Танцы на песке

      V       Зеркала       — …А ты что ждал выжать из останков бога-демона? Вкусненький лимонадик? — смеётся Тарталья. — Нашёл своего друга?       — Нашёл, — замешкавшись, кивает Казуха. — Что это такое?       Он кивает головой на озеро.       — Вода, — ни секунды не мешкая, отвечает рыжий из Предвестников. — Если точнее, то вода со спинным мозгом. На такой учиться проще.       — Учиться чему? — скрипучим голосом уточняет Казуха.       — Гидромантии. Ты здесь разве не за этим?       — Нет…       — Да? Жаль. У тебя даже получилось. Лучше, чем у меня, по крайней мере. Тарталья удручённо подпирает ржавую щёку кулаком, поудобнее устраиваясь в снегу.       — Вы тоже потеряли друга?       — Я этого тебе не говорил, потому что это очень супер важная конфиденциальная информация, но я потерял того парня, на которого ты шестеришь. Шестого Предвестника. Знаешь, где он?       — Шестерю, — недоуменно-обиженно повторяет Казуха.       — Ну, работаешь. Не суть важно. Чего приставать к словам?       Интересные дела, думает Казуха. Он догадывался, что Куникузуши как-то может быть связан с Фатуи; но заявление Тартальи застало его врасплох и в чём-то даже расстроило.       Сто лет назад, когда клан Каэдехара не справился с заказом сёгуна, многие кузнецы сбежали в Снежную. После того тяжёлого, кровопролитного дня весь клан объявили госизменниками, кузнечная школа Иссин в Иназуме прекратила существование; а что до второй ветки — за свою жизнь Казуха ни разу до этого о беглых родичах не слышал. Во времена отца новости с севера доходили плохо, во времена деда — с перебоями, во времена прадеда — почти никогда.       — Я не знаю, где он, — осторожно говорит Казуха.       — Плохо дело, — вздыхает Тарталья. — Если Скарамучча даже поддержкой своих самых верных людей поступился, то он и впрямь упрямо верит в то, что делает.       — Вы меня неправильно поняли, дорогой Предвестник. Даже если знал бы, то всё равно не сказал.       — Конечно, — говорит Тарталья, — Каэдехары преданнны лично своему богу, а слово Царицы для вас — пустой звук.       — Не обижайтесь, — тихо просит Казуха. — Даже на чужбине важно не забывать настоящий дом. А, поскольку я не Фатуи…       — Может, стоит тебя прибить за такое богохульство? Пока не поздно, — опять хохочет Предвестник, но всё как-то нервно. — Место тихое, вместе с этим опасное. Никто даже не задумается искать…       — Договорились, — из горла Казухи вырывается булькающий смешок. — А потом Скарамучча убьёт вас.       — Да, тут ты прав, — Тарталья окончательно растекается по снегу. — Мне даже интересно, кто у вас кому служит-то в итоге: бог человеку или человек — богу?       — Гармония в отношениях требует усилий с обеих сторон, — жмёт плечами Казуха.       — У меня уже лицо от смеха болит, — Предвестник улыбается, потирая раскрасневшиеся щёки. — Ты мне нравишься, Каэдехара. И совершенно мешаешь работать!       Казуха виновато кланяется.       — Удалось разглядеть что-нибудь?       — В последний раз мне удавалось только будущее предсказывать, — разводит руками Тарталья. — это было лет в пятнадцать, что ли. Тогда это не казалось мне чем-то необычным, просто было и было. Потом прапор узнал, что я гадаю солдатам постарше за бухло и отвёл к старшему офицеру. Он, в свою очередь, пригрозил меня Дотторе на опыты сдать. Если бы я знал, что он хороший, то забил бы на эти угрозы, а сейчас как-то даже не хочется. А талант — он усердие любит. Растерял я навыки, видимо. Казуха подсаживается к нему поближе и утешительно щиплет по предплечью, за одежду.       — Попробуйте ещё. Я посмотрю.       Тарталья напряжённо вглядывается в гладь воды, где нет ни отражений, не ряби, и наконец выдаёт:       — Подожди. Я ведь сейчас сплю. Да?       — Скорее да, чем нет, — флегматично кивает Казуха.       Он уже давно не знает, что думать.       Около 500 лет назад       Самосуд       Когда осел жёлтый ядовитый туман вперемешку с пылью, земля перестала биться в судорогах и исчезли последние монстры, в Каэнри’ах ненадолго вернулась жизнь.       Отряд разведчиков не очень велик. Разделив между собой территорию, они разделяются ещё, на группы по двое-трое, чтобы быстрее охватить большую территорию. Плащи носят неприметные, света с собой несут мало.       — Думаешь, она вернётся сюда?       — Хм, — многозначительно отвечает Райден Эи, не сбавляя шага.       Светловолосый, как и все близкие родичи кицунэ Сайгу, ханъё обречённо волочится за ней, низко мотая пушистым хвостом. Идут они так долго, что даже полудемон от усталости начинает шаркать.       — Ты хочешь её вещи? — настойчиво продолжает ханъё. — Их тут нет. Зачем мы здесь? Здесь ничего нет. Всё, что можно было вынести, либо уничтожено при катаклизме, либо стражами. Наша помощь нужна в Иназуме.       — Война в Иназуме закончилась, я там сейчас не нужна. Хибики справится с храмом, Сайгу воспитывала её для этого. Яэ справится с городом, как обычно…       — Эи, — осторожно напоминает ханъё, — “как обычно” сёгун была жива.       Эи оставляет его слова без ответа.       — Эи…       — Да знаю я! — резко остановившись на месте, рявкает Райден. — Макото больше нет. Знаю!       Её сильная, но изящная рука в чёрно-красной перчатке в отчаянии цепляется в ворот его тёмно-серого хаори.       — Небесный суд не справился со своей задачей, — шепчет Эи. — Дрянь, из-за которой погибла моя сестра, до сих пор жива, ходит по этой земле, дышит этим воздухом. Если найдём главную лабораторию, то хотя бы будет шанс узнать, куда пошла эта дрянь, чем она занималась и куда могла отправиться.       — Не самое удачное время для мести.       — Для мести никогда нет удачного времени, Нагамицу, — она растерянно поправляет на нём одежду. — Но это лучшее, что я могу сейчас сделать для Иназумы. Я же совсем ничего не могу… без неё.       — Если бы не ты, мы с братьями так и оставались бы “какими-то полулюдьми-бастардами клана Хакусин”, — успокаивающе смеётся Нагамицу. — Мы до сих пор благодарны тебе за это. И не только мы тебе доверяем; если бы Макото хотела, то отдала бы Сердце Бога кому-то ещё.       Эи делает глубокий вдох. Затем выдыхает.       — Пойдём домой, — осторожно предлагает Нагамицу.       Его кончик хвоста — как всегда, когда он тревожится — обматывается вокруг щиколотки.       — Я могу дать тебе даже больше, — поразмыслив, объявляет кагэмуся бывшего сёгуна. — Если лучше всех знаешь, как будет лучше Иназуме — забирай. И уходи.       Она мимолётно касается пальцами своей груди и достаёт из облака холодного света шахматную фигуру.       — Эи.       — Думаю, ты будешь хорошим сёгуном, — безжалостно заявляет она.       И осторожно, начиная с верха, подталкивает фигуру в его грудь.       Что может почувствовать смертный, соприкоснувшись с самой сущностью бога?       Сначала — свет. Потом — чувство дежавю, но усиленное в сотни раз; как будто ты забыл целую жизнь, но какие-то острые ощущения вскрывают пелену затмения и просвечивают:       Девушка в белом и пурпурном, танцующая на чёрном вулканическом песке, мелком и нежным, как самый дорогой атлас.       Привкус необычного чёрного чая на языке.       Палуба корабля ходит под ногами во время шторма.       Запах сирени и сливок с сахаром.       Приятная тяжесть в груди — тяжесть тела любимого человека, обнимающего ночью в поисках тепла и защиты.       Звон колокольчиков — строго на соль-диез.       — Хм. Не помещается, — растерянно говорит Эи.       Моргнув несколько раз, Нагамицу смотрит, как она с заметным усилием ворочает Сердце Бога в зияющей золотым светом дыре у него в теле. От каждого неловкого движения по позвоночнику идёт волна мурашек.       — Эи, — зовёт он, прижимает длинные уши к голове и кашляет вперемешку со стоном. По лицу течёт тёплое, и он собирает языком кровь, стекающую из треснувших сосудов носа к подбородку.       Воздуха перестаёт хватать, даже если дышать ртом.       — Извини, пожалуйста, — наконец выдыхает Эи. Достаёт из него Сердце и прячет в напряжённый кулак. — Не надо было сейчас этого делать.       — Не надо этого делать больше никогда, — сопит Нагамицу, вытирая окровавленное лицо рукавом. — Мне неприятно.       — Смотри, — она обхватывает его ладонями за талию и лихо разворачивает, так же лихо меняя тему, — вон та колонна, про которую я говорила.       — Подержи мне волосы, — сдавленно просит ханъё.       — Я видела мост в Селестии издалека, но никогда не предполагала, что он такой огромный, пока не увидела эти… Что?       Наверняка правители и жители Каэнри’ах расценили бы их поведение как глумление над наследием, но в пустом Старом городе давно нет никого, кто мог бы за такое осудить.       Песнь королей       — Тебе удобно?       — Угх…       Нагамицу прикрывает лицо сгибом руки, защищаясь от яркого света операционной лампы. Металлическая медицинская койка под ним, ворочающимся, надсадно скрипит.       — Мы вдвоём, одни в огромном городе, который может уйти глубже в землю в любую минуту, прямиком в логове врага, а ты спишь в операционной. Или в трупной, — укоряет его Эи.       Он отгоняет световых мушек и говорит:       — Что-то я нехорошо себя чувствую.       Она долго, напряжённо молчит, разглядывая обувь. Потом говорит:       — У дряни в офисе есть нормальная кушетка. Если хочешь лежать, приляг там. Но сперва всё как следует проверь. Хорошо?       — Мы за всё время, что здесь находимся, пока ещё ни одной ловушки не нашли, — говорит ханъё. — Сомневаюсь, что из всех возможных мест… Ай!       Вставая, он больно ударяется длинноухой головой о хирургическую лампу.       — Первая есть, — невесело шутит Эи.       Её предположения по части того, что Селестия могла сбросить один из своих снарядов прямиком на лабораторию Рэйндоттир, оказались верны: всё, начиная продуманным расположением глубоко под землёй и оформлением, заканчивая бесценными сведениями, заключёнными в бесчисленных книгах, указывало на то, что именно здесь Великая Грешница занималась своими грешными делами.       От глубокой и тёмной, как гроб, подземной коробки ожидаешь какой-то пакости, но пакости не оказалось.       — Такое чувство, что она ждала гостей и специально всё подготовила, — вздыхает Райден Эи.       — Нашла интересное что?       — Да, но нет, — отвечает Эи. — Здесь она занималась совсем не тем, что я ждала, но… учитывая, что это всё-таки столица — неудивительно. Хм.       В одну из стен впаян огромный, металлический шкаф. Эи последовательно, медитативно выдвигает одну полку за другой. Один-тридцать восемь. Один-тридцать девять. Два-ноль.       Быстро становится прохладно: в шкафу непонятным образом, без силы элементов, держалась низкая температура, которая помогала не испортиться многочисленным телам. Ровненьким, одинаковым, как на подбор: настоящим каэнрийцам, светловолосым и белокожим. У кого-то из них не хватает кожи, у кого-то рук-ног и даже головы. Некоторые настолько изуродованы, что с ходу непросто понять, что всё это — одинаковые копии, один и тот же человек.       — Настоящий король Каэнри’ах был слаб в последние годы, — медленно поясняет Эи. — Наследника у него не было. Он грезил возможностью подчинить себе эрозию, а потом вернуться в молодое тело. То, что было раньше. У этой дряни практически получилось исполнить его мечту.       — Почти?       Нагамицу, следуя за Эи, проворно, насколько может закрывает за ней все ящики.       — “Вернуться” — значит перейти со всем своим опытом, воспоминаниями. Тут незадача. Все копии короля, которые она создавала, по окончании делания приобретали собственное сознание и волю. У неё не получилось ни предотвратить зарождение этой воли, ни вытравить. Незадолго до падения Каэнри’ах старый дед окончательно сошёл с ума, а лорд-регент Альберих опечатал тут всё, — Эи взмахивает рукой. — Потому что пресытился этим всем по горло.       — Понимаю…

***

      Дорогой кто-бы-ты-ни-был!       Надеюсь, к моменту, когда ты это читаешь, мой язык ещё не был забыт.       Это место — мой подарок тебе. Знаю, попасть сюда было непросто; и меньшее, что я могу сделать — дать беспрепятственный доступ ко всем научным трудам и материалам, накопленным за время существования моего проекта.       Боги суровы, и независимо от моего желания все эти знания скоро исчезнут; если не с концом моей жизни, то с концом нынешней цивилизации. Поэтому я не буду чинить тебе препятствий. Забирай, если хочешь.       Я сделала всё, что смогла. Теперь мне неинтересно, и мне пора двигаться дальше. Повтори, если сможешь.       К звёздам и безднам,       “Золото”