***
То, что принято называть “деревней” Татарасуна, деревней в прямом понимании является с большой натяжкой. Скорее, это ставка инспектора: головное здание, два с половиной основательных деревянных дома, всё остальное — сплошь временные бараки для простых работяг. Уставших, обездоленных, но твёрдо настроенных начать новую и долгую счастливую жизнь на новом месте. Скоро им предстоит новый виток мучительных переселений, но что поделать. Из-за расположения здесь постоянно веют сквозняки. Лагерь авантюристов виднеется в низине; подданным сёгуна он — как бельмо на глазу, но лучше так, чем самим быть внизу. Если придёт очередной тайфун, уровень воды поднимется, и место, где сейчас горят огни и откуда ветер доносит гомон десятков голосов, накроют волны. Остаётся надеяться, что, пока идёт работа, тайфуна не будет. Последний был недавно — вот, при катаклизме как раз. Это был пятый супертайфун на памяти Нагамицу, и сорок первый — вообще; на сто пятнадцатом году своей жизни он начал постоянно сбиваться со счёта и принялся размечать её на главы стихийными бедствиями. — Откуда ты знаешь Дайна? — неожиданно врывается в ток мыслей Зульфикар. — Отличный вопрос! — улыбается Нагамицу. — Спроси что-нибудь ещё. — Это тоже государственная тайна? — Хм-м. Зульфикаровы мокрые пальцы терзают длинную креветку, избавляя её от панциря и чёрной нити кишечника. Без своей огромной шляпы и сопутствующего ей груза ответственности, с собранными на затылке в небрежный пучок пушистыми волосами инженер выглядит младше, чем в ней. Но даже так не разобрать, сколько ему лет. Нагамицу плох с определением возраста людей, а в случае с каэнрийцем сбивает с толку решительно всё. Так, годы потрепали его: на правой стороне лица, над бровью, начинается плохо заживший шрам, ломающий напополам бровь и заходящий на скулу. Синяки под глазами выглядят так, словно он не спал по меньшей мере полгода, и белая, без тени загара или хотя бы единого родимого пятнышка, кожа только усиливает ощущение болезненности на грани с трупностью. До этого дня Нагамицу себя считал беловолосым, но у него волосы белые, как мякоть персика или как молоко, уваренное с коричневым сахаром; волосы у Зульфикара вообще бесцветные, как свет или летучие семена одуванчиков. Он как будто умер ещё в молодости — только каким-то чудом донёс себя до этого момента, чтобы попить возмутительно дорогого яблочного напитка и поесть подозрительных на запах и на вид креветок, которые иначе как сваренными до состояния густой смолы даже в рот брать страшно. Не то что есть в таких количествах. — Я не думаю, что знаю… Дайна, — наконец вздыхает Нагамицу. Зульфикар от удивления прекращает жевать. — Ну, в общем, тоже правда. Он даже имени твоего сегодня не помнил. — Так ты тоже не помнил! — подначивает его Нагамицу. — Ты не понимаешь, это другое, — возмущается инженер, швыряя в него хвост от креветки. Нагамицу, впрочем, без труда уворачивается. — …Брат моего приятеля — мой приятель. Знаешь одного из вас-поганцев — знаешь всех. Тем более что вы все переписываете свои достижения друг на друга, и пойди пойми, кто есть кто и кто что сделал. — Ты и Кагэмицу встречал? — вскидывает брови Нагамицу. — …Скорее нет, но, честно, я больше не уверен. Ладно, поставлю вопрос ребром: как вы познакомились? — Не могу сказать, — нервно тиская креветку, но так и не решаясь её хотя бы почистить, говорит Нагамицу. — И это не особенно важно. Пару недель назад я встретил его на острове Наруками. После… событий, сам знаешь каких, у него возникли пробелы в памяти. Мне показалось, что ему небезопасно находиться одному в таком состоянии. — А он что? — хмурится Зульфикар. — Согласился, — пожимает плечами Нагамицу. — И? — И-и-и теперь мы, в основном, вместе. Это вся история. Довольно скучная… — Скорее ты хочешь, чтобы она скучно звучала, — ехидно улыбается Зульфикар. Нагамицу тускло улыбается в ответ одними губами: — Да. Может, и хочу. Но откровенность за откровенность: что в нашей дыре забыл аж целый мудрец Академии, белый лев даршана Кшахревар? — Что? Ты не знаешь? — удивляется Зульфикар. — Скажу странную, непостижимую вещь, но у нас с братьями всё-таки не одна голова на всех! — Ну… В общем, я больше не мудрец. Думаю, что — нет. — Думаешь? То есть, не знаешь точно? — уточняет Нагамицу. — Ну смотри. Каэнри’ах была разрушена из-за еретических исследований. Наша возлюбленная богиня мудрости — той же народности, что и Великая Грешница, между прочим — бесследно исчезла, а запасный Дендро Архонт, который мог бы ей унаследовать, сгинул ещё за несколько лет до этого. Интересная закономерность проявляется, да? Мои коллеги из Академии справедливо считают, что один неверный шаг — и они последуют вслед за моим народом в реку забвения. Из-за этого в организации начались изменения; не буду вдаваться в подробности, но я с ними не до конца согласен. Я в меньшинстве; и, кроме этого, я родом из Каэнри’ах. Такой человек для нынешнего руководства неудобен. Особенно когда в его руках большая власть. Понимаешь, о чём я? — Тебе угрожали? — хмурится Нагамицу. — Угрожать — не угрожали, но очень вежливо намекнули. Я не в обиде. В новой Академии без Рукхадеваты больше нет сердца, а от старых порядков у меня есть на память удобное проклятие и смешная шапка. — Неожиданно… — Слышать такое от еретика? — Зульфикар хмыкает, расчленяя очередную стылую креветку. — Это не делает меня еретиком меньше. Я думаю, что других существ нельзя считать заведомо лучше людей только потому, что они иначе устроены или… ну, например, чаще выигрывают в лотереи. — Ересь чистой воды, — растерянно соглашается Нагамицу. Зульфикар, самодовольно хмыкнув, кидает в пустую кружку панцирь креветки и, пошатываясь, встаёт. — Прошло много времени, твой друг, должно быть, узнал всё что нужно, — говорит, — спасибо за компанию и за… еду. — Неважно стоишь на ногах, — замечает Нагамицу. — Что-то меня развезло, — соглашается Зульфикар. — Давно не пил. И старею, к тому же. — Давно ли ты спал? — Какая разница? — напрягается инженер. — …Неважно, — вздыхает Нагамицу. — Шапку не забудь. — С ума сошёл! — ещё смеётся, вредный. — Я же специально снял, чтобы перед своей шоблой в ней не светиться.***
Лагерь авантюристов кипит шумами так, что Нагамицу хочется малодушно прижать уши к голове — но он терпит. — Ты совсем дебил, что ли?! — надрывается, срываясь на визг, воин, исполняющий обязанности повара в походной кухне. — Конченый! — Что за шум, а драки нет? — интересуется Зульфикар. Воин, которого назвали “конченым дебилом”, смеётся, прижимая к голове набрякшую от крови тряпку: — Долгая история… — Начальник! Этот придурок швырнул своё ухо в общую, сука, кастрюлю! Как остальные теперь это жрать должны?! А? Тебя спрашиваю! — Что? Ухо? — переспрашивает Нагамицу. Боится, что из-за звона в ушах собственных мог что-то не так расслышать. — Кхм! — повышает голос Зульфикар. — Со мной сегодня инспектор Акамэ. Будьте добры, ведите себя как люди! — Ой. — Ой, — в один голос ойкают и повар, и безухий виновник торжества, растерянно кланяясь. Гвалт голодающих за столами стихает. — Это и есть твои “бессмертные смельчаки”, Зульфикар? — пародируя старшего брата-близнеца, надменно подначивает Нагамицу. — Больше похожи на толпу взбесившихся школяров. Глазами он в это время ищет Дайнслейфа. Тот сидит на скамье за общим столом, но как бы отвернувшись, и подпирает голову обеими руками. Нагамицу готов поклясться, что бедняга готов сквозь землю провалиться, лишь бы не принимать дальше участие в этом… что бы тут раньше ни происходило. — Как ведут себя мои люди в неурочное время — это их дело, — хмурится Зульфикар. — С работой они справятся. — Разбирайся со своими людьми сам. Но если испортить ужин для всех своих товарищей для него — беззлобная шутка, то подумай сам, что он в следующий раз подсыплет в котёл тебе. — Не увольняйте меня, комендант! То есть, инспектор! Пожалуйста! — шутник в умоляющем жесте складывает бледные ладони, с тыла покрытые сероватой плёнкой полузаживших солнечных ожогов. Даже убирает тряпку от головы. Странно, но ухо у него на месте, только отдаёт какой-то нездоровой чернотой. Врезал кто — за безумную выходку? Да нет. Гематомы не могут образовываться так быстро. И если это гематома, то откуда вся эта кровь? — Он отрезал ухо сам, когда спорил со мной, — скажет Дайнслейф. — Я попросил его этого не делать. Но он меня не послушался. Думаю, доказать свою правоту для него было важнее, чем сохранить себя. Это мне очень не нравится. — Твой наниматель — он, а не я, — кисло улыбается Нагамицу. — С ним и решай вопрос. — Всё завтра, — отмахивается Зульфикар. — Я погляжу, у нас гости? Дайнслейф поднимает голову и встаёт, чтобы с лязгом отбить его крепкое и быстрое, как укус ядовитой змеи, рукопожатие. Жать руки — обычай, принятый на всём континенте, не только среди каэнрийцев. Так люди издревле демонстрировали друг другу беззлобность намерений и отсутствие оружия. На Иназумском архипелаге традиция не прижилась. И всё-таки в ответ на лёгкий поклон он протягивает Дайнслейфу руку — в знак уважения его традиций. Дайнслейф её, конечно же, пожимает — на несколько секунд дольше, чем Зульфикарову, а ещё почему-то обеими руками. Есть что-то отчаянное в том, как бывший капитан сжимает его запястье. — Мне казалось, что моё состояние становится лучше. Но, может быть, я себе вру просто? Если я сойду с ума, стану опасным для других, но даже так не смогу умереть, пожалуйста, разруби это тело на куски и спрячь так, чтобы никто не нашёл и не собрал. Никаких механических загадок, как вы, мастера, любите. Никаких подсказок. — Не могу ничего обещать, — ответит Нагамицу. — Понимаю, — вздохнёт Дайнслейф. — Такие обязательства дают только перед друзьями, а мы — не друзья. Но больше мне просить некого. — Зульфикара? — С ним мы не друзья ещё больше. — В таком случае не могу обещать отсутствие загадок и подсказок. — …Инспектор, — Дайнслейф неохотно отпускает из плена руку Нагамицу. — Вам следовало отправиться в Татарасуну, если у вас ко мне дело, капитан. Дайнслейф одними губами произносит: — Я. Не капитан. — А я не инспектор, — так же беззвучно отвечает Нагамицу.