуя посмотрел на него ещё примерно полминуты и молча вышел из спальни, вернувшись уже с той самой расчёской в руке. Её Накахара нашёл в одном из тех пакетов, что им вчера привезли. Там были всякие средства личной гигиены и мелочи типо этой, для ухода за собой. К слову, не помешало бы объяснить Кюсаку, что там к чему, ведь вчера в ванную поставили далеко не всё. Да, им с Дазаем, что Чуя надеется уже бодро зевает, лупая зенками в потолок и поставив на пол хотя бы одну ногу, вчера было в падлу заняться этим, каются. – Что это? – Кюсаку заметил странный предмет в руках старшего. – Я объясню на практике, – потому что понимает, если попытается объяснить без неё, то уже не возьмётся никогда, окончательно психанув и решив, что на хрен оно нужно. Накахара приземлился на кровать, уложил расчёску рядом и протянул одну руку Юмено. – Я не сделаю ничего, что причинит тебе вред, – он уже понял, что без такого предварительного объяснения они в ближайшее время не обойдутся. – Иди сюда, – Чуя предполагает, что, скорее всего, сейчас выглядит как маньяк, пытающийся затянуть в свои сети ребёнка, но что делать. Кюсаку, хвала небесам, переместился на четвереньки и не особо решительно подполз к Накахаре, ожидая от него дальнейших указаний. Сильные руки притянули его к себе быстрее, чем Юмено успел хотя бы испугаться, а когда понял, что произошло, уже оказался в сидячем положении между чужих ног. – З-зачем?.. – его пугает такая близость, но обстоятельства сейчас играют явно не в его сторону, чтобы бежать. Он был слишком близко к Накахаре. Слишком. – Так нужно, – расчёску Чуя удобно располагает в руке и подносит к спутанным волосам. – Я не кусаюсь, – Чуя как-то слышал, как какая-то женщина говорила так, чтобы внушить ребёнку свою безопасность. Верить, что эта фраза, носящая собой непрямой смысл окажет какое-то большое влияние, было бы слишком наивно. Чуя не верил, но надеялся. Кюсаку ничего не оставалось, кроме как мирно сидеть, не имея возможности посмотреть, чем занят человек позади него. Плечи заметно напряглись, сдвинувшись ближе друг к другу. Судя по ощущениям, Накахара уложил ладонь на его голову. Зачем?.. – Если тебе будет неприятно, то говори, но с таким... – ещё буквально мгновение, и Кюсаку бы услышал слово, по возрасту ему не подходящее, – с такими спутанными волосами тебе придётся немного потерпеть, – Накахара провёл расчёской по прядям, ощутив, как мальчик вздрогнул. Очевидно, что он не привык к такой незначительной, знакомой всем с детства процедуре. Какая это уже по счёту? Накахара старался быть аккуратен в своих действиях пока расчёсывал, а иногда и вручную распутывал пряди. Это оказалось не так сложно, как могло бы, за счёт того, что волосы, очевидно, были не до конца промыты. Возможно, причиной этому служит то обстоятельство, что Кюсаку, по сути, вынужден пользоваться только одной, левой рукой, так как повязку на правой мочить нежелательно. Либо же он просто не умеет правильно мыть голову, вот и не промывает волосы до конца. – Вечером помоем тебе голову, – осведомляет Накахара и, тихо бубня себе под нос, пытается прочесать волосы. Первые пару минут Кюсаку шипел и иногда дёргался из-за не особо приятных или даже чуть болезненных ощущений, но держался. Когда же Чуе удалось более-менее разобраться с особо проблемными участками, он принялся проводить расчёской сверху вниз вдоль всей длины. Накахара бы подстриг их или уже начинал бы время от времени собирать в хвостик, но для начала им лучше дождаться вечера и нормально помыть их. Волосы у Кюсаку, несмотря на это, довольно мягкие и, как Чуя заметил, густые. Прикасаясь к ним, Накахара ощутил, что светлая часть волос значительно отличается от тёмной. Они и вправду будто седые, но люди же не могут посидеть только наполовину, верно? Скорее всего, способность сыграла здесь не последнюю роль. Выходит, способности могут так сильно влиять на внешний вид? Похоже, так и есть. Кюсаку внимательно слушал комментарии Чуи по поводу того, что он делает с его волосами, старательно пытаясь впитать новую для себя информацию. Раньше у него не было особой необходимости ухаживать за ними. К тому же его никогда не учили этому, вкратце показав, как нужно мыть голову со всем остальным ещё в раннем детстве. Но то ли те люди не понимали, что ребёнок в том возрасте не в состоянии достаточно качественно промыть собственные волосы, хотя бы потому, что руки были недостаточно длинными. То ли им попросту было всё равно на шевелюру, которую просто сбривали под ноль, не желая возиться, примерно раз в год или чуть чаще. Бритьё налысо. Ещё одна процедура, которую Кюсаку всегда ненавидел и жутко боялся, начиная трястись всем телом, стоило услышать этот звук работающей машинки... Когда космы доходили примерно до той же длины, что и сейчас, к нему приходили, велели сесть и не двигаться всё то время, пока будет проходить процедура. Боли в эти редкие моменты он, к своему счастью, не испытывал, но та давящая атмосфера, в которой ему даже нельзя шевельнуться, нагоняла слишком много напряжения. С расчёской Кюсаку и вовсе не знаком, ведь никогда не пользовался ей, иногда расчёсывая волосы пальцами после принятия душа, что тоже случалось не часто. В основном они всегда были спутаны и растрёпаны, при этом не отличаясь чистотой. Кюсаку просто не умел правильно мыть голову. Да и такая возможность выпадала нечасто. Если ему позволяли принять душ, то с основной целью — смытие уже на который день запёкшейся крови. Своей или чужой. Нередко в такие моменты он был настолько ослабшим и измотанным по самым разным причинам, что его ледяные пальцы попросту немели, теряя чувствительность с возможностью нормально управлять ими. Там уже было не до волос, на которые Юмено с годами перестал обращать внимание. Не считая случаев, когда он начинал дёргать за них или вырывать их с кровавым корнем, за что ему не раз доставалось. Это случалось не так часто, но если все-таки приключалось то, как правило... было больно. Что в процессе, что после него. Под конец процедуры всё было уже не так плачевно и Кюсаку позволил себе расслабиться. Плечи не напрягались так сильно. Юмено ушёл в свои мысли, немного выпрямившись по просьбе Накахары, чьи махинации с его завитками уже не казались такими жуткими. Кюсаку не мог понять этого. Неожиданно к нему пришло осознание, что он начинает чувствовать себя более комфортно рядом с этим человеком, однако Кюсаку совсем не привык к подобному. Его... пугает то, как Накахара относится к нему, проявляя некую заботу, которой, по сути, никогда не было. Хотя нет. Её вообще не было. Чуя был добр с ним. Слишком добр, и от этого Кюсаку чувствует себя странно. Он ведь не заслужил подобного после всего, что сделал. Но ему было приятно и спокойно, словно в один момент все проблемы исчезают в неизвестность, стоит оказаться в тёплых объятиях парня, который, что странно, до сих пор не сделал ничего плохого. С Чуей становится спокойно, как сейчас, когда он бережно расчёсывает его завитки, разделяя каждую волосинку. Тело совсем расслабляется, а учитывая, сколько он сегодня проспал, усталость с сонливостью берут своё. Глаза слипаются, тело чуть покачивается, босые ступни, чей холод уже давно не ощущается, немного немеют, безвольно свисая с кровати. Накахара едва не выронил расчёску, когда Кюсаку окончательно расслабился, откинувшись на него. Он не спал, хоть и очень хотел, о чём говорили прикрытые веки, сейчас кажущиеся такими тяжёлыми. Мальчик немного поёрзал, дабы не упасть с кровати, а Чуя затаил дыхание, боясь сделать лишнее движение. – Пойдём в ванную, – Чуя не был бы против посидеть так ещё, но у них есть дела. Мафиози не стал спускать ребёнка на ковёр, развернул к себе лицом и, придерживая одной рукой под коленками, второй несильно прижал за спину к себе. Кюсаку никак не сопротивлялся, будучи слишком сонным для этого, как мысленно решил Накахара. Утреннее умывание должно помочь приободриться. Кюсаку убрал с глаз непривычные, почти прямые за счёт расчёски пряди и тихонько уложил голову на плечо парня. Ему, очевидно, не стоило этого делать, заходя так далеко самому и позволяя сделать это Чуе, но Кюсаку чувствовал в этом почти жизненную необходимость. Его маленькое, напрочь истерзанное тело, отчаянно нуждающееся в тепле и заботе, тянулось к тому, кто хоть немного проявлял их по отношению к нему. Несомненно, не надолго. Кюсаку не сомневается, что спустя какое-то время вернётся к прежней жизни, наполненной болью, страхом, холодом и вечным запахом сырости с кровью в окружении людей, втыкающих под его кожу железки, вынуждая ходить с ними почти всё время. По указаниям их должны были вынимать через довольно небольшой промежуток времени во избежание гнойниковых ран с более чем возможным заражением крови, но мало кто горел желанием попасть под действие способности, которую он до сих пор не научился контролировать. Двигать руками с напрочь онемевшими от боли и кровопотери пальцами. Спать с воткнутыми глубоко под кожу металлическими лезвиями, скуля и непроизвольно проливая слёзы, стоит лишний раз пошевелиться. Помнится, пару раз в такие моменты у него случались судороги, превращающие его и без того плачевное состояние в настоящую пытку. Истязание болью. Агонией невыносимых страданий, во время которых Кюсаку мечтал только об одном – поскорее отключиться от болевого шока и хотя бы пару часов не чувствовать этого. В последние годы это происходило слишком редко в связи с тем, как вырос его болевой порог. Он выше, чем у обычного ребёнка или даже взрослого, но сам факт этой боли заставляет его биться в панических атаках, задыхаясь в слезах, без надежды на помощь. Кюсаку более чем уверен, что вскоре вернётся ко всему этому, как только надоест этим людям или же закончится их срок работы с ним. Дазай с Накахарой наверняка возятся с ребёнком не по своей воле, желая как можно быстрее избавиться от проблемы, подобной ему. По-другому не может быть. В ванной Чуя поставил Кюсаку на пол и быстро выудил из пакета всё необходимое для утренних гигиенических процедур и, предварительно промыв зубную щётку под краном, передал её вместе с зубной пастой младшему, в надежде, что хотя бы ими он обучен пользоваться. Растерянный взгляд говорил ярче всяких слов. Накахара хлопнул себя по лицу ладонью, прикрыв глаза. Ладно, он был не готов к этому. Придётся объяснять. Учитывая свой предыдущий опыт с расчёской, Чуя решил сразу продемонстрировать всё на наглядном примере, ради которого придётся чистить зубы во второй раз, но так, наверное, даже правильнее. Вместо, очевидно, непонятных для Кюсаку слов сразу идёт практика, во время которой каждое предложение приобретает свой особый смысл. – Запоминай, – в правой руке расположилась щётка, а в левой тюбик пасты. Чуя стоял напротив Кюсаку, чтобы он мог видеть его и повторять без особого труда. – Берёшь зубную щётку, – Накахара демонстративно чуть приподнял руку с ней, – и выдавливаешь на неё примерно столько зубной пасты, – Чуя выполнил, что сказал, наблюдая за Кюсаку, успешно, правда, совсем не уверенно, повторяющим за ним. – Теперь хватаешь щётку, подносишь её щетинками с пастой к зубам и, несильно надавливая, делаешь вот так, – Накахара показал, какими именно движениями нужно чистить зубы, вновь ощущая во рту вкус ментола. Кюсаку скопировал, принимаясь проводить щетинками по зубам. Это казалось таким странным и бессмысленным, но и немного любопытным. Ощущение холода во рту было не очень приятным, и завидев изменения в мимике детского лица, Чуя вытащил свою щётку изо рта. – Старайся не глотать пасту. Она не съедобная, – Накахара наслышан о том, что многие ребята любят полакомиться своей зубной пастой со вкусом какой-нибудь клубники или мандарина, так что намерен избежать таких попыток заранее. Мало ли как она повлияет на пищеварительную систему, но Кюсаку, непривыкший даже к такой мягкой, по сравнению со взрослой, пасте и не думал есть её. Это звучало ещё страннее, да и её вкус не походил на что-то съедобное. Лучше просто чистить зубы этой субстанцией, начавшей пениться. Странная процедура. Почистив зубы положенное количество времени, равное примерно двум минутам, Накахара вынул щётку, сплюнул пасту в раковину и промыл рот от остатков белой пасты. – Запомнил, что я делал? – спросил Накахара, поглядывая на подопечного с щёткой во рту и чуть испачканными губами. – Угу, – Юмено кивнул, убрав руку, тем самым оставив щётку торчащей изо рта, и поднял полные ожидания глаза на Накахару. Тот нашёл это зрелище слегка забавным, позволив уголкам губ непроизвольно подняться. Не такой и плохой учитель может из него получиться. Чуя опустился на корточки, чтобы сравнить свой рост и рост Кюсаку. Ощущать себя выше кого-то было непривычно для парня, самого имеющего небольшие параметры, но где-то глубоко, даже приятно. – Мне поднять тебя, или встанешь на стул? – идти за этим предметом мебели не хотелось, но выбор Накахара даёт. Кюсаку задумался, пошевелил пару раз челюстями, от чего щётка тоже сдвинулась. Тщательно всё обдумав, Юмено подошёл ближе к парню. Накахара всё понял и поднял его на руки, в очередной раз отмечая, какой же он лёгкий и костлявый. Носить его на руках удобно и совсем не сложно поднимать, но стоит подумать насчёт чего-то другого. Вроде как существуют какие-то детские подставки для помощи в ванной комнате. Нужно бы проверить ближайшие супермаркеты на их наличие. Настроив воду, Чуя придвинул Кюсаку к раковине, и мальчик начал делать то же, что и Накахара до него. Ранки на губах жутко пекли сначала из-за пасты, что у него получалось не показывать, а теперь из-за воды, заставляя морщиться. В зеркало Кюсаку по-прежнему старался не смотреть. Накахаре пришлось не только держать Юмено, дабы тот смог самостоятельно справиться со своей утренней гигиеной, а ещё и придерживать пальцами пряди чёлки, которая непременно бы намокла. Не помешало бы познакомить его с резинками для волос, коих у них, к счастью, в избытке. Как только Кюсаку прекратил свои манипуляции с водой, Чуя осмотрел его лицо, заприметив несколько свежих ранок на губах. Вода смыла с них остатки крови, и новая, выступившая поверх ран, начала запекаться, избегая кровотечения. Тёмные тени ожидаемо так и остались под глазами без единого намёка на жизненную энергию присущую детям. Глаза вроде бы детские, но вот взгляд... Что такого ужасного повидал этот ребёнок, чтобы иметь в свои семь такие пустые глаза? – Не кусай губы, – Чуя потянулся за полотенцем и, передав его Кюсаку, опустил того на пол. Юмено вернул его Чуе, быстро повесившему то на своё место. Накахара решил, что раз уж они в ванной, то вычеркнут из списка планов на день сразу два пункта. Умыться и объяснить какая из бутылок и прочих банных принадлежностей куда и для чего. Чуя рассчитывал растолковать всё быстро, без особых дум над темой как. Всё просто. Голубая бутылка с тем-то для того-то, с белой верхушкой для того-то и так дальше, но тут всплыл один нюанс. – С голу... голубой? – Кюсаку с трудом удалось выговорить незнакомое слово. Чуе показалось, что в этот момент рядом застрекотали сверчки. Ну нет. Это базовая информация, которой владеет любой ребёнок младшей группы детского сада. Он не может не знать таких вещей. Однако... – Ты не знаешь цвета? – верить в это не получалось, хоть убейте. Кюсаку пожал плечами и помотал головой, опуская её и пряча глаза за всё-таки немного намокшей чёлкой. Ему почему-то стало как-то неловко от самого себя. Чуя выглядел таким удивлённым, когда задавал этот вопрос. Кюсаку могло и показаться, но он заметил, как правое веко опекуна чуть дёрнулось. Он сказал что-то, что разозлило или расстроило его? Но он действительно впервые слышит эти странные слова, по всей видимости, характеризующие цвета тех бутылочек, одну из которых Накахара так и не выпустил из рук. Видя, что Кюсаку заметно поник, Чуя поспешил разрушить тишину и снова присел на корточки. Бутылка детского шампуня отправилась обратно в пакет. – Ты чего? – Чуя постарался рассмотреть глазики, но вместо них в глаза бросилась дрогнувшая нижняя губа. Маленькие пальчики вцепились в полы рубашки, и Кюсаку отступил назад, не рискуя смотреть на человека напротив себя. Он разочаровал его. – Я... я н-не... это... Прости, – Кюсаку отвернулся от Чуи, не позволяя, успевшей накопиться в стекляшках влаге, располосовать свои щёки. – Я н-не знаю... я-я... – он не представлял, что может сказать в своё оправдание. Ему хотелось исчезнуть. Провалиться сквозь землю или куда-нибудь подальше, лишь бы не узнавать, что будет дальше. – Успокойся, – Накахаре не хотелось паниковать следом за Кюсаку, а для этого нужно его успокоить. – Ты не виноват в том, что тебя не учили этому, – а должны были, кто бы его не воспитывал, пронеслось в голове. – Хочешь, мы выучим их с тобой? – это должно было отвлечь его, от чего бы он там себе уже не надумал, и так оно и получилось. Кюсаку на секунду замер и посмотрел на Чую. Кажется, он понял его. – Я поучу с тобой цвета. Обещаю, – в понимании Накахары это не так уж сложно, хоть он в жизни таким не занимался и, если уж честно, не думал, что придётся. Парень расставил руки в стороны и совершенно спокойным тоном, с таким же выражением лица, не отображающим ничего дурного, проговорил: – Иди сюда, – получилось даже немного ласково, чего Чуя и сам не ожидал. – Не бойся, – повелитель гравитации не стал ничего говорить, когда Кюсаку вновь слегка прикусил губу. Думал Кюсаку долго. В нём словно боролись в смертельной схватке две стороны, одна из которых отчаянно нуждалась и хотела броситься к опекуну, ища блаженное утешение, а вторая грозно шептала и напоминала о возможных последствиях, проверенных жизненным опытом. Выпустив из пальцев многострадальную ткань, Кюсаку побрёл к старшему несмелым шагом. Расстояние между ними сократилось стремительно, и стоило осознанию этого прийти в голову, как мафиози ощутил на своей шее маленький холодный носик. Чуя слышал каждый удар крохотного сердечка, бьющегося, на его взгляд, слишком быстро. Руки медленно окутали хрупкое тельце, кажется, совсем не отдающее теплом. Плечи задрожали, и до Чуи донёсся звук, напоминавший очень рванный выдох, сопровождаемый чем-то влажным, очевидно, солёным и горьким на его шее. Юмено, видимо, не захотев демонстрировать своё лицо, спрятал его, уткнувшись в неё. Как и вчера Накахара принялся тихо заговаривать его какой-то ерундой, которую обычно говорят, когда хотят кого-то успокоить. Добавить к этому едва ощутимые поглаживания вдоль подрагивающей спины, и результат почти гарантирован. Дыхание стало заметно ровнее, дышит мальчик носом, больше не дрожит, и мышцы его значительно расслабились. Пелена слёз так и не сошла с глаз, но не всё сразу. – Всё хорошо, – почти прошептал Накахара, проводя ладонью вниз. – О-объятия?.. – детский шёпот, ради которого Кюсаку отстранил лицо от шеи, взамен окутав её руками. – Объятия, – кивок и парой секунд ранее поднятые брови опускаются, а руки сильнее прижимают кроху к груди. Со стороны и не скажешь, что Кюсаку был на грани истерики. В такие моменты, как этот, привычно агрессивный и весьма импульсивный Накахара становится таким заботливым и безопасным, что хочется просто прижаться к нему и больше никогда не открывать глаза. Раз и навсегда уснуть там, где тебе тепло и хорошо, будучи уверенным, что всё плохое уйдёт, прихватив с собой один большой кошмар. Искреннее желание, которого он не будет достоин никогда. – Спасибо... – он рад, что смог ещё один раз получить эти ощущения. Похоже, Чуя нашёл свой способ, как успокоить этого ребёнка. Обнять и гладить по спине, давая понять, что он никуда не уйдёт, шепча что-то рядом. Так просто и обыденно для многих, но совсем не знакомо маленькому эсперу. Накахара дождался момента, когда Кюсаку решит отпустить его, и они всё-таки занялись содержимым пакета, жаждущего, чтобы его, наконец, разобрали и отправили на заслуженный отдых в ящик к подобным ему созданиям из полиэтилена. Чуя так и сделал, предварительно достаточно успешно объяснив Юмено, что и как. Кюсаку старался запоминать, в какой бутылке что и для чего, заодно пополняя свой не слишком обширный словарный запас. Благо в пакете было не так много. В целом сложностей не возникло, и они с Чуей успели выучить три первых цвета, благодаря окрашенным в них предметам. Белый, синий и голубой. Позже они обязательно займутся всеми остальными, а в самое ближайшее время у них дела. – Подожди меня в своей комнате, – озвучив просьбу, Чуя направился на кухню с тем самым любезно сложенным в несколько раз пакетом. Добравшись до места, которое мы все любим и ненавидим, Чуя отправил мешок туда, где ему самое место и уже было ушёл, ведь планировал позавтракать с Кюсаку вне дома, как в голове что-то щёлкнуло и заставило развернуться. Минуя раковину с ещё вчерашней посудой, Чуя оказывается у холодильника и тянет его дверцу на себя, заставляя белую лампочку загореться. Вот зачем в холодильнике лампочка, если вечером, а тем более ночью, есть не рекомендуется? Хотя ладно, это всё равно никого не останавливает, сколько о вреде в конце дня тяжести для желудка не говори. Найти в непривычно заполненном продуктами холодильнике один маленький пластиковый контейнер не легко, но Чуе удаётся разглядеть его за другим, более внушительного размера. Если память Накахаре ещё верный соратник, то там смиренно лежат приготовленные им же панкейки. Их Чуя оставит Дазаю. Не потому, что Накахара такой добрый и заботливый. Просто Дазай чуть ли не слёзно упрашивал своего напарника, наверное, неделю приготовить эти несчастные панкейки. И на восьмые сутки рыжеволосый сдал назад и принялся за готовку этих сраных пышных блинов. Накахара поклялся, что вывернет Дазаю на голову эти панкейки, если он не сожрёт их. Вот теперь пускай ест и только попробует возразить. Отодвинув контейнер с ними в сторону, Накахара добирается до своей цели и, достав небольшую пластиковую коробочку из местной доставки готовой еды, закрывает дверцу, теперь отправив то, что когда-то было салатом в мусорное ведро, покидает кухню с ещё одним маленьким пунктиком в голове. Не забыть выбросить ещё и этот пакет с мусором помимо того, что стоит в ванной. Это, несомненно, расточительство и, что называется, деньги на помойку, но, учитывая, что салат с когда-то свежими овощами простоял неделю, если не больше, его лучше будет выбросить, игнорируя своего внутреннего еврея, скребущего на пару с жабой душу. Накахара переоделся из домашней в более подходящую для выхода на улицу одежду и, заранее натянув на руки перчатки, как и говорил, вернулся к Кюсаку с намерением помочь ему одеться. Благо, с недавних пор одежды у него может не больше, но уж точно не меньше, чем у среднестатистического ребёнка. Мысленно и только мысленно похвалив Дазая за довольно аккуратную раскладку одежды в шкафу, Чуя, немного покопавшись в нём, нашёл простенький, при этом симпатичный спортивный костюмчик, состоящий из комплекта светло-серых штанов с белыми полосками по бокам и такой же по цвету толстовки с полосами на рукавах. Всё такое непривычно крошечное. Кюсаку к выбору Накахары отнёсся спокойно и, не имея возражений, забрал предложенную одежду с дополнением в виде новой пары носков, принимаясь переодеваться, не обращая внимания на парня, для приличия отвернувшегося в сторону. Чуя ожидал, что мальчик смутится и попросит его отвернуться или выйти, но он просто начал расстёгивать пуговицы. – Я закончил, – Кюсаку с небольшим трудом натянул на себя толстовку, немного растрепав волосы, но решил эту проблему, повертев головой. Он не привык к подобной одежде. Накахара оценивающе прошёлся по нему взглядом и кивнул, радуясь хоть какой-то самостоятельности с его стороны. Умение самостоятельно одеваться наверняка сэкономит им ещё много времени. Спортивный костюм, как и пижама, смотрелся на Кюсаку великовато, но мило, а на очевидный промах в размерах глаза и вполне можно было закрыть. А вот на явный недостаток веса Накахаре закрывать глаза не хотелось. То, что его явно недокармливали, несомненно и видно невооружённым глазом, буквально с первого беглого взгляда по его до неприличия тощему, толком не способному себя согреть телу. Взять хотя бы те моменты, когда его шатало, стоило встать с кровати и тут же полететь вниз. При этом Кюсаку не был замечен за поеданием большего, чем ему нужно, он не набивал желудок до мерзкого чувства тошноты и болезненного давления на диафрагму. Мелкий наоборот ест намного меньше, чем должен, ещё ни разу не доев всё, что лежало на тарелке. Нормально ли это? Очевидно, что нет, но Накахара не врач, чтобы чётко знать, что здесь норма, а что нет. Стоит ли настаивать на том, чтобы Кюсаку съедал свою порцию до конца, или пустить всё на самотёк, в котором мальчишка сам разберётся, сколько ему есть? Возможно, стоит чаще предлагать ему поесть небольшими порциями, а не один или два раза в день заставлять насильно впихивать в себя пищу. Они с Дазаем привыкли питаться совсем по-другому, поскольку не всегда имеют возможность соблюдать тот же привычный распорядок дня, в котором время расписано по часам с пробуждения и до отбоя. Что Дазай, что Накахара терпеть не могут условия, при которых им приходится соблюдать кучу правил. А устраивать персональный лагерь у себя дома никто из них, разумеется, не захочет и, зная себя, не будет. Но пару корректировок всё же нужно внести. Дазай... А где его персону в такое время носит? Неужто всё ещё спит? Нужно бы подтолкнуть его к пробуждению, ибо Чуя ни на что не намекает. Он и прямо сказать может, но грязная посуда себя сама не вымоет. Рука, машинально задержавшаяся на шее, не ощутила под собой знакомого аксессуара, переименованного напарником в ошейник. Чуя и забыл про чокер, хотя смотрел на него почти всё время, что они провели в ванной, а были они там, надо отметить, довольно долго. Накахара зашагал к выходу из спальни, намереваясь исправить свою оплошность, списанную на утреннюю рассеянность. Стоя в дверном проходе, голубоглазый эспер глянул на мальчишку, прижавшего к себе чёртову куклу, и кивнул, жестом говоря идти за собой. Юмено послушно пришёл в знакомую комнату и ждал, когда Чуя закончит свои непонятные для ребёнка дела. В руках, благодаря перчаткам и своей природной тонкости отдающих элегантностью и даже толикой женственности, оказалась маленькая чёрная коробочка, снятая с полки в самом низу зеркала. В этой коробочке, в которой чокер и был куплен, Чуя хранит его, когда снимает. Это удобно, и шансы потерять его, забыв, куда положил, сводятся к минимуму. Достав из ящичка украшение, Накахара оставил его в одной руке, пока вторая накрывала крышкой нижнюю часть, успевшую вернуться на полку. Подняв глаза на зеркало, Чуя преимущественно сосредоточил внимание на шее, намереваясь надеть и застегнуть чёрную ленту. Пальцы делали всё привычно быстро и аккуратно, позволяя не уделять процессу очень много зрительного внимания. В отражении зеркала Чуя увидел то, что привлекло его внимание куда больше. Кюсаку, меньше минуты назад спокойно стоящий недалеко от стены, буквально вжался в неё спиной, видимо, до этого пятившись назад. Его глазницы широко раскрылись, а веки словно перестали смыкаться, боясь хоть на секунду перестать видеть происходящее. Он не моргает, не двигается, кажется, едва дышит, направив неморгающий взгляд на зеркало. Глаза со зрачками противоестественной формы сами будто остекленели, словно ребёнок увидел призрака и теперь боится шевелиться. Руки прижимают куклу, именуемую «Кью», до дискомфорта в конечностях, а тело будто бы друг за другом обдало сначала кипятком, а сразу после водой прямиком из ледяной проруби. Зубы клацают друг о друга, отдаваясь противным треском в ушах, не позволяя услышать что-то извне. – Кюсаку? – Чуя недоумевает и на всякий случай осматривается вокруг, заканчивая с чокером. – Ты чего застыл? – только последнее слово доходит до адресата, поспешившего уйти из ванной с так и не пропавшим из глаз ужасом. Накахара недоумённо идёт за ним, прихватив с собой чёрный пакет с мусором на выходе, второй раз осматривая уборную на наличие пауков, домашних сороконожек, призраков и по какой-то случайности не до конца отмытых от стен или зеркала пятен сомнительного происхождения. Ничего из перечисленного парень не замечает и, чуть оттянув ленту от шеи пальцем, убирает его, шагая за мелким. Только что же нормальный был и вот опять какой-то отрешённый. Понять этого ребёнка Накахаре светит разве что чудом. Вот только он в волшебство не верит. Может, оно и случается у кого-то в жизни, но точно не у него, не с его везением. С таким умозаключением мафиози дошёл до коридора, где ненадолго оставил Кюсаку, бросив недалеко от двери пакет. Идти за вторым на кухню резко расхотелось. Стоит день, значит, и второй простоит — гласит мудрость людей, ищущих оправдание всему, кроме себя самих. Но у Чуи есть отмазка в виде по каким-то причинам оставшегося без его внимания сожителя. К своему удивлению, Накахара обнаруживает его в том же положении. Дазай спит на боку, придвинувшись к стене в такой позе, будто бы ему холодно, и чтобы не замёрзнуть, тело скрутилось в позу эмбриона. Без одеяла, не так давно откинутого напарником, довольно прохладно. Примерно так Дазай и лежал, когда их с Накахарой отправляли на очередное задание в какое-нибудь забытое людьми место примерно за сутки до начала основной работы и, естественно, с таким раскладом им нередко приходилось спать в машине, откинувшись на предварительно опущенные сидения. Накахара, после пары таких случаев прочувствовавший, что такое настоящая боль вдоль всего позвоночника и насморк с соплями с утра и последующие пару дней, предусмотрительно брал с собой большой пушистый плед и закутывался в него чуть ли не с головой, стараясь сохранить при себе хоть какое-нибудь тепло во всей этой холодине. Дазай же то ли не считал нужным думать о таких вещах, то ли просто не хотел тащить с собой дополнительный груз и потом возвращаться с ним обратно, поэтому он просто скрючивался на своей половине, периодически подрагивая. Укрываться на самом деле довольно тонким плащом и лежать, поджав к себе ноги, было недостаточно, чтобы хоть сколь-нибудь согреться. На третий или четвёртый раз смотреть на то, как Дазай дрожит, как бездомная псина под проливным дождём, Накахаре надоело. Разумеется, он пытался достучаться до него и убедить брать с собой что-то потеплее, но этот упёртый баран каждый раз становился глухим, говоря, что ему и так нормально. В очередную ночь, когда спать им оставалось от силы четыре часа, да и те в машине без обогревателя, из пледа Чуи появилась его рука, сгребающая в свою сторону одного обмотанного недоумка. Шатен пробовал сопротивляться и отпинывался, как мог, но куда уж ему тягаться с крепкой хваткой Накахары? Первые минуты две Чуе очень хотелось одним простым движением вырубить Осаму, этим решив сразу несколько проблем, и, в конечном итоге, поспать те жалкие четыре часа. Тем более силы и знания, как это сделать без особого вреда для здоровья напарника, позволяли. Но по истечении этих ста двадцати с небольшим секунд Осаму сам сдался, позволил тонким, но ни разу не слабым рукам утянуть себя под плед. Чуя молча прижал его к себе и благополучно уснул, позволив напарнику находиться так близко. Дазай продержался недолго и, смирившись с таким положением, отбросив свою гордость, уснул следом за Чуей. Тогда они как раз таки начали спать непозволительно близко друг к другу, ведь Дазай учиться на своих ошибках не спешил. Накахара подозревает, что этот прохвост специально продолжал ничего не делать, поняв, что ему обеспечат сон с тем комфортом, что возможен в машине. Хитро и нагло, но вполне в его стиле. Чуя решил не мудрить над темой как быстро и просто разбудить Дазая. Накахара просто закрыл балкон и, включив буквально первый попавшийся канал на телевизоре, врубил почти максимальную громкость. По всей комнате тут же разнёсся голос какой-то оперной певицы. Подойдёт. Чуя ходил на оперное выступление первый и последний раз, когда его заставила Коё. Первые пять минут Накахара сквозь дикую скуку держался. Через десять уже хотелось лезть на стену, а от осознания, что он зря тратит своё время, не терпелось уйти ещё больше. На пятнадцатой Чуя уже откровенно зевал, а на двадцатой реально заснул, подперев щеку кулаком. Когда же всё закончилось, и зрители начали аплодировать, Чуя с перепугу проснулся и рухнул на пол, прямо к ногам наставницы. Озаки тогда одарила его, мягко говоря, очень недобрым взглядом, а Накахара даже не знал, куда себя деть и как не сгореть от стыда перед ней. Больше Накахара на такие мероприятия не ходил. Коё тоже не звала, окончательно поняв, что её ученик далёк от столь высокого искусства. А Накахара только рад, ведь ещё в первые пять минут понял, что опера, балет, театры и прочая творческая деятельность далеко не его предпочтение. Даже в качестве зрителя. Дазай свою любовь к подобному тоже никогда особо не проявлял, но сейчас всё-таки отреагировал, открыв глаза. Ну, наконец-то. – Мы с мелким уходим, – Накахара демонстративно положил пульт возле телевизора, чтобы Осаму пришлось как минимум подняться, с намерением выключить его. Расчёт Чуи был весьма прост. Он знает, что если Дазая разбудить раньше, чем обычно, он, конечно, будет недовольный и сонный, но заснуть обратно уже не сможет. Таков уж его организм, чьей маленькой особенностью Чуя намерен воспользоваться, дабы Дазай всё-таки оторвал свою задницу от дивана. А видок у него, к слову, был, Чуя отметил, не ахти. Растрёпанные и без того непослушные волосы, лезущие в прищуренные глаза, под которыми отчётливо виднелись потемнения, говорящие о том, что подросток явно не спал этой ночью. Взгляд расфокусированный и явственно очень мутный. В общем и целом, вид уставший, и на выспавшегося человека Дазай сейчас определенно не тянет. Он что, с Кюсаку на пару решил проигнорировать тот факт, что ночь предназначена для сна? Разве что у Дазая глаза не воспалённые, а просто уставшие, вот и вся разница. – Чтобы к нашему возвращению той горы посуды не было, – уже выходя из комнаты, бросил мафиози, в последний раз взглянув на заспанное лицо Осаму. С такой голосистой певицей на экране, да ещё и с закрытым балконом, из-за которого в комнате очень скоро станет душно, долго проваляться под одеялом у него не получится. Встанет и займётся своей, и не только, посудой, как миленький, пока его напарник с мальчиком сходят по делам. Прекрасное начало дня. Особенно, если не твоего. В прихожей Чуя не стал задавать лишних вопросов, касательно того, умеет ли Кюсаку зашнуровывать обувь. Он с трудом натянул её, очевидно, не привыкнув. Про шнурки парень и не заикнулся, когда завязывал их, ловко орудуя совсем короткими и тонкими шнурочками. Обувь точь-в-точь как взрослая, только детская. Генеральное умозаключение. Накинув на голову любимую чёрную шляпу с серебряной цепочки, Накахара с Кюсаку покинули квартиру на ближайшие пару часов, оставив Дазая щуриться с какой-то кашей в голове под возгласы, ну, очень голосистой дамы, в этот самый момент яростно пытающейся пробиться к нему в уши, но никак не в сердце, как все её предшественницы. Нервы у Дазая, похоже, треснули раньше, чем один из тех винных бокалов из дорогущего набора Накахары, и на то место, где лежал пульт, полетела подушка, во время своего полёта на пол едва не задевшая Зелёного. Правда, это действие, за которое Осаму уже к возвращению Чуи мог бы начинать вымаливать пощаду рядом с ни в чём неповинным пострадавшим растением, ничем не помогло. Но, видимо, желая его добить, прямиком из преисподней раздался звонок на телефон, который находится примерно в любой точке этой комнаты. Дазай перевернулся на живот и, накрыв голову другой подушкой, внутренне пожелал себе задохнуться прямо здесь, лишь бы настала тишина со спо... Певица, верно, решила взять самую высокую ноту. Дазай почти прокричал угрозу в её адрес и ведь всё равно не перекрикнул! Как хорошо, что их с Накахарой вкусы в высоком искусстве очень схожи, и компромисс они найти наверняка смогут.