Танцы на песке

      Живое и мёртвое       Ювелирное дело далось Казухе куда проще, чем кузнечное. Возможно, потому, что Рё к обучению его ювелирке руку ещё не приложил, а Яхико её не запрещал — то есть, относился со свойственным ему равнодушием.       Всему, что Каэдехара знает, его научила Рёко в мире грёз. Её увлечение было пылким и заразным, но в то же время тихим. Наблюдая часами за её кропотливой работой, Казуха невольно подхватил эту любовь и захотел узнать, насколько мёртвая ткань земли — камень и металл — способна повторить живую природу. Теперь Казуха невольно раздумывает — а не входило ли это в изначальные планы Рё.       Вроде бы, нет. Особой любви к роскоши ни он, ни Рёко никогда не демонстрировали.       — Никогда бы не подумал, что тебе такое интересно! Человек, который воспитывал меня, тоже был ювелиром, — ни с того ни с сего заявляет Рё, бережно ворочая в руках веточку мяты из камушков. Как будто это не умозрительная серебристая проволока и столь же умозрительный шпат, а и впрямь ценная вещь.       — Ого, — флегматично отзывается Казуха, не отрываясь от работы, — так тебя кто-то воспитывал.       — Не дерзи, — обиженно вскидывается Рё и кладёт мяту на место.       Казуха торопливо бросает заколку с листьями клёна, которую делал, и цапает его за рукав, пока не сбежал.       — Я не имел в виду ничего оскорбительного, — говорит. — Прости, я и правда до сих пор мало понимаю. Разве ты не говорил, что сёгун создала тебя сразу взрослым?       — Да, но нет, — подумав, говорит тот, кивая. — Наверное.       — Не хочешь говорить, — понимает Каэдехара.       — Не знаю, как сказать, — дёрнув плечами, уточняет Рё. — Сложно припомнить времена, когда я чего-то не знал, но вот навыков общения с людьми у меня порой было как у безмозглого карасу тенгу. Однажды этот почти-тенгу соприкоснулся с миром людей и уже не смог выбраться назад к природе. Да, интересное было время.       Казуха молчит. Не знает, что сказать — да и боится неловко сказанной фразой разрушить хорошее настроение и редкое желание пооткровенничать. Даже огромный растопленный горн за спиной у Рё сейчас похож на тёплый домашний очаг; но это, быть может, ненадолго. Этот парень иногда радуется обыкновенному злу, а иногда расстраивается или злится, если искренне его похвалить.       — Кстати, о птичках. Может, ты попробуешь наконец выковать меч?       Казуха качает головой:       — Подожди. Смотри.       И кидает ему со стола заготовку кольца — неотшлифованную и без драгоценных камней, но уже сложившуюся конструктивно. Несколько металлических пластин, заходя друг на друга, складываются в кольцо; но, надавив на одну из граней, можно развернуть кольцо в небесную сферу.       Осмотрев места, где должны быть камни, Рё замечает:       — Кажется, ты не очень представляешь, как это работает. Люди носят эти штуки, чтобы показывать имеющуюся у них роскошь, а не прятать.       — Мне всё равно, — отвечает Казуха. — Точнее, моя задумка важнее. Сперва я думал сделать парные, помолвочные кольца и подыскать им подходящие созвездия. Но погулял, посмотрел и вспомнил, что на небе даже звёзд нет.       — Оставь второе совсем без дырок, — почти перебивая его, предлагает Рё.       — Совсем без дырок не хочу, — качает головой Каэдехара. — Как-то безнадёжно выйдет.       — Ты вроде бы Каэдехара Казуха, а рассуждаешь как Нива.       Рё садится на край стола и нетерпеливо болтает ногой.       — Что это значит?       — Сохранить этот результат? — отвечает вопросом на вопрос Рё, увлечённо складывая и раскладывая шарик.       В какой-то момент он, неотшлифованный, заедает в сложенном состоянии.       — Э-э. Конечно, если хочешь, — пожимает плечами Казуха. И, поймав чужие руки в свои, надевает тёплое шершавое кольцо Рё на палец. Руки юноши более длинные, но очень тонкие, поэтому заготовка по размеру безымянного пальца Каэдехары подходит ему только на средний, да и с того почти соскальзывает.       Рё долго, озадаченно молчит. Щёки у него настолько розовеют, что становятся почти фиолетовыми; Казуха наблюдает его смущение с нескрываемым интересом.       — Я не это имел в виду, — наконец сообщает Рё. — Если нужна будет копия или чертёж, там, снаружи, то… А впрочем, неважно.       — То всегда смогу обратиться к тебе?       — Пошёл нахрен, — шипит Рё, спрыгивая со стола.       Казуха набирает в грудь побольше воздуха и кричит:       — Слышал? Я ему нравлюсь.       — Пошёл нахрен, — зычно вопит ему в ответ Юки.       Десять лет назад       Координатор       У разных Предвестников Фатуи, ведущих свои дела на Иназуме, есть свои шифровки для общения между агентами. Некоторые из них, шифровок, странные, некоторые — совсем очевидные; некоторые Фатуи, такие как люди Синьоры, действуют в открытую, некоторые — как шпионы у Арлекино или, там, Скарамуччи — больше похожи на денежных хорьков: ты их не видишь, а они где-то существуют. За долгие годы на посту формального лидера Сюмацубан Каэдехара Яхико познакомился со многими странствующими дурачками, позабывшими о своей родине, и расшифровал немало их кодов.       У каждого Предвестника Фатуи есть свой язык. Эти языки, подобно их создателям, принадлежат к разным, почти непересекающимся миркам. Но кое-что общее в них всё же есть.       Ни в одном из кодов Предвестников нет ни единого лестного слова, которое обозначало бы Сюмацубан.       Может, одно из прозвищ, с крайней степени натяжкой, можно назвать приятным — “паучьё” от приближенных Скарамуччи, шестого Предвестника. Пауки — создания надёжные, трудолюбивые, приносят счастье в дома и плетут продуманные сети. Сейчас, прогуливаясь неторопливым шагом вдоль берега реки по району Ханамидзаки, Яхико думает, что в этот день, когда его собственную кропотливо сплетённую сеть залетела прекрасная бабочка, он вполне готов засчитать “паучьё” за комплимент.       Ронины, охраняющие ханамати, сонные и блестящие от горячего дневного пота, вяло кивают старому знакомому. В такой жаркий полдень приятнее было бы сладко поспать, но сегодняшняя встреча — встреча с врагом — не терпит отлагательств.       Одну из координаторов Фатуи в столице Иназумы зовут Токугава Рёко.       Она работает ойран в одном из старых, заслуживающих своё доверие публичных домов. Яхико долго за ней присматривал. Хотя на первых порах точнее было бы сказать — засматривался.       Особенно знаменита эта девочка тем, что за счёт макияжа и удачных природных данных с восхитительной точностью повторяет внешность сёгуна Райден. Госпожа Наруками Огосё любима народом, почитателей и имитаторов у неё воз и маленькая тележка; но девочка Рёко — это совсем другой уровень. Она похожа на сёгуна чертами лица, актёрская игра намекает на сходство, но в то же время оставляет простор для эротических фантазий. Работа ойран, лучших из жриц страсти, заключается в том, чтобы доводить эти фантазии на медленном огне до точки кипения. Но, поскольку девочке Рёко всего семнадцать, заниматься с ней любовью клиентам по закону не позволено. По закону — но Яхико не встречал ни одной девицы в этом проклятом районе, которая сохранила бы свою невинность хотя бы лет до пятнадцати.       С девочкой Рёко, впрочем, совсем другой разговор. Несколько раз по счастливой случайности главе Сюмацубан удалось посмотреть на неё в неформальной обстановке; вот как сейчас, днём, когда приличные люди заняты работой, чтобы потом, ночью, спускать деньги на дорогие цветы. Девочка Рёко всегда казалось Яхико благодетельной, доброй и скромной; невольно он всякий раз задавался вопросом, сколько стоило бы сорвать этот нежный цветок. Всякий раз приходил к выводам разной степени неутешительности, прикидывая, сколько денег она приносит домой своей “мамочке”. Всего оставшегося имущества почти разорившегося клана Каэдехара не хватило бы, чтобы выкупить контракт Рёко с публичным домом. В конечном счёте, Яхико отмахнулся от этой невнятной грёзы. Благородно спасать утопающих, но неразумно и жестоко делать это с тонущего корабля.       Яхико был удивлён, когда один из его информаторов обнаружил, как в некий момент многие подозрительные личности, связанные с Фатуи, повадились ходить к двойнику сёгуна, как на работу.       Добыть счётные книги публичного дома после этого было несложно; Яхико поразило, как дела велись открыто и внаглую. Всех шпионов узнали поимённо. Для тех же людей, которые к Фатуи отношения не имели, последние несколько месяцев цены за встречи с девочкой Рёко были завышены с пометкой “загородительная цена”. И, что поразительно, даже так находились богатые дураки, готовые отдавать неадекватные суммы денег за чайную церемонию и божественную трель незамысловатой истории, которая всегда обрывается на самом интересном месте и никогда не имеет конца.       Скоро после того, как Сюмацубан отрыли эту, без сомнения, занимательную информацию, Каэдехара Яхико, возвращаясь домой поздним утром, споткнулся о тело пьяницы. Судя по вторичным профессиональным признакам, отразившихся в обмундировании — певца, рассказчика или барда. Яхико битый час рассыпался в извинениях; но вместо того, чтобы принять его помощь, певец легкомысленно отмахнулся, заявив, что наслаждается солнышком, обнял покрепче вкусно пахнущую лакированную мандолину и уполз с дороги в ближайшие кусты. Добравшись до дома, Каэдехара обнаружил у себя в носке записку следующего содержания (орфография и пунктуация автора сохранены):       “главпаук каэдехара! Я знаю твой секрет. приходи в назад вчера один. в блядиный квартал. в часы высокого пекла. навстречу истинному сёгуну РТ. возьми Эту Штуку. любой не-каэдехара-паук вмешавшийся пожалеет о том что родился. по дороге купи сахар пожалуйста. в форме параллелепипедов. кубический сахар также подойдёт. чтобы пропустили используй шифр #6”       — Я думаю, это ловушка, — мрачно заявил Шиканоин Райто, прочитав записку, и брезгливо положил её крошечным пинцетом обратно в бумажную папку. — Бр-р, ну и запах…       — Вот это да, детектив! А то мы не заметили! — фыркнул на него Табаки Вэй, нетерпеливо болтая полуголой ногой.       Его твёрдая пятка то и дело богохульно бахалась об толстый тёплый корень Священной Сакуры, у которой агенты Сюмацубан срочно собрались — за невозможностью собраться в привычном убежище.       — Что воняет, как от твоих нестиранных трусов? — брякнул Райто, убирая инструменты в нагрудный чехольчик.       — Фу! — Табаки скривил красивое смуглое лицо и отвесил лёгкую затрещину русому, в рыжину, затылку Шиканоина.       Яхико рассмеялся. Получилось нервно и ничуть не успокаивающе.       — Думаю, — вмиг посерьёзнев, сказал Шиканоин, — письмо написал сам шестой Предвестник. Или некто, кто и раньше писал от его имени. Узнаю этот конченный почерк.       — Ты тоже вспомнил про те стишки, — нервно встрепенулся Яхико.       — Ещё бы я про них не помнил! — возмутился Райто. — Чудо, что после всего того беспредела меня без всяких вопросов взяли на работу в комиссию Канзё.       Около года назад крупный начальник из Канзё обратился к ниндзя Сюмацубан как внешним экспертам с просьбой расследовать пару внутренних дел о коррупции. Птички-паучки Яхико добыли немало крепких улик против дюжины людей, но прежде чем преступников удалось привлечь к суду комиссии Тэнрё, подозреваемых нашли убитыми. Смерти их были… неприятными — это не сказать ничего. У некоторых отсутствовали пальцы на руках и ногах, глаза, в одном случае — даже половые органы. Агентам Яхико удалось доказать свою непричастность к самосуду только потому, что на каждом месте преступления убийца — или убийцы — оставили записки с изобличающими издевательскими стишками. Три из двенадцати были подписаны именем шестого из девяти Предвестников Фатуи, Скарамуччей. От пристального внимания Каэдехары не укрылось, что те три стиха были вброшены уже после возбуждения уголовного дела против Яхико и его подручных; как будто шестой Предвестник не мог принять, что слава за его злодеяния достанется другим людям.       Шиканоин Райто как будто бы ушёл из Сюмацубан после того случая. Устроился работать в таможню. По правде говоря, Яхико удивлён, что старый друг продержался рядом с ним так долго. Пусть у него простая жизнь, в ней есть, что терять — начиная хоть бы и с семьи. В отличие от жены его брата, Шиканоин не связан с кланом Каэдехара вассальным договором и не обязан честью идти с ним сквозь огонь и воду, казематы и медные трубы.       Тем не менее, вчера Шиканоин Райто пришёл, чтобы сказать:       — Даже не думай ходить в цветочный квартал. Если даже этот бесстыжий фатуус знает о… что с того? Если встреча и должна пройти, то пусть проходит на твоих условиях.       — А что если девочка у Фатуи в заложниках? — предположил Яхико. — Я не прощу себе, если с обычным человеком случится что-то плохое по моей вине.       — Ойран долго и плотно встречается с разными Фатуи. Не верю, что это совпадение, — вмешался Вэй Табаки. — Не удивлюсь, если это и есть наш шестой Предвестник.       Каэдехара цыкнул языком:       — Шестой Предвестник — мужчина, причём честолюбивый и наглый.       — Или она хочет, чтобы ты так думал, — возразил Вэй.       Каэдехара промолчал.       — В общем, так, — сказал Вэй, — что бы там ни было написано, я отправлюсь вперёд и разведаю обстановку.       — Но в записке написано… — попытался возразить Шиканоин.       — На заборе тоже написано, — опередив его мысль, заявил Табаки. — Тоже мне, фатуус, напугал ежа голой жопой.       Ступени под подошвами гэта Яхико скрипят так, словно он пришёл не в самый дорогой публичный дом ханамати Иназумы, а дряхлый, полуразваленный особняк какого-нибудь не слишком знатного разорившегося рода.       Каэдехару никто не встречает. Нужную дверь он находит только потому, что она открыта. За низким столиком для чайной церемонии сидят двое; один — с мешком на голове, другой — двойник сёгуна Райден.       На Токугаве Рёко сегодня нет многослойных цветных кимоно, — только красное однотонное для чайной церемонии. Нет ни макияжа, который делает из неё фарфоровую куклу; ни переусложнённой причёски, вместо неё — простая коса. Отросшую чёлку придерживает заколка с большими и красными, по сезону, листьями клёна.       Но, что особенно удивительно, сходство с госпожой Наруками от отсутствия внешнего лоска стало только сильнее. Лицо живее стало, а потому — достовернее.       На столе разложены линейки, ножницы, много бисера в плоских баночках и много цветных ниток. В руках девочка Рёко держит почти законченный темари и, кажется, совсем не обращает внимания на нового гостя.       — Земляки, забывшие свою родину? — робко, для проформы, интересуется Яхико.       — Ошибаешься, странный странник, — говорит Рёко, надменно щуря синие, как океан, глаза. — Моя родина — здесь.       Неожиданно — то есть, на самом деле довольно-таки ожидаемо — всё становится на свои места. “Я — Скарамучча, шестой Предвестник Фатуи” — вот что она говорит на самом деле.       Упс, думает Яхико. А вслух говорит:       — Сахар заказывали?